Глава 26
Северный Кавказ. Поселок Золотушка. 20.04.2060

— Открывай! Кому сказано, шалава, живо дверь отворяй! — доносившиеся с улицы грубые мужские крики, окончательно разбудили меня и, первое что я сделал, это достал из под кровати свой верный ТТ в кожаной кобуре, передернул затвор, и приоткрыл занавеску висящую напротив моей кровати.

Хозяйка дома, миловидная черноволосая женщина лет двадцати пяти, стояла возле детской кроватки, где находилась ее годовалая дочь и, с какой-то затаенной надеждой, смотрела на меня. Кивнув в сторону двери, я негромко спросил:

— Это кто?

— Ваши, солдаты из территориальных войск, и Бебут, ухажер мой бывший, дружинник городской.

— Проблемы?

— Да, — женщина закивала головой, — у меня муж два месяца назад на охоте без вести пропал, а Бебут теперь ко мне в койку лезет. Я на помощь старейшину поселкового позвала, и его отшила, а он сказал, что с солдатами вашими придет, и им здесь никто не указ.

— Открывай, — указал я стволом пистолета на пошатывающуюся под ударами кулаков дверь.

— Может быть не надо, ты еще слабый совсем, а их трое? — спросила хозяйка дома.

— Надо, обязательно надо.

Пока я общался с женщиной, в дверь начали стучать чем-то более серьезным, чем кулаки, видимо, это были приклады винтовок или что-то на них похожее. Хозяйка, имени которой я так до сих пор и не знал, неуверенно подошла к грозящей развалиться двери, отворила запор, и быстро отскочила вглубь комнаты. Очень вовремя, поскольку от очередного удара, многострадальное дерево, более не сдерживаемое железным вкладышом запора, отлетело в сторону и с грохотом ударило по стене.

За всем происходящим я наблюдал через приоткрытую занавеску, и был готов вмешаться в происходящие события в любой момент. Почему не сразу? Не знаю, наверное, было любопытно посмотреть на уродов, которые вламываются в чужой дом, так сказать, в их естественной среде обитания.

В дом вошли трое. Один из них был высоким и худым, с небритой и грязной мордой лица, видимо, тот самый Бебут, которого боялась женщина. Только у него на линялом армейском камуфляже красовалась синяя повязка местного дружинника, а за плечами висел старенький обрез. Второй и третий, наши, то есть солдаты территориальных войск Конфедерации, оба, как на подбор, толстенькие, низенькие и какие-то вертлявые. При каждом, покрытый легким налетом ржавчины карабин СКС, подсумок и штык-нож от «калаша». Все вошедшие в дом, явно были в хорошем подпитии.

На некоторое время гости остановились на входе и безмолвно разглядывали хозяйку дома. Надо сказать, что, даже не смотря на простенькую одежду, серое платье и косынку, а так же полное отсутствие косметики, посмотреть, было на что, высокая и полная грудь, симпатичное округлое лицо и стройная, как будто точеная фигурка.

Дружинник оглянулся на своих собутыльников и, кивнув на женщину, спросил их:

— Ну, как вам, краля?

Один из территориалов присвистнул, и ответил:

— Прав ты, Бебут. Хороша, кобылка, а сиськи, так просто красота, давно таких шаров не видел.

— Есть такое дело, — поддержал своего товарища второй солдат.

Бебут подошел к хозяйке и, грубо схватив ее за руки, кинул на покрытую шкурой широкую лавку у стены. Его подельники моментально подскочили ближе и стали помогать дружиннику заламывать женщину, которая стала вырываться из их лап.

— Горячая штучка, — сказал один солдат, придерживая женскую руку и задирая подол ее платья. — Люблю таких, строптивых.

— Ничего, — снова поддержал его второй, лапая грудь хозяйки, — скоро шелковой станет.

Местный правоохранитель в это время стал лихорадочно расстегивать свои камуфляжные брюки, и обратился к своей жертве:

— Вот так бывает, Леночка. Не хотела мне одному дать, теперь с тремя оттянешься. И не просто трахнешься, а по полной оторвешься. И так, теперь каждый день будет.

В общем, я увидел все что хотел и, откинув толстое ватное одеяло, встал и вышел из-за занавески. В руке у меня был ТТ, я был спокоен, и с кем имею дело, понимал очень хорошо.

— Стоять, шакалы! — как можно громче произнес я охрипшим голосом, и вся жаждущая сексуальных утех дружная троица, резко обернулась и, глядя на черный ствол, замерла без движения. — Кто такие и что здесь делаете?

— А сам-то, кто такой? — из несостоявшихся насильников, первым, пришел в себя Бебут и сделал шаг мне навстречу.

«Видать, по-хорошему не понимает», — подумал я и, чуть подавшись корпусом тела вперед, без замаха, ударил дружинника стволом пистолета по лицу. Железо раскроило небритую харю и сломало нос этого грязнули. Бебут, зажимая лицо ладонями, отскочил в сторону.

— Повторяю вопрос, кто вы такие и что здесь делаете? — ответа нет, и я добавляю: — Считаю до трех, после чего, стреляю на поражение. Раз. Два…

— Парень, не стреляй! — вскрикнул один из территориалов. — Мы из Пятой отдельной охранной роты МВД, присланы из Краснодара две недели назад. Стоим на постое в районе Новопятигорска. Там познакомились с этим, — он кивнул на пытающегося остановить кровь Бебута. — Выпили, то, да се, он и говорит, что живет неподалеку шалашовка хорошая, которая думает о себе больно много. Мы и повелись.

— Фамилии и звания?

— Рядовой Чаркин, — ответил первый.

— Рядовой Буковецкий, — угрюмо отозвался второй.

— Оружие на пол, документы на стол, — кивок в сторону широкой дубовой столешницы, — и пошли вон.

Карабины с грохотом упали на деревянные полы, вслед за ними последовали подсумки, а свои военные билеты они выложили на стол. Хорошие мужички, послушные, хотя большинство людей, в их ситуации, будь пойманы на месте преступления, точно так же не рискнули бы на ствол бросаться.

Территориалы отошли к двери, и Чаркин спросил:

— Дык, как же это мы теперь, без оружия и документов?

— Нормально, казарма ваша недалеко, раз пешком пришли, а за документами и стволами пускай взводный придет. Если все с ним решим правильно, то разбежимся без особых претензий.

— Так, а ты, чей все же будешь, парень?

В самом деле, я посмотрел на себя. По мне сейчас никак не скажешь, что я сержант гвардии, глаза тусклые, на лице испарина, а на теле кальсоны зеленые и майка камуфляжная. К этому же, ТТ в руках. Вот и пойми, кто перед тобой.

— Сержант Мечников, спецназ Четвертой гвардейской бригады, нахожусь в гостях у своей родственницы.

— Может быть, сами договоримся, сержант?

— Нет, пусть ваш взводный придет, а уж с ним все и обговорим. Дергайте отсюда.

Территориалы исчезли, а я, успокаивающе кивнул хозяйке дома, и она, встав с лавки и, оправив одежду, вернулась к своему ребенку. Подошел к Бебуту, который все так же, тщетно пытался остановить кровь, хлещущую из рассеченных ран на лице. Махнув стволом в сторону распахнутой настежь двери, сказал:

— На выход, дружинник, твой час пришел, молись своим богам, если они у тебя есть.

— Не надо, не убивай меня, — попросил он. — Ты ведь родственник этой семьи?

— Допустим, — смахнув со лба испарину, ответил я, — только что это меняет?

— Я знаю, где сейчас Федор находится.

«Какой Федор? — мелькнула в голове мысль. — Наверное, это сам хозяин этого дома, который на охоте пропал. Интересно, что скажет Бебут. Может быть, действительно, расскажет, где он потерялся».

— Говори, — произнес я. — Если что-то дельное скажешь, то на волю отпущу, а нет, так пристрелю тебя, и через полчаса местный староста со всем своим удовольствием тебя в землю закопает.

— Понял, — закивал дружинник, и капли крови с его лица, при этом движении веером разлетелись по дому. — У нас, в штабе дружинном, информация от бродяги одного была, что Федора Карпова, охотника из Золотушки, карачаи в плен взяли и теперь он у них в рабстве.

— Где он находится?

— Джага, небольшой аул невдалеке от Учкекена. Это пограничье Карачаево-Черкесии и Ставрополья.

— Почему сразу старосте в Золотушку не сообщили?

— Мне Ленка, жена Федора, нравилась давно, вот я и завернул послуха, который весть принес. Никто кроме меня про это не знал.

— Слушай, Бебут, а ты редкостная мразь, однако.

— Ты обещал не убивать меня.

— От слов своих я и не отказываюсь. Оружие на пол, и линяй отсюда пока при памяти. Еще раз наши пути-дороги пересекутся, кадык вырву. Как понял?

— Все ясно, — закивал он головой, — но оружие-то хоть оставь. Мне теперь в бега податься придется, а без ствола, совсем туго будет.

— Оружие на пол, я сказал.

Обрез дружинника и кривой кинжал старой работы, упали рядом с карабинами территориалов, и через мгновение Бебут испарился. Мне все эти движения и разговоры дались очень тяжело и, вернувшись на кровать, я упал на нее без всяких сил. Ко мне тут же подскочила хозяйка, которую, как выяснилось, звали Елена Карпова, напоила жутко горьким отваром, и принялась растирать все мое больное тело какой-то спиртовой настойкой с густым ароматом диких луговых трав и цветов. Теплые и мягкие ладони женщины растирали меня и, расслабившись, я вспоминал минувший месяц и то, как я оказался в этом доме.

Покинув территорию Горского Содружества, в котором царила полная неразбериха, остатки нашего корпуса, перевалив реку Золка, направились к Пятигорску, вольному анклаву, пожелавшему войти в нашу Конфедерацию. Может быть, местные жители и остались независимыми, но войска Халифата, после занятия Кавказа, непременно направили бы свой взор на них, а значит, князю, так назывался местный правитель, надо было выбрать с кем он и на чьей стороне. Разумеется, он примкнул к нам, свои все же, славяне.

Итак, корпус ушел на Пятигорск, а мы, как всегда, стали его арьергардом и еще какое-то время, около трех недель, стояли по границе бывшей Кабардино-Балкарии. Ни горцам, ни южанам, не было до нас никакого дела, и для батальона это было спокойное время. Где-то кипели жаркие схватки, ожесточенные бои и эпические сражения, а мы тихо сидели на дороге ведущей на Ставрополье, охотились на косуль, патрулировали границу и отдыхали. Хорошие деньки.

Наконец, начальство все же вспомнило о нас, и поступил приказ подтягиваться к основным силам Кавказского корпуса, который остановился на постой в поселке Иноземцево, что за Пятигорском. Нормально, мы того только и ждали, собрались и потопали по дороге на северо-запад. Однако так случилось, что при переправе через речку Юца, в воду свалился один из наших парней. Я был рядом и, не долго думая, прыгнул за ним в холодную весеннюю воду. Паренька вытащил, все с ним в порядке, даже насморка не было, а сам, к вечеру в жесткой лихорадке свалился.

Кое-как меня дотянули до окраины Пятигорских владений, поселка Золотушка, и комбат, видя, что я могу копыта откинуть, передал меня на попечение местной знахарки, которая поручилась, что через неделю я смогу встать на ноги и вернусь в строй. Помнил я все это очень смутно, болезнь меня всерьез прихватила, и два дня проведенные в доме местной докторши, как-то выпали из памяти. Так, какие-то обрывки событий, плач ребенка, горькое питье и постоянные спиртовые растирки. Сегодня с утра, я почувствовал себя гораздо лучше, пошел на поправку, и как итог, смог выручить мою исцелительницу из беды.

Знахарка закончила процедуры, и сам не заметил, как в который уже раз за последние трое суток, я провалился в сон. Проснулся к вечеру, и снова от стука в дверь, но теперь не грубого, а осторожного и аккуратного. Снова в моих руках оказался верный пистолет, но Елена, посмотревшая во двор через небольшую отдушину над дверью, успокоила меня:

— Это староста наш местный пришел, дядька Трофим, а с ним военный какой-то.

— Отворяй, — велел я и, спрятав ствол под подушку, натянул на себя выстиранный хозяйкой камок, и вышел к гостям, которых Елена уже усаживала за стол.

— Вечер добрый, господин сержант, — чуть привстав, поприветствовал меня староста, худой как жердь дядька лет под пятьдесят.

— Здорово, гвардия, — на столе появилась бутылка водки с изображением кедра на этикетке.

Конечно же, это был командир территориального взвода, усатый и дородный мужик, на котором мешком висел новенький камуфляж, а на погончиках сияла золотом одна поперечная полоска, что значит, передо мной находится старшина. По виду, нормальный и справный хозяйственник из станицы, может быть, бывший участковый, отправленный в командировку. К таким людям, я всегда уважение испытывал, так как очень уж они мне нашего старосту деревенского, Никиту Демидова, напоминали, такие же основательные, хозяйственные, расчетливые и в меру прижимистые.

— Добрый вечер, — вежливо ответил я и, присев на лавку напротив гостей, обратился к хозяйке: — Мне бы покушать чего.

— Вот-вот, куриный бульончик готов будет, пару минут обожди, — ответила она и отошла от стола к печи.

— Ну, что, — неодобрительно покосившись на водку, обратился я к старшине, — за оружием и документами пришел, взводный?

— Точно так, за стволами казенными и военными билетами, — старшина подкрутил ус.

— Забирай, — выложил перед ним два военника, и кивнул в угол комнаты, где валялись подсумки и карабины, — и охламонам своим передай, чтоб про насилие и не думали больше. Это я еще добрый, а другой, просто пострелял бы их как курчат, и ничего бы ему за это не было.

— Понятно. Раз такое дело, может быть, спрыснем договоренность? — территориал взял в руки бутыль.

— Нет, мне сейчас не до того, старшина. Болею, а все что хотел сказать, я уже сказал.

— Так, а чего ты меня тогда звал, гвардеец? Отдал бы оружие бойцам сразу, да на этом и разбежались. Чего меня дергать-то? У меня и своих дел в роте хватает.

— Хотел посмотреть, кто у них командир. Был бы жлоб какой, стволы не вернул бы, а ты, старшина, сразу видно, нормальный человек, и это не твоя вина, что у тебя во взводе такие ушлепки служат. Опять же, пусть они поволнуются, а ты их спасителем будешь. Вернешься в расположение роты, и будет у тебя два бойца, которых ты лично прикрыл, и которые тебе по жизни обязаны. Разве плохо?

— Раз так, — протянул он, — тогда, да, конечно.

— Бывай, старшина, — протянул я ему через стол свою руку.

— Выздоравливай, сержант, — пожал он мою ладонь и, взвалив на себя оружие своих непутевых солдатиков, отправился восвояси.

За ним, было, намылился и староста, но я придержал его:

— Погодь, дедушка.

— Что? — он вернулся на лавку.

— Ты в курсе, что Федор Карпов, муж знахарки Елены, находится в плену у карачаев?

— Нет, — помотал он головой. — Знаю только, что он на охоте пропал.

— Вот, теперь будешь знать. Федора держат в ауле Джага, и надо его домой вернуть. Этим у вас, как и везде, община должна заниматься, а ты в общине местной, самый главный. Что думаешь по этому поводу делать и как намерен односельчанина выкупать?

Староста несколько секунд молчал, видимо, о чем-то размышлял, и сказал:

— Бесполезно, там дикари отмороженные сидят, которые никому не подчиняются. В других аулах можно договориться, размен пленников сделать или выкупить человека, а с этими, так не выйдет. Полные отморозки.

— Что, совсем никак?

— Ну, только если какой-то серьезный горский клан свое слово скажет, а с нами они дел иметь в любом случае не станут.

— Клан алима Имана Гойгова из Алагира, сможет такое слово сказать?

— Не знаю, сержант, — пожал староста плечами, — слышал, что клан влиятельный, может быть, что-то и получится.

— Хорошо, — откинулся я к стенке.

Местный глава общины встал и, уже уходя, спросил меня:

— А зачем тебе Федор, неужели он и в самом деле, твой родственник?

— Нет, он мне не родня, но его жена мне жизнь спасла, а я такого не забываю, староста. Долг платежом красен, слыхал про такую старую мудрость?

— Дело твое, сержант, поступай как знаешь. Если от общины деньги понадобятся или поддержка какая, то обращайся, мы за своего сельчанина, завсегда горой встанем.

— Да видел я уже, ваше вставание, — пробурчал я, — дом Карповых почти в самом центре поселка стоит, в него три урода посреди бела дня ломятся, а от всей общины, ни одного мужика рядом не оказалось. Что так-то, старейшина?

— С Бебутом ваши солдаты были, а это новая власть, и тут надо осторожно, мало ли, что, — быстрой скороговоркой проговорил староста и юркнул за дверь.

Местный глава ушел, а хозяйка покормила меня наваристым бульоном, и когда я опять улегся на кровать, окликнула:

— Солдат, а тебя как зовут-то?

— Александр.

— И что, действительно, постараешься мужа моего вытянуть из плена или так, для красного словца, твои речи были?

— Постараюсь что-то сделать, хозяйка, — повернувшись на бок, ответил я, и сам спросил: — Расскажи про ваши места, а то третий день здесь нахожусь, а что окрест находится, ничего не знаю.

— Да, рассказывать и нечего особо, живем, как и везде люди живут. После чумы, кто уцелел, по лесам разбежались, а потом Хаос пришел, и начали люди друг друга за просроченную банку тушенки убивать. Нам-то, кто здесь на отшибе жил, еще ничего, вполне нормально было, выстроили стену вокруг поселка, и отбивались от всех находников, а вот, кто в городе находился, тем тяжко пришлось. Как власти не стало, так весь Пятигорск общины национальные поделили. В Свободе и Горячеводском черкесы закрепились, в центре чеченцы, а в Белой Ромашке, Новопятигорске и Бештау, казаки и русские с армянами окопались. Несколько лет все тихо было, как-то уживались, но потом вайнахи с гор своих земляков вызвали и столько крови пролилось, что ни с приведи Господи такого разбора. Так мне дед рассказывал, он, тогда как раз старостой в Золотушке был и водил всех наших мужиков на помощь своим.

В это время заплакал ребенок и, укачав его, знахарка продолжила свой рассказ:

— Горцев все же выбили тогда, лет пять резались, а все же одолели их. Потом меж собой рознь была, и года три враждовали, и так до тех пор, пока нынешнего князя не выбрали, Олега Нестеренко. С тех пор, живем тихо, и только набегов опасаемся, а как у горцев война с Халифатом началась, так и совсем хорошо зажили. Вся торговля между горцами и вами, через наш город идет, а значит и прибыль с этого имеется.

— А что, много людей в вашем княжестве Пятигорском проживает?

— Откуда же я знаю, — пожала плечами женщина, — это, наверное, только сам князь и его ближние люди ведают. У нас в Золотушках человек четыреста пятьдесят живет, в Скачках, что неподалеку, еще триста, а дальше, в самом городе, говорят около пятнадцати тысяч жителей. Да и то, такое многолюдство только за счет молодежи, что из лесных поселков в большой мир выходит.

— И чего же они свои леса покидают?

— А ты зачем свой поселок покинул? — усмехнулась она. — Я же вижу, что деревенский ты, а не городской. Наверное, молодежь поближе к цивилизации хочет быть. Бебут, например, он как раз из таких, лет шесть назад у нас появился, и сразу в дружину подался. Мечтал десятником стать, да куда там, человек гнилой, вот и сидел в самом низу, да пакостил кому мог по мелочам.

— А чем живете здесь? Производство какое-то есть или добыча чего полезного?

— Живем сельским хозяйством, охотой и производством меховой одежды. Промышленности не имеется, хотя князь хотел какое-то предприятие восстановить. Пару лет назад инженеров искал и механиков, но ничего у него не получилось.

Снова захныкал ребенок. Елена запела колыбельную песню и на этом, наше общение в тот день окончилось.