Поезд остановился. Довольный металлический женский голос произнес: «„Площадь Независимости“, переход на четвертую линию».

Ватные ноги вынесли меня на платформу. Спокойнее, Хуанито, спокойнее! — подбодрил я сам себя. — У тебя все получится! Если ты сейчас наложишь в штаны и вернешься, будешь до конца жизни проклинать себя, какой ты трус. Даже если тебя пошлют и не станут разговаривать — ты хотя бы попытаешься!

Ободренный последней мыслью, я направился к эскалаторам.

Дворцовый комплекс очень большой, просто огромный. Это настоящая крепость, способная выдержать орбитальную бомбардировку и противостоять штурму крупномасштабных сил противника, включающих танки и авиацию. Кроме шпиля самого дворца он включает целый город: здания, в которых живет собственно королевская семья, помещения для зенитчиков и расчетов ПКО на случай пресловутого штурма, база и центр управления дворцовой стражи — тех парней в черном, помещения для прислуги, различные внутренние службы, и, конечно, корпус телохранителей со всеми вспомогательными помещениями и полигонами. Дворец сравним по площади с огромным куполом, уступающим разве куполу Центрального парка, и вместе со всеми постройками располагается прямо посреди Альфы, мешая городу нормально жить и развиваться.

Изначально его строили на отшибе, далеко за городской чертой, но в то время на всей планете жило не более тридцати миллионов человек, такой огромный рост населения столицы закладывать в строительство казалось дикостью. Теперь же, через сто лет, огромная укрепленная цитадель, расположенная не в центре, но почти центре города, посреди куполов жилых и деловых районов, немного нервирует: случись война и начнись бомбардировки дворца, пострадают многие и многие строения вокруг, и многие живущие рядом люди.

Но это дело неизвестного грядущего, а пока все воспринимают как данность, что огромная территория города огорожена и выведена из хозяйственного обращения. По понятной причине, добраться до дворцового комплекса можно много откуда — все же его периметр тянется не один десяток километров — но вот главный вход в него расположен в центре. Точнее, главныЕ входы, ибо их несколько. Судя по тому, что я слышал, напротив площади Независимости один из них.

Когда я вышел из вестибюля подземки, я понял, что ошибся в расчетах. Да, этот выход парадный, но в том и проблема — здесь меня никто не станет слушать. Возле этого входа показуха, полным полно туристов, без конца снимающих друг друга на фоне шпиля, проступающего через специально для этого сделанную прозрачной крышу купола, и на фоне одетых в парадную форму неподвижных дворцовых стражей. Следуя логике, будь я на самом деле кем-то важным, кого стражам нужно выслушать и передать информацию дальше по эстафете, я бы изначально обратился к охране в ином месте, где нет туристов, а охрана всего лишь несет службу, не заморачиваясь на показушное стояние с немигающим взглядом.

То есть с черного хода. Хода для прислуги, охраны и персонала, но никак не коронованных особ.

Cojonudo, и где же искать этот ход? При такой-то протяженности периметра дворца? Я про себя выругался.

Затем развернулся и направился к центру площади, здраво рассудив, что толкаться возле ворот на виду у всех не стоит. Странный паренек, ошивающийся неизвестно ради чего вокруг королевского дворца, явление подозрительное, а здесь с подобным не шутят. Надо пораскинуть мозгами и придумать, что делать дальше, и площадь Независимости — не самое плохое для этого место.

Да, тут есть на что посмотреть, это место — одно из достопримечательностей Альфы, да и всей планеты. В самом центре площади красуется большой фонтан, посреди которого высится монумент с барельефами, прославляющий подвиги нашего народа в войне за Независимость. Фонтан красив сам по себе, нестандартный, смелой архитектуры и дизайна, с танцующими струями воды, а монумент — один из главных памятников победы в той войне, этим все сказано.

Красивый монумент. Как «живые», настоящие, на окружающих с него смотрели вооруженные чем попало люди в старых скафандрах, древние имперские истребители и профили космических кораблей. Потрясающий эффект! И все это в лучащихся струях воды, придающей облику фонтана дополнительную изюминку.

То была страшная война, жестокая. В ней погибла половина населения имперского сектора — несколько миллионов человек. Львиная доля гибла не от бомбежек, а от банального удушья — ведь самый главный ресурс человечества — свежий воздух — на Золотой планете дороже золота. Плюс, антисанитария, когда люди носили скафандры не снимая по нескольку месяцев — потому, как не осталось помещений, где их можно снять и почистить. Плюс, сами скафандры от нагрузки ломались, люди гибли, задыхались, сгорали…

Есть два типа ведения войны: земной и инопланетный. Земной плох тем, что невозможно развернуть крупномасштабное сражение с использованием всех научных достижений в области смертоубийства. Экосистема Земли слишком хрупкая, ударив в одном месте, затронешь по цепочке всю планету, которая полетит в тартарары экологической катастрофы. Кому нужна такая Пиррова победа? Земля трижды была на пороге тотального уничтожения и мировые державы, наконец, сделали соответствующие выводы. Сами, без навязанных извне конвенций и деклараций. Границы государств Земли ныне почти не меняются, вот уже три сотни лет, несмотря на обилие всевозможных войн, прошедших за этот период.

Но в бою земном, если ты ушел из под прямого удара, ты выживешь. Убежишь, отступишь, сдашься. Здесь же, на внеземных территориях, это невозможно. Венеру можно бомбить, используя весь смертоубийственный арсенал, от ядерных до геологических бомб, это не приведет к катастрофе. Что будет и без того мертвой планете, отравленной естественными ядами? Да ничего! Просто станет еще немного некомфортнее, но не сравнимо с тем, что творится здесь сейчас. Даже Марс в этом отношении защищен больше: там достаточно поднять пыльную бурю и спокойненько вести партизанскую войну — истребители противника в тучах песка не летают, танки имеют нулевую видимость и являются больше мишенями, чем охотниками, и судьба войны решается в схватках ослепшей, не видящей ничего по приборам, но по ним же и не видимой пехоты.

У нас, начни планету бомбить из космоса, ничего подобного не произойдет. Купола и щиты, каковы бы крепкими и надежными не казались, хорошую бомбежку не переживут, а уйти в подземелья не панацея, поскольку геологическую бомбардировку также никто не отменял. Что лучше, погибнуть на поверхности, в огне, или быть заваленным в подземелье?

Но даже если ты выжил в этом аду, случится самое страшное — безысходность. Никаких коммуникаций, складов, целых защищенных помещений — один скафандр с ограниченным количеством воздуха, воды и еды. Здесь не Земля и спасения от удушения нет. Даже в плен тебя никто не возьмет — это лишняя трата ресурсов.

Чтобы выиграть войну у нас можно не уничтожать наземную армию, достаточно просто хорошо отутюжить поверхность. Потому Венера сильна не армией, пехотные части составляют малую ее часть, не силами ПКО, не орбитальными боевыми платформами, а флотом. Флот — единственное, что защищает нас от тотального уничтожения. Тогда нам повезло, имперцы юную Венеру не добили, но что будет, лишись мы единственного нашего оружия как обороны, так и защиты?

Потому флот — элита королевских вооруженных сил, флотские контракты самые шоколадные из всех, а берут туда одного из десятка, лучших.

Что-то я задумался, замечтался. Настолько, что не заметил очередной казус, который решила преподнести мне судьба. А именно, идущую навстречу ее высочество принцессу Фрейю под ручку с «сыном Аполлона» Феррейра. Caramba!!!

В метре от меня прошла черненькая, та самая, в почти таком же сером неброском костюме, но менее роскошном, более «рабочем». За ее плечом, в отличие от галереи, болталось почти карикатурно смотрящееся, но весьма и весьма смертоубийственное «Жало» — игломет средней мощности для коротких дистанций. Она мимоходом глянула на меня так… Что я чуть не подавился. Но сказать ничего не сказала, скривилась и отошла в сторону. Сбоку от инфанты и сзади я обнаружил еще вооруженные фигуры.

Ее высочество медленно вышагивала, улыбаясь и что-то горячо обсуждая с юным герцогом Феррейра, указывая на барельефы. Тот ей спокойно объяснял, оживленно жестикулируя свободной рукой. Идиллия! Сразу видно, эти двое небезразличны друг другу. Впрочем, особой нежности я тоже не увидел: той горячей влюбленности, о которой столько пишут и снимают кучу фильмов. Да, мило беседовали, да, улыбались и смеялись, как близкие люди, но не как пылкие и страстные возлюбленные. Не хочу судить, они уже столько лет вместе, но, кажется, Бэль права — Себастьян не настолько интересен ее высочеству, как тому хотелось бы.

Тут ее высочество повернулась и увидела меня. Улыбка тут же сползла с ее лица, она заметно напряглась. Я помахал ручкой и улыбнулся тупой-претупой ничего не обязывающей улыбкой. Герцог Феррейра заметил ее напряжение и тоже обернулся ко мне, проследив за взглядом. В его глазах читалась открытая неприязнь: кто-то посмел позариться на принадлежащее одному ему, пускай это всего лишь невинная улыбка? Стойкое чувство неприязни к нему, возникшее еще на «летучке», только усилилось.

«Кто это?» — прочел я у него по губам. Фрейя что-то ответила, но что — не понял. Затем она грубо потащила его в сторону, подальше от меня и фонтана.

Я стоял и следил за ними: парочка, в окружении семерых ангелов, держащихся на расстоянии метров пяти — десяти вокруг, подошла к «Инспирасьону», тому самому, синему, окруженному на сей раз не черными «Либертадорами», а «Мустангами». Люки «Инспирасьона» поднялись, они залезли. Трое ангелочков последовали за ними, остальные разошлись в переднюю и заднюю машины.

Никакого оживления или ажиотажа прогулка ее высочества по людной площади, полной туристов и зевак, не вызвала, большая часть гуляющих ее вообще не заметила. Что удивило: судя по сводкам новостей, половина Земли спит и видит, как бы напакостить венерианским Веласкесам, не считая марсианских радикалов и наших собственных родных террористов.

— Больше так не рискуй, — раздался голос над ухом. Я обернулся.

Черненькая, собственной персоной. Правая рука ее выжидательно замерла на стволе «Жала», давая понять всем окружающим, что шутить в ее присутствии не стоит. Левая одета в латную перчатку и сжата, будто ею только что набирали что-то в виртуале. Перед лицом девчонки висело полузабрало, на котором можно было разобрать отзеркаленную схему площади и несколько подсвеченных разными цветами движущихся точек на ней. Это кроме текстов, таблиц и иконок видеовыходов. Под забралом проступали черты ее лица: симпатичная девочка! Смуглая, чистокровная латинос; чуть полноватый нос, большие но не накрашенные губы, выразительные брови и длинные ресницы. И еще глаза — колючие-преколючие, суженные в две напряженные щелочки — словно две льдинки.

— Как это? — недоуменно вскинулся я.

— Так. Если бы мы тебя не помнили — ты бы уже пировал с предками в чертогах Валгаллы.

Она развернулась, тоже намереваясь идти к машинам, но я окликнул:

— Вы что, отправляете в Валгаллу всех парней, позволившим себе помахать ручкой ее высочеству?

Она обернулась и высокомерно улыбнулась.

— Нет. Только в тех, у кого на голове электронные боевые системы.

Затем вновь двинулась в прежнем направлении.

Когда я очнулся, она уже была далеко.

— Стой! — я попробовал пробиться и догнать, расталкивая зазевавшихся на моем пути туристов из Восточной Азии. — Подожди!

Естественно, она меня не услышала, или не захотела разговаривать. На моих глазах черненькая ловко запрыгнула в «Инспирасьон» и все три машины тут же разом покатились по улице прочь. Вместо этого меня сзади вежливо окликнули:

— Вы что-то хотели, молодой человек?

Обернулся. На меня смотрели точно такие же колючие едкие глаза невысокой шатенки — полукровки. Выглядела она… Как и большинство окружающих, легко теряясь в толпе: типовые черты лица, среднекороткая бежевая юбка, серая кофта, под которой виднелась неброская светлая блузка, неяркая косметика, обычная дешевая сумочка. Но я нутром почувствовал, что эта девочка скрутит меня в бараний рог безо всякого оружия, голыми руками, если только захочет.

— Тебе что-то нужно? — вновь спросила она, уже грубее, глаза ее сверкнули. Я открыл рот и понял, что не могу так сразу четко сформулировать.

— Да нет, вроде.

— Тогда чего бежишь следом?

Я осмелел. Была не была.

— Спросить хочу. По профилю. Можно?

Девчонка усмехнулась.

— Ну, спрашивай.

— Как пройти к корпусу телохранителей? К каким надо идти воротам?

Она вновь усмехнулась, теперь задумчиво.

— Зачем тебе?

— Завербоваться к вам хочу.

Ответом мне стал долгий продолжительный смех.

— Смешно! — наконец, выдала она, успокаиваясь. Но ответ все же дала. — Восточные ворота. Со стороны проспекта Хосе Морелоса, ближе к Королевской площади. Это все?

Я кивнул.

Девушка развернулась уходить, но любопытство — слишком великое искушение для слабого пола. Уже сделав пару шагов, она обернулась:

— Почему она от тебя нос воротит?

Понятненько. Эти девочки не в курсе. А может и те не в курсе, они видели лишь один эпизод с моим участием, не факт, что на «летучке» Хуана Карлоса были они же. Я довольно осклабился:

— Любовь. Я женюсь на ней. Она этого не знает, но подсознательно чувствует.

Девчонка вновь рассмеялась. На сей раз смех был более веселым и продолжительным, я тоже улыбнулся, вычленив при этом в толпе еще несколько улыбающихся молодых женских мордашек. Слышат друг друга. Соединены в единую сеть.

— Да уж, жених! — покачала головой моя собеседница, отсмеявшись. — Бывай!

И теперь уже не оглядываясь, растворилась в толпе. Я же развернулся назад ко входу в метро — до Королевской проще доехать, чем тащиться по поверхности.

А что, кто его знает, может, действительно, женюсь? Ну, не пара ей этот Феррейра!

Восточные ворота. От метро тут близко, это хорошо. И сами они не в центре, а как бы в стороне от оживленной улицы, не бросаются в глаза. Зевак тут нет, но с другой стороны, и тех, кто пытается наблюдать за воротами, видно издалека. Посему я решил не стоять и не раздумывать, а сразу направился к дюжему стражу в идеально черных доспехах без опознавательных знаков, лениво прохаживающемуся перед ступеньками.

— Здравствуйте. — Страж при моем приближении напрягся, как бы невзначай накладывая руку на игломет. — Мне нужно увидеть кого-нибудь из ангелов.

Пауза, оценивающий взгляд. Наконец, он вытянул руку в останавливающем жесте и указал пальцем на место, на котором я стоял. Ага, стой, жди здесь. Чтобы он что-то говорил — не видел, хотя шлем его был открыт. Наверняка у них тут полно невербальных средств связи.

Через минут пять ко мне вышли две стройные девушки, точнее женщины, просто очень уж стройные и атлетически сложенные, одетые в точно такие же красивые белые доспехи с гравировкой и гербом Веласкесов на груди, как и у присутствовавших в школе. Первой было немного за тридцать, носила она погоны майора (а майор госбезопасности — это покруче армейского полковника). У нее были черные глаза, черные волосы и длинные выразительные южные ресницы, хотя цвет кожи смуглостью не отличался — явная полукровка.

Судя по уверенным движениям и властному выражению лица, эта сеньора привыкла отдавать приказы, что подтвердилось в том, что парни в черных доспехах, охраняющие шлюз наверху, благоразумно расступились при ее появлении, пропуская обеих хранительниц вперед, и еле заметно кивнули. Из оружия у сеньоры майора имелся лишь ручной игломет на поясе, но глядя на ее глаза, у меня сложилось впечатление, что и он ей не нужен — такая может убить одним взглядом.

Второй на вид было чуток поменьше, где-то под тридцать, точнее не скажу — лицо ее было наполовину скрыто козырьком, причем не голографическим, а пластико-металлическим, изображение смазывалось. Единственное, что разглядел четко — большая красная точка на козырьке, которая меняла положение по мере того, как сеньора поворачивала голову, всегда смотря на меня. В руках она держала массивный «Кайман», тяжелый армейский спаренный с иглометом деструктор. Убойная штука! То есть, если я поведу себя неадекватно…

Хорошо-хорошо, я понятливый!

Майор остановилась на две ступеньки выше и осмотрела мою персону сверху вниз внимательным изучающим взглядом, пытаясь понять, кто я такой и чего мне нужно. Затем ее глаза зацепились за папку, которую я держал в руках.

— Иди за мной, — скупо бросила она, развернулась и пошла наверх. Я вздохнул и быстро последовал за ней. Сердце выпрыгивало из груди от волнения. Сейчас все решится. Вторая хранительница пристроилась сзади; я мельком бросил взгляд на ее оружие — там горел красный огонек боевой готовности.

Поднялись, прошли мимо безмолвных стражей, равнодушно посмотревших сквозь меня. Вошли. Навалилась темнота.

— Стой здесь, — пригвоздил к полу отозвавшийся гулким эхом голос.

Раздалось жужжание. Люк за нами закрылся, но открылась маленькая металлическая дверца сбоку, из которой ударил яркий свет.

— Заходи.

Мы вошли, в той же последовательности. Дверца, жужжа, закрылась. Мне вежливо указали на вмонтированное в стену сидение.

Сел. Обе хранительницы стали напротив, пристально меня разглядывая. Когда под потолком загорелась красная лампочка, сеньора майор, спросила:

— От кого и кому сообщение?

Я осмотрелся, пытаясь поймать настрой, как себя вести. Комната эта цельнометаллическая, наверняка под обшивкой свинец. Стены толстые, когда заходили — обратил внимание. В них нет ни единого просвета, даже щелей от люка — если бы не знал, где он — ни за что бы не догадался. Акустика глухая, звук слышен как бы со стороны, но больше чем уверен, подавляется здесь не только и не столько звук, скорее последний — побочное проявление иной, более мощной глушилки.

Как я выяснил позднее, в таких комнатах не работает даже мой (теперь уже мой) совершенный навигатор. Точнее, работает, но не может связаться с браслетом, и не может вести запись. Приборы попроще же вообще перегорают.

Эта комната — защищенное от прослушки помещение, «допросная», сигналы из которой наружу не вырвутся, а вся электроника внутри подавляется. А красная лампа — знак того, что система подавления работает. То есть, меня приняли за информатора, доставившего «с улицы» важное сообщение от какого-то засекреченного агента. Прикольно!

…Было бы, не будь это опасно. Если сеньоры во мне разочаруются, они меня быстро вышвырнут, не дав сказать слова, и это будет весьма хорошим окончанием моей эпопеи, учитывая «Кайман», точку на забрале и юридическую неприкосновенность ангелов.

С навигатором я лопухнулся. Знал же, куда шел, и что эта вещь в продаже не валяется. И что она перепрошита, а это вдвойне опасно — спецслужбам только дай прицепиться. Но когда выходил из дома, надел его машинально, по привычке, не задумываясь о последствиях.

Встреча с охраной инфанты мне глаза открыла, что это — игрушка серьезная и абы кто такую не носит, и что к ней обязательно прицепятся, но по здравому размышлению, решил не отвозить его назад. И сейчас навигатор по моему мнению превратился в средство, которое заставит девочек меня выслушать.

Вот вы бы, например, стали на их месте слушать парня с улицы, несущего детский лепет насчет обучения у них? Я бы не стал. А слушать парня с улицы с боевой системой на голове?

Да, ко мне отнесутся насторожено, начнут проверять. Но навигатор чист, максимум, что они смогут — выйдут на Бэль и ее семью, а те уж как-нибудь выкрутятся. Меня же выслушают, и если повезет, обдумают предложение. Конечно, опасная авантюра, но что делать, главное — результат. Я больше не хочу быть ничего не могущим неудачником, всё или ничего.

— Я не информатор. И не посыльный. — Я, извиняясь, пожал плечами. — Я пришел сюда по личному вопросу.

— Какому же? — глаза сеньоры майора прищурились, я ее заинтересовал.

— Я хочу стать королевским телохранителем.

Молчание.

— Повтори? — сеньора нахмурилась.

— Я хочу стать королевским телохранителем, — повторил я. — Таким же, как вы.

Они недоуменно переглянулись, видимо, решая, шучу я или издеваюсь.

— Парень, ты в своем уме? — наконец, воскликнула майор.

— А что тут такого? — гордо вскинулся я.

— Начать с того, что ты мальчик.

— Я не мальчик. Я юноша.

Смешок.

— Главное — не девочка.

— А где в вашем уставе записано, что вы можете брать только девочек? Что мальчиков запрещено?

Вновь молчание.

В последнем заявлении я рисковал — такой пункт запросто мог существовать. Но судя по тому, что сказал Хуан Карлос, что они пытались когда-то брать мальчиков на обучение, вероятность этого невелика. А Хуану Карлосу я доверяю — не знаю, откуда у него вся его информация, но то, что он говорит, всегда верно или близко к истине.

Я угадал, так и есть. У сеньор не нашлось аргументов возразить.

— Парень, — майор усмехнулась не сулящим мне ничего хорошего тоном. — Вставай и двигай отсюда. Я делаю вид, что тебя не видела, ты делаешь вид, что сюда не приходил.

Грубо, очень грубо, сеньора! Последний, крайний аргумент, за неимением более весомых. Я отрицательно покачал головой.

— Нет? — в ее тоне вновь скользнуло изумление. И раздражение. — Тебе помочь?

Вторая хранительница опустила оружие и довольно оскалилась, воспринимая происходящее как забавную игру. И я понял, меня не воспринимают всерьез. Их даже не заинтересовал мой навигатор.

Все, сейчас вышвырнут. Посмеются, поглумятся и забудут о моем существовании. А там, за спиной, осточертевшая школа с осточертевшими Бенито Кампосом, Эммой Долорес и кучей иных осточертевших персонажей. И Бэль, девочка аристократка, потерянная навсегда. Я не смогу смотреть ей в глаза, даже если она меня найдет. Она ничего обо мне не знает, да, но для таких людей поиск — лишь вопрос времени, захочет — найдет обязательно.

…Вот только зачем ей какая-то тряпка?

— Знаете, сеньора, мне кажется, кадровый вопрос такой организации, как корпус телохранителей — не то, что входит в компетенцию дежурного офицера, — огорошил я их и почувствовал, как глаза мои зло сверкнули. Всё, ва-банк, отступать некуда. Наверняка такие вещи, как наша беседа, записываются, и если сеньора майор меня вышвырнет после этих слов… У нее могут возникнуть проблемы.

Улыбки обеих сеньор как ветром сдуло. Майор прищурилась и вновь посмотрела на меня, но уже по-другому. Что-то она во мне увидела, новое и весьма для себя неприятное. Наконец, нехотя выдавила:

— Сиди здесь. Жди.

Затем забрала у меня папку с документами, навигатор, потребовала снять браслет и тоже забрала.

— Сам напросился! — бросила она через плечо, после чего люк, точно такой же, только с другой стороны комнаты, открылся, выпуская обеих хранительниц, а затем встал на место, отрезая меня от внешнего мира.

Я остался наедине с собой. Не так, НАЕДИНЕ с собой. В наш век, век виртуала, космоса и глобальных информационных сетей люди с рождения привыкают к информации, как верному спутнику жизни. Сейчас трудно представить, что когда-то люди жили без браслетов — ведь браслеты такая же необходимость для человека, как рука, нога, печень или почки. Без него человек как без рук, ног, печени или любого другого органа. Идентификационный чип, заменяющий паспорт, банковский модуль, на котором можно хранить наличность, устройство связи, простейшие проги, типа словарей, ориентировщиков на местности, вычислителей и убивалок времени, книги, фильмы, игры…

Браслеты — наше ВСЁ, и оставшись без своего, без части себя, я банально не знал, чем заняться.

Больше всего скучал по убивалкам времени — простейшим тупым игрушкам без четкой цели, занимающих все твое внимание. Да, без навигаторов, без виртуального интерфейса, они смотрятся слабенько, но играть в них можно.

Думать о чем-то сейчас бесполезно. Я не узнаю, что решили сеньоры королевские телохранительницы, пока они сами об этом не сообщат. Оставалось сидеть и ждать, ничего не делая и ни о чем не думая

Это оказалось довольно тяжело — сидеть и ждать. Mierda, да когда же они меня, наконец, проверят? Вроде в моей персоне нет ничего экстраординарного! Родился, жил, учился, сошел с ума, решив явиться к ним — вот и вся биография. Ах да, «школьное» дело, как окрестили его СМИ. Странно, но мое имя не попало в программы новостей — будто кто-то специально дал установку этого не делать. Оно расходилось по планете, но медленно, неофициально, от знакомых к знакомым, и романтика его при этом терялась. Для миллионов венериан я так и остался безликим школьником с навороченным навигатором.

Я догадывался, кто это сделал. Но не до конца понимал мотивов. Зачем ЕЙ покрывать и отмазывать какого-то школьника? Именно отмазывать, слава — не то, о чем я мечтаю. Ну, не такая слава. Наверняка она не хочет, чтобы в другой, подобной нашей школе появился подобный мне «мститель», который глядя на мою физиономию, направо и налево раздающую интервью, решит сделать то же самое, только более мощное и смертоносное, заранее спланировав и срежесировав порядок действий. Иначе говоря, чтобы никто из моих сверстников в других школах не устроил кровавую бойню, жаждая прославиться так же, как их кумир, сеньор Шимановский из школы генерала Хуареса. Она ведь королева, должна думать и об этом. Но все равно не понимал — не вязалось это действие с образом безликой пофигистичной власти, плюющей на народ в целом и конкретных его представителей в особенности, если ей (власти) они не нужны. Скорее бы понял, накажи меня за компанию, вместе с отморозками Толстого — хулиганство, ношение оружия, ношение боевых систем… Но что есть — тому и рады, могло быть хуже.

Почему мне не нужна слава? Интересный вопрос, раньше как-то не задумывался над ним. Наверное потому, что человек, если чего-то хочет, должен поступками доказать, что достоин своих притязаний. Иначе превратится в трепло, которое жизнь быстро поставит на место. Это как последний эпизод с Толстым. Да, я доказал в школе, что при стечении обстоятельств могу выстоять против него и его шоблы. Но суббота ясно показала, что это — разовый случай, серьезное противостояние я проиграю. А значит, не стоит строить из себя супермена, способного одной левой побить целую банду.

В жизни все так: пытаешься примерить эту роль? Докажи, что потянешь ее! Не можешь? Иди на дно, никому не нужный и всеми забытый!

И еще, к чему мне слава скандалиста и драчуна? Да, помелькает моя мордашка в сетях, но потом, когда пройдет время, и я окончу школу, это сыграет злую шутку — кому нужен работник с таким-то хвостом? Нет уж, пусть все остается так, как было. Неидеализированный Шимановский, не подбивающий на масштабные акции протеста и неповиновения других, дающий очухавшимся властям сделать, наконец, их работу, которую те обязаны были сделать давным-давно. Решающий лишь свои собственные конкретные проблемы, не трогая других людей.

Интересно, как повлияет «школьное» дело на возможное решение по моему принятию или непринятию? То, что раскидал около десятка сверстников — хорошо, может сойти за плюс. Но у хранителей совсем иной уровень подготовки, который и рядом не стоял с моим, любая из них просто свернула бы шеи обидчикам, быстро и жестоко, не напрягаясь. С этой точки зрения мой поступок может их и не впечатлить.

Что-то я об абстрактном да об абстрактном: что будет — то будет…

Поскольку браслета на мне не было, я не знал, сколько времени проторчал в допросной, но что не один час — точно. Наконец, когда уже хотелось лезть на стену и выть, люк с внешней стороны открылся и в помещение вошло трое хранителей: две вооруженные до зубов безликие девицы в закрытых полушлемах и та же самая сеньора майор. Последняя ехидно скалилась, я сразу же почувствовал себя не в своей тарелке — что-то будет.

— Пойдем, герой, — усмехнулась она. Но вроде не зло, скорее весело. Я поднялся.

— Почему «герой»?

Мой вопрос вызвал новый смешок.

— А как же тебя назвать? Явился сюда, в логово ангелов, злых и кровожадных, ничего не боишься… А вдруг мы тебя на вертеле зажарим? Будем жарить и смотреть, как ты орешь, когда языки пламени спину начнут лизать?

Кровожадная малышка! А она начинает мне нравиться!

— Тогда скорей уж самоубийца! — усмехнулся я. Интересно, они над всеми новичками так топорно шутят? Или топорность обусловлена тем, что новичков-то, вроде меня, у них и не бывает?

Мы шли долго, ввиду отсутствия браслета не знаю сколько, но не меньше пятнадцати минут. Дворцовый комплекс мне понравился — везде чисто, светло, много деревьев, цветов и иной зелени. Сразу видно, за всей этой территорией ухаживают, хотя это не сам дворец, а вспомогательные служебные помещения. Людей вокруг почти не было, мелькал кто-то вдалеке, я не успевал разобрать, кто, да несколько раз проезжали мимо по своим делам хозяйственные дроиды. Крыша купола отдельная тема — прозрачная, пропускающая внутрь сумерки венерианского вечера. На Венере долгие вечера, как и ночи, и дни. Сутки длятся более полугода, так что более ста дней в году тут хорошо — включено «естественное» освещение. Правда, прозрачные купола менее прочны, чем глухие, но это все-таки дворец, где спрятаться в случае пробоя или, ни дай бог, атаки или бомбежки — тут найдется.

Мы подошли к красивому зданию, украшенному белыми и розовыми мраморными колоннами, облицованному такой же бело-розовой плиткой. Метрах в пятидесяти — ста перед ним рос целый сад деревьев, создавая у идущего сквозь него ощущение покоя и уюта. За ними, до самого здания, простиралась голая бетонная равнина, на которой невозможно спрятаться и которую легко простреливать из всех трех виднеющихся отсюда бойниц. Ага, бойниц, окон здание не имело.

Как я узнал позже, значительно позже, здание имеет такую систему обороны, что штурмовать его не рискнет и самоубийца, а бойницы эти здесь для наглядности, заманухи — дабы, случись штурм, отвлечь внимание нападающих. На самом деле в первом контуре защиты находятся автоматические крупнокалиберные спаренные пулеметы, вмурованные в стену и выдвигаемые в случае нужды. Есть еще и второй, и третий контуры защиты, что входит в них — боюсь представить.

Мы подошли к шлюзу входа — здесь находился настоящий бронированный планетарный шлюз, какие стоят на стыке двух куполов, или куполов и поверхности, но это меня уже не удивило. Вход охраняло еще трое бойцов и тоже лет под тридцать. То, что здесь служат до тридцати пяти, я знал, но какова дифференциация бойцов в зависимости от возраста?

Стоявшая ближе всех сеньора с погонами лейтенанта вошла вместе с нами и открыла точно такой же люк в боковой стене шлюза, как и у ворот, ведущий в такую же допросную. Вошли внутрь. Там нас уже ждали — еще две хранительницы с непонятными приборами в руках и сдвинутыми на глаза непрозрачными козырьками.

— Лицом к стене! Руки в стороны! — бодро скомандовала лейтенант. Я повиновался. Девушки с козырьками принялись водить по моему телу приборами, иногда вызывая на коже и под ней покалывания.

— Чисто, — донеслось справа.

Затем меня банально ощупали, причем щупали профессионально, проверяя, не спрятался ли какой лишний бугорок под кожей, неестественного происхождения.

— Он чист, — поднялась та, что слева.

— Тебе повезло, парень, — разочарованно потянула майор, все также ехидно улыбаясь. Я проглотил большой комок. — Иди следом!

Мы вышли из проверочной назад в шлюз. Передняя створка за нами опустилась, задняя зашипела и поползла вверх. Люк открылся. Передо мною простирался длинный коридор, освещенный неяркими желтыми лампами, уходящий вдаль на сотню метров. Вот оно, святая святых корпуса, одно из самых защищенных мест на планете!

— Чего стоишь, пошли? — Майор весело толкнула меня в плечо и мы двинулись. Вдвоем, охрана осталась снаружи.

На сей раз она шла рядом, не сдерживая довольную усмешку.

— И какая же муха тебя укусила, что ты решил податься в самоубийцы? — ее голос был не злым, ненависти она не испытывала, как мне показалось в первой проверочной. Сейчас ею двигал лишь интерес пресытившегося на работе скукой офицера. Я меланхолично пожал плечами.

— Так получилось.

Дальше шли молча, петляя по коридорам, останавливаясь перед гермозатворами, куда моя спутница прикладывала руку с браслетом, после чего они отъезжали вверх или в сторону.

— Как все запутано! — усмехнулся я, не выдержав, кивая на один из следующих коридоров за очередным затвором. — Если не знать, что тут где, враз потеряешься!

— Не потеряешься. Тут все под наблюдением, — ответила моя спутница. — Ты потеряешься, но тебя быстро найдут. К тому же, не так тут все запутано. Если знать, где что — не заблудишься.

Понятненько.

Мы подошли к двери, которая, судя по всему, и была нашей целью. Сеньора майор вновь приложила браслет, дверь открылась. Вошли.

И оказались в большой просторной светлой комнате с длинным столом из натурального дерева, во главе которого сидела…

…Красивая беловолосая сеньора, которой я бы дал не больше тридцати, но которой было однозначно больше. На сколько — затрудняюсь предположить, но не меньше сорока. Просто очень хорошо, великолепно сохранившаяся сеньора!

Одета она была в форменную белую блузку ангелов со взлетающим кондором на шевроне и золотой короной в виде эмблемы на кармане. Рядом с нею на стуле висел форменный же белый китель, на котором отчетливо выделялись золотые погоны полковника. Волосы ее, такие же золотые, волнами спускались на плечи. Мод. Очень красивая мод! И в отличие от Бэль и Сильвии, цвет ее кожи был отнюдь не смуглый, а молочно-белый, невероятно редкий. На губах сеньоры играла добродушная улыбка, но я бы не стал расслабляться — было что-то в ней эдакое, колючее и бескомпромиссное. Опасная, весьма опасная сеньора! Судя по всему, внутри она не злая, но строгая — к тем, кто оступился вряд ли проявит снисхождение.

Строгая сеньора кивнула моей провожатой, та молча кивнула в ответ и удалилась. Люк закрылся. Мы остались наедине.

Молчание. Я стоял на том же месте, не смея двигаться, она смотрела на меня, не проявляя эмоций, делая какие-то выводы по моей внешности.

Перед сеньорой лежали отнятые у меня вещи — браслет, навигатор и папка с документами. Открытая папка. Невдалеке стояла большая ваза с натуральными фруктами — бананы, яблоки, ананас, персики, что-то еще, мне незнакомое. Я непроизвольно сглотнул — нам с мамой такая роскошь не по карману. Нет, иногда мама позволяла себе купить подобное, не часто, по праздникам, но не в таком количестве.

— Угощайся, — услышал я довольный голос. Мягкий, какой-то бархатистый. Но одновременно грубоватый, с хрипотцой. Я вновь сглотнул — неужели смотрел настолько жадно? Позорище!

Сеньора полковник явно получала удовольствие от моей неловкости. Наконец, указала мне на кресло недалеко от себя.

— Присаживайся, Хуан Шимановский.

Я сел. Она достала из ящика стола перед собой сигарету, зажигалку, прикурила и смачно затянулась вонючим дымом с запахом ментола. Как можно потреблять эту гадость? Я не про ментол, про табак. И тут же понял, что не так у сеньоры с голосом — последствие такого употребления. Наверху, в потолке, зажужжала автоматически включившаяся вытяжка.

— Сразу первый же вопрос: почему при такой фамилии у тебя такое странное имя?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Это надо спросить у мамы. Наверняка, что-то связанное с отцом, но я не знаю своего отца. Не знаю ни кто он, ни даже его имени.

— Печально… — потянула сеньора. — Меня зовут Мишель, Мишель Тьерри, я возглавляю корпус телохранителей. Как считаешь, в мою компетенцию входят кадровые вопросы?

Я вновь пожал плечами — мне это начало уже надоедать, но иной реакции на шпильку не придумал.

— Сеньора, поймите меня правильно, я не хочу относиться к вашим офицерам с вызовом, или ни дайте боги, неуважением, просто мне хотелось, чтобы меня банально выслушали, а уже потом вышвыривали.

Она кивнула.

— Считай, у тебя получилось. Я тебя слушаю.

— Я… — я раскрыл рот и понял, что растерялся. Сеньора Тьерри вновь улыбнулась.

— Куришь? — кивнула мне. Я отрицательно покачал головой.

— И вам не советую. Вредно это.

Она засмеялась.

— Мальчик, все мы сдохнем. Кто-то раньше, кто-то позже. Позволь уж мне самой решать, какое удовольствие и в каком количестве перед этим я получу.

Я опасливо заткнулся. Нашел кому морали читать, о вреде курения! Сеньора мои волнения заметила и вновь улыбнулась.

— Ты остановился на том, что не знаешь своего отца.

Я кивнул, от сердца отлегло.

— Да, я не знаю, кто он, а мать не говорит. Никаких документов с его именем нет, везде фигурирует только мать. Это ее фамилия, Стефания Шимановская, потому такой казус с именем. Я даже не похож на нее нисколько, весь в неизвестного мне отца!

— Бывает, — потянула сеньора, выпуская ароматно-удушающую струю дыма. — Она полячка?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я кивнул.

— Да, но не из Полонии, а из русского сектора. Она в большей степени русская, чем полячка. Я даже языка польского не знаю.

— Значит, ты у нас русский, Хуан Шимановский? — ее глаза засмеялись. Я задумался.

— Наверное, нет, сеньора. Я в гораздо большей степени латинос, хотя язык знаю. Меня так воспитала мать.

— У тебя очень мудрая мать! — усмехнулась вдруг сеньора, туша остаток сигареты в красивой фарфоровой пепельнице в виде большого китайского дракона. — Очень правильно поступила.

Я вдруг почувствовал, что она говорит предельно серьезно.

— Почему?

Любопытство когда-нибудь меня погубит, но надеюсь, не скоро. Сеньора Тьерри бегло пожала плечами, не желая развивать эту тему.

— Потом поймешь. Как ты к ней относишься?

Пауза.

— В смысле? — не понял я.

— В смысле ее прежней профессии. Как ты относишься к ней из-за этого?

«Нет, не думал, — сам себе ответил я. — Но эта сеньора так спрашивает… С хитринкой в глазах. Будто проверяет!»

Я решил последовать предостережению внутреннего голоса, отвечать четко, как есть, не юля. В конце концов, это не так уж и важно. Главное, кто я сейчас, кем меня мать вырастила и воспитала, а не то, чем она когда-то занималась и кто мой отец.

— Раньше комплексовал из-за этого. Но сейчас смирился. Я люблю ее и уважаю. Она — мать, и вырастила меня неплохим человеком, что бы ни было раньше. А все остальное не главное в жизни, ведь так?

Сеньора удовлетворенно кивнула.

— Так. Скажу больше, в отличие от большинства присутствующих в этом здании, ты знаешь, кто твоя мать И знаешь, что она хороший человек. — В глазах сеньоры в этот момент промелькнула непонятная грусть. — Делай выводы!

«Вот так, Шимановский! Ты здесь еще и в тузах! — усмехнулся я сам себе.

— Расскажи о себе, — неожиданно сказала сеньора, разваливаясь в кресле и закидывая ногу за ногу, явно готовясь получать очередную порцию удовольствия. По ее напряженным глазам я понял, что тестирование продолжается. — И о том, почему решил вербоваться, какие причины на то тебя подвигли.