Глава 11
Кубанская Конфедерация. Станица Павловская. 25.06.2057
— Граждане Кубанской Конфедерации! — из раструба радиоточки над нашим госпиталем разнесся сильный и уверенный голос президента Симакова. — Сегодня, 25-го июня 2057-го года, нашими войсками одержана очередная славная победа. В кровопролитном и тяжелом сражении под населенным пунктом Мокрый Батай, была наголову разбита Зерноградская орда «беспределов». В этих боях нашими воинами было продемонстрировано беспримерное мужество и героизм, которые, вместе с выучкой войск и мастерством военачальников, принесли нам победу. Этот день, наряду с 15-м мая, днем освобождения города Краснодара от мародеров и бандитов, будет объявлен Днем Воинской Славы нашего государства. Слава нашим воинам! Слава Кубани! Слава Конфедерации!
Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил свое выступление:
— Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет, и я по-прежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем, военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства, будет полностью отменен. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твердая рука и единоначалие, сейчас гораздо важней, чьих бы то ни было амбиций. Кто-то скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу, что читайте внимательно законы, и еще раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.
Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, еще продолжал, но доктора радиовещание отключили, это вроде как, чтоб больные могли спокойно отдыхать.
Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:
— Ты все понял, Мечник?
— Да, не дурак, вроде, все ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.
— Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далек бываешь, что просто диву даешься.
— Ну, так объясни. В чем проблема?
— Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?
— Да, конечно, еще во время КМБ.
— По ней, сколько президент должен править?
— Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.
— Правильно, Саня, все так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?
Прикинув, произвел подсчет и выдал результат:
— Пять с половиной лет.
— Вот именно, и сейчас он сказал, что остается президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какая-то будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды, военное положение отменят, пройдут выборы, и кто-то из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу с дикарями с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же, повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлек.
— Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввел, когда военное положение объявлял.
— Ты думаешь, простой народ, это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это все равно, отменили налог, вот и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в «доброго царя» наверху, она в нас неистребима.
— Это получается, что у нас теперь диктатура?
— Она самая, — согласился Филин.
— Лично я, совсем не против. Симаков глава государства нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные, всех уже достали дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон, я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, то кого-то из бойцов в темном переулке пристукнут. Теперь же, другое дело, все в срок поставляется и по высшему разряду, да и развертывание батальонов в бригады, дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.
— Я тоже, — Филин со мной не спорил, — понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какая-то тряпка половая, которая как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.
Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы, пришел черед докторов, которые ходят по палатке, и осматривают нас, своих пациентов.
Со мной все понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых ребер. По большому счету, я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, и только ребра иногда ноют. Другое дело, мой комод, у него что-то серьезное и каждый день его для более серьезного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.
Потянувшись всем телом, задумался. Какое все же приятное это состояние — покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чего-то остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, тудым-сюдым, бедрами покачивая, симпатичные медсестры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжелые и, вскоре, ты снова будешь бегать по полям как молоденький зайка по весне.
— Ирочка, золотце, — окликнул я одну из проходящих мимо медсестер, — будь добра, включи радио, а то речь президента только дали и тишина.
Стройная кареглазая девица восемнадцати лет, остановилась, с укоризной в глазах, посмотрела на меня и ответила:
— Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.
— Знаю, — улыбнулся я, — но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может быть, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.
— Нельзя тебе, — она запнулась, — чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется, — девушка грамотно изобразила смущение, и щеки ее украсилась легким румянцем.
— Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое, это ведь не страшно, — попытался я продолжить разговор. — Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.
— Нет, — усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками на выход.
Ничего, все одно, к вечеру я ее уболтаю и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как, глазками стреляет. Опять же ухажеров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.
В палатку вернулся Филин и, что плохо, от него несло запахом табака. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.
— Что врачи сказали? — обратился я к нему.
— Ничего хорошего, Мечник, — он прилег на кровать, и та жалобно скрипнула, — но и ничего особо страшного. Говорят, что негоден я теперь к службе. Что-то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой-то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, все, кончился сержант гвардейского спецназа Филин, и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.
— Домой поедешь?
— Да, здесь оставаться, никакого смысла нет. Пять лет, я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить как все обыватели. Тем более, что давно хотел фермерством заняться.
— Что выращивать будешь?
— Овощи, фрукты, картофель, капусту, и прочие баклажаны-кабачки.
— А ты сам откуда?
— Поселок Гвардейский, — усмехнулся сержант и тут же спросил: — Что, не слыхал о таком?
— Нет, а где это?
— Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В свое время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, кое-кто остался, а среди них и батя мой.
— Так ты, получается, потомственный гвардеец?
— Ага, третье поколение.
Кивнув на выход из палатки, я спросил:
— Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?
— Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделю-другую, две наших роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.
— Что про потери говорят?
— Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения, «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью, и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы, и первым делом в блиндажи лезли.
— Не понял, а как же они самоджигались?
— Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная, собака понимает, что достигла цели, бьется об металл, две-три бутылки вдребезги, и происходит возгорание. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.
— Не хило, повоевали.
— А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.
— Из наших командиров, видел кого?
— Черепанова и Еременко-младшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про свое геройство рассказывают.
— А комбат?
— Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка, новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.
— Это да, он такой, только дай кого-нибудь потренировать, — согласился я.
Разговаривать было больше не о чем, все уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако уже через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.
В непонятках, что к чему, собрал свои вещи, скинул пижамку, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин полные израненных и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе, мест не хватило, вот всех и поволокли за тридевять земель.
— Сашка, — мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, — не стой, помоги раненых разгрузить.
Сказано — сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силенки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем еще с одним бойцом, кажется из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста, принимать снизу носилки, осторожно класть на них человека, что с краю лежит, и передавать их обратно. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую. Так, разгрузили одну машину, перебрались в другую, пока здесь управились, с остальными и без нас разобрались, легкораненых бойцов в санчасти хватало.
— Саня, — протянул я разведчику руку, — позывной Мечник.
— Жека, — представился он, — позывной Орлик.
— Будем знакомы.
— Блин, — протянул Жека, разглядывая окровавленные борта автомашин. — Сколько здесь людей, как думаешь?
— В каждой машине человек по тридцать, их десять, итого получается триста. Вместимость полевого госпиталя, что находится при нашем корпусе под Мокрым Батаем, если врачам верить, триста пятьдесят койко-мест. Вот и считай, Орлик, одних только раненых как минимум семьсот бойцов, и это без убитых.
— Да-а-а. Интересно, а нас теперь куда?
— Скорее всего, в расположение подразделений.
До вечера мы проболтались в госпитале, и только когда я увидел своего командира, идущего рядом с Еременко-младшим, появилась хоть какая-то определенность.
— Товарищ капитан, — окликнул я Черепанова, который, так же как и мы, сменил пижаму на камуфляж, и за его плечами болтался рюкзак, — разрешите обратиться.
— Не надо, — махнул он рукой, — знаю твой вопрос. Всем приказано срочно к штабу бригады подтягиваться.
Нормально. Через десять минут, пройдя через ряды пустых бригадных палаток, мы остановились на плацу возле штаба, небольшого и аккуратного двухэтажного домика, пристроились к строю, где уже было человек пятьдесят из разных подразделений, и замерли в ожидании. Прошло еще полчаса, отцов-командиров видно не было, с нами только капитаны, а люди все подходят и подходят.
Наконец, когда на плацу скопилось уже около двухсот солдат и офицеров, из домика вышел начальник штаба, полковник Юрин, среднего роста пожилой пухленький мужик с абсолютно лысым и гладким черепом, который на солнце, отблескивал как полированный шар. Рядом с ним, горой возвышался непонятно как здесь оказавшийся, майор Еременко, который, по идее, должен был находиться в расположении батальона.
— Бойцы! — стоя на высоком крыльце, обратился к нам полковник Юрин. — Час назад, региональные лидеры подняли мятеж против нашего президента, которому все мы, присягали на верность. Некоторые части территориальных войск, уповая на то, что многие регулярные и гвардейские подразделения нашей армии находятся на севере и заняты истреблением дикарей, перешли на сторону мятежников. Однако их выступление закончилось провалом и наши товарищи из Второй гвардейской бригады, оказывают им достойный отпор. Через полчаса, сводная боевая группа нашей бригады, должна выступить на столицу и оказать им помощь в деле подавления мятежа. Старшим офицером сводной боевой группы назначается майор Еременко.
Вперед выступил командир моего батальона, оглядел строй солдат, и посыпались команды:
— Спецназ, разведка и мотострелки на выход, через десять минут всем быть у Южных ворот лагеря! Черепанов, проследи! Всем остальным, разойтись по местам и заниматься своими делами. Исполнять!
Полковник Юрин пытался что-то сказать нашему майору, видимо, был против того, что не все солдаты отправляются в столицу, но тот, не обращая на него никакого внимания, только сплюнул на кирпичи плаца, и зашагал в расположение роты связи.
Нас оказалось человек пятьдесят, кто относился к силовым подразделениям батальона. Еще пятерых связистов с рациями за плечами привел наш комбат. Только он появился, как заурчали моторы и на дороге появились девять наших батальонных «Уралов», которые везли две роты бойцов нашего батальона, одну полную, из новобранцев, и нашу, в которой оставалось всего двадцать человек в строю.
Увидев знакомые лица, мы с Черепановым запрыгнули в машину, и я тут же получил свой верный АКС, бронежилет, каску, гранаты, разгрузку и РД с двойным боекомплектом. Норма, а то с одним ТТ и ножом, чего-то не очень хотелось против мятежных территориалов воевать. Можно, конечно, мы же спецназ, воины без страха и упрека, блин, но лично мне, это и на фиг ненужно.
«Уралы» выстроились в колонну, к нам присоединились несколько чудо-броневиков, уже неизвестно какая по счету попытка наших бригадных мастеров сделать замену приходящим в негодность БТРам, майор дал команду, и мы тронулись в путь. Такая вот судьбина, с утра еще валяешься на койке, девушке симпатичной улыбаешься и на свидание с ней сговариваешься, а уже к вечеру, едешь бронеколонной в столицу, дабы уже с утра поступить в распоряжение СБ Кубанской Конфедерации. Служба, однако.
В нашем «Урале» находился перепуганный радист, выдернутый нашим комбатом из расположения его роты, он сильно нервничал, и постоянно прижимал к груди свою драгоценную рацию. Путь был не близкий, и Черепанов приказал радисту включить его аппарат, приник ушами к наушникам, и информацию, которую почерпнул из эфира, рассказывал нам. Посидев пару часов за аппаратом, капитан как-то резко посмурнел, снял наушники, и пришла моя очередь новости узнать. Сообщения были очень даже интересные и заставляющие на происходящее в Краснодаре взглянуть несколько с другой стороны.
Из незакодированных переговоров, которые вели растерянные командиры территориальных подразделений, было ясно одно, что Симаков и СБ переиграли всех, и мятеж они спровоцировали сами. Сначала безопасники распустили слухи, что вольности республиканские заканчиваются. Затем в администрации президента проект указа засветили, по которому территориальные войска должны были перейти в ведение недавно образованного Министерства Внутренних Дел. А сегодня с утра, сам Симаков выступил с заявлением о том, что он остается правителем Конфедерации. У республиканских царьков выбор был невелик, принять новые правила игры или рискнуть и попробовать силой удержать свои вольности. Надо сказать, что из десяти так называемых республик, против президента выступили только три: Кореновская, Кропоткинская и Белореченская. Остальные субъекты Конфедерации, такие как Майкопская, Новороссийская, Тихорецкая, Павловская, Тимашевская, а также самая большая и богатая Приморо-Азовская, из которой был родом Симаков и, разумеется, недавно присоединившаяся Ростовская, остались в стороне.
Около полудня, почти две тысячи солдат территориальных войск и наемники, с трех сторон вошли в город, их не сдерживали, хотя могли, а спокойно пропустили в город. Шансов у повстанцев не было, но они были убеждены, в первую очередь провокаторами СБ, что гвардия, ВБР и сами спецслужбы, готовы им оказать всяческую поддержку. Мятежные войска, ликующие и довольные своим продвижением по улицам столицы, вышли на пересечение улиц Красная и Северная, и вот тут то их и встретили бойцы Второй гвардейской бригады, которые быстренько намотали территориалов на гусеницы своих танков и колеса БТРов. Немногих выживших в бойне мятежников, насколько я понимал, блокировали в районе трехэтажных новостроек на улице Седина.
Теперь другой вопрос, а мы там зачем, если и без нас управились? Ответ на поверхности. Гвардия должна была подтвердить свою преданность президенту, который в ближайшее время, станет самым настоящим диктатором, ну или кем он там сам себя назовет. Вторая бригада показала за кого она, дело оставалось за остальными, и в столицу выдвигались не только мы, но и сводные моторизованные группы остальных гвардейских подразделений. В тот момент я окончательно понял, для чего мы все едем в столицу, и стало мне как-то не по себе. Взглянув на нашего командира группы, и его хмурое лицо, мне стало ясно, что и он это понимает.
Ранний летний рассвет мы встретили на пересечении улиц Новокузнечной и Седина. Выгрузились из машин, построились, и выглядел наш сводный отряд, весьма внушительно и грозно. Двести солдат затянутых в бронежилеты, в касках, с оружием, и все это на фоне недалекого пожара. Как выяснилось, ждали только нас, и представители других гвардейских подразделений уже успели отметиться в деле наведения порядка. Очередь за нами.
Перед нашим строем прохаживался крепкий усатый мужчина с суровым и умным лицом. На нем был френч, который часто называют полувоенным, небольшая армейская фуражка, а на ногах мягкие кожаные сапоги. Это был начальник СБ Конфедерации Михаил Александрович Терехов, самый настоящий генерал, первый, какого я видел в своей жизни. Кого-то в этой одежде он мне напоминал, какую-то картинку из древней книги, переворошил свою память, и всплыло имя Иосиф Сталин. Ха, действительно, похож, только ростом повыше, да в плечах пошире, а так, самый настоящий Иосиф Виссарионович с плакатов, вождь и мудрый учитель.
— Товарищ генерал, — козырнув, доложился наш комбат, — сводная боевая группа Четвертой гвардейской бригады прибыла в ваше распоряжение.
— Хорошо, — Терехов устало кивнул. — Для чего вы здесь, понимаете?
— Так точно, — голос нашего майора звучал глухо и нагонял какое-то уныние.
— Там, — генерал кивнул в сторону трехэтажного недостроенного дома на улице Седина, — десятка два мятежников и человек тридцать наемников из племени каратянцев. Всех зачистили, и только эти еще держатся. Мы их не трогали, для вас оставили. Вперед, майор! Поступать с ними как с «беспределами»! Уничтожь их и докажешь, что ты верен президенту и Конфедерации.
— Кровью вяжете?
— Да, это самый надежный способ. Итак, майор, работаете?
— Будет сделано, товарищ генерал.
Терехов покинул нас, а майор разбил бойцов на штурмовые группы, и через пять минут, мы рванулись в атаку. Действовали наши воины грамотно, не первый день воевали, а вот территориалы и наемники, оказались бойцами слабенькими, палили почем зря в окна недостроенного дома из своих карабинов и таким образом хотели нас остановить. Нет уж, не выйдет. Наши снайпера выбивали мятежников одного за другим, а под их прикрытием и мы в новостройку вломились. Скоротечный бой, и только трупы вчерашних граждан Конфедерации, да горцев, хотевших подзаработать, говорили о том, что в этом доме был еще кто-то помимо нас. Работа сделана и Четвертая гвардейская, свою преданность режиму доказала.
Интересно, если наше государство будет жить дальше, что напишут историки об этом дне? Точно не знаю, но наверняка, там будут слова про централизованное управление государством и укрепление вертикали власти. Остальное зависит от того, кто будет у руля, сторонники Симакова — мы красавцы и миротворцы, а если противники — тогда каратели, ублюдки и сволочи. «Забавно», — подумал я в тот момент и, усмехнувшись, вышел на улицу. Начинался новый день моей жизни, и растрачивать его на сожаления и траур по мятежным солдатам территориальных войск, которые рискнули и проиграли, ни я, ни мои товарищи не собирались.
