XII

Мне нравился энтузиазм, с которым капитан Никольский расспрашивал меня о ночном происшествии, точнее, его полное отсутствие. Глядя на пожилого тучного мужчину, страдающего отдышкой, постоянно вытирающего со лба то и дело выступающий пот, мне невольно стало его жаль. Возможно, что когда-то у этого человека была мечта — ловить преступников, стать героем, приносить людям пользу, а вместо этого он навсегда застрял в этом городе, в пожизненном звании капитала, без всякой надежды когда-нибудь изменить свою жизнь к лучшему. Он возвращается к себе домой, в пустую крохотную квартирку, съедает на ужин опостылевшие сосиски и заваливается спать. И так каждый день, год за годом. О том, что капитан живет один, я догадалась по его измятой, не первой свежести рубашке и пятну, которое он кое-как пытался скрыть с помощью галстука. Разговор был недолгим, и к счастью, мои первоначальные опасения не оправдались: сотрудник милиции, вскользь поинтересовавшись причиной визита в город и моими отношениями с Дмитрием, и получив на все вполне предсказуемые ответы, быстро от меня отстал и поспешил покинуть палату. Кротко поблагодарив защитника правопорядка за заботу, я, наконец, осталась одна.

Пару часов назад мне счастливо удалось избежать визита моих друзей, сославшись на слабость. Не знаю, что заставило меня так поступить, но в тот момент не хотелось никого видеть, особенно их. Близость смерти заставляет задуматься о многих вещах, в частности — почему? Почему именно прошлой ночью, ведь у него было и время, и возможность сделать это гораздо раньше? Что могло подтолкнуть нашего преследователя к такому шагу? Если, конечно, вчерашним убийцей был именно он. Голова пухла от пустых предположений, и признаться четно, жутко болела. Собираясь приехать сюда, я даже не предполагала, что будет настолько тяжело контролировать эту боль.

Но было еще кое-что, не дающее покоя. Мне нужно было сделать это еще в первый день приезда сюда, но я боялась привлечь ненужное внимание, вызвать вопросы, на которых не могла ответить прямо сейчас.

Резко сев на больничной койке, я на несколько секунд прикрыла глаза, пытаясь прийти в себя. Когда головокружение утихло, поднялась, чтобы взять свои вещи. К счастью, они находились в палате, и мне не пришлось никуда за ними идти, привлекая ненужное внимание персонала. Единственная мысль, что мною двигала, была — возможно, я скоро умру, и у меня не хватит времени на то, что я задумала. Было бы глупо тратить его впустую, лежа здесь и ожидая неизвестно чего.

Помня об охраннике, которого у палаты мог оставить Мишка, я осторожно выглянула в коридор. Увидев его там, поняла, что путь закрыт. И нужно придумает что-то еще. Мой взгляд тут же наткнулся на запасную дверь, которую я так тщательно пыталась забаррикадировать. Сейчас это уже не имело значение. Если кто-то захочет меня убить, ему не нужно подбираться ко мне слишком близко, и вчерашняя ночь это доказала.

Стараясь не производить своей возней лишнего шума, я отодвинула стулья от боковой двери, и с облегчением поняла, что она не заперта. Теперь это было мне только на пользу. Наскоро одевшись, я покинула палату, успев скрыться за углом до того, как охранник меня заметил.

Было пасмурно, и на улице шел дождь. Грозовые тучи угрюмо надвигались с запада, окрашивая небо в грязно-серый цвет. Поправив воротник куртки, я ускорила шаг, боясь, что меня могут заметить и узнать. Дойдя до остановки, к своему счастью тут же увидела, подъезжающий автобус. Дорога заняла не больше получаса, и вскоре я была на месте. Проводив взглядом вышедшую со мной старушку, я медленно двинулась вслед за ней, не надеясь на собственную память.

Идти было нелегко, учитывая сильный ветер и холодные капли дождя, казалось, успевшие насквозь промочить мою одежду. Около четверти часа я блуждала среди невысоких памятников, пытаясь найти то, что ищу. И вот, наконец, почти потеряв надежду, я увидела знакомую фотографию и замерла, стараясь привести в порядок разбушевавшиеся чувства.

Глаза невольно остановились на надписи: «Никитин Владимир Сергеевич», даты жизни и смерти, а чуть ниже: «Любим, помним, скорбим. Сын Алексей. Дочь Татьяна». Когда его хоронили, то не знали, что Алешка, скорее всего уже мертв, а Таня… Одна могила, вместо трех, и вопросы, которые так и остались без ответа.

— Это моя вина, я знаю. Мне нет прощения… Я всего лишь хочу восстановить справедливость.

Я смотрела на могилу человека, в смерти которого считала себя виновной, и мое сердце разрывалось от боли. Это тяжело — жить с постоянным чувством вины, каждый день все больше ненавидя себя.

Тучи на небе ускорили свой бег, словно спеша собраться в каком-то, только им одним ведомом месте. Я подняла голову вверх, подставив лицо под холодные капли дождя. Небо рассекла молния, и раздался сильный грохот. В детстве я всегда боялась грозы. Не молнии, разрывающей небо на части, а именно звука, который сотрясал все вокруг. Казалось, что он однажды может поколебать земную твердь.

Не сводя взгляда с неба, я следила за тучами, которые ветер гнал прочь. Они собирались в причудливые фигуры, сталкивались и разбегались, давая простор для неуемной фантазии зрителя. Сегодня зрителем была я. С замершим сердцем, я смотрела на то, что нарисовала для меня сама природа. Я смотрела на него, а он на меня. Это было определенно мужское лицо, с тонкими чертами и печальным взглядом. Несколько секунд я не могла поверить в то, что вижу. Да и вижу ли я это на самом деле? Возможно, это лишь плод моего разбушевавшегося воображение, или порождение больного разума? Но я видела это!

На мгновение, прикрыв глаза, я снова посмотрела в небо, и разочарованно вздохнула, ничего там больше не увидев. Небо успело очиститься от серых туч. И хотя дождь все еще не утихал, поняла, что непогода идет на убыль. Я поднесла руку к лицу, ожидая увидеть на пальцах капли дождя, но с удивлением поняла, что это кровь. Приложив к носу платок, я присела на еще влажную после дождя скамейку, признаваясь самой себе, что поспешила покинуть больницу. Не ожидала, что старая болезнь вернется именно сейчас, когда нужны все силы, а слабостей быть не должно.

Начало темнеть, и, наконец, встав, я решилась возвращаться в больницу, надеясь, что мое отсутствие никто не заметил. В конце концов, обход был пару часов назад, Юле было сейчас слегка не до меня. Поэтому с надеждой, что все останется в тайне, я медленно направилась к выходу из кладбища. Несколько раз по пути пришлось остановиться — я не могла сообразить сразу, что внезапно так меня обеспокоило. Наконец, тревога сформировалась в одну-единственную мысль. Кто-то за мной наблюдал. Нет, я не имела в виду какие-то потусторонние силы, а нечто вполне материальное. Чей-то взгляд, который заставил меня поежиться и ускорить шаг.

Не может быть! Я была просто уверена, что за мной не было слежки, да и спрятаться на открытом месте было практически негде. Тогда кто за мной наблюдал? И было ли это на самом деле, а не только в моем воображении, которое сегодня уже сыграло со мной дурную шутку.

На этот раз автобус пришлось подождать, и, садясь в него, я заметно нервничала. Если за мной действительно следили, то кто? И зачем? Если это был наш преследователь, то почему бы ему ни расправиться со мной именно теперь, когда я предоставила ему такую прекрасную возможность. А если это не он? И вообще, никого там не было? Тогда, скорее всего, у меня большие проблемы, а паранойя лечится куда сложнее, чем об этом говорят.

Мое отсутствие в больнице осталось незамеченным. Быстренько переодевшись, я забаррикадировала боковую дверь, и прилегла, устало прикрыв глаза. Не ожидала, что прогулка настолько выбьет меня из сил, хотя всегда считала, что я в прекрасной форме.

— Наверное, это не самая лучшая идея — собраться сегодня всем вместе, — заметил Мишка, хмуро взирая на компанию друзей.

— Отчего же, — возразил Алексей, — разве это не прекрасная возможность побыть вместе с друзьями, возможно, в последний раз.

— Типун тебе на язык, — нервно бросил Никита, — нашел, что сказать перед завтрашним днем. Напугать нас вздумал?

— Нет. Всего лишь надеюсь, что мы еще раз все хорошенько обдумаем, и откажемся от этой глупой затеи.

— Лучше выпей, — насмешливо сказал Мишка, наливая другу в граненый стакан, — и уверен — вскоре всякие глупости перестанут тебя волновать. Правда, Маринка?

Он смотрел на девушку внимательно, чуть прищурив взгляд, словно хотел забраться в ее голову, чтобы прочесть то, о чем она думала в эту минуту. Девушка поспешила отвернуться, и, схватив протянутый стакан, слегка поморщившись, осушила его до дна.

— Полно вам, ребята. Не стоит так переживать. Вполне возможно, что уже завтра мы будем пить шампанское!

— Или хлебать тюремную баланду, — изрек Пашка, до того не подававший голоса.

— А вот это замечание было лишним, — заметил Мишка, чуть нахмурившись, — я же не для себя стараюсь. Ну ладно, не только для себя. Это нужно всем нам. И это наше общее решение.

— Тут ты прав, — усмехнулся Алешка, — ладно, ребята. Нам пора. Завтра, как договаривались.

Он взял за руку Марину и поспешил покинуть друзей.

— Надеюсь, ты нас не подведешь? — услышал он вдогонку возглас Михаила.

— Я приду, — не останавливаясь, твердо сказал Алеша.

Они проехали совсем немного, когда Марина попросила его остановиться. Съехав с дороги, он остановил мопед, и несколько минут они шли в тишине, углубляясь в лес.

— Ты чего? — удивленно спросил он. Наступила ночь, звезды были необычайно яркими, освещая ребятам дорогу. Легкий ветер шевелил длинные волосы девушки, и в этот миг молодой человек почувствовал странное волнение. Он давно уже признался себе, что испытывает к Марине не просто дружбу или симпатию. Он был влюблен, и эта первая любовь делала его счастливым, сильным, способным на любые безумства.

— Ты не боишься? — тихо спросила она.

— Боюсь, — честно признался он, глядя в ее удивительные глаза, пытаясь запомнить их выражение в этот миг.

— Это может быть наша последняя ночь, — вздохнула девушка, смущаясь.

— Ты уверена? — не веря в то, что слышит, спросил Алеша.

— А ты? — она прямо посмотрела на парня. В ее взгляде был вызов, борьба с самой собой, а еще страх. То же самое в этот момент чувствовал Алексей.

— Тогда, — у него неожиданно от волнения перехватило горло, — тогда, я думаю нам нужно взять от этой ночи все, что сможем.

Он несмело протянул руку к ее лицу, погладил по щеке. Марина закрыла глаза, боясь, что это всего лишь, сон. И стоит ей проснуться, она потеряет эту ночь, Алешку, его прикосновения, поцелуи… Он обнял девушку, продолжая ее целовать. Марина подалась к парню, обхватила за шею, и запустила руку в его густые темные волосы.

Она вернулась домой под утро, в надежде, что все спят, и ее поздний приход останется незамеченным. Но Марина ошиблась. На кухне сидела мать, красные, воспаленные глаза которой красноречиво говорили о бессонной ночи.

— Ты была с ним? — заговорила она резким, неприятным голосом.

— Я уже взрослая. И сама решаю, с кем буду проводит время.

— Шлюха! — совершенно неожиданно для девушки, мать, вскочив, больно ударила ее по щеке, — такая же шлюха, как и его мамаша.

— Ты не имеешь права так со мной говорить! — возмутилась девушка, прижимая дрожащую ладонь к горящей от пощечины щеке. Она чувствовала, что может расплакаться в любой момент, но почему-то не хотела этого делать здесь, при матери. Это могло все испортить, осквернить воспоминания об этой удивительной ночи, и о том, кого она любила.

— Я твоя мать! — выкрикнула женщина.

— Ты что-то слишком поздно об этом вспомнила, — с какой-то непонятной ей самой злостью закричала девушка. В этот миг она уже не боялась, что их могут услышать, и возможно, понять, что здесь происходит. Ей было все равно, что будут думать о ней. Но она не позволит испортить эту ночь! — Тебе никогда не было до меня дела. Разве ты когда-нибудь интересовалась, чего я хочу? Что мне нравится? Ты всегда была холодной и злой. Для всех, кто тебя окружает. Ты ненавидишь и презираешь отца, но продолжаешь с ним жить, потому что именно так ты решила.

— Я исполняю свой долг — жены и матери!

— Ты не знаешь, что такое любить своего ребенка, — не замечая, что плачет, в сердцах бросила Марина. Тебе наплевать на все, что не касается тебя самой.

— Зато он, по-твоему, тебя любит? Да он пользуется тобой, как бесплатной подстилкой. А как только уедет отсюда, тут же забудет о тебе.

— Как ты смеешь говорить такое?

— Смею! Потому что знаю, кем была его мать. Это позор! Позор для нашей семьи! Как ты могла связаться с этим… этим… — женщина запнулась, не находя слов.

— Ты не знаешь, что говоришь! Он хороший, добрый, умный! Он самый лучший. Но тебе этого не понять.

— Куда уж мне, — внезапно, женщина усмехнулась, — что я вообще понимаю в этой жизни. Но знай одно — он сын женщины, которая бросила свою семью в поисках легкой жизни. Ему нельзя верить.

— Да с чего ты взяла, что это так? Люди могут болтать все, что угодно! Никто же не знает правду. И его мать могла уехать по тысяче причин!

— Кому как не мне, ее сестре, знать эту причину, — зло заметила женщина.

— Сестре? — побледнев, Марина почти упала на стул, — вы с ней родные сестры?

— Двоюродные. У нас была одна бабка. Кстати, в молодости мы с ней были очень похожи.

— Но почему ты мне ничего не рассказывала раньше?

— Я предупреждала, что тебе не стоит связываться с этим типом! Я же не думала, что у вас все зайдет так далеко.

— Мне все равно, — придя в себя, упрямо возразила девушка, — в нашем городишке все кому-нибудь да родственники. Но это не значит, что я от него откажусь!

— А тебя никто и не спросит, — с заметным удовлетворением, что посеяла в душе дочери сомнения, заявила мать, — он бросит тебя. И ты прибежишь ко мне, зализывать свои раны. Хорошо, если еще не наградит тебя своим ублюдком.

— Будь уверена, мама, — вскочив со стула, девушка поспешила вон из кухни, — тебе не придется этого увидеть.

Передо мной лежало четыре папки с ксероксами уголовных дел. Лейтенант Шалина выполнила свое обещание, принеся дела прямо в палату и обогатившись на двадцать тысяч зеленых бумажек. Рассталась я с ними достаточно легко, благодаря Бога, что догадалась припрятать деньги у тети Клавы до того, как меня похитили и оставили без вещей.

Пришлось потратить несколько драгоценных часов, чтобы убедить ребят — моей жизни в ближайшее время ничего не грозит, а даже если и грозит, то, вряд ли они смогут этому помешать. Ведь они тоже жертвы, и вполне возможно, что рядом с ними я буду в еще большей опасности. Я настояла, что поеду к тете, и Миша согласился. В конце концов, я всегда буду под присмотром, да и поддержка родного человека, по его мнению, была мне сейчас необходима. У меня же была одна цель — в тишине и покое заняться просмотром полученных документов.

Открыв первое попавшееся дело, я бегло пробежала его взглядом: протоколы допросов, выемки, едва различимые фотографии с места преступления. Все так скупо и казенно, а ведь в этих бумагах хранилась память о человеческих трагедиях, боли и смерти. Было трудно окунуться во все это, пытаясь держаться отстраненно, сохранить трезвый рассудок.

Звонок телефона прервал мои несмелые потуги, и я отбросила папку, приняв вызов.

— Привет! Тебе уже лучше? — Дмитрий. Истинный кавалер, не оставляет несчастную пострадавшую в огне девушку без внимания.

— Да, — я помолчала секунду, потом неуверенно добавила, — спасибо, что спас. Понимаю, о таком не говорят по телефону, но кто знает, когда я смогу это сказать тебе при встрече.

— Да хоть сейчас, — в голосе Дмитрия послышалось удовлетворение, — только скажи, куда приехать. Я был в больнице, но тебя уже выписали.

— Я у тети, — назвав адрес и попрощавшись, дала отбой.

Скорый приезд Димы заставил меня быстро собрать бумаги по папкам и спрятать понадежнее. Кто знает, какие мысли возникнут у моего нового друга, если он увидит их у меня.