4
– Куда, э? – раздался властный голос – сразу слыхать, нерусский. Ох, батюшки…
– Стой! – Это два баса, как один, аж вода задрожала.
Захлюпало-заплескало, Андрейка поднял руку, чтобы зажать ноздри, но худые, однако ж сильные руки ухватили его поперек живота, потащили назад. Жировичок заорал во все горло, лягнулся было, да в пустоту, потерял равновесие, опрокинулся набок, наглотался-нахлебался, отчаянно извернулся, чудом выставил голову наружу, выплюнул воду, судорожно, со всхлипом, вдохнул, а руки все тащили и тащили его. Неумолимо, безжалостно.
И вытащили. И отпустили.
– Уф, – тоненько произнесли сзади. – Умаялся! Маленький, а верткий!
Андрейка согнулся пополам, и его вырвало. И ликером, и пиццей, и пирожными, а пуще всего водой.
– Бедолага, – промолвил один бас.
– Да… – согласился другой.
Жировичок постоял, уперши руки в коленки, потом с трудом распрямился, медленно, обмирая от страха, повернулся и увидел перед собой четверых. Двое – как братья: зеленоглазые, длинноволосые, длиннобородые, длинноусые, и одеяния у них тоже длинные, до пят, просторные такие. Один всем обликом чуточку посветлее, а другой самую малость потемнее. Водяные старцы, узнал Андрейка, родитель как-то давно показывал издали…
Третий – совсем малец, бороды и в помине нет, а когда будет – то и сказать невозможно. Тощий, кожа да кости, а на голове вроде как гребешок из волос. Словно у петуха, только зеленый.
И – четвертый. Человек как человек… одет по-простому, лет средних, росту среднего, смуглый, черноглазый… бороды тоже нет… Бороды нет, а сила есть. Так и накатывает от него сила. Ух, смотрит как!
Андрейка вдруг схватился за живот: заурчало-заворчало, скрутило – мочи не стало; жировичок пискнул, шарахнулся в ближайшие камыши – спасибо, никто удерживать не подумал, – содрал подштанники, присел; с шумом пронесло.
– Беда-а… – протянул водяной посветлее.
– То не беда, – возразил тот, что потемнее. – Смоет в озере…
– Да понятно, Тимоша, – кивнул первый, – не тебе же чистить.
– Да и не тебе, Аника, – хмыкнул Тимофей. – А то вон Алексия наладим почистить, в евойном пруду и не такое плавает.
– Дяденьки… – пролепетал парнишка.
– Шуткуем мы, Алексий, – успокоил его Аникей.
– Шуткуем, – подтвердил Тимофей.
– Шутники, да, – вступил в разговор смуглый. – Начинать будем, э?
– Будем, – хором пробасили старцы.
Сгорая от стыда, Андрейка вытерся, как мог, подштанниками, зашвырнул их подальше и, прикрывая срам, выбрался из камышей в чем родитель породил. Поглядел на всю честную компанию, и как-то само собой сообразилось: это ж подмога пришла! Он прослезился было, теперь от благодарности и умиления, и тут же спохватился, приуныл: солнце вот-вот покажется. Хоть и краешком, а все – почитай, рассвет.
– Зачем такой грустный? – обратился к нему смуглый. Будто услышал Андрейкины мысли. – До солнца пришел? Пришел. В воду пошел? Пошел. Не опоздал, молодец, мужчина! Отцы водяные тебя научат, я слово скажу, снова в воду пойдешь, все сделаешь. До обеда все сделать надо. Мы тут будем, не бросим, да.
– До полудня? – уточнил Аникей.
Смуглый ответил односложно:
– Да.
– Эх… – вздохнул Тимофей. – Нам бы с ним…
– Нельзя, – отрезал смуглый.
– А мне? – с надеждой спросил Алексий.
– Э, совсем никому нельзя, – сказал смуглый. – Человеку можно, нам совсем нельзя. Из нас только маленькому можно. Отцы, учите, да? Обед скоро.
Старцы двинулись к Андрейке, но тут Алексий выпалил:
– Ой! Погодите! Я чего, я вот чего: дядя Мансур!
Смуглый едва заметно поморщился, но парнишка затараторил:
– Вы про людей сказали, а погода-то вон какая жаркая! Чуть солнце встанет, они и потянутся! Им бы только купаться! – Он заметно смутился и, запинаясь, закончил: – Это… Помешают же… Или ничего?
– Чего, – кивнул Мансур.
– Голова, – оценил Аникей.
– Будет толк, – согласился Тимофей. – Ну что, Аника, давай туман наводить. Белый, самый плотный.
– На озеро и на подход, – уточнил Аникей.
Водяные вскинули руки к светлеющему небу, замерли, потом закружились, словно в медленном-премедленном танце, постепенно опуская руки и неразборчиво приговаривая что-то.
Плотная молочно-белая пелена накрыла Божье озеро, язык тумана протянулся и к тропинке, ведущей от дороги. А все пятеро оказались в большом пузыре чистого, прозрачного воздуха, невидимом снаружи.
– Хорошо, – одобрил Мансур. – Молодец, Алексий, джигит! Теперь иди туда, не пускай никого. Говори, озеро чистим-шмистим, нельзя купаться. Говори, после обеда приходите. Карантин-шмарантин, э?
Юноша кинулся исполнять, а старики водяные придвинулись вплотную к дрожащему – от чувств, но и от холода тоже – Андрейке. В этот момент солнце выглянуло из-за горизонта, и джинн тихо сказал:
– Пора.
– Вот что, домовик-жировик, – сказал Аникей. – Учить нам тебя нечему, это уважаемый джинн немного преувеличил.
– Ага, – подхватил Тимофей. – Учить не станем, зато сделаем так, чтоб тебе в воде было как на суше. Стань-ка спокойно, расслабься, руки убери, что мы, срама не видели, что ли?
Андрейка повиновался.
– Ого, – прокомментировал Аникей.
– Ну… – произнес Тимофей. – Да. Знаешь, лучше садись прямо на песочек. А мы всё сделаем.
Жировичок покорно сел. Водяные направили на него руки с растопыренными пальцами и принялись бормотать. А джинн негромко заговорил.
– Андрюша-джан, – сказал он, – кто-то скажет тебе: «Ничего не бойся». Это глупый лжец, его не слушай, меня слушай. Бойся. Там, – Мансур махнул рукой в сторону озера, – страшно, да. Знай. Бойся. Не будешь бояться – пропадешь, да? Кто не боится, тот сам глупый, глупые пропадают, да?
Андрейка попытался кивнуть.
– Молодец, – оценил джинн. – Не глупый. Как бояться, знаешь? Вижу, знаешь. Надо правильно бояться! Понял? Туда-сюда не бойся, прямо бойся, себя помни, да? Слушай, Андрюша-джан, там, – теперь джинн показал на озеро движением подбородка, – что-то есть. Какой-то хурда-мурда. Может, на дно сядешь, увидишь сразу. Отцы тебе фонарь приделают, прожектор знаешь? Мужчина! Хватай хурда-мурда, плыви к нам, да? И все! А может, там кто-то драться будет. Бить тебя будет, кусать будет. Или шпарить будет… как это… кипятить, да? Или холодить. Э, отцы тебя защитили! Сам кусай! Увидишь хурда-мурда, хватай, плыви к нам, да? Никакой разницы! Ты, главное, правильно бойся, смотри там туда-сюда, кто кусать будет, ты кусай первым, не будь как ишак.
«Вы, русские, – хотел добавить Мансур, – ишаки и есть. Вас в кровь искусают, тогда сами кусаться начинаете. Сильно кусаетесь, да, только зачем ждать, когда тебя покусают? Совсем не надо ждать, кусай первым!»
Но говорить этого джинн не стал, а сухо пояснил:
– Хурда-мурда будет кубик. Или шарик. Вот такой. – Он развел руки на ширину Андрейкиных плеч, точно скромный, почти правдивый рыболов. – Красивый, мм, да! Светится. Кубик. Я так думаю.
– Мансур, – оторвался от дела Аникей, – а все-таки откуда ты все это знаешь?
– Э… – махнул рукой джинн.
– Пока все, что он говорит, сбывается, – вполголоса заметил Тимофей.
– Не спорю, – отозвался Аникей.
– Может, угадал. Может, ошибаюсь, – как будто извиняясь, сказал Мансур.
– Ха! – хором произнесли водяные.
Мансур пожал плечами и замолчал. Старцы возобновили бормотание, сопровождая его пассами над Андрейкой.
– Дяденьки! – Это прискакал Алексий.
Как молодой пес, подумал жировичок, внезапно ощутивший себя старым-престарым. Тоже мне Алексий – Леха он, просто Леха…
– Дяденьки, – доложил паренек, – там дерево поваленное валялось, так я его притащил, положил поперек, а то джип какой поедет, джип-то я не остановлю! А народу пока не было, только этот показался, Василий, ну заместо которого я в пруду-то! И в ДЭЗе тоже! Я на него цыкнул, вот так вот, – Леха смешно ощерился, – он и того, дальше почухал! Послал меня, конечно, но так, для виду, а сам-то, видать, застремался!
Водяные переглянулись, а Мансур сказал:
– Мужчина! Теперь не мешай отцам, слушай. Иди сторожи. Молодец.
Леха умчался в туман.
Солнце, казавшееся сквозь пелену маленьким размытым белым диском, выползло на небо полностью, и Аникей произнес:
– Ну что, кажись, закончили?
– Закончили, – подтвердил Тимофей.
И водяные провозгласили хором:
– Встань! Войди в воду! Верь!
Никаких изменений в себе Андрейка не почувствовал, лишь, может быть, полегче стало: не бросят. И будь что будет. Снова навернулись слезы на глаза.
Он встал, двинулся к укрытой туманом водной глади. Пузырь прозрачного воздуха стал расширяться в том же направлении, словно торя жировичку путь.
С противоположной стороны приглушенно донесся высокий голос Алексия:
– Не ходите сюда, гражданин! Тут у нас это, карантин! Да куда ж… Стой!
Андрейка обернулся. Водяные протянули руки в том направлении, и язык чистого воздуха прорезал шапку тумана. Стали отчетливо видны и юный вуташ, и еще одна фигура – крупная, плотная и немного, совсем чуть-чуть, искривленная. Вся в черном. С огромными ножнами на поясе.
– Воин! – воскликнул Мансур. – Э, болотный, пусти человека, да!
Слегка припадая на левую ногу, человек подошел к джинну.
– Я прошел бы и сам, – спокойно сообщил он.
– Здравствуй, воин, – сказал Мансур. – Думал: придешь, не придешь? Пришел, хорошо. Садись, говорить буду. А потом – тебе решать.
– Я пришел – значит, уже решил, – возразил воин.
– Говорить буду, – повторил джинн.
Разговор получился коротким. Жировичку слышно не было, говорили совсем тихо, к тому же над воином торопливо забормотали водяные старцы. Жалко, узнать-то хотелось, о чем они там. «А и ладно, – решил Андрейка, стоя по колено в воде, – они большие, а мое дело маленькое. Главное – его сделать».
Меньше чем через четверть часа жировичок погрузился в воды Божьего озера в сопровождении воина Радомира.