Глава 19. Закон победы
Тремя днями ранее
— Пройдемся…
Он взял Габриеля за плечо и потянул прочь, к виднеющемуся посреди сквера памятнику. Машины с недоуменной охраной остались позади.
Сергей любил это место. Частенько приезжал сюда, посидеть, подышать воздухом, даже не ради встреч и разговоров, а просто так. На Венере мало рекреаций, и еще меньше таких, в которых воздух свеж и чист. И почти нет тех, где отдаленной частью сознания можно почувствовать себя дома.
Дом… Сказочное место, куда ему закрыта дорога. Он не был там много лет, и вряд ли когда-нибудь побывает. Не с официальным визитом, не ради переговоров, а чтобы отдохнуть, полюбоваться красотами, душевно, посидеть… Проехаться по местам, где провел детство… Порыбачить на Волге, достав старинную дедову надувную лодку… Пожарить шашлычок на открытой полянке среди лесочка, под голубым светлым небом… Похлопать обнаглевших до безобразия комаров… Мечты!!!
Его жизнь навсегда связана с этой планетой. Ее судьба давно стала его судьбой. Более того, он сам творит эти судьбы, и свою, и планеты, уже много лет. Но любил он это место не только за красоту и свежесть; оно обладало еще одним незаменимым качеством, благодаря которому именно этот сквер среди множества прочих был избран в качестве «любимого». И качество это — памятник нелатинскому писателю Эрнесто Хемингуэю, обнесенный невысокой декоративной оградкой в самом центре сквера.
Мало кто из гуляющих здесь людей знает, кто такой этот Хемингуэй, и еще меньшее количество его читало. Слова «Старик и море» для подавляющего большинства обывателей вызовут именно такие ассоциации — абстрактное море и абстрактный старик. Он и сам, если честно, не читал — некогда было. Но главное в памятнике не человек, которому его посвятили, а постамент. На самом деле это мощнейшая установка электронного подавления, поставленная здесь на случай войны или переворота. Таких установок в городе много, напичканы на каждом шагу, но сочетание функциональности и красоты сквера вокруг и дали Сергею ощущение той незабываемой полноты, без которой не будешь чувствовать себя уютно.
Все установки включаются нажатием одной единственной кнопки, расположенной в подземном бункере Золотого дворца. Но каждую из них можно включить специальным электронным ключом, принадлежащим лично главе государства. Юридически, конечно. У главы государства уже много лет нет от него секретов, и он всячески пользуется благами небожителей, сам являясь небожителем.
Он обернулся и участливо улыбнулся пыхтящей от злости Даниэле. Пускай позлится, шавка! Он и сам не знал, сколько на нем следящей аппаратуры, и какие из «жучков» ему удается выключить с помощью обычных средств подавления. Памятник же выключал всё. И она ничего, абсолютно ничего не могла с этим поделать! Палец нащупал в кармане переключатель ключа, заранее выставленного на малую мощность — метров на сто в радиусе, раздался неслышимый щелчок, и беруши, в фоновом режиме транслирующие переговоры его охраны на всех трех каналах, замолчали. Как и вся электроника в зоне подавления.
Обыватели вокруг всполошились — в один момент отказали все навигаторы, все внешние функции браслетов, все системы связи. По статистике в любой момент времени в сетях сидит около десяти процентов людей, с кем-то разговаривая, ведя поиск, слушая радио и делая много чего еще. Восемьдесят эксплуатируют их в ждущем режиме, и только десять процентов могут не заметить, что где-то что-то отключили. Сергей про себя усмехнулся — вокруг сразу же начали раздаваться тревожные возгласы. Потерпят!
— Ее высочество заменила ангелочков на собственных людей, — произнес он, вдыхая воздух полной грудью. В данный момент не существовало силы, способной записать или передать куда-либо их разговор.
— Утечка? — задумчиво спросил боец. Сергей отрицательно покачал головой.
— Скорее перестраховка. Она что-то подозревает, но это лишь голые подозрения. В случае утечки она повела бы себя по-другому.
— Понятно. И что теперь делать, сеньор?
— Приказ тот же. Лишь небольшая поправка. Открывать огонь только если гвардейцы первыми начнут стрелять в бандитов. Или с их стороны последует недвусмысленная провокация. Это не ангелочки, мы не можем стрелять в своих, какие бы интересы за этим не стояли.
— Но если они все же откроют огонь… — Габриель опасно прищурился.
— Если откроют — мы будем не властны перед обстоятельствами.
Пауза. По лицу Габриеля нельзя было прочитать ничего, но Сергей знал, что творится у того в душе.
— Прости, мне самому тяжело. Но их необходимо остановить. Понимаешь?
Габриель понимал. Опытный боец, не первый год варится в этой каше, привык ко всякому. Но если Сергей не объяснится с ним сейчас, вот так, по душам, а «спустит» команду стрелять в своих «сверху», он не сможет больше рассчитывать на него и его взвод. На их преданность. А возможно, и на остальные подразделения своей службы.
— Я понимаю.
— Но все-таки думаю, она одумается. Предел должен быть всему. Это все, пока свободны. Весь взвод, кроме Диего. К Диего у меня разговор… — Он недобро усмехнулся. — До завтра.
Габриель повторил его усмешку.
— Так точно, сеньор. До завтра.
Он откозырнул и побрел к машине. Сергей присел на лавочку. Стрелять в своих? На самом деле этот приказ был отдан еще вчера, и это полностью заслуга корпуса, что ангелочков не считают «своими». Как же хрупок мир! И как хрупок человек.
Вот важно вышагивает по аллее ребенок. Молодая мама держит его за руки — малыш только учится ходить. Рядом стоят коляски, возле которых сидят еще две мамаши и промывают косточки героям очередной сетевой мыльной оперы. Сколько времени надо, чтобы убить их? А сил?
Сколько времени и сил надо, чтобы убить ребенка?
А если его НАДО убить, и именно сейчас, потому, что потом будет поздно? Потому, что потом, когда он вырастет, он совершит столько непоправимого, что убить его сейчас — самый разумный из выходов? Как быть в такой ситуации?
Он сентиментален, излишне. Он убивал в своей жизни, не раз, не два. Сотни. Убивал росчерком пера, отдавая нужным людям нужный приказ. То были люди взрослые, отдающие отчет в действиях, но дети? Имел ли он право, занимая такую должность, быть сентиментальным? Восемнадцать лет он отвечал на этот вопрос «НЕТ», но каждый раз оттягивал с решением. День за днем, год за годом, цепляясь за разные отговорки. Пока не стало поздно. Происходящее теперь напоминает пожар, который тушат ведрами — вроде бы и бесполезно, но стоять сложа руки…
А впрочем, ничего еще не потеряно. Он умеет ждать. Ребенок вырос, это совсем не тот малыш, что смотрел на него с экрана визора большими наивными глазенками, а от несчастных случаев никто не застрахован. Главное выждать для такого случая нужный момент. Он умрет, обязательно умрет, это вопрос времени. И целесообразности.
— Звали, сеньор? — раздался робкий голос сбоку. Сергей поднял глаза. Диего. Один из самых молодых бойцов во взводе Габриеля.
— Присаживайся.
Он хлопнул по лавочке рядом с собой и откинулся на спинку. Диего последовал приглашению.
— Я слышал, у тебя больная мать… — начал Сергей как бы издалека, но так, чтобы сразу стало понятно, о чем речь. Боец виновато опустил голову.
— Да, сеньор.
— И ее нельзя вылечить.
— К сожалению, сеньор. На дворе двадцать пятый век, а врачи до сих пор не могут справиться ни с чем, тяжелее простуды.
— Не драматизируй, — усмехнулся Сергей. — Большая часть неизлечимых болезней — наше собственное творение. Боевые вирусы, биологическое оружие, мутации из зон ядерных конфликтов… Мы сами виноваты в том, что имеем, Диего. Это наша общая вина, совокупная, и нечего пенять на врачей.
— Моей матери от этого не легче, Сеньор.
Сергей задумчиво усмехнулся.
— Возможно. Но не мы правим обстоятельствами, а обстоятельства нами. Я даже больше скажу, для своей матери, случись с ней подобное, я сделал бы то же самое.
— Но я не на твоем месте, Диего! — повысил он голос. — И должен думать о более глобальных вещах. И мне не нравится, когда ко мне заявляется контрразведка, предоставляя доказательства того, что ты ведешь на черном рынке активный поиск запрещенного наркотика, за распространение которого полагается смертная казнь.
Молчание.
— Это не наркотик, сеньор… — виновато выдавил Диего и опустил голову. — Это лекарство.
— Это наркотик. Оно не лечит, твое лекарство. Оно лишь на время облегчает страдания.
— А вы бы на моем месте как поступили? Лишили мать единственного средства, облегчающего страдания?
— На твоем месте я бы пришел к своему начальнику, то есть ко мне, и попросил бы содействия. А хороший начальник, а я все-таки склонен относить себя к хорошим начальникам, в ответ сделал бы вот так.
Сергей вытащил из внутреннего кармана небольшой прозрачный пакет и протянул молодому бойцу. Тот, взял его в руки, которые мелко задрожали.
— Вокзал на площади Святого Себастьяна, — продолжил Сергей. — Камера хранения. Здесь несколько ампул, на первое время, остальное там. Запас, которого должно хватить на год, если не больше. Если твоя мать доживет, конечно, до этого времени. Извини, если мои слова тебя задели.
Его рука вновь полезла в карман и извлекла небольшой стандартный электронный ключик с номерочком
— Если будет нужно, я достану еще. Самый лучший, индийского производства — ты знаешь в этом толк.
— Спасибо, сеньор! — выдавил юноша, сжирая глазами драгоценности, попавшие к нему в руки. Драгоценности, ибо на черном рынке каждый грамм этого вещества был на вес золота в прямом смысле слова. Не считая того, что за покупку или продажу его грозила смертная казнь.
— Сам понимаешь, ни один грамм не должен попасть «налево»…
— Разумеется, сеньор! — глаза молодого бойца сияли от счастья и надежды. Сергей обожал такие моменты — дарить людям счастье. Это здорово. Особенно, когда ничего тебе не стоит. То, что он передал сегодня — конфискат, из специального хранилища, приготовленный к утилизации и теоретически уже утилизированный службой по борьбе с наркоторговлей. Но как же счастлив человек, конкретный, не абстрактный, получив такое богатство для больной матери?
— Завтра боевая операция, — перешел он к делу. Юноша тотчас напрягся. — Вы сопровождаете сделку между корпусом телохранителей и одними известными тебе бандитами. Следите, чтобы она была честной.
— Я знаю, сеньор, — кивнул Диего.
— На самом деле ваша миссия немного иная. По моим данным, одна из сторон, и это не бандиты, готовит провокацию с целью уничтожить другую сторону. Я отдал приказ пресечь эту провокацию. Жестко крайне жестко, даже радикально. Твоя задача — занять позицию позади гвардейцев, напротив бандитов. Там же, в камере хранения, капсула с подробным планом территории, где обмен будет происходить, подберешь место самостоятельно. Тебе нужно будет спуститься как можно ниже за спины ангелочков и гвардейцев, и как только Габриэль с ребятами откроет огонь, уничтожишь мальчишку.
— Которого?
— Того, которого бандиты собираются передавать ангелочкам. Все должно выглядеть так, будто его убили люди корпуса и гвардейцы ее высочества. Задача ясна?
Диего кивнул.
— В методах и способах не лимитирую — действуй по обстановке. Главное… — Сергей понизил голос, выделяя фразу — …Стрелять ТОЛЬКО после того, как Габриэль откроет огонь. И ни секундой раньше. Если его атаки не последует, твоя задача мирно и незаметно уйти после завершения сделки. Вопросы?
— Вопросов нет, сеньор! — вскинулся юноша.
Сергей усмехнулся. Вот так из человека, которому светил как минимум пендаль из органов, а как максимум от двадцати лет до пожизненного, получился довольный и по гроб обязанный боец, ради жизни матери готовый забрать жизнь незнакомого ему человека. Стадо! Человеческое стадо!
— Это всё. До утра свободен.
— Так точно, сеньор! — Диего поднялся и откозырнул, после чего по-военному развернулся и картинно чеканя шаг, направился к машинам.
Сергей сидел еще несколько минут, затем последовал за ним. Подойдя к машинам, бегло бросил затрусившей наперерез Даниэле:
— Я еду в имение дона Виктора Кампоса. Думаю, ваше присутствие в том доме будет нецелесообразно.
— Но сеньор!.. — попробовала что-то сказать та, но он не дал, пронзив ее злым ненавидящим взглядом:
— Я сказал, Даниэла, что тебе и твоим девочкам, как представителям заинтересованной стороны, там делать нечего! Вы остаетесь здесь! Вызывайте машину из дворца, вас заберут! Вопросы?
— Вопросов нет, сеньор… — поникла она, опуская глаза.
Он влез в люк и демонстративно опустил его перед ее носом. А когда машины тронулись, злорадно наблюдал, как пять девочек во всеоружии растерянно хлопают глазками у обочины. Гордячка Даниэла, сняв шлем, ругалась с кем-то поодаль, то ли докладываясь, то ли действительно вызывая транспорт.
— Куда, сеньор? — ожила пятая линия. Командир его людей, едущий в головной машине.
— В поместье Виктора Кампоса…
Он не лукавил, ему, действительно, нужно туда. Теперь перед ним стояла другая трудновыполнимая задача — убедить Виктора свернуть первоначальные замыслы и сделать то, что от него требуют. В первую очередь, действительно, не брать оружие…
Девятнадцать лет назад
— Сеньор, вам туда нельзя! Вам запрещено находиться здесь!
Хранительница выскочила ему наперерез, намереваясь не пустить, но он пер напролом на такой скорости и с таким напором, что в последний момент на крайние меры та не решилась.
— С дороги! — бросил он и с ненавистью отпихнул ее в сторону. Имея преимущество в весе и силе, выглядело со стороны это впечатляюще. За хранительницей последовала дверь, тяжелая, створчатая, каким-то чудом не замененная на гермозатвор. — Будешь еще мне указывать, что делать!
Хранительница стушевалась. Сзади и сбоку выскочили еще хранительницы с оружием, готовые отразить любую атаку на покои их высочеств, но увидев его, растерянно опускали дула в пол и разевали рты. Лея и тут подгадила, не сообщила им о своем разрешении. А он ведет себя слишком нагло для человека, не имеющего права сюда входить, и это сбивает девочек с толку.
Наконец, тяжелые створки поддались, и он ввалился внутрь. Там его тоже ждали, еще одна хранительница, но эта без оружия. Встала, уперев руки в бока, загораживая проход.
— Только попробуй! — зыркнул он.
Ангел задумалась, затем лаконично отступила в сторону, пропуская его вперед:
— Только недолго. А то мне влетит…
Вся его ненависть разом схлынула. Она его пропускает, не зная, что у него разрешение? На свой страх и риск? Подставляется, давая ему побыть с детьми? Среди них что, есть нормальные, и даже хорошие, правильные?
Ему вмиг стало неловко.
— Она разрешила… — промямлил он как-то жалко, в момент потеряв самоуверенность. Злость его также испарилась.
— Тогда можешь долго, — милостиво кивнула хранительница, развернулась и равнодушно побрела в свою караулку.
Обескураженный, Сергей направился по коридору в покои, где, как он знал, любят играть его дети. Поворот, коридор, поворот… А вот и они…
Он замер на пороге детской. Убирающая игрушки служанка недоуменно воззрилась на него, потом решила, что она лишняя, и поспешно ретировалась. Одна из девочек, играющая на огромном пушистом персидском ковре с куклами, подскочила и обдала всю детскую истошным визгом:
— Пааааапка!!!
И бросилась к нему.
Другая девочка, помладше, играющая рядом, тоже подскочила и кинулась, но молча. Он подхватил на руки вначале одну, затем вторую, и нежно прижал обеих, не в силах выдавить ни слова.
— Папка, а почему тебя столько не было? А ты надолго? А когда ты еще придешь? А вы с мамой поссорились? А ты будешь с нами играть?
Старшая начала засыпать его типично детскими вопросами, на которые он не мог дать ответ. Младшенькая же, как обычно, молчала, лишь хлопая большими голубыми глазенками.
Старшую назвала Лея. Почему так, а не иначе — она сама не смогла толково объяснить. То ли, чтобы боги действительно покровительствовали ей, то ли реализуя какую-то детскую фантазию — он не понял. Но она так и осталась, Фрейей, маленькой богиней. И при этом соответствовала статусу — рано начала говорить и бегать, была активной и боевой — няньки не знали, что с ней делать. Изабеллу же, свою белокурую красавицу, назвал он. Она до сих пор почти не говорила, была тихой, но прекрасно все понимала. Ее умные голубые глазенки на смуглом личике снились ему, когда эта сука Лея запретила видеться с детьми.
— Как же я люблю вас, мои девочки! — он поставил дочерей на место. — А кому это у нас пора спать? Почему кое-кто до сих пор не в кроватках?
— А сказку? Ты расскажешь сказку? — начала канючить Фрей. Он присел рядом.
— Расскажу. Какую сказку хотят послушать маленькие принцесски?
— Про Страшилу! И Железного Дровосека! И Элли! — Завизжала она.
— Договорились! Все, марш в кроватки, папа сейчас придет, и тем, кто лег, будет рассказывать сказку про Элли и Страшилу. А тем, кто не лег — рассказывать не будет!
— Папа, а Карлосу расскажешь? — потянула Фрей за рукав и указала на огромного голубого мишку в дальнем конце ковра. Этого мишку он подарил в свое время Фрейе, но Изабелле тот понравился больше, она постоянно таскала его с собой за заднюю лапу. При этом надо учитывать, что размером Карлос был больше самой Изабеллы.
— Ну, если вы уложите его — и ему расскажу! А как же! А теперь марш в спальню!
Фрей, вприпрыжку, убежала, что-то выкрикивая на ходу, Изабелла взяла медведя за ухо и потащила следом. Обе они сияли от счастья.
Сергей активировал перед глазами козырек и вошел в дворцовую систему связи, набрав личный код доступа. После чего выбрал абонента — личного секретаря, молодого и способного паренька, которого недавно приблизил.
— Жан, ты уже в тюрьме?
На том конце раздалось недовольное сопение:
— Нет, сеньор граф. Но подъезжаю. Выдергивать вот так вот, на ночь глядя…
Эмоциональную составляющую он пропустил мимо ушей.
— Подъезжай и начинай поиски. Я подъеду ближе к середине ночи — у меня важные дела. Новый ориентир поиска: искомый объект не просто не должен дружить с законом, она должна быть проституткой.
Удивленное молчание.
— Вы уверены, сеньор граф?
— Да.
— Ко всему вышеперечисленному багажу «прелестей»? Еще и это?
— Жан, ты плохо меня слышал? — понизил он интонацию.
— Нет, сеньор граф, — стушевались на том конце. — Но вы жестокий человек!
— Это не я жестокий. Это мир жестокий. И обстоятельства. А еще лично ее королевское величество, но последнее не обсуждается. Вопросы?
— Нет вопросов, сеньор граф, больше нет. Приступаю к работе!
— Приступай.
Сергей нажал отбой.
Проститутка. Как он не подумал об этом сразу? Зэчка-проститутка, лучший кандидат на роль матери человека-в-никуда. Идеальный объект для воспитания «наследника престола»! Остальное он тоже подберет, дайте только время. Так подберет, что чертям тошно станет! И еще дайте красноречия отстоять кандидатуру перед Леей. Но в реальности последнего он не сомневался — отстоит.
— Я смогу защитить вас, мои принцесски! — произнес он, довольно улыбнувшись. — Я никому не дам вас в обиду! Никому и никогда!
* * *
Вновь вокруг подземелья бело-розового здания с колоннами. Я опять здесь, иду, смотря по сторонам, а мои руки греет боевой игломет. Рядом, как и в прошлые разы, шагает Катарина, и как тогда вокруг нас образуется вакуум — все встречаемые особи женского пола расступаются или шарахаются прочь. Все то же, все так же, ничего не изменилось…
…Но это лишь внешние проявления. На самом деле с того раза изменилось всё. И в первую очередь я. Я стал другим.
Нет, я тот же самый Хуан Шимановский, подданный ее величества королевы Венеры, 2429 года рождения, личное дело номер такой-то. Но теперь я — мужчина, отдающий отчет в своих поступках, а не мальчик-Хуанито, готовый на что угодно, лишь бы его не били. На самом деле это много. А вместе со мной изменилось и всё вокруг.
Стены… Из таинственной цитадели загадочных амазонок окружающие стены превратились в коридоры офиса, в котором работают обычные служащие, только прошедшие специальную подготовку и присягнувшие на верность лично королеве. Что может быть в них таинственного?
Ангелы? Кто вообще такие, эти ангелы? Молодые зеленые девчонки, которых дрючат так, что на это нельзя смотреть без слез, и бабы-стервы, пытающиеся найти ключик, чтобы править миром? Где здесь романтика?
Они умеют убивать, такое право им дается вместе с неподсудностью, и это круто. Ну-ну, неподсудность, конечно. Только с волчьими внутренними порядками кому она такая нужна? А убийства…
…Я — убийца. Пусть никого еще не убил, но стану им, это лишь вопрос времени. И буду убивать, так же спокойно и хладнокровно, как Катарина. Потому, что я ХОТЕЛ убить Феликса Сантьяго; так сильно хотел, что искренне сожалею, что это сделал не я. А еще раньше я ШЕЛ убивать Толстого. Целенаправленно, осознанно, отдавая отчет в действиях — и лишь заслуга охранников, что этого не произошло.
Главное не поступок, главное — настрой. Преодоление некого морального барьера. А я свой барьер преодолел. Остальное — дело тренировок и техники, а техника придет.
Их хваленая непобедимость, неуязвимость? Да, эти сучки быстрые, нереально быстрые! Они сильнее меня благодаря этому, но только этому. Такая подвижность и скорость — результат действия какой-то методики, запрещенной «на гражданке», и только она отделяет их от меня. Все они такие же, как я сам — обычные люди со своими страхами и комплексами. Они думают о том же самом, о чем обычные люди, о том же мечтают, того же хотят. И в них нет ничего, что вызывало бы священный трепет при слове «корпус».
Неожиданно я поймал себя на мысли, что очарование потеряли не только стены и не только находящиеся здесь люди. Очарование потеряло само оружие, которое я судорожно сжимал в руке, пытаясь уловить ощущение исходящего от него спокойствия. Его не было.
Да, больше не было того благоговейного трепета, когда сжимал винтовку, не было той любви, которую испытывают все мужчины к штуковинам, умеющим убивать. «Жало» не придавало мне уверенности в себе, как было в прошлые разы. Это просто была хрень, которая умеет делать так, чтобы другие люди становились мертвыми. И всё. Именно это, потеря очарования оружием, стала последней каплей, выбившей меня из колеи. Только теперь я понял, что к чему, почему я себя так непривычно чувствую.
Я стал взрослым.
* * *
…Не надо крутить пальцем у виска, не надо кричать и говорить гадости. Знаю, что вы скажете и какими словами меня осудите. Да, дурак. Да, идиот. Но я умный идиот. И практичный. Я не хотел идти сюда, честно. После разговора с этой сукой долго думал, размышлял, и приходил к выводу, что «не пошли бы они все». В итоге зарекся: забью на это дело, высплюсь, и утром пойду на занятия — учебный год никто не отменял, а впереди годовые экзамены.
Но в полвосьмого я вскочил, как штык, и опрометью кинулся в душ — получить заряд бодрости перед трудным физическим испытанием — что оно окажется трудным, сомнений не было ни на миг
Почему я так поступил? Это сложный вопрос, самый сложный в моей жизни. Я до сих пор не могу четко сформулировать ответ на него. Но попробую.
Да, они стервы. Да, подставляют своих. Да, от них можно ждать чего угодно и вообще нужно держаться подальше. А еще они — наглые лгуньи, обманщицы и лицемерки. Лицемерки с руками по локоть в крови. Да, здесь подопечных перемалывают в крошево, а людей «с улицы» используют как пешек, без жалости и без понятия «естественное право на жизнь». Термин «презумпция невиновности» для офицеров корпуса вообще будет звучать как личное оскорбление! И прочее прочее прочее. Да, у меня личные счеты с этими людьми, особенно с вышагивающей рядом особой, и я имел полное право послать их всех в задницу…
…Я — Хуанито. Я — юноша, импульсивный мачо. Но я больше не Хуанито. Мне нужно думать, в первую очередь думать, именно этим взрослые отличаются от детей. А мысли, если, действительно, отбросить эмоции, оказались совсем не связаны с анализом вышеперечисленного.
За воротами меня никто и ничто не ждет. У меня нет настоящих друзей, да и вообще близких, кем можно дорожить, кроме матери. И нет никого, кроме нее же, кто дорожил бы мною.
Моя девушка мечты осталась девушкой мечты — я так и не рискнул вчера проверить и найти ее имя. Зачем, ведь у нас нет будущего. Стать для нее парнем-на-вечер? На несколько вечеров? Пусть даже на много-много или очень-много-много-вечеров! Рано или поздно она найдет кого-то из своей среды, своего круга, и выйдет за него замуж — на этом все закончится, и хорошо бы, чтоб произошло так. Или ее не выдадут насильно, по «политическим» мотивам — куда она денется от воли родителей? А мне нужно все, или ничего, и раз так, то лучше уж ничего.
За воротами нет будущего у моей семьи — я не могу защитить своих близких. Катарина может быть сто, тысячу, сто тысяч раз сукой, но она права: любая высокопоставленная падла с авторитетом, деньгами и связями может обидеть меня и членов моей семьи, и я ничего не смогу с этим поделать. Я уже не смог, тогда, когда Толстый с бандой окружили нас с Бэль. А что было бы, не будь она аристократкой? Они бы ее не изнасиловали? Да ни за что! Еще как, прямо у меня на глазах! Избили бы, затем поглумились и изнасиловали. По очереди. Таким, как Бенито Кампос с рук сойдет что угодно, подонок знал это и не остановился бы ни перед чем.
За воротами нет будущего у меня, как специалиста. Я тянусь, учусь за грант, стараюсь и рвусь вверх, но на самом деле мое место — вытирать сапоги «начальников», подонков, вроде Бенито. Я уже рассуждал об этом, не хотелось бы повторяться. Дон Алехандро прав, наверх, выше этих «начальников», вылезти можно, но не прав в том, что можно это сделать самому. Не существует лифта из трущоб в высший свет. Единственный способ пробраться туда — личное, может быть даже случайное знакомство с сильными мира сего. Например, с королевой, правительницей государства. Или с иностранной наследной принцессой, с которой случайно встречаешься на Бульварном кольце чужого для себя, и еще более чужого для нее города. Только такие люди, как она, могут вытянуть со дна и сделать «старшим менеждером», в любом ином случае быдло так и останется быдлом. Исключений не бывает.
И последний, решающий момент. Со всем предыдущим можно как-то жить, смириться, как смирились миллионы людей на планете, ведущих ежедневную борьбу за выживание. Спокойно послать Катарину и Мишель, и жить своей быдловской жизнью, решая ежедневные быдловские задачи и надеясь на лучшее.
Но жить с тем, что досталось мне от таинственного родителя, нельзя.
Я — берсерк. Мод-берсерк, не контролирующий себя, когда срываюсь. А срываюсь я часто.
Прошлый раз рядом со мной был мудрый и опытный тренер, в последний момент не давший совершить непоправимого. Но в следующий раз его не будет. Научиться сдерживаться самому, как он советовал?
Я люблю фантастику, но в душе реалист. Сколько человек пострадает, пока я научусь? Где мне жить, чтоб не сорваться на находящихся рядом? На орбите Орка, Эриды или Макемаке? А в какие дали меня отправят «отдыхать» после первого же срыва? В «Puerta de Dios»?
Да, я вернулся. Принял предложение «последнего» испытания. Красные камешки перевесили черные — из двух зол выбрал меньшее. И я выдержу. Я знаю, что меня ждет, и какие люди будут вокруг, а значит, вооружен. Вооружен и опасен — я не их тринадцатилетний малолетка, и это не стоит сбрасывать со счетов. Я не приемлю методов, какими они дрессируют молодняк, и если что — отвечу. А сломать меня невозможно — их же слова.
Будет трудно, но в конце этого черного коридора я вижу окошко света; в конце же коридора, начинающегося за воротами — нет. Это ловушка, в которую я загнал себя сам, мама права, но я уже загнал себя, и рассуждать о высоких материях, стоя одной ногой в пропасти, нет смысла. Победитель получает всё: или прыгать наудачу, или забиться и молчать в тряпочку до конца жизни — третьего не дано. Вот и весь мой выбор.
* * *
— О чем задумался? — прервала мои мысли Катарина.
— Да так, — потянул я. — Размышляю. Думаю, что с тобой делать.
— ???
— Ты же не думаешь, что все останется, как есть? Ты меня подставила, опустила в дерьмо по самую макушку, из-за тебя я пережил несколько… Не самых приятных дней в своей жизни. Да, я рассудил без эмоций, ты убедила, но тебя саму это не извиняет! — Я сделал многозначительное лицо. — Думаю, тебе не стоит поворачиваться после всего ко мне спиной…
— А ты у нас злопамятный, да? — усмехнулась она. — А, нет же, ни в коем случае! Не злопамятный! Ты у нас просто злой, и у тебя память хорошая!
Я невозмутимо пожал плечами.
— Малыш, ты еще скажешь мне спасибо! — продолжила она, повышая тональность.
— Обязательно, — потянул я. — Знаешь, когда человек стоит над гробом врага, он всегда говорит о нем только светлое и хорошее. Так принято. Вот и я скажу тебе «спасибо». Над гробом…
Получилось, я ее из себя вывел. Да так быстро, и поиздеваться толком не успел! Она резко дернулась, впечатав меня в стену своим телом, после чего демонстративно поднесла коварное запястье со встроенными кибернетическими лезвиями к горлу.
— Хуан, мне не нравятся такие разговоры!
Лицо ее пылало от злости. Я усмехнулся:
— Правда? Зря! Это же шутка! Просто шутка! Про гроб. А ты что думала, я кинусь к тебе на шею, радостно повизгивая от счастья, что к вам вернулся? Катюш, я сегодня в зеркало смотрелся, у меня до сих пор с лица синяки Сантьяго не сошли. Как я должен к тебе относиться?
Она попыталась что-то ответить, но не смогла, и по инерции отступила на несколько шагов назад. Затем собралась и гордо тряхнула черной копной:
— Хорошо, я виновата. Признаю. Во всем, что произошло, начиная с той злополучной полосы. Можешь меня ненавидеть, если хочешь. Доволен? Теперь тебе легче?
Я пожал плечами:
— Наверное.
— Я сделала это потому, что мне так приказали. Я должна была вернуть тебя, любой ценой. У меня не могло быть права на ошибку!
— А не слишком ли ты сложно придумала, Катюш? Может, стоило родить что-то попроще, менее жестокое и агрессивное?
— А ты бы стал разговаривать со мной после того, что случилось на дорожке?
— Но ты даже не пыталась ничего объяснить! Ты только давишь, больше ни на что не способна! Все вы такие — только давите!
Она задумалась, и вновь сменила интонацию, на «лекцию доброй тетушки»:
— Хуан, я хотела показать, что с нами ты будешь сильнее. Что это в твоих интересах. Да, я перегнула палку, но если бы все прошло, как задумано, ничего этого не случилось бы. Ситуация вышла из под контроля, я не учла такую возможность развития событий и это моя вина. Я не планировала твое избиение.
— А что планировала? — вспыхнул я. — Вызволение? Из бандитского плена? В который сами же меня б и отправили?
— Кампос-младший заказал тебя самостоятельно, — парировала она. — Его никто не подводил к этой мысли. Ты можешь ненавидеть меня, презирать, можешь посмеяться над моим гробом, но в душе ты знаешь, что это так. Он заказал бы тебя, рано или поздно, все мое достижение — я сделала так, чтобы это произошло рано. И ненавидя меня, ты не сможешь изменить этого. Давай! Вперед! Флаг в руки! Ненавидь! — она указала куда-то абстрактно на коридор, а я лишний раз поразился, как лихо она умеет читать в душах.
Да, все так и есть, как она говорит. Заказ меня со стороны Бенито — лишь вопрос времени. Она говорила об этом еще тогда, когда я впервые сел в салон «Эсперансы», когда не было никаких мокрых сапог и пятых дорожек. И за то, что она права, мне хотелось ненавидеть ее еще больше.
Я тяжко вздохнул, развернулся и побрел дальше — то, что она права, не значит, что мне хочется с нею общаться.
— Стой! — раздалось сзади.
Остановился.
— Прости, я была не права. Я привыкла играть человеческими судьбами, и заигралась.
Теперь она извинялась. Наконец-то! Но как-то неискренне.
Позже я понял, что такие, как она, просто не умеют извиняться перед младшими и слабыми. Даже если очень хотят.
— Зачем ты извиняешься? — усмехнулся я. — Что тебе, всемогущему офицеру, от мнения такого, как я?
— Теперь ты будешь одним из нас. Мне бы не хотелось, чтоб ты видел во мне врага. Я не такая. И…
Пауза.
— …И еще, я привязалась к тебе. С тобой интересно. В день, когда ты вошел в Восточные ворота, моя скучная рутинная служба перевернулась с ног на голову.
— Это и правда был приказ, малыш, — продолжила она почти жалобно. — Я не могла его не исполнить. Мы — рабы, винтики, и мы с тобой обсуждали это. И я, действительно, взяла на себя слишком много — играла и заигралась, забыв, что управляю судьбами реальных людей. Я виновата.
Молчание.
— Но я предлагаю забыть о прошлом и начать с чистого листа. Я — твой куратор, и им останусь, хочешь ли ты этого, или нет. Нам НУЖНО найти общий язык.
Я отрицательно покачал головой.
— Мне кажется, лучшая модель наших взаимоотношений, это принцип: «я не замечаю тебя, ты не замечаешь меня».
— Так не получится.
— Тогда пусть приставят ко мне кого-то другого. Другого куратора.
— Так тоже не получится.
— Жаль. Но иного я предложить не могу.
…Она блефовала. Получится. Мне поставят другого куратора, если с Катариной сойдемся на ножах. Но они могут не захотеть сделать это в воспитательных целях — чтобы не идти на поводу у рядового, хоть и ценного, бойца. Вопрос в том, как раскалить ситуацию до момента, когда их руководство пойдет на уступки, и нужно ли мне это самому? Боевые действия — это плохо, тем более на условно вражеской территории. Не проще ли договориться до чего-нибудь с ней, чем проходить через этот геморрой заново?
— Я предлагаю тебе помощь, — продолжила Катарина после длинной паузы, дав остыть. — Защиту и помощь. Я… Подарила тебе несколько неприятных часов жизни — я же сделаю так, чтобы несколько неприятных часов стали более приятными. Как искупление за былое. Как тебе такая постановка вопроса?
Я неуверенно покачал головой.
— Мне не нужна помощь. Тем более, твоя. Справлюсь.
Она ласково улыбнулась, как улыбаются маленьким детям:
— Хуан, ты, конечно, юноша смелый, и сильный, но не переоценивай себя. Разложить тебе по полочкам, что тебя здесь ожидает после испытания? С точки зрения банальной психологии?
— Попробуй.
Она демонстративно прокашлялась:
— После зачисления ты попадешь в незнакомое место с незнакомыми варварскими порядками и жесточайшей дисциплиной. Ты сам видел, молодняк здесь ходит по струнке. Тебя будут дрессировать наравне с ними, и даже больше — их сломать гораздо легче. Или думаешь, тебе сделают персональную скидку, как ценному «сотруднику»?
Нет, я так не думал.
— Тебя будут окружать… Люди с непонятным тебе, но устоявшимся мировоззрением, диким для «гражданки». Ты никогда с таким не сталкивался и не знаешь, какую модель поведения с подобными людьми использовать. Это конфликт?
Я согласился:
— Конфликт.
— Ты будешь пытаться выработать ее, эту модель, но для этого нужно время, период адаптации, и во время оного будешь совершенно беззащитен. Но это только начало, самое первое, что тебя ждет.
Далее хуже. Все окружающие поголовно будут противоположного пола. При том, что рядом не будет никого пола твоего, на общении с кем вы бы оба могли построить циклическую защиту. Этот дисбаланс — кладовая конфликтов. И все они нанижутся на конфликт мировоззренческий, доломают тебя там, где ты сможешь устоять сам.
Это еще не все. Есть конфликт социальный. Наши девочки поголовно… Низы общества, со всей присущей спецификой. Плюс, конфликт возрастной. Плюс, иерархический — те, кто старше и кто принял присягу, вряд ли будет считать тебя равным себе. Отмечай, отмечай, это все нанизывается на предыдущие «достижения»! Плюс, кому-то просто так не понравится твоя рожа — нельзя ведь всем нравится? В любом социуме возникают люди, к которым испытываешь симпатию, и к которым ярко выраженную антипатию, а значит, кое-кто обязательно захочет поставить тебя на место.
…Я вспомнил Оливию и ее девочек, охрану ее высочества. Пожалуй, и здесь Катюша права. Такие возникнут. Обязательно.
— Что у нас получается? — издевательски усмехнулась мой нынешний куратор, — наложение конфликтов? Социального, возрастного, иерархического, мировоззренческого, и, наконец, полового? Это без межличностных? Ты все еще уверен, что справишься?
Я насупился:
— Попробую.
Уверен я не был, и она прекрасно читала это по моим глазам. А потому била дальше, на поражение:
— Все, на кого ты сможешь опереться, это твой будущий взвод. Пока непонятно, кто им станет, и только высшие силы знают, как у тебя сложатся отношения внутри коллектива. Дай бог, чтобы они тебя поддержали. Всех же остальных смело записывай в условно-враждебные тебе силы. Радостные перспективы? Одно могу сказать точно, твои девочки однозначно будут… Не самого высокого статуса по местным меркам, под стать тебе. Хорошо, если у них будет право свободного выхода за территорию, а может не быть и этого. То есть, их возможности защитить тебя будут ограничены. А сам ты…
Вздох.
— Не обижайся, но ты совсем не подготовлен для существования в нашем террариуме. Ты можешь защититься от Кампоса и его дружков, дать в морду зарвавшемуся подонку, выйти против превосходящих сил, утопить кого-то в фонтане… Но здесь это не сработает. Это не мужской коллектив, Хуан, тут правят бал иные законы. Здесь надо извиваться и жалить, как извиваются и жалят все вокруг, и уворачиваться от других жал. Только так здесь можно выжить, поверь.
Я ей верил. Конечно, она драматизирует, как обычно, на самом деле все не так плохо, но доля правды в ее словах есть, и доля эта — львиная.
Катарина протянула руку:
— Я не всемогуща. Но вовремя дать нужный совет смогу. А остальное в любом случае будет зависеть только от тебя, от того, как ты себя поставишь. Я виновата перед тобой, и моя помощь будет искуплением. Мир?
Я задумался. И думал долго. Послать эту представительницу «террариума», как просит душа? Вместо нее все равно кого-то дадут, кого-то другого, а стоит ли менять коней на переправе? Я знаю, что это за человек. Я знаю, что от нее можно ждать. У меня есть опыт общения, я уже начал чувствовать, когда она врет, а когда нет. С новым куратором придется начинать все заново, а где гарантия, что она окажется не такой же стервой? Или еще хлеще?
Все они тут стервы. Даже Норма, с которой мы вроде как нашли общий язык. И Норму я хотел бы видеть куратором даже меньше Катарины — слишком живая и действенная методика воспитания у нее на вооружении. «Террариум», правильное слово.
Я тяжко-тяжко вздохнул и пожал ее ладонь:
— Договорились. Мир.
Усмешка:
— И не надо так сильно вздыхать; я сказала, что помогу — значит помогу. А слово свое держу.
— Всегда? — недоверчиво хмыкнул я.
— Данное своим — да, — кристально честно ответила она. — А ты теперь свой. Будешь…
— Если пройду ваш тест… — скривился я.
— Пройдешь. — Она улыбнулась.
— Откуда такая уверенность?
— Знаю. Ну что, пошли, Шимановский? Труба зовет?
Кажется, в ее голосе проскользнули нотки теплоты, и теплота эта не была наигранной. Может, она не совсем потерянный человек? Или это только кажется?
— Что меня ждет? Ты уже можешь говорить об этом?
Она пожала плечами.
— Это как-то не особо скрывалось. Что, всю ночь не спал, мучился?
Я в ответ деловито покачал головой.
— Нет. Я вообще не думал об этом.
Это была правда. Ложась спать, я не собирался сюда. И только ближе к утру меня настиг ветер перемен, когда думать о таких вещах стало поздно.
Но теперь, когда я иду, одетый в белую броню с кондором на груди, сжимаю в руке скорострельную винтовку, а другой придерживаю прикрепленный к поясу шлем, сердце стучит все сильнее и сильнее, пропорционально расстоянию до подземелья с дорожками смерти.
— У тебя несколько недель не было нагрузок, и мы решили, что не стоит сильно нагружать тебя. Повторюсь, если не помнишь — ты должен иметь возможность погибнуть на полосе, если не проявишь должного рвения и воли жить. Вопрос свелся к следующему: не слишком ли много нужно воли, учитывая твой общий низкий уровень?
И мы решили не мудрствовать. На дорожке не будет таких препятствий, как на первых пяти — это не полоса препятствий в принципе. Главные препятствия на ней — боты, роботы-солдаты. У них будут прикручены скоростные характеристики, но их самих будет очень много. Что так смотришь, что непонятного?
— Да все, — хмыкнул я. — Что за боты? Что с ними делать? Каковы их возможности? Что вообще делать на полосе?
— Боты… — Она неопределенно скривилась. — …Они и есть боты, увидишь. Что делать на полосе — решать тебе, на трассе дается полная свобода, если ты не забыл. Привычной по первым дорожкам «трубы» там нет, это скорее лабиринт, у тебя будет выбор, куда бежать и как именно всё это дело проходить. Твоя цель — дойти до конца, и как ты это сделаешь — никого не интересует.
Возможности? Если они поймают тебя, то убьют. Если догонят или ты не успеешь отскочить. Если успеешь и убежишь — они тебе ничего не сделают, но вокруг будут и другие боты, которые тоже захотят тебя прикончить. В общем, будет весело! — довольно воскликнула она.
— Зомби. О, точно! Зомби! — озарило ее. — Они будут двигаться как зомби в сетевых играх! Большой зомбиленд в недрах Золотого дворца — понятное сравнение, или придумать другое?
Я крякнул. Да уж, «зомбиленд под Золотым дворцом»… Игры составляют люди с богатой фантазией, но и они до такого не додумаются.
— Нет, понятно. Остальное посмотрю на месте.
— Это правильно, — поддержала она. — На месте оно виднее. Ну, вот и пришли.
Мы вынырнули из коридора в помещение с нумерованными дорожками. Нас уже ждали, четверо человек, естественно, все в парадной ангельской форме с офицерскими знаками различия. Двоих из них я не знал, но двоих видел раньше. Мишель, сеньора Тьерри, белокожая блондинос с золотыми волосами, и сеньора, являющаяся ее полной противоположностью — смуглая, с невозможно черными густыми длинными волосами, ниже лопаток, что при ее работе и необходимости прятать это богатство под шлем — роскошь. Та самая сеньора полковник, что встретила меня возле школы и силой направила внутрь.
Она держалась наравне с Мишель, я бы даже сказал, чувствовала, что имеет моральное право отдавать ей приказы. Это сразу бросалось в глаза. Вокруг нее невидимый никому, но ясно ощущаемый, витал ореол власти. Мне стало немного не по себе.
Катарина при виде этой сеньоры остановилась и растерялась, но быстро пришла в себя. Она явно не ждала ее здесь увидеть.
— Крутая, да? — поддел я. — Эта сеньора?
Катарина кивнула.
— Мишель рядом держится скованно. Настолько крутая, что круче главы корпуса?
— Ее зовут Гарсия, — усмехнулась моя спутница. — Она — доверенное лицо королевы. Они с Мишель обе из взвода Леи. Все-то ты подмечаешь! Ладно, пошли, зоркий сокол…
Подходя, услышал, как Мишель кивнула этой сеньоре в нашу сторону:
— А вот и он.
Та обернулась.
Мои колени задрожали. Нет, первую секунду она смотрела нормально, с некой усталостью, и даже ленцой. Но ровно секунду. После ее взгляд затуманила сталь, и эта сталь чуть не пробила меня навылет.
— Да-да, он-он, — произнесла Мишель, противненько улыбаясь. — Я же говорила, ты будешь удивлена.
Сеньора спрятала эмоции, вмиг обуявшие ее, и дальше я не мог прочесть в ней ничего, кроме деловитой сосредоточенности. И злости. Но слава всем высшим силам, злости не на меня.
— Он пришел сам, — продолжила Мишель, храбрясь. Внутри ей тоже было не по себе. — Ты можешь проверить, тем более, это уже неоднократно проверяли другие. Решать тебе, но я считаю, мы должны дать парню шанс.
Сеньора Гарсия стояла, пытаясь подобрать слова, как-то ответить, но пока получалось у нее не очень. Она не знала, как реагировать на ситуацию, сомневалась, и меня начали пробирать пакостные мысли.
«Это что, она скажет „нет“, и всё станет напрасно? Напрасной окажется эта канитель с похищениями? Напрасно я выкладывался до изнеможения две недели подряд? И, наконец, напрасно встал в такую рань сегодня, хотя мог еще мирно поспать несколько часов? Меня никто никуда не возьмет, пока она не разрешит?»
«Нет, — одернул я сам себя. Такие вопросы в компетенции одной лишь королевы. Сеньора полковник может наложить запрет на испытание СЕЙЧАС но отменить его совсем не властна. А королева…»
Я помнил королеву. Вряд ли та будет против.
Наконец, сеньора полковник (блин, они обе полковники, но к этой прицепилось), смогла что-то сформулировать:
— Почему на нем белый доспех?
Мишель неуверенно пожала плечами:
— А что такое?
— Он женский.
— Он универсальный. К тому же, у нас нет других.
— Он женский, — настаивала на своем сеньора. И, видимо, так и было, потому, что Мишель недовольно сжала губы. — А еще он белый. Не подобает парню ходить в том, что для парней не предназначено.
— И все-таки, он универсальный, — не сдавалась Мишель. — А что белый… Нет у нас других. Не брать же у кого-то мальчишке под заказ только потому, что он мальчишка?
— Нет, не надо под заказ, — бескомпромиссно покачала сеньора Гарсия головой. — Но в таком ему ходить не следует. Пойдем со мной.
Это мне. Бросив фразу, сеньора быстрым шагом направилась в сторону створок, в которые мы только что вошли. И Мишель, и Катарина, облегченно выдохнули. Мне не оставалось ничего иного, кроме как засеменить следом, еще крепче сжав оружие.
Зайдя за поворот, сеньора полковник перестала сдерживаться: от нее открыто запылало лютой ненавистью к Мишель, и мне оставалось только догадываться, что могло служить ее причиной. А заодно держаться как можно дальше, чтоб не попасть под руку. Вроде я объектом злости не являлся, но береженого…
— Говорят, ты пришел сюда сам? — произнесла она, когда мы прошли вниз и вверх несколько лестниц. Я кивнул.
— Так точно, сеньора. Сам.
— И что же тебя сподвигло на такой безумный и глупый поступок?
Я решил не юлить. Не с ней.
— Безысходность, сеньора. Мне больше некуда было податься. Срочно потребовалось научиться защитить себя, а кто еще на планете научит этому? И кто научит лучше?
— А как же специфика? — усмехнулась она. — Условия? Традиции? Это как бы… Не мужское заведение!
Я согласился:
— Да, так и есть, сеньора. Но вы правы, в этом заведении всё держится на голой традиции, а традиции имеют свойство рано или поздно меняться. Или хотя бы нарушаться. Так почему бы не со мной и не в этот раз?
— Логично! — Она скупо рассмеялась. — А ты наглый юноша!
— Стараюсь! — подобрался я.
— И от кого же тебе срочно понадобилось защититься? Уж не от Кампосов ли?
— От них самых, сеньора, — я опустил голову.
— Но насколько мне не изменяет память, перед моим отъездом ситуацию с Кампосами разрулили. — В ее голос закрались ледяные нотки. — Ты сам разрулил ее, в школьном фонтане. А мои люди после поговорили с Виктором, объяснив, что его сын не прав, и ему не стоит вмешиваться в молодежные разборки. Как же так?
Мне захотелось сжать кулаки от досады:
— В фонтане была победа, сеньора, но победа в битве. Войну в целом я проиграл. Несмотря на вмешательство сильных мира сего и ваш разговор с Кампосом-старшим.
…А мне больше не хочется проигрывать войны! — с жаром, какого не ожидал сам от себя, закончил я.
Она понимающе кивнула:
— Правильно, войны надо выигрывать. Битвы не обязательно, а войны — надо. Это закон любой победы, полностью тебя поддерживаю!
…Конечно, это не умаляет глупость твоего поступка, но что сделано — то сделано.
— То есть, вы допустите меня до испытания? — напрягся я. Она обернулась и насмешливо хмыкнула:
— А ты хотел бы его пройти? Ты все еще хочешь к нам?
Мне рассказали красивую историю о том, как тебя пытались привлечь, какими средствами для этого пользовались. Целая войсковая операция! И после всего ты вновь пришел сюда? Смысл?
Я понял, что мне прямо сейчас, форсировано, нужно будет ответить на вопрос, на который я сам себе не в состоянии ответить. Но то сам себе, там можно схалтурить, а вот ей ответ дать нужно. Дать немедленно, и от него будет зависеть мое будущее. ВСЁ будущее. Наверное, я недооценил степень ее власти.
— Да, сеньора, — лихорадочно заработал мой мыслительный процессор, подбирая слова. — Я хочу его пройти. Потому, что и тогда, и сейчас, мною двигало одно и то же чувство — безысходность. Просто тогда оно было неосознанное, необдуманное: я чувствовал его, переживал, и бросился в первый же пришедший в голову омут. Глупость, но клянусь, если бы пришло на ум другое — я был бы сейчас не с вами.
Сейчас же моя безысходность осознанная — я могу отказаться, жить дальше, и жить счастливо… Какое-то время. Но следующую войну я проиграю, и это знание пребудет со мной вечно.
Что лучше, знать об опасности и быть несчастливым, или не знать, и жить счастливо? До первой «войны»? Ответьте вы, как боевик и опытный человек? Как бы поступили вы?
— Тебе интересно мое личное мнение? — Сеньора рассмеялась. Но смеялась она сквозь призму некой серьезности — я забавлял ее, но относилась она ко мне с подчеркнутым уважением. — Почему?
— Ну, интересно же личное мнение доверенного лица королевы?.. — потянул я.
— Хорошо. Я думаю, ты поступил правильно. — Смешок. — Потому, что я сама бы поступила также. Разница лишь в том, что мне никогда не пришла бы в голову мысль заявиться сюда. А тебе пришла.
…Поэтому да, лучше быть несчастным, но знать об опасности. И то же самое тебе скажет Лея, если ты ее об этом спросишь. Ну, вот и пришли!
Перед нами стоял гермозатвор со странной символикой — кондором, но голубым, в голубом же круге. Сеньора полковник приложила к глазку браслет, и створки его поехали вниз и вверх соответственно.
Мы вошли, и к нам сразу кинулась фигура в доспехах без шлема с винтовкой наперевес. Этой сеньоре было под тридцать — старая гвардия, на рукаве ее красиво смотрелась голубая же повязка с белым контуром того самого кондора в круге.
Сеньора вытянулась, отдала честь. Без подобострастия — просто так положено. Моя спутница ответила тем же.
— Вольно! Иди следом.
И мы вновь двинулись по коридору, втроем. Створки гермозатвора за нашими спинами встали на место.
— Это территория наказующих, — пояснила мне сеньора Гарсия. — Ты знаешь, кто такие наказующие?
Я отрицательно покачал головой.
— Внутренняя служба безопасности корпуса. Название уходит сутью в понятие «наказывать» — изначально мы наказывали тех, кто оступился. Кто ослушался приказа или своими действиями подставил под удар интересы королевы.
— Утилизация, — блеснул я интеллектом. — Вы это так называете.
Сеньора Гарсия кивнула.
— Еще нас зовут зондер-командой. Мы не подчиняемся Мишель, только королеве лично. И занимаемся не всегда одними лишь бойцами корпуса. На этой планете много тех, кто оступается… — недовольно потянула она, глаза ее зло блеснули.
Ей не нравится то, что она делает — понял я. Но она знает, что у нее нет выбора.
— Заходи.
Еще одни створки разъехались, теперь уже вправо и влево, и мы вошли в помещение, которое можно назвать одним словом — «костюмерная». Или кладовая, но со спецификой хранения. Здесь, развешенные на специальных приспособлениях, компактно висели различные наборы доспехов и скафандров: серые безликие, серые и зеленые армейские, красные — а это уже доспехи марсианской республиканской армии, лазорево-голубые парадные личной стражи его величества императора Владычицы Южных Морей, черно-синие и черно-серые хаки с русским триколором и андреевским флагом на шевроне, красно-желтые Национальной армии Китая, австралийские королевские… Да тут их!!!..
Сеньора уверенно прошлась вдоль стеллажей и указала на отсек, в котором висело около трех десятков одинаковых черно-синих доспехов с эмблемой департамента безопасности на шевронах и золотым орлом на груди.
— Выбирай любой. Тот сдашь назад. Отведи его потом к «полосам смерти» — последняя фраза предназначалась сопровождающей нас сеньоре. Та молча кивнула. Сама же сеньора Гарсия быстрым шагом двинулась назад, не говоря мне больше ни слова.
Я повернулся к ближайшему доспеху и провел по нему рукой. Клево!!!
* * *
— Мишель, ты понимаешь, что есть такое слово, «некогда»?
Мишель понимала. Но твердо стояла на своем. «Ты должна там присутствовать». «Обязана». «Ты — один из самых влиятельных офицеров, глава наказующих, это твоя обязанность — присутствовать при эпохальных событиях»…
Она была согласна с этим — да, принятие первого мальчика в качестве эксперимента — событие эпохальное, знаковое. Но ей, действительно, было некогда. Она прилетела всего несколько часов назад, и еще не пришла в себя после невесомости и посадочных перегрузок. А дела не ждут. Лея снимет голову за простой. Как бы Елена не относилась к этому проекту, она признавала, что он гениален, а саботировать гениальное у нее не поднималась рука.
В общем, дел было невпроворот, и она с удовольствием пропустила бы вступительное испытание этого мальчишки. На него можно посмотреть и позже, в записи, а заодно пообщаться с самим мальчишкой, поставить его на место, чтоб не возгордился. Но Мишель вцепилась, как клещ, и она не смогла от нее отлипнуть. К тому же, аргументы эта белобрысая бестия подбирала верные, с упованием на обязанности, на долг, а этого дрессированная лучшей подругой-трудоголичкой Елена перенести не могла.
— Хорошо, пошли. Заодно расскажешь, что ты тут устроила. Стрельба, взрывы, бандиты, разборки… До нас дошли слухи, но заниматься ими было некогда — скоро, действительно, будет война…
Мишель кивнула, и принялась обстоятельно описывать произошедшее, не называя имен, делая упор на действиях, на которые они ради этого мальчишки пошли.
…Что Мишель — дура — Елена знала всегда. Доверить тестовые вступительные испытания человеку, открыто выразившему неприязнь к пареньку и к итогам этих тестов? Это надо быть Мутантом, чтобы накосячить такое! Ласточка вообще берет на себя слишком много, если б у них было больше толковых людей — сидеть бы ей дома, в народном хозяйстве, кормить мужа и растить детей.
Но не о том она. Вторая на ее взгляд глупость — доверить Ласточке же поиск решения по его возвращению, а затем и реализацию этого решения. Не просто глупость — тупость! Размах же процесса ее поразил — таких масштабных операций она не помнила со времен ареста Сирены. Не занимался подобным корпус, уже много лет, и неизвестно, как отреагирует на такое Лея. Она боится корпуса, хотя не хочет в этом признаваться, но и поделать без него ничего не может. Ей нужны свои люди во главе, а значит, Мишель останется на своем посту. Офицеры же получат с ее стороны сигнал — былые времена не ушли в прошлое, все можно возродить. Это скользкий момент, над ним придется не один день ломать голову, и пока вникать в него у Елены не было желания.
— Ты не сказала, что это за паренек и чем он так важен, — перебила она подругу, когда та увлеклась описаниями слишком сильно. — Ну и что, что мод? Какими такими особенными способностями обладает?
Мишель лишь загадочно улыбнулась.
— Сейчас сама увидишь. Кстати, а вот и он — кивнула она ей за спину. Елена обернулась.
