Глава шестнадцатая или «Мы с тобой сегодня одинаково небрежны» (12 июня 1941 года, четверг)
Июньское утро сменилось жарким днем. Но Елизарова, вышедшего из здания НКГБ, что на Советской улице, погода не интересовала. Очень хотелось есть, так что свело желудок.
Еще бы, с трех часов ночи на ногах, и неизвестно, удастся ли прилечь. Ничего, еще метров триста и можно будет заглянуть в военторговскую столовую.
Человек, идущий ему навстречу, надвинул на лицо кепку и резко свернул в переулок. И что, идти за ним? А смысл? Документы, обычно, в порядке, но в подворотне можно нарваться на неприятность. Как-то неуютно стало в последние дни в Бресте, тяжело. Но, не хотелось замечать.
Он медленно пересек мостовую, осматривая дом напротив. На шестиметровой стене неизвестный художник давно нарисовал легкомысленную польскую барышню в длинном пальто и модной шляпке, вечно уходящую куда-то на запад. Рядом, потускневшими от времени буквами, надпись «Galanteria». То вся роскошь буржуазной рекламы, оставшейся от поляков.
Раньше здесь процветал западный капиталистический образ жизни, который они навсегда ликвидировали.
Но что-то раздражало глаз пограничника.
Былых клумб и газонов в городе почти не осталось. Мусор в урнах убирали раз в месяц, а улицы заросли грязью и песком. Просто беда с коммунальщиками, деньги им выделяли, но они не переставали жаловаться на недостаток средств. Прорва, бездонная бочка! Нет, свою вину они охотно признавали, но лучше не становилось, ни после смены руководства, ни после многочисленных жалоб и фельетонов в прессе .
Огромная очередь в магазин тут же принялась перешептываться, при виде командира в зеленой фуражке. Рядом спокойно ходили и другие люди, но он лишь фиксировал тревожные детали. Население не просто верило в скорую войну, оно запасалось, да так, что соли, спичек, муки и керосина хватало на несколько часов торговли.
С окраин и местечек каждый день докладывали о подозрительных лицах, крутящихся у военных городков и застав. Перестрелки на границе давно стали привычной реальностью, и Ненашев с парой свежих трупов логично вписывался в тревожную обстановку. Да и пленный не удивил, связь националистов с абвером и гестапо давно не секрет. Грезят они о независимости, готовые идти под руку каждого, кто ее обещает и дает денег на борьбу.
Но его младший лейтенант-дознаватель под ударом. Самоуверенности и фантазий у парня выше крыши, но опыта – ноль. Два месяца в отряде, но так и не смог освоиться. Эх, надо было его сразу на заставу, но – нет, взяли в комендатуру. Ну, спрашивается, какого хрена пошел один в сумерках в комендатуру? Он что, сам не видел убитых бойцов? Теперь чрезвычайное происшествие придется расхлебывать ему.
Но сначала на столе у капитана появилось литерное дело Ненашева, куда он аккуратно подшил копию рапорта пограничников о ночном инциденте.
«А ведь он ему обязан», — подумал Михаил. Если бы банда переправила младшего лейтенанта за границу – быть беде! Такое начальство не прощало. И Елизарову не верилось в неразговорчивых людей, к каждому можно подобрать ключик. Внезапно он увидел, словно наяву, как захлебывался кровавой слюной пленный финн, сразу заявивший: «делайте, что хотите, но ничего я вам больше не скажу». И ведь не сказал. Мужество врага он уважал.
Не то, что эта размазня. Михаил решил уточнить детали и присутствовал на допросе напуганного Ненашевым лазутчика лично. Ногу диверсанта загипсовали, и на второй день былой шок прошел. Оклемался, болезный.
То, что его неизбежно расстреляют, задержанный знал, но выбрал тактику. Надо тянуть время, путаясь, но выдавая правду короткими порциями. Так можно дольше оставаться в Бресте, ожидая скорого наступления немецких войск, что давало шанс выжить. — «Надо, чтобы меня считали полезным, и тогда они оставят меня в живых».
Он спокойно выложил задачи группы – диверсии, убийства руководящих кадров и командиров Красной Армии. У всех следовало забирать форму и документы. Какая нелепость, зачем он решил лично контролировать работу тех двух уже мертвых парней?
Чуть подумав, включил в список подлежащих ликвидации капитана Ненашева, отметив его особую опасность для немцев. Фамилию лазутчик запомнил навсегда. Это его личная месть за унижение. Хотя бы так подгадить «москалю» — святое дело. Пусть начнет если не дрожать, то опасаться за жизнь. А лгать еретикам, ведущим допрос не страшно, души их сгорят вместе с ним в адовом пламени.
Михаил попробовал уточнить детали, но не продвинулся ни на один шаг. Поляк начал нести какую-то ахинею про новую секретную часть русских и расчетливо «пустил слезу». Как-то быстро уцепился за брошенную в ответ фразу «суд может учесть ваши откровенные показания» и, путаясь в словах, принялся рассказывать, кто его готовил и инструктировал.
Странно все складывается с Ненашевым. Здоровое и не очень, любопытство, как и сомнения неизменно сопровождали работу Елизарова.
Он учился видеть следы и различать их там, где другие прошли бы мимо. А этот капитан словно издевался над разведчиком.
Документы утверждали, что субъект – недавно призванный, но давно разжалованный за аморальные дела, майор. Жаль, но не стоит верить одним документам. Их можно подделать или найти очень похожего человека.
В литерном деле подшита справка, что он якобы завербовал Ненашева работать на НКВД, а теперь лишь уточняет некоторые детали его биографии. Всякий уволенный из Красной Армии командир состоял на учете не только в военкомате, но и в их ведомстве. Инструкция!
Расчетливо поступая так, он мог спокойно оформлять официальные запросы. И что, пусть появится в архиве еще одна секретная папка с резолюцией «хранить вечно». Далее вывод – «получилось», только и всего.
Елизаров присвоил капитану псевдоним «Хаген». Ненашев, знающий немецкий язык, если когда-то его узнает, должен оценить юмор. Есть такой персонаж в «Песне о Нибелунгах», ведающий многое о гуннах, но всегда противоречивый, как в поступках, так и в мыслях.
То, что это настоящий Максим подтвердил приглашенный для негласного опознавания однокашник. Искать долго не пришлось, служил товарищ рядом с Брестом. Вот он и узнал Ненашева сразу, и не только в лицо, а еще по множеству мелких признаков. Последний, убийственный для прочих сомнений аргумент: совпали отпечатки пальцев.
Сняли их в первый раз, когда майора увольняли, а второй – когда поймали рядом с границей. Подмена исключена, если где-то не научились человеку пришивать чужие руки. Лишь малая деталь, очки Ненашев никогда не носил.
А другие факты! Максим товарища по артиллерийской школе или не узнал, или не захотел общаться. Прошел мимо, вежливо козырнув старшему по званию. Услышав изумленный возглас – досадливо поморщился, лениво пожал протянутую руку, попутно что-то бурча на ухо майору Косте Цареву .
Далось это Панову нелегко. Кто вышел ему навстречу он примерно знал, но приятельские отношения! Скорее всего – однокашник, сослуживец вел бы себя с ним более осторожно. А дальше, чтобы пресечь расспросы, он намекнул про НКВД. Реформа органов прошла, их поделили, но знакомые лица на местах остались, перекочевав из ведомства в ведомство.
Ребят, что из конторы товарища Берия, что из конторы товарища Меркулова, одинаково не любили. За все произошедшее в предыдущие года и вечную наглость. Честь военным они не отдавали, презрительно морщась даже на проходящих мимо генералов.
Понятно, почему дальше Царев смотрел на пограничника хмуро, как на врага. Цедил слова, скупо повествуя о Ненашеве. Ничего нового от него Михаил не узнал. Замкнулся майор. Да – неплохой артиллерист, неуемный бабник и любитель заложить за воротник. А так…
Как не похоже на поведение капитана…
И сам Ненашев не горел желанием что-то вспоминать о себе, кратко пересказывая строчки из анкеты. Никаких личных воспоминаний, старых привязанностей. Словно стерлось все куда-то.
Но на его глазах проходила жесткая работа капитана над самим собой, батальоном и опорным пунктом. При этом, объем знаний и умений Максима далеко выходил за компетенцию обычного командира батальона.
Казалось, он умеет все, и особенно – находить и заставлять людей делать то, что ему хотелось. Ориентируется в книгах великолепно, цитируя чуть ли не абзацы.
Складывалось впечатление, что совсем не на консервном заводе Максим работал, а учился по спецпрофилю, где-то около общевойсковой академии. На все запросы о нем отвечают правильно, по хорошо сделанной «легенде». Частые визиты капитана в особый отдел служили тому подтверждением.
Но если Максима решили убрать с той стороны, есть о чем намекнуть коллеге. Контакт, очень нужен доверительный контакт.
Капитан или в чем-то прокололся, или либо его сдали, и началась охота. В конце концов, он ему обязан. Надо вернуть должок за тетрадь, затертую разведчиком до дыр.
Желание поскорей увидеть комбата натолкнулось на непредвиденные обстоятельства. Штаб погранотряда сегодня гудел, как встревоженный улей.
— Где тебя носит! — в сердцах набросился на Елизарова начальник пограничного отряда майор Александр Ковалев . – Масленников шлет в отряд комиссию.
Да, неудобно получилось. Очень быстро узнали о происшествии. Впрочем, их система оповещения работала, как часы, они использовали, в том числе, и обычную, незащищенную связь. А при необходимости дозвониться до того же Минска, можно последовательным перебором коммутаторов, следуя от одного районного узла к другому узлу.
Военные же всегда предпочитали специально выделенные линии, которые другим использовать запрещалось. Тешат себя иллюзией! Их проволока в Западной Белоруссии висела на столбах Наркомата связи и проходила через его же коммутаторы.
Дело серьезное, проверка назначена заместителем Наркома внутренних дел. Хорошо хоть заранее предупредили о визите, нашелся у Ковалева добрый человек наверху. Но зачем едут – неизвестно.
Как всегда, по направлению разведки хвостов больше всех. Сквозь «окна» через границу ходили люди не всегда идейные. Работать с ними не запрещалось, но и не приветствовалось. Жило у руководства вечное подозрение, как бы кто-то из своих не выдержал соблазна чуть-чуть разбогатеть. Дальше жди беды – подсадят на крючок.
*****
— Где комбат? — сердито спросил Елизаров.
Было с чего. После заряда бодрости, полученного от руководства, открылось «второе дыхание», придавшее резкое ускорение подчиненным. Чертова пятница – ручеек проблем превращался в водопад.
— На новой батарее, — улыбнулся Суворов, вспоминая присказку командира «пока одни рисуют на карте стрелки, другие меняют рельеф местности». Ему очень не нравился зачастивший к командиру пограничник.
Верная примета, что Ненашев потом начнет… нет, не беситься. Шанс нарваться на воспитание, как выражался сам комбат «на рефлексах», станет очень высок.
— На какой такой батарее? — озадачился пограничник. Пушек Ненашев еще не получил. Четыре установки «ДОТ-4», замурованные в бетон – не в счет. Их даже не пристрелять – граница рядом.
Вот и тренировался укрепрайон «всухую». Даже при проверке боеприпасов опускали ствол в землю под присмотром особиста. Лучше пусть рванет так, чем улетит неизвестно куда. УРовцы работали медленно и неохотно. Ходил слух, что бракованные снаряды взрываются прямо в руках. И штабель ящиков рядом с дотами постепенно начал расти. Ненашев так мстительно выполнял приказ «боеприпасов в огневых точках не держать».
— На третьей березовой.
Пограничник вздохнул. Неужели макеты делает? Ох, массовик-затейник. Суетится, словно один фронт держать собрался. Михаил чертыхнулся. Все в хозяйстве Ненашева приводило к подобным мыслям.
Предложение Иволгина заняться еще и танками комбат похоронил. Бессмысленное излишество. Дивизия генерал-майора Губанова рядом. Ее танкодром в полутора километрах к юго-востоку . Но, отозвав замполита и начальника штаба в сторону, Максим попросил сделать пару макетов бетонных точек в натуральную величину, вернее, ту часть, которая должна торчать над землей и хорошенько укрепить, усмехаясь и объясняя зачем.
Алексей поморщился, а Суворов просиял, именно так надо делать карьеру, готовя батальон к предстоящему скоро смотру.
Гудение «Т-26» часто слышалось за железной дорогой, и вот, утром самой коварной июньской пятницы, начались совместные учения. Одни учились водить танки, преодолевая препятствия, другие – уничтожать бронетехнику, оставляя голову разумной, а штаны – сухими.
На ровном участке танковой трассы отрыли участок траншеи и укрепили стенки деревом, не дай бог завалит. Вот туда и полез Ненашев, желая испытать аттракцион первым.
Высунув голову, он посмотрел в сторону танка. Действительно, страшно – когда глаза у самой земли, вещи всегда кажутся крупнее. Ну что же, оценим ситуацию из такого положения.
Клиренс у машины – сантиметров сорок, примерно, как у панцеркампфвагена типа три. Оцениваем возможность его поражения, исходя из вида, веса и поражающего действия имеющегося заряда. Кумулятивных гранат и мин пока нет. В сухом остатке – связки гранат, взрывчатка, мины, бутылки.
«Ворошиловский килограмм» Пазырева промышленность только начала осваивать. Основной метод поражения – фугасный подрыв танка. Вывод? Угу, под днище бросаться в самом крайнем случае. Когда жить так надоело, что не хочется.
Кидать надо под гусеницу или, навесом сверху на мотор. Ну, а для продвинутых снайперов можно и в форточку башни, если в бою экипаж возжелал сквознячка, изредка проветривая от пороховых газов боевое отделение. Пусть танк железный, но граната не магнит, не прилипнет, а отскочит от брони рикошетом, долей секунды спустя рванув где-то рядом.
Ненашев знакомо обозначил стрельбу по смотровым щелям, но при приближении лязгающего траками «T-26» организм выдал озноб и неестественно свел в судороге ногу.
«Таратайка», неумолимо надвигалась и, для антуража, скупо постреливала холостыми из пулемета. Нет уж, лучше в цирке прыгать сквозь огненное кольцо, чем тихо сходить с ума от вида лязгающей гусеницами десятитонной машины, зная какой у водителя и командира обзор. Да еще и гусеницы дрянь. Щас, ка-а-ак крутанется на мягком грунте, и свалится Панову на голову металлическая лента.
Нет, для первого раза танкисты люки бы открыли, но, сам виноват: настоял все делать «по-боевому».
Гимнастерка предательски потемнела подмышками. Но страха в голове не было. Только рефлексы. Невозможно жить в теле и не бояться его смерти. Надо верить, что душа бессмертна.
«То ли еще будет?» — усмехнулся Панов и закусил губу своего Ненашева.
Демонстрируя явное преимущество траншеи перед стрелковой ячейкой, где можно бегать туда-сюда и прятаться за поворотом, Ненашев сместился влево и деловито, двумя руками, метнул под гусеницу имитацию тяжелой связки гранат. Сразу упал на дно, картинно открыв рот и зажав уши руками, показывая стоящим сбоку командирам и бойцам, что смотреть на результат не надо. Это только в художественных фильмах боец, после героического броска, красиво прогнувшись, умирает от пуль курсового пулемета.
Чаще гибли от осколков. Но если найдет цель пулемет выше, под танк не надо лезть.
В очень странном, далеко не геройском виде, появился капитан перед бойцами. Мокрая от пота гимнастерка, окровавленная губа, слегка заплетающиеся ноги, кривая, но ехидная усмешка и бормотание под нос: «Клопа танком не раздавишь!»
— О! Клево! Сидишь в окопе, и над тобой танк пролетает! — Максим за шкирку схватил двух, ломанувшихся от него лейтенантов и потащил их на свое место. Испытал удовольствие сам – поделись им с товарищами.
«Не надо упираться, надо верить командиру», — шептал им Максим, а после по неглубокой канаве пополз навстречу танку, желая окончательно отучиться впадать в истерику .
Потом ребята в черных комбинезонах еще несколько раз лихо перемахнули через узкую траншею, не обижаясь на усиливающийся стук деревянных болванок о броню. Ненашев не поленился и нарисовал побелкой на броне танка уязвимые места, куда надо целиться.
Ребята Максима кидали не только «связки гранат», но и имитацию «бутылок», учась «на автомате» поджигать фитиль. Химических капсул, штормовых, охотничьих спичек никто комбату не даст. Как и котлов для выварки напалма. И до жидкости «КС» еще не добраться. Попробуй, объясни летчикам, зачем она нужна пехоте.
Все что у него есть, это бензин, выработанное машинное масло, гудрон и деготь. Последние два компонента добавлялись в мизерном количестве, но создавали неповторимую и незабываемую атмосферу.
Добыть это все было задачей не тривиальной. Нефтепродукты, и, главное – дефицитные бутылки, на каждом углу не валялись.
Забрасывая удочку в дивизию Губанова явочным порядком, Панов заранее знал фамилию человека, к кому обращаться.
Начальник оперативного отделения в штабе Губанова, человек исполнительный, но сильно сомневающийся в правильности нахождения дивизии рядом с границей. Его предложение отвести ее, куда подальше, не прошло .
Андреев сразу понял, зачем нужна обкатка танками комбату, прикрывающему их городок и парк с юга-запада.
Основание серьезное есть, директива Тимошенко. До июля учиться наступать, дальше обороняться .
Мало того, Андреев устроил командирам УРовцев поход в учебный класс.
Тут вам не вырезки из газет от капитана Ненашева. В кабинете танкистов висели цветные картинки и схемы немецких танков «Т-II», «Т-III», «Т-IV», венгерских «Туранов», японских «Ха-Го», итальянских и чешских машин. Богато живут, не в пехоте. И публика здесь более образованная: трактористы или ребята с шестью-семью классами .
Зато можно хвастаться штурмовой полосой метров в сто пятьдесят. Все по наставлению, даже норматив утвержден. Панов почти ничего и не менял.
Надо проползти двадцать метров под проволокой, пробежать по двум бревнам на высоте одного и полутора метров над землей. Перепрыгнуть три палисадника, перелезть через деревянную стенку, перепрыгнуть окоп, вскочить в другой такой окоп и бросить из него три гранаты, выскочить и перепрыгнуть еще окоп, а затем колоть и бить прикладом семерых «противников».
Около стоек-чучел находились красноармейцы с длинными палками. Они бойца старались уколоть. Удары надо было отбить, а потом стукнуть по «голове врага» — тряпичному шару на другом конце палки .
Получились знакомые «веселые старты». Кругом стоял народ и криками, свистом и улюлюканьем подбадривал участников. Ненашев немного подумал и вместо палок сунул бойцам карабины, для начала установив эластичный штык. Глянем, как у ребят получится с травматизмом.
Штыковой удар входил в довоенную подготовку бойцов Красной Армии. В уставе прописывалось во время мощного огня артиллерии и станковых пулеметов быстро сблизиться с передним краем обороны противника для решающего броска в штыковую атаку . Выковыривать из траншей последних, оставшихся в живых и полностью деморализованных солдат врага.
В сорок втором статью из Устава уберут. Потому как командиры превратно понимали тактику пехоты, забывая, что нет под боком артиллерии, способной срыть укрепления врага. В этом, отчасти, и причина пассивности пехотинцев, не стрелявших из личного стрелкового оружия для подавления врага.
Однако, траншейный бой никто не отменял. Там нет красивых поединков, все действие больше похоже на коллективную резню. Любая вещь – оружие, если нет возможности выстрелить или бросить гранату под ноги врага. Нет времени на рукомашество, один-два удара, потому как набегают на тебя толпой.
Но в занятиях существует особый эффект.
Учат пользоваться штыком, лопаткой, каской, гранатой, укрепляя не только тело, но и дух. Никто еще не придумал лучше системы для развития агрессивности, координации движений и реакции. Даже стрелять человек начинает лучше.
Вот еще день, растрясут кости и заставить бегать парой. Боевая двойка лучше бойца-одиночки в десяток раз, значит, пусть привыкают друг к другу. Дальше – групповой бой в окопах и узких ходах сообщения.
В качестве идей Панов ничего нового не внес. «Детиздат» и только. Если кто-то начнет возникать, то пошлет его Панов читать «Технику-Молодежи» ЦК ВЛКСМ. Два рубля идея, зато бери и изучай, как отступала русская армия в 1915 году, а заодно журнал индифферентно демонстрировал, как два человека в военной форме профессионально, но «условно», убивали друг друга .
Убедившись, что везде ежедневный процесс везде пошел, капитан двинулся к «деревянной» артиллерии.
*****
Косясь на приближающегося пограничника, Максим последовательно перебирал известные ему «точки бифуркации» чертовой пятницы сорок первого года. Уж больно озабоченный вид у Елизарова.
Пограничник смотрел, как на позицию устанавливают очередную деревянную «полковушку», а комбат с каким-то лейтенантом что-то чертят, по очереди смотрят в стереотрубу и в какую-то длинную трубу с одним окуляром посредине. Артиллерийский дальномер? Точно! Вон, как бережно относятся к прибору.
Пара щелкала на логарифмических линейках и наносила на кальку, лежащую поверх карты, линии, значки и вписывала в таблицах цифры с дробями.
Вот что-то у них не совпало, и более молодой сразу получил несильный подзатыльник.
— Сами вы арифмометр, — донесся дрожащий от обиды голос.
Но, сжав губы, молодой командир начал упорно пересчитывать, стирая что-то резинкой и вписывая вновь. Артиллерия есть математика, и остается такой во веки веков.
Увидев пограничника, Максим свистнул. Число лейтенантов увеличилось на одну единицу. Оказывается, еще один колдовал с буссолью, а теперь занял место капитана, который двинулся навстречу разведчику, не желая прерывать какие-то очень сложные расчеты.
Елизаров и не думал смотреть, пусть смутно, но помня школьные таблицы Брадиса. Таких «таблиц» в разных переплетах у артиллеристов множество.
— Миша, друг сердечный, ты и сюда добрался! — Ненашев демонстративно раскинул руки в дружеских объятьях. Жест пограничника не обманул, но капитан твердо и уверенно пожал Михаилу руку, не страшась подставить ладонь снизу, открыто ответил на его взгляд.
— Отойдем, — попросил пограничник.
— Давай, — согласился комбат, демонстративно сухо поджав губы, для контраста к глазам. И пусть теперь собеседник поймет, что он думает.
Максим знал, что «клиент» потихоньку доходит до момента понимания. Но убедительных аргументов реальности грядущего сценария привести Елизарову не мог. Не объяснять же, что выпил Максим в поезде разбавленной водки и сразу стал абсолютно другим человеком.
Если ты один знаешь будущее, совсем необязательно, чтобы тебе верили окружающие. Панов вспомнил цитату из книги «Щит и меч», как спросили у инструктора немецких диверсантов – что такое советская бдительность?
Бдительность, — ответил он, — национальный обычай русских проверять документы. И чем больше у тебя документов, тем больше ты внушаешь почтения. Капитан вздохнул. Вот и тащат гости из будущего то сотовый телефон, то ноутбук, атомную лодку или даже целый мир, специально списанный из школьного учебника истории.
Эх, нет ничего у Максима. Давно бы орлом в кремлевском туалете сидел.
Но – нормальные герои не плачут, а пытаются идти в обход. И он идет кружным путем, сверяя действительность с исторической линией, изученной сугубо по документам.
— Вижу, новую гадость задумал? Там просто бесятся, — начал пограничник. Знал, что говорил. По докладам, вышка, стоящая напротив позиций батальона, сверкает на солнце цейсовской оптикой как новогодняя елка.
— Разве гадость? Так, суровая необходимость. Вот, еще устроил День чертежника – он кивнул в сторону, где молодые командиры возились над артиллерийским планшетом. Да, именно так называлась бумага, над которой склонились лейтенанты. «Боги войны» сейчас выводили для немцев смертельную пентаграмму.
Ненашев посмотрел на разведчика:
— А где ехидная и недоверчивая улыбка? Миша, ты явно не в настроении. Может, по-доброму, свалишь куда подальше? Я дальномер на три дня выпросил, в приборах у нас огромный дефицит.
— Знаешь, кого вчера поймал?
— Догадываюсь, — капитан, кивнул в сторону недалеко стоящего мотоцикла. На коляске укреплен пулемет «ДП». Пара бойцов с «ППД» вежливо приподнялась, заметив направленный на них взгляд. — Да и по твоему злобному виду могу пройтись.
Елизаров изумленно посмотрел на него.
— Ну?
— Нет, так дело не пойдет. Хочу поспорить. На десяток хороших сигар, которые точно найдутся на четвертой заставе .
На июнь сорок первого семнадцатому погранотряду знамя надо вручать за первое место по числу правонарушений. И задокументированные факты по контрабанде имелись. Остальное – мелочи.
Максим специально ткнул в самое больное место.
Относился бывший полковник к таким вещам спокойно. «Паршивые овцы» встречались не только здесь. Если их ловили, то избавлялись быстро, но, как и здесь, старались сор из избы не выносить, за что и сами отгребали по совокупности.
— Что ты сказал? Твоя работа? — фраза Михаила состояла более чем из пяти слов. Оказывается, материться мог и разведчик. Что такое, наезд тут дружеский, а не опасно, навальный.
— Опаньки! Пациент думает, что доктор сам вызвал специалистов по грязному белью от товарища Масленникова . Тьфу на тебя, сами разберетесь! Я знаю конечный результат. Как известно, любая комиссия прибывает с заранее готовым решением, — Панов сам участвовал в «похоронных командах», когда как ни крутились люди, стараясь исправить ситуацию, результат был предрешен. А при таком лексиконе прошу убыть с военного объекта, дабы сотрясением воздуха не демаскировать позиции. Или скажешь, что «малехо» погорячился?
«Ух, ты какой», — пограничник потер лицо рукой и вздохнул. Действительно. Но откуда он знает?
Комбата постоянно интересовали немцы на другой стороне Буга. И на пограничников, будь то даже рядовой боец, Максим смотрел с каким-то непонятным для Елизарова пиететом, что постоянно вызывало у Михаила гордость и чувство внутреннего превосходства над артиллеристом.
Ну, да! Его бойцы, в качестве инструкторов, на заставах побывали. Они, что ли, вынюхали? Логика, чертова логика! Не тесно было мыслям в голове.
За один день и еще на стрельбище! Так и до паранойи недалеко. А разговор серьезный и равный. Максим владеет информацией, но щадит. Чувство, словно он – мальчик для битья. Нет, какая обида в голосе комбата! Почему?
— Прости за латынь! — язвительно сказал Елизаров, желая закрыть мысли от собеседника. Если такой умный, я послушаю. Звезди себе и звезди.
— И что? Написали в норку, обидели мышку? Слушай и запоминай, — капитан наморщил лоб, стараясь воспроизвести текст, близко к оригиналу. — В отряде терпимо относятся к недостаткам в службе и дисциплине, притуплена бдительность, есть политическое и морально-бытовое разложение отдельных военнослужащих. Короче, начальника отряда снять, комиссара – снять, а ты усидишь какое-то время на должности, пока нужен .
Он не помнил полных выводов комиссии, но то, что в Брестский погранотряд прибыла команда для закапывания по самую шею их начальства – исторический факт. А потом те же лица отправились дальше на север, трясти других «непутевых» пограничников. Так встретил генерал-лейтенант Колосов войну на границе. Озадаченность вместо глубокой мысли. После первых выстрелов тот почесал затылок и мудро сунул столичные заготовки подальше под сукно.
Сражаться начали те виноватые, да еще как! Военные после всюду просили дать им ребят в зеленых фуражках. Мол, без них все бегут, вот и пришлось напоминать, что есть у Красной Армии свои войска.
Но заместителя по разведке не сняли с должности. В августе сорок первого Елизаров сгинул без вести, по всем косвенным признакам столкнувшись с немецкой засадой.
— Ты серьезно?
— Нет, юмор у меня… своеобразный. Так что готовь «поляну» и неси табак. Отличную вещь у вас можно купить в городе. Явно не Москва, — почти не соврал Ненашев. — Ну что, продолжим дальше играть в «угадай вопрос и ответ»? Так, чем обязан визиту, э-э-э… мин херц Михаил? Неужели вечером, крича влюбленным ежиком, мне придется прыгать в кабаке вокруг одной арийской твари? А может, его это… по-испански?
Максим улыбнулся, а его пальцы быстро забарабанили по рукояти длинного ножа. Да нет, пожалуй, клинка.
Елизаров ничего не сказал, дернув щекой. Хорошая вещь, не все, значит, сдал в комендатуру, что-то у Ненашева осело. Он машинально провел пальцем по шраму на щеке, вспоминая тот рукопашный бой.
Черт! С комиссией точно не он, но уязвил. Оказывается, даже в особом отделе укрепрайона все знают, или кто-то явно стучит в госбезопасности? Ой, как хорошо все решалось в былом НКВД, а вот когда они разошлись…
Как интересно, под кем человек ходит. И завидно – очень уверенно себя ведет. Но что-то ему нужно. Елизаров успокоился, осваиваясь в новой ситуации смены ролей, но внешне постарался сохранить раздраженный вид. Разведчик привычно подстраивался под собеседника.
— Артиллерист! Как догадался, не спрашиваю! Стопроцентное попадание! Но не настаиваю. Прошу. Теперь объясни, откуда ревность? — действительно догадаться несложно. Он же сам недавно надавил на комбата, который все отнекивался.
— Личные воспоминания. А что, заметно? — обеспокоился Ненашев. Снял очки, протер и задумчиво укусил дужку. Понятно, Максим колеблется, что-то решая. Надо помочь.
— На, читай! — Михаил сунул комбату исписанный бумажный лист, отвлекая внимание. Надо сбить выстроенную капитаном схему беседы и пробовать контратаковать. Саша Панов про себя улыбнулся – похоже, они учились по одному и тому же учебнику.
— Знаешь, как-то не впечатляет, — наконец, оторвавшись от бумаги, буркнул Максим. — Примитивно! Хамить девушке, делая немца эким тевтонским рыцарем, вырывающего принцессу из лап русского медведя – нет уж, лучше я на этих позициях сдохну! Ты почти год на границе, а все еще продолжаешь считать Германию страной философов, поэтов и музыкантов. Ты не прав! Должен понимать, характер немецкого мужчины теперь в солдатском духе. А у ихних баб – в прелестях.
Комбат извлек из кармана не очень чистый платок, скептически осмотрел его и громко высморкался. Возникла интересная гипотеза о корнях талантов режиссеров недетских фильмов в послевоенной Германии. Похоже, работали по-дедовски.
— Извини, что не в тему – может мне пару дней не мыться и сапоги принципиально не снимать? Еще неизвестно, с кем гауптман уйдет из ресторана. Про суровые традиции римской империи, откуда орел в рейх залетел, слышал? Партиции там с гитарами…
Черт, скажи он, как Чапаев, «партийцы», убьют его сразу. Но Елизаров анекдота не знал, и сразу поправил:
— Патриции и гетеры. Кончай издеваться. Идеи есть? — пограничник невольно усмехнулся.
— Извини, вероятно, мозг переклинило. Но не понимаю окончательной цели банкета! Услышать, как немецкий офицер, измордованный любовью, обреченно назовет дату и время очередной планируемой провокации? — Ненашев откровенно зевнул, прикрывая рот рукой. Или ты проводишь эксперимент по спариванию?
— Ненашев!
— Ты не думал, что надо знать две даты? Начало и отмена операции. Вот тогда можно ставить окончательный диагноз, получать ордена и ни хрена не думать. А так, батенька, результат однозначно предсказуем. С долей вероятности, через девять месяцев или около того, мы услышим детский крик и…
— Максим, не перегибай! — зло, чеканя в металле каждый слог, произнес Михаил, едва сдерживая себя. Вот сейчас возьмет и закатает Ненашеву в лоб, и плевать, что комбат тяжелее.
Капитан поймал его взгляд, невозмутимо пожал плечами и на всякий случай надел каску. В гробу он видел таких комбинаторов.
«Ну, смотри, какая сволочь!», — в ответ покачал головой пограничник.
Ненашев вновь угадал. Как подвели немцы войска к границе, так и отведут. Ну, а их донесениями военные точно подтираются. Там ребята простые, нужно знать конкретно время «Ч»? Тогда, может, и дернутся.
Остальное – чушь и паникерство. Даже перестрелка на границе еще не война.
Слова Ненашева о двух датах объяснили пограничнику многое. Армия не может немедленно начать войну и так же быстро ее остановить. Всегда есть необратимая временная грань. Но доходя до нее, немцы почему-то откладывали срок нападения. Похоже, что не врали его люди, называя точные числа в мае и июне 41-го.
— Испытываю взаимною неприязнь. Вали-ка ты отсюда, капитан, — поджал губы Максим.
— Будешь дальше пытать личный состав? — усмехнулся Елизаров.
— Да нет… пришло кое-что на ум. Пожалуй, пойду в кабак и надерусь в зюзю! А ты угадал с визитом немца. Вчера их офицерам назвали очередные два числа.
Панов кривил душой. Без Михаила он бы не узнал, когда гауптман вновь пересечет границу. А все остальное есть в документах немцев. Двенадцатого июня сорок первого года до избранных в вермахте довели окончательное решение, но вновь приберегли сигнал отмены.
Елизаров напряженно думал. Мелькнула мысль: «жаль, капитана не убили». Ненашев его подставил. Если что-то пойдет не так, виноватым будет именно он. Комбату на следствии не придется врать.
Что в сухом остатке? Если информация по выводам комиссии правда, надо Максима на руках носить. Еще бы выяснить, кто столь оперативно «стучит» в отряде. Так почему капитан все же решился поделиться информацией? В разведке нет искренности – один расчет.
— Что хочешь взамен?
— Пустяк. Капитан Ненашев напишет тебе рапорт, если ему не мешать. А если хочешь держать все под контролем, изволь присутствовать в цирке лично. Это я переживу.
— Смотри не заиграйся, — пограничнику теперь аккуратно подставился комбат.
— Я так понимаю, рапорт мне писать в субботу, — улыбнулся Максим, — поскольку я еще могу быть того…
Ненашев, чуть приоткрыв рот, выразительно щелкнул пальцем по кадыку.
— Не бойся, разбужу, буркнул Михаил и невольно улыбнулся. Редко где так отлично поставлен звук.
— Газеты с собой захвати. Новости чертовой пятницы, надо узнавать утром в субботу.
Интересно, к чему Ненашеву в такое утро пресса?
