Глава пятнадцатая или «Барабаны, сильней барабаньте!» (11 июня 1941 года, среда)
А вот не было в немецкой армии нацистов. Точнее, человек с партийным билетом НСДАП в армейских рядах – нелепый миф. Никто и никогда не подбрасывал в карманы врагов красные книжечки с орлом и свастикой, для последующего четкого разделения в плену на «хороших» и «плохих» немцев.
Никаких тебе партийных собраний, членских взносов, озабоченных чужой моралью замполитов, социалистических соревнований, и комнат «имени Адольфа Гитлера».
Закон об обороне запрещал военнослужащим состоять в каких-либо политических организациях, а если таких призывали, то членство приостанавливалось автоматически на все время пребывания в вермахте. Армия служила только немецкому народу, являясь одним из столпов государства. Пожиратель половичков во всем следовал традиции и нагло лишил Максима Ненашева возможности выявлять идейных противников по партийным билетам .
Один нюанс. Фотоальбом с одним маленьким и страшненьким снимком носили с собой члены общества «немецких электриков». Но эсесовцы служили не в германском государстве, а в нацистской партии, хотя и подчинялись генералам вермахта по военной линии.
Так что, руки вверх! Граждане с татуировкой подмышкой пройдите к правой стойке для регистрации и последующего расстрела! Остальным – лопаты в руки и бегом восстанавливать то, что порушили.
А можно проще. Для июня сорок первого года есть более быстрый способ выявления нацистов. Пара децимаций для военнопленных, рожденных до начала века и поголовный отстрел всех, начиная с тел сорокалетних, упакованных в мундиры. А у кого найдется билет компартии Германии, то, предварительно им же – в ухо. Как в сорок пятом году, за слова: «в вермахте состоял, но насильственно».
Дело не в кровожадности Саши Панова. Разубедить немца в преступной идеологии нацистов в июне сорок первого нечем, кроме как сразу промыть мозги потомков сумрачных тевтонских гениев в тазике с формалином.
Немецкая нация связала собственную судьбу с Адольфом Гитлером, приведя канцлера к власти законным путем. Он действительно выполнил обещания – поднял экономику страны и вновь, как когда-то Бисмарк, железной рукой объединил Германию. Страна буквально расцвела, а исчезновение представителей определенной национальности немцы заметили лишь в городах и быстро забыли о прискорбном факте, проведя две Олимпиады подряд.
Впрочем, когда речь шла о героях войны, белокурых и с голубыми глазами, пришлось срочно признавать «представителей смешанной расы» арийцами. Панов когда-то поперхнулся любимым виски, увидев фотографию «образцового солдата вермахта» — бравого ефрейтора Вернера Гольдберга.
Мир еще не знал такого последовательного, честного и правдивого политика. Что написал в «Майн Кампф», то и сделал. И даже пунктик про «расу господ», провалился не по вине фюрера. Увы, случился русский форс-мажор, хотя Алоизыч так старался для блага нации.
«Безумный» лидер рейха исполнил все пожелания генералов , воссоздав немецкую армию из рейхсвера. Альтернатива – штурмовые отряды СА. Их лидер Эрнст Рем , засыпая среди суровых друзей и играя сапфировым стержнем, скромно мечтал занять пост министра обороны. В его революционной армии, профессиональным солдатам, офицерам и генералам отводилась роль военспецов. Активный камрад не пережил «ночи длинных ножей». Подвело высказанное вслух желание более тесно познакомить мужественных фюреров СА с одаренными офицерами германского Генерального штаба .
А зерна, брошенные в немецкий народ, дали всходы. Росли миллионы молодых энтузиастов, ребят двадцати лет, готовых пойти за Адольфом Гитлером в огонь и воду. Они не были обманутыми людьми, а мужчинами и женщинами, твердо уверенными в правоте своего взгляда на мир, и готовыми умереть за это .
Совсем не удивительно, что Алоизыч законно потребовал от армии убедить народ в единстве немецкого офицера с обществом, поставлявшим вермахту сыновей.
Генералам пришлось поюлить и согласиться. Во время их сомнений шли постоянные кадровые перестановки. Тот, кто не мог смириться с национал-социалистическим мировоззрением, становился изгоем и покидал вермахт. Но, как особо подчеркнул фюрер, без «русского» варианта. Апофеозом процесса стала девушка нетяжелого поведения, вовремя подсунутая под министра обороны. Разразившийся секс-скандал сделал фюрера главнокомандующим.
И введенная в тридцать четвертом году присяга сложившуюся ситуацию трактовала однозначно: изменять фюреру, значит предать отечество .
При таких делах, немецкий «человек с ружьем», особо не возражая, наводил «новый порядок» вне Германии. Нет, человечность у них осталась, где-то очень в глубине души. Достучаться до нее окончательно удалось только в мае сорок пятого года.
Командование вермахта, делая серьезные лица, перепечатывало директивы нацистов на своих бланках и направляло их в войска. Став приказом, они претворялись в жизнь с традиционной педантичностью. Высококультурный и аполитичный немецкий солдат в собственных глазах им же и оставался, даже когда жег деревни и города, насиловал, убивал беззащитных людей, гадил и пакостил везде, куда ступала его нога.
Ибо – один народ, один рейх, один фюрер! Прекрасно жить в эпоху, когда перед людьми поставлены великие задачи. Наш долг: работать, работать и еще раз работать.
Система действовала очень эффективно. В марте сорок пятого года треть солдат продолжала доверять лично Гитлеру , а в одной фронтовой разведсводке обобщалось: в победу Германии мало кто верит, но морального разложения войск противника не наблюдается. Они будут сопротивляться до конца.
Вермахт поддерживало общество. Оно слушало речи на митингах, воодушевленно стояло у плакатов и восхищенно смотрело, предварявшее каждый фильм, еженедельное обозрение, где их мужья, отцы и дети победоносно сокрушали врага. Землякам на фронт посылали посылки, собирали драгоценности на изготовление оружия и боеприпасов. Все для защиты нового образа жизни. Все лучшее солдатам.
А бытовые неурядицы и бомбежки англо-американской авиации лишь укрепляли моральное единство немецкого населения и армии, сражавшейся вне Германии. Но как-то странно попахивал дымок с «заводов», выпускавших хозяйственное мыло.
*****
Эрих Кон, как командир, персонально отвечал за боевой дух разведбатальона, имея все необходимое для его поддержания: методическую нацистскую литературу, планы национально-политических занятий. А качество и количество наглядной агитации поразило бы рекламное агентство, раскрутившее фильм утомленного солнцем великого борца за оскотинивание русского народа. Впрочем, хорошая походная библиотека, свежие газеты, частые визиты лекторов из роты пропаганды, письма родных и близких также способствовали поддержанию в подразделении арийского духа.
Каких-то жестких требований по пропаганде не существовало, кроме посещения обязательных занятий. Никто не заставлял солдат читать книги и брошюры и тем более выписывать в конспекты цитаты из «Майн кампф».
Зачем? Офицеры и унтер-офицеры следили за моральным состоянием строго. Не разрешалось вести «пораженческих разговоров» и писать подобные письма . Был и военно-полевой суд, а в боевой обстановке офицер имел право сразу пристрелить труса и паникера.
Немецкая дисциплина прививалась совсем другим способом, руководство вермахта делало ставку на дух товарищества и групповую сплоченность, считая их чуть ли не главной стратегической доктриной. В окопах все равны, хочешь жить, крепче держись за камрада рядом.
Батальон расквартировали в польской деревне, расположенной в одном переходе от границы. После времени, потраченного на обустройство, взводы и роты вернулись к обычным занятиям. Даже после победоносных кампаний в Польше и Франции интенсивная боевая учеба не прекращалась ни на минуту.
Разведбатальон немецкого капитана играл роль «глаз» пехотной дивизии, оберегая основные силы от «сюрпризов» противника. Предстоящая война вновь обещала стать мобильной, и солдатам Эриха Кона, как всегда, предстоит находиться на острие удара, вместе с саперами и противотанкистами вступить в бой с русскими и обеспечить наведение мостов через Буг .
Настоящую причину пребывания войск на границе пока сообщали строго индивидуально. Эриху предварительно пришлось несколько раз расписаться, хотя конверты с запечатанными инструкциями лежали в сейфах с шестого июня сорок первого года. Военную тайну соблюдали строго, но фюрер, страшась, что кто-то проболтается, выдал новый закон о секретности. Нельзя высказывать даже соображений, это преступление .
О скорой войне в ротах и батальонах не знали, но готовились ко всему, что может случиться. Солдаты занимались с пяти утра до восьми вечера, и крыли командиров всякий раз, когда приходилось рыть окопы под палящим солнцем, тащить на позиции минометы и противотанковые пушки.
Гауптман знакомо наблюдал, как спешенные разведчики, вместе с саперами, атакуют бункер «условного» врага. Погода – ужасная жара, кителя промокли от пота, но лейтенант Вольтерсдорф , с секундомером в руке требовал открыть огонь из орудия не через положенные по норме двадцать секунд, а через десять. Артиллеристы проявляли чудеса слаженности, но укладывались лишь в двенадцать.
— Давайте! Шевелитесь! И не говорите, что устали!
Многие шатались, как пьяные, но пощады не было.
— Не стонать! Больше пота – меньше крови.
Отчаянье читалось на красных лицах солдат. Утром закончилось ночное учение, но оказалось, что это еще не все! Сорок пять минут умыть лицо и позавтракать и… ужас! Они запыленные и грязные, вновь стоят в строю: через два часа дневной прогон ночных учений. Они хотят лишь одного – спать. Но, нет! Надо почистить и проверить оружие, боеготовность превыше всего!
Увидев, гауптмана, Вольтерсдорф козырнул. Эрих ценил лейтенанта, как образец офицера, выделявшегося среди солдат не только формой и должностью, а способностью служить примером для подчиненных. Как и положено, в немецкой армии командир должен быть первым и лучшим солдатом.
Кон заложил руки за спину, и счел нужным обратиться к подчиненным. В строю, помимо ветеранов, есть несколько новобранцев, прошедших не менее страшную подготовку в учебном центре. Восемь недель, когда еда и сон призывников ничего не значили для суровых инструкторов, использовавших при обучении боевые патроны.
Каждую неделю кого-то убивали, но гибель или ранение неудачников служили предостережением. Заранее просчитанный один процент потерь давал поразительный результат впоследствии.
Могло быть и чаще, но юноши для начала проходили подготовку в отрядах гитлерюгенда, потом, отбывали обязательную годовую трудовую повинность в лагерях Имперской службы труда. Там прививали основы армейской дисциплины, сразу обучая повиноваться. Колонны молодежи, одетых в единую форму и марширующих с лопатами на плече – обязательные участники парадов, где протянув к ним руку, на трибуне, стоял великий вождь их нации – Адольф Гитлер.
Там с детства внушались истины: служить немецкому народу, жить одной жизнью с товарищами, быть сильным, решительным и готовым на все во имя Великой Германии.
А жалкие настроения либерализма пресекались коллективом. Они все едины, теперь неважно происхождение, богат ты или беден. Новое общество не терпит снобизма, классовой ненависти, зависти и лени. Вместо старого «я» надо говорить новое «мы», и если кто-то станет выпендриваться… то будет избит коллективом табуреткой в умывальнике!
— Я поражаюсь умению вашего командира, спокойно пропускать мимо ушей в запале сказанные слова. Вы должны понять – никто ни над кем не издевается! Рассматривайте это, как личную страховку возвращения на родину на собственных ногах! Выдержите здесь, останетесь живым на фронте! Лейтенант! — Вольтерсдорф вытянулся – Продолжайте!
— Ну-ка, напрягите, пожалуйста, ягодицы, да так крепко, чтобы могли ими вытащить гвоздь из доски стола! — надоевшая армейская шутка, почему-то вызвала у утомленных людей нервный смех.
Несмотря на инстинктивное возмущение жесткой и интенсивной муштрой, пехотинцы понимали, что все эти бесконечные «Ложись! В атаку! Шагом марш!» совпадают с их главным желанием солдата на войне – выжить на поле боя.
Преимущество германских вооруженных сил заключалось и в этой чудовищной подготовке. Все приказы исполнялись автоматически. Немец думал о доме, о любимых, но все равно стоял прямо и стрелял, действуя на рефлексах, как и положено настоящему солдату. Это помогало сохранить жизнь и не спятить .
*****
Капитан Ненашев утром собрался к соседям. Все же целый стрелковый батальон под боком. Наслаждаясь прохладой (солнце еще не успело развернуться в полную силу) он добрался до пятого форта, надеясь посмотреть на немцев из наблюдательного бронеколпака, оставшегося еще с царских времен, если разрешат. Подъехав к бетонной громаде, он задержался у стены, пощупав редкие отметины от пуль и снарядов.
«Скоро тут прибавится», подумал капитан и окликнул часового. Все строго, до границы метров восемьсот или минут пятнадцать ходьбы неторопливым спокойным шагом.
Ненашев опоздал, никого из командиров здесь нет, ушли руководить бойцами, строящими укрепления. Пришлось удовольствоваться старшиной, дежурным по батальону. Посмотреть на немцев ему разрешили. Все же отвечал тут капитан за участок обороны, да и бумагу показал соответствующую: командирован укрепрайоном для оценки пригодности форта к обороне. И вообще, тут не их участок. Полк, которым командовал майор Казанцев, должен обороняться к северу от Бреста.
— Куришь? — спросил Максим дежурного.
— Так точно.
— Ну, давай, покурим, — Максим достал из кармана галифе початую пачку «Казбека» и предложил старшине. — Как зовут-то? По имени, отчеству?
— Антон Ильич.
— Давай, Антон Ильич, присядем. И как тебе хлопцы из солнечных республик? Русский язык начали понимать?
Старшина вздохнул, капитан видно приметил лица в наряде, ударив по самому больному месту. Потом подозрительно посмотрел на Максима. Вопрос задан неспроста, может, с целью выведать что-то секретное.
Но дела с пришедшим пополнением обстояли плохо. Последних, обстрелянных на финской войне бойцов, демобилизовали в январе. Затем забрали всех со средним образованием на усиление технических родов войск. Грамотных людей в армии хронически не хватало.
Взамен пришли призывники с Кавказа и из Средней Азии. Ребята может и старательные, но по-русски мало понимающие. Или совсем ни бум-бум. Но приноровились, если кто из новых бойцов язык начальства понимал, то становился в отделении толмачом-командиром.
— Ты бы чаще туда залезал, — Ненашев вздохнул и показал на бронеколпак, — и не на меня, а в другую сторону смотрел.
Потом почесал затылок и забрюзжал: по-хорошему, тут круглосуточный наблюдательный пост надо поставить. Что-то соседи в конец оборзели, как бы не застали врасплох. Старшина внимательно слушал, подмечая знакомые слова и интонации их же командира полка.
Когда Ненашев засобирался обратно, во двор форта вошло человек тридцать донельзя усталых и не выспавшихся красноармейцев. В руках винтовки, скатки шинели на плечах и вещмешки за спиной.
— Так, быстро сдаем оружие, завтрак в кухне стынет! — распорядился Антон Ильич и пояснил. — Ночной караул с аэродрома вернулся.
— Мать вашу! Хоть по тревоге вас внезапно поднимают? — взорвался Максим.
— Да, во вторник, каждую неделю, — оправдался старшина, — и на полигон ходим.
— Тоже раз в неделю?
— Нет, два! Да, вы понимаете, товарищ капитан, некогда нам! Сначала казарму обустраивали, потом укрепления начали строить, а еще вечные караулы и наряды в гарнизон .
— Еще и наряды в гарнизон?
— Мы недавно в Бресте, — тихо ответил Антон Ильич, уже жалея, что пустил чужого капитана в батальон. Но тот на полевой сумке уже начал писать записку их старшему лейтенанту.
— В гости приглашаю. На баньку с паром, и пусть зама захватит. И обязательно вас, вы же тут самый главный старшина? — приветливо улыбнулся Ненашев.
Вот как получилось, есть чем привлечь любого из соседей. Бани нет и в самой крепости. Ходил народ в город или на месте мылся в тазике из чайника.
— Да, товарищ капитан, — старшина лишь усмехнулся в ответ. Визитер заранее знал, что абы кого дежурить по батальону не поставят.
— Всего доброго, Антон Ильич.
Они в Бресте недавно, это Панов знал. Дивизию в апреле буквально втиснули в Брест. И что, надо считать данный факт причиной срыва учебной тревоги? В лучшем полку майора Казанцева в ночь тридцатого апреля тоже в казармах не оказалось командиров. Опять, товарищ Сталин виноват?
Капитан, отъехал от форта метров на сто и мрачно посмотрел в его сторону. Затем вылил на голову половину фляги. Я люблю тебя, жизнь, ну а ты меня – снова и снова.
Все, надо стреляться. И Панов поехал на винтовочный полигон, учить себя и других, как надо палить из противотанковой пушки.
Ненашев не ошибся, называя его «винтовочным». Все по взрослому, но вместо снаряда в пушке – винтовочный ствол из которого летит, для лучшей имитации, разрывная пуля. Похоже на миниатюрный взрыв снаряда, да и команды подавались «как в бою».
*****
Решив проверить, как у Ненашева идут дела, полковник Реута никого не застал. Весь батальон, кроме охраны лагеря и дежурного наряда в еще шесть утра убыл на полигон.
«Может, это и к лучшему», — начальник штаба неторопливо обошел все хозяйство.
Удовлетворенно отметил, что капитан слово держит, да и людям создал сносные условия для жизни. При нем в повозку грузят термоса с обедом и распоряжаются насчет бани. Запариться не дадут, но смыть грязь и пот под душем обязательно.
В отличие от пограничника, Реута попал и в большую палатку.
— Иван, — он обратился к дежурившему сегодня бывшему адъютанту, — что можешь сказать о комбате? Как он тебе?
— Товарищ полковник, я не жалею.
«Уклончивый ответ», покачал головой полковник.
— Я знаю, что не жалеешь. Лучше скажи, как он здесь тактические занятия проводит.
— Сам давно не проводит, чаще приходит на разбор. Дает утром конверт с заданием, руководит всем начальник штаба Суворов. А за фашистов… — младший лейтенант замялся, потому что считал, что сболтнул лишнего. Извините, товарищ полковник, за «империалистов» играет командир саперов капитан Манин.
— Он что, и их припряг?
— Им же интересно, — выкручиваясь, пожал плечами Иван, и попытался свернуть разговор в сторону. — А еще Ненашев нам наглядно показал, как начнут прорывать нашу оборону штурмовыми группами, используя в них саперов и артиллерию…
— Да знаю я, — полковник махнул рукой. — И что, для вас это – откровение?
На Карельском перешейке боец с ящиком тола за спиной соревновался в эффективности с 203-мм гаубицами, прозванных финнами «сталинскими кувалдами». Есть за что. Ее фугасный снаряд весит центнер, а бетонобойный – полторы сотни килограмм .
Младший лейтенант покраснел, то же говорил и Ненашев, комментируя статьи из газет. Любил он постоянно спрашивать: почему не читаете? Чем думаете? Кто вам мешает? Но капитан постоянно добавлял, что нет панацеи в современной войне. Для немцев это средство, чтобы быстро преодолеть позиционную оборону.
— Так, этого нет в Уставе.
— Скоро будет, сказал Реута и задумчиво начал рассматривать на доске штатную схему пехотной дивизии вермахта.
То, что изменения в Боевой устав сорокового года на подходе, он знал. Комиссия поработала, проект утвердили, осталось подписать и сдать в печать. Но откуда Ненашев знаком с материалами?
— Что это такое? — начальник штаба ткнул пальцем в один из квадратов.
— Артиллерийский полк.
— Чей? Что-то не пойму.
— Полк «империалистов», товарищ полковник, — сделал честные глаза Иван.
— Ага, в сантиметровых калибрах? Не делай дурака из начальства, — буркнул Реута с сарказмом, заставляя бывшего адъютанта покраснеть, и направился к выходу.
Кто бы капитана ни учил, надо пользоваться моментом. Свободные палатки сразу навели на мысль, не устроить ли здесь «курсы стажировки» для новых командиров.
Если пополнение задерживалось, то число людей с кубиками и шпалами в укрепрайоне росло каждый день. Артиллеристов меньше всех. Страшный, нет, жуткий дефицит! Больше присылали с малиновым цветом петлиц, пехотных командиров. Как они смогут корректировать огонь с закрытых позиций?
Да, имел УР и для пулеметчиков особую специфику. Вести огонь по площадям, словно из пушек. И Ненашев об этом знал.
Давно, еще до «Ваньки-ротного», написан «Чижик с характером» . А еще раньше предусмотрели на щитке «Максима» слева, чуть внизу, специальный вырез . Для того, чтобы не мешал работать с прибором точной горизонтальной наводки.
Метод известен еще с Первой мировой войны, но требует индивидуального подхода и долгой практики наводчика. Тут вам и оптический прицел для «максима», квадрант-угломер, а еще – умение считать правильно и быстро .
Сам принцип прост. Дистанция эффективного огня из пулемета примерно километр. На половине пути пуля уйдет вверх на высоту человеческого роста, а у цели опять снизится на нужный уровень. Где сидит расчет враг не видит, его наводит корректировщик. Для дота самое то. Пулемет установлен стационарно, сливаясь весом с бетонной массой, значит, наводится точнее, меньше влияет отдача. Но белку в глаз не убить. Любое доброе дело не остается безнаказанным. Стрельба по площадям означает огромный расход патронов.
Новых людей следовало подтянуть в первую очередь. А тут, прямо царский подарок. «Командирский ящик», фотографии техники «империалистов», неказистые, выполненные от руки, но понятные тактические схемы.
Даже саперы, готовые подсказать, как правильно можно взять их доты. А чем их Ненашев купил, Реута понял и улыбнулся. За испорченную палатку деньги с Ненашева обязательно вычтут.
— А что, капитан совсем не проводит занятий по «строевой»? — попавшийся им навстречу боец старательно отдал честь, но не было в нем ни капли вышколенности.
— Почему? На занятия и прием пищи обязательно строем.
— Но этого же совершенно не достаточно. Как они будут ходить?
Иван промолчал. То же сказал старший лейтенант Суворов.
«Ногами, — буркнул тогда Ненашев. — Надо вначале научаться ползать».
— Товарищ полковник. Объясните, зачем это надо на фронте?
Младший лейтенант не стал пересказывать анекдот капитана про верблюдов, пребывающих в московском зоопарке и все сокрушавшихся о бесполезности в данном климате прибамбасов в виде горба и толстых копыт.
Реута поморщился:
— А как вы собираетесь предъявить батальон в лучшем виде?
— Сможем, в наипрекраснейшем, — улыбнулся младший лейтенант. Его новый начальник точно имел опыт работы с комиссиями.
А Панов помнил историю.
Эксперимент, когда за четырнадцать дней немцы слепили из толпы рекрутов полноценную роту, закончился. Их построили и поблагодарили: Германия может гордиться такими солдатами, и вы поедете служить в лучшие части.
— Вы, ребятки, играми занимались две недели! Забудьте про это! — ротный фельдфебель был в бешенстве от присланного дерьма. — Вы штафирки! Но мы сделаем из вас людей. Вы научитесь правильно стоять и ходить!
Нет, не то, что Саша исключительный противник строевой. Некогда, не это сегодня главное.
А так, в глазах обывателей и милых дам выправка делает военных такими привлекательными! Летят в воздух чепчики, в теплое время – и более интимные части туалета, а под барабанный бой, чеканя шаг, и выставив вперед штыки, идут бравые войска.
Все верно, но стоит чуть превысить дозу, и лекарство превращает яд.
