Глава 2. Собеседование
— Вот так, сеньора, все и случилось. Ее увезли, а я…
— Почувствовал свою неполноценность. М-да! — сеньора полковник задумалась. — И решил стать крутым. Чтобы в следующий раз дать обидчикам достойный отпор.
Я красноречиво уставился в пол.
Я рассказал свою историю всю, как была, ничего не переделывая и не утаивая. В смысле, не переделывая настолько, чтобы это можно было считать ложью. Но, например, знать, что Бэль аристократка — им не нужно. Это пустая информация, ни на что не влияющая, а мне было бы приятнее, оставайся эта девушка лишь моей. Чтобы они не искали и не трогали ее. Я не назвал имя, просто сказал, что она из небедной семьи, не уточняя, насколько небедной. То же и с навигатором — подарили — да и подарили. Хотите взять на экспертизу — берите. Если припрет — скажу, а так…
Имя Виктора Кампоса ей было известно, тут она заинтересовалась, но о «школьном» деле информации почти не имела — только то, что выкладывают в общих сетях, без пикантных подробностей. Мой бой с отморозками Бенито ее тоже заинтересовал, она откуда-то тут же скачала и несколько раз прокрутила его запись, выспрашивая про скользкие моменты. И судя по ее выражению лица, я ее приятно удивил.
— Теперь меня выставят за дверь? Раз я пришел сюда из корыстных целей? — не удержался я и нарушил ее раздумья.
Она покачала головой:
— Нет, почему же?
Затем поднялась, подошла к стоящему в дальнем углу кабинета большому шкафу, на деле оказавшемуся кухонной панелью, вытащила горячий чайник и поставила на стол. Затем из другого шкафа, теперь уже настоящего, извлекла несколько вазочек — конфеты, печенье, вязкая жидкость темно-вишневого цвета с ложечкой внутри. Все это добро также было передислоцировано на стол.
— Чай будешь?
Это не спрашивалось, а скорее утверждалось. Но я вдруг понял, что за ожиданием и беседой прошло много времени, я проголодался и отказаться не смогу.
— Буду! — честно ответил я, сжирая глазами то, что простиралось перед ними. Сеньора мой взгляд заметила и усмехнулась, но промолчала.
Заварив чай в фарфоровом заварнике, из настоящего звонкого хрупкого даже на вид фарфора, она разлила его по чашкам и придвинула одну из них ко мне.
— Мы много лет с мужем жили на Земле, в Парамарибо. Знаешь, там наша база?
Я кивнул. Слышал. Одна из двух военных баз, арендованных Венерианским королевством у союзной Империи. Там живут в основном наши флотские и десантники, из расквартированных на Земле частей. Точнее, их семьи.
— Мой муж — офицер флота. Я в свое время сбежала с ним, и мы провели там многие годы.
Она налила в мою чашку кипяток до верха. Из нее тут же повалил ароматный пар. Я принюхался — ничего похожего на привычный чай в этом аромате не было.
— То, что считается чаем здесь — дерьмо, поверь мне! — сеньора присела на место и с выражением глубокого наслаждения сделала крохотный глоток, придерживая другой рукой блюдце под чашкой. — Угощайся, не стесняйся. Это варенье, — вновь проследила она за моим взглядом на темно-вишневую вазочку. — Не фабричный джем, а настоящее домашнее варенье, сами делаем, для себя.
Я отхлебнул глоток. Кончик языка с непривычки обожгло, скривился. Мои ужимки лишь позабавили сеньору.
— Ладно, подожди чуток. К кипятку привыкнуть надо, так ты вкуса не почувствуешь.
Я кивнул и отставил чашку. Рука моя тут же непроизвольно потянулась к конфете в золотистой бумажке — я видел такие раньше, в дорогом магазине. Они продавались не на вес, а штучно. Разумеется, о том, чтобы купить и попробовать, тогда речи не шло. Сейчас же такая возможность представилась.
Да, умеют жить люди! Хорошо, когда у тебя есть деньги! Вкус конфеты оказался божественным, хотя немного горьковатым — но то была настоящая, натуральная горечь. «Babaevskie» — гласила золотая надпись на обертке, черная на золотом фоне.
— Русские?
Сеньора кивнула и сделала новый глоток.
— Только русские умеют делать настоящий шоколад, каким ему и положено быть. Не горький, не сладкий, не кислый, не молочный — а настоящий шоколадный.
Я в теме не разбирался и равнодушно пожал плечами, вызвав новую улыбку сеньоры.
— Ничего, привыкнешь. Жалования королевского телохранителя, если, конечно, ты им станешь, достаточно, чтобы баловать себя такими вещами.
— А у меня есть шансы? — в лоб спросил я. Теперь пожала плечами сеньора.
— Это будет зависеть только от тебя.
— А то, что я рассказал вам? Ну…
— Про девушку? Что все из-за девушки? — Она засмеялась. — Я же говорю, ничего страшного. Это нормально — совершать безумства ради женщины. Это заложено в мужской психологии. Если бы ты только знал, сколько поистине великих и гениальных деяний было совершено ради женщин!.. — она мечтательно вздохнула, видимо, вспоминая что-то свое. — От древности до современности. Очень много! И твое решение по сравнению, например, с решениями Цезаря, Марка Антония или Наполеона — что значит?
Я покачал головой.
— Я не думал об этом.
— Главное не то, почему ты пришел, главное — как будешь служить в дальнейшем, что ты за человек.
Не стану скрывать: у нас тяжело. ОЧЕНЬ тяжело. И тебе поблажек даваться не будет. Но дело в том, что корпус — школа жизни, а у любого человека в любой школе жизни меняется система ценностей. Что ты знаешь о школах жизни?
Я недоуменно покачал головой. Такого понятия не слышал.
— Их всего три: школа, армия и тюрьма. Школа — не только школа, а учебные заведения вообще. Про остальные расшифровывать не надо, надеюсь, понял?
Я кивнул.
— Корпус, как и армия, или военное училище, можно назвать одним словом — «армия». Это испытание личности, проверка на прочность, на умение ладить с людьми, принимать сложные решения. И как в любой школе жизни человек тут в первую очередь учится. Мы не армия, да, у нас есть специфика, и это оставляет свой отпечаток, но жить по-старому ты в любом случае не сможешь.
Я поежился.
— Я знал это, сеньора, когда шел сюда. В принципе, ради этого и пришел — изменить свою жизнь, постичь нечто новое.
— Ну, вот и великолепно! — она улыбнулась. — Тем более, у нас здесь столько девушек, что ты забудешь свою в первый же день. Даю руку на отсечение!
Сказано это было с легкостью и улыбкой, но мне вдруг стало не по себе. В этих словах гораздо больше истины, чем мне хотелось бы. — Только об одном прошу, точнее не прошу, а приказываю — никаких разборок между ними за мальчика, то есть за тебя, здесь. Ставь дело так, чтобы ваши отношения не мешали службе, разбирайтесь за пределами этого здания. Наказывать буду строго и сразу всех, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Все понятно?
Я кивнул и вновь поежился. Глаза у сеньоры, когда она говорила, блеснули холодной сталью, и я понял, что это чистая правда. В смысле, разбираться не будет, накажет. Причем крайне жестоко. А слова насчет девчонок и разборок — нормальный здоровый прагматизм, просчитать который у меня банально не хватает жизненного опыта.
— Но это если меня примут, — на всякий случай уточнил я.
— Разумеется! — кивнула она.
Чай был допит, чашки отставлены в сторону. Вычислительный аппарат в голове осоловел от приблизительного подсчета того, сколько могло стоить съеденное, не считая варенья. Варенье тоже, из настоящих фруктов, свежих, не мороженных, которые нужно сначала доставить на планету, а уж потом варить (кстати, очень вкусное, просто божественное варенье!)
— Итак, ты рассказал о себе, о мотивах, начнем собеседование? — Сеньора расслаблено развалилась в кресле. — Что ты знаешь о корпусе?
Я коротко перечислил все, услышанное от Хуана Карлоса, а также из других источников — то есть, слухи. Сеньора слушала молча, изредка кивала.
— И что лесбиянки мы все, значит, тоже?
— Вы спросили — я ответил… — глубокомысленно изрек я.
— Хорошо, продолжай.
— Да это, вроде бы, все… — я пожал плечами.
— И что скажешь обо всем этом?
— Я задумался.
— Скажу, что вы распускаете вокруг себя слишком много пикантных слухов, чтобы пресса не акцентировала внимание на ваших реальных делах. Готов поспорить, иногда вы подстраиваете некие «просчеты», «ошибки», чтобы еще больше или запугать окружающих, или наоборот, предстать в образе неких… Ну, не знаю, как выразить…
— Поняла, — кивнула сеньора. — Да, ты прав, мы сами сеем легенды вокруг себя. А ты хочешь знать правду о корпусе? Настоящую? То, что на самом деле происходит внутри?
Я показно усмехнулся.
— Если это собеседование, то вы сейчас просто обязаны рассказать мне об этом. Если не всю правду, то многое.
Она опешила от такого умозаключения.
— А ты наглый парнишка! Но в логике тебе не откажешь. И все же вернусь к вопросу: ты хочешь знать всё?
— Чтобы, если вдруг не возьмете, можно было грохнуть меня за углом, как много знающего? — я вновь показно усмехнулся.
— Отчего же? Если ты идиот, начнешь трепаться направо и налево — да, тебя грохнут. Но ты же не идиот?
«То есть, Хуанито, как минимум этот вывод о тебе уже сделали. Поздравляю, дружище!»
«Было бы с чем!»
Я задумался. А впрочем, чего тут думать? Я для чего сюда шел? Вот и вперед!
— Да, хочу! — бодро ответил я, сложил руки перед грудью и вальяжно откинулся назад. — Я хочу стать королевским телохранителем и хочу знать всё о месте возможной будущей службы.
Сеньора Тьерри рассмеялась, я ее вновь позабавил.
— Хорошо, слушай.
— Итак, как ты знаешь, в основу методик нашей подготовки лежит работа с женским полом. Мы набираем девочек и готовим из них первоклассных бойцов. Как думаешь, почему именно девочек?
Я пожал плечами и ответил словами Хуана Карлоса:
— Их дрессировать легче. Покладистее они. Мальчики больше брыкаются, умирать за кого-то просто так не хотят.
— Ничего подобного. — Она отрицательно покачала головой. — Скажи, а ты думал когда-нибудь, почему все узкие специалисты своих профессий — мужчины? Я имею в виду специалистов высокого уровня: повара, профессора, ученые, врачи? Даже политики! Везде одни мужчины, хотя у нас на планете такое равноправие полов, что даже дурам femenino не к чему придраться! Да, возможности одинаковы, но мужчин там все равно больше, как ни крути.
Я отрицательно покачал головой.
— Я не думал об этом, сеньора. Но… Есть такая версия — мужчины умнее.
Она рассмеялась.
— Эти тесты начали проводить лет четыреста назад и до сих пор проводят. На то, кто умнее. И каждый раз результаты под тем или иным предлогом пытаются поставить под сомнение.
Женщины не глупее мужчин, Хуан. У них более активны иные области мозга, но в целом наш уровень одинаков, это факт. Тогда второй пример: почему в общей и младшей школе, в дошкольных заведениях, среди медсестер, продавцов розничной торговли — преобладают женщины?
Я вновь покачал головой.
— Не знаю.
— Внимание, все упирается в такое простое понятие, Хуан Шимановский, как внимание!
Она помолчала.
— Мужчины не умнее, просто у них всего один канал внимания. Бывает и два, и больше, но это уникумы, исключения из правил. Обычные мужчины могут сконцентрироваться лишь на одной вещи, зато достичь в ее выполнении больших успехов. Гораздо больших, чем женщины!
Но заставь их одновременно следить за детьми, жарить яичницу, и ни дайте Древние, в этот момент начнутся новости футбола! — она усмехнулась, и я понял, что она лично проверяла сей факт, на собственном опыте. — Они могут управлять боевым эсминцем, взламывать и крушить оборону врага, работать там, где нужна предельная концентрация и умение быстро принимать сложные решения, но яичница у них сгорит, дети залезут куда не следует и съедят то, чего есть никак нельзя, а фамилия нападающего забившего итоговый мяч на сто третьей минуте, пролетит мимо, потому, что вспомнятся дети и яичница.
— Но… — я понял вдруг, что мне нечего возразить. Сеньора же продолжала:
— Женщина же влегкую пожарит яичницу, заберет у ребенка ненужный предмет изо рта, и при этом будет в совершенстве знать, от кого ребенок у Марии: от дона Хосе или сеньора Мануэля. Но вот на палубе эсминца она в ненужный момент может вспомнить, что забыла положить в косметичку «вон ту лимонно-бордовую помаду». Понимаешь меня?
Я кивнул.
— Наша работа — это работа для женщины: ты не представляешь, сколько необходимо иметь каналов внимания, чтобы держать под контролем сектор обзора, в котором находятся десятки, а иногда и сотни людей. Держать, а если появляется угроза — быстро принять решение, что с ней делать, не упуская из вида остальные части сектора, где также могут находиться потенциальные убийцы охраняемого объекта.
— Но мужчины отчего-то прекрасно справляются с этой задачей! — не мог не заметить я. — Охраняют, держат сектора, принимают решения! Большинство телохранителей — именно мужчины!
— Да, — она согласилась. — Но мы — лучшие. Тебе скажет об этом кто угодно, любой специалист. Мы слабее мужчин, но мы лучшие, потому, что женщины.
* * *
— Саму идею корпуса, как ни странно, придумал мужчина. Император Антонио Второй. Он долго занимался такими проблемами, как разница между мужскими и женскими способностями, финансировал исследования. Он не был любителем, разбирался в проблеме досконально, и под конец своего правления решился, назвав детище: «Императорский корпус телохранителей».
Сеньора вздохнула.
— Это его идея — набирать девочек из имперских приютов. Тех, кому ничего не светит в этой жизни, для кого стать телохранителем его величества, находиться под постоянным прицелом с возможностью умереть в любой момент, подарок небес. Император давал девочкам шанс стать выше всех в этой жизни, в какой-то мере войти в элиту, быть почти равным аристократии, и за это требовал немного — безоговорочное подчинение и готовность умереть. И они были готовы умереть за своего повелителя! — повысила она голос. — И те, кого набираем мы сейчас, ничем не отличаются от тех девчонок. Они также готовы умереть по первому слову, с удовольствием идут сюда, чуть ли не бросаясь в ноги вербовщикам. У нас конкурс — шестьдесят-восемьдесят человек на место, при всей нашей дурной славе и репутации, и это не предел! А знаешь, почему?
Я отрицательно покачал головой.
— Потому, что помойка жизни — она всегда помойка жизни, в любые времена. И иногда жизнь — не такая великая цена за то, чтобы ее избежать.
Сеньора Тьерри сделала паузу, давая мне «догнать» эту мысль. Ведь в какой-то мере я сюда пришел за тем же самым — чтобы не очутиться на оной помойке. Да, у меня есть выбор, моя ситуация не настолько аховая…
…Но цель та же самая.
— Обучали их специально отобранные и прошедшие тренировки по составленным императором и его специалистами методикам инструкторы, женщины-спецназовцы из армии, — продолжила она после паузы. — Тогда и речи не шло об уровне, подобном нашему, все только начиналось, и к сожалению для империи, все закончилось. Ты помнишь историю?
Я пожал плечами.
— После его смерти началась большая гражданская война за трон. Корпус потерялся в ней? Я слышал, остатки его гораздо позже возродила аж королева Аделлина…
Сеньора кивнула.
— Почти, но не совсем так.
Император чувствовал, что умирает. У него оставалось пятеро детей: четверо сыновей от первой жены, каждый из которых ненавидел братьев до глубины души и мечтал сам возглавить страну после отца, и младшенькая, любимица, от второго брака. Ее звали?
— Алисия Мануэла. Алисия Первая, — ответил я, глядя, как выжидательно сощурились глаза сеньоры.
— Правильно. Первая некоронованная королева Венеры.
За каждым из ее братьев стояла немалая сила, каждого поддерживали определенные круги общества, обладавшие властью и деньгами. Та война стала не войной за трон, а именно гражданской, ведь в бою столкнулись не столько братья, сколько социальные слои государства.
Сыновья не любили императора, так уж получилось, и единственной его отдушиной на закате жизни стала дочь. Его отрада. Но понимая, что после его смерти начнется бардак, в котором она станет первой жертвой, он попытался защитить ее и назначил генерал-губернатором всех венерианских колоний, пожизненным. И протолкнул это решение через парламент, хотя ей только-только исполнилось семнадцать. Он думал, что хоть так сумеет сберечь ее, спасти от гнева братьев.
— Но он же спас ее!
Я знал эту историю, но на уровне общего курса. По-видимому, сеньоре полковнику были известны некие романтические подробности. — Она осталась жива и дала начало нашей династии!
Моя собеседница скептически усмехнулась.
— Но при этом до конца жизни так и не ступила на землю Родины. На Землю вообще. При том, что тогда колонии были не тем же самым, что представляют собой сейчас. Это были всего лишь промышленные районы вокруг космодромов, с минимумом удобств и почти полным отсутствием нормальной инфраструктуры.
Я задумался, вспоминая, каковой могла быть планета почти полтора века назад. М-да, действительно, жестоко. Но это все же лучше смерти.
— Братья не тронули ее не потому, что не хотели, а потому, что находились дела поважнее, а противники поопаснее, чем сестра на далекой планете. Та же сидела, как мышка, занималась своей планетой, развивала ее, привлекала деньги и инвестиции, заманивала сюда рабочих и переселенцев. Кстати, она первая поняла, что на проституции можно очень хорошо заработать, и более того, положить заработанные деньги в собственный карман, минуя имперскую казну, то есть казну братьев, которые сменяли друг друга на престоле один за другим. Так что это ей мы обязаны потоком туристов со всей Земли, который кормит нас в любые, даже очень трудные годы.
Но я отвлеклась. В итоге все братья погибли, истребив друг друга, трое из них успели посидеть на троне, а императором в итоге стал ее кузен, Хуан Карлос Шестой, которому она прилюдно поклялась в верности, принеся присягу, после чего быстренько сбежала назад, в свою норку, не ввязываясь в придворные дрязги, пытаясь не навлечь на себя гнев кузена. И у нее получилось, тот поверил в ее лояльность!
— А корпус? — вернулся я к истоку беседы. — Когда и куда он исчез?
— Корпуса как такового еще не было, одно название. К моменту бегства Алисии Мануэллы выросло всего одно поколение бойцов — самые первые из сирот. Два десятка человек охраны, девочек, которым нет и двадцати, и несколько тренеров-инструкторов — вот и все, чем тогда располагали.
Император отправил корпус вместе с дочерью, охранять ее, но взошедший на престол старший брат тут же потребовал вернуть всех назад. Донья Алисия согласилась, она не могла не согласиться, у нее не было выбора, но торговалась изрядно, и в итоге один взвод, десять девчонок, остался при ней, как завещание, наследство от отца. Второй же отправился в метрополию, охранять нового императора, вместе с инструкторами, кадетами и вспомогательным персоналом.
Затем произошло покушение, ты должен был слышать про эту историю. Императора убили. Хранители, как и положено, приняли удар на себя первые. Работа у нас такая! — Сеньора Тьерри вздохнула. — Но это не спасло императора, он скончался от ран.
Две наших девчонки в результате терракта погибли, трое оказались в госпитале и были затем списаны, но если бы не они, вместе с императором погибло бы очень много народа.
Эту историю я помнил. То покушение организовали, как ни странно, не его братья, а религиозные фанатики. И с присущим им фанатизмом хотели отправить в высшие миры вместе с главой государства и все его приближение. Известная история. Так вот, что произошло!
— Новый император, второй брат, посчитал, что ему ни к чему «какие-то девки», и расформировал корпус телохранителей, как таковой.
— Испугался?
— Да. Хранители проявили себя с лучшей стороны, сработали грамотно, а то, что нулевой объект погиб — не их вина. Просто иногда бессильны и мы. Он испугался корпуса, понял, что тот не игрушка, за ним сила, и сила эта лояльна не ему, а его сестре.
— Понятно! — Я про себя усмехнулся. — Тогда как донья Алисия забрала его на Венеру?
Сеньора отрицательно покачала головой.
— Она не могла этого сделать. Решение императора — закон, а нарушение его в тех условиях было чревато. Но инструкторы, кто смог и захотел, самостоятельно добрались до Венеры, и она не могла, не имела морального права выгнать их, даже под угрозой расправы. Ее спасло лишь то, что у нового императора оказалось слишком много дел на Земле, организацию из полутора десятков бойцов, да еще девчонок, он не посчитал достаточно грозной силой.
Алисия тоже не шла на обострение. Она не скрывала этих людей, не создавала тайных структур, орденов, заговоров, секретных баз и лагерей для тренировок. Наоборот, всячески держала хранителей на виду, демонстрируя, что ничем, кроме ее охраны они не занимаются, а тренеров и инструкторов пыталась легализовать на законных основаниях, под контролем имперских силовых служб, используя все возможные для этого приемы и уловки.
На тот момент, подчеркну, корпуса уже не существовало, оставленный возле принцессы взвод не имел никакого статуса, как и команда инструкторов. Пользуясь этим, она зарегистрировала новую организацию, «Венерианскую школу телохранителей», как самую обычную профильную частную школу. Целый ряд инспекций, посланных братом, разобрали школу по кирпичикам, но так и не смогли ни к чему придраться. Это спасло будущий корпус, позволило выжить, затаиться, причем вполне легально.
Я снова усмехнулся. Нет, все-таки Венера — странная планета. Необычная. Еще не став государством, правящие ею «венерианские стервы» уже одерживали победы над врагами-мужчинами. И все потомки доньи Алисии, все наши королевы, унаследовали это качество — побеждать без войн. В этом сила Веласкесов.
— Первоначально там было два отделения, для девочек и общее. Девочек брали мало и охраняли они лишь саму принцессу, а затем ее дочь. Общее же готовило самых обычных телохранителей, с обычными инструкторами по обычным программам. И так до самого восстания.
После же провозглашения донной Аделлиной, ее дочерью, независимости, «школа» была переформирована в «корпус», да еще «королевских» телохранителей, общее отделение в нем закрывалось. У нас появилась собственная династия, больше не было нужды прятаться и маскироваться.
Но на тот момент основополагающие традиции уже были заложены «школой», все, что имеем сейчас — результат ее выживания и становления. Разница лишь в том, что их было не более трех десятков, нас же — более трех сотен.
— Как видишь, своему рождению мы обязаны мужчине, и то, что он заложил в нас, позволило пережить многие беды и неприятности. Позволило остаться на плаву, не сгинуть в веках. Какие есть вопросы?
Я задумался. Вводная часть окончена, настало время собственно собеседования. А вопросы у меня имелись, и немало.
— Правда ли, что у вас гибнет до половины воспитанниц, если не больше?
Сеньора усмехнулась и покачала головой.
— Утка. Да, гибнут, бывает. Но в основном из-за неосторожности, тупости или излишнего бахвальства. То есть, гибнут дуры, которых психологическая служба не смогла отсеять и которым, в общем, среди нас не место.
Мы стараемся как можно больше отсеять сразу, в несколько этапов, — как бы извиняясь, сказала она. — До девяноста процентов, может больше. Но некоторые психологически негодные все же проскакивают — идеальных методик не существует. Зато те, кто остается — с нами до конца, одни из нас, а мы не разбрасываемся бойцами!
— А Полигон? — возразил я.
— О, Полигон! — Сеньора воздела глаза к небу. — Не путай, Полигон — это испытание на прочность! Проверка, как ты училась, что можешь! Он одним фактом своего присутствия объясняет тем, кто относится к дисциплинам без должного уважения: от того, что они сейчас усвоят, будет зависеть, сдохнут они, или же будут жить дальше.
Там гибнут, да, но это — оправданные потери, заложенные изначально в саму идею корпуса. Прошедшие его девочки учатся еще два года, но при этом уже знают, что их ждет, знают, как и к чему готовиться, и на что обращать особое внимание. Ты можешь филонить в школе или универе, но здесь лень и невнимательность — сестры слова «самоубийство». Это главная идея Полигона и от нее корпус никогда не откажется, каковы бы ни были на нем потери.
— Понятно, но зачем тогда эта утка вообще? Что гибнет до половины воспитанниц еще до него? Какой в ней смысл?
Сеньора подалась вперед.
— Чтобы те, кто идет к нам из приютов, кто собирается сдавать тесты и мечтает стать хранителем, чтобы все эти девочки знали — они могут умереть!
Пауза.
— Это важно, Хуан Шимановский, знать, что смерть рядом, — усмехнулась она мне в лицо, глаза ее сверкнули. — Далеко не все выдерживают это осознание. Ради них, тех, кто не выдержит, и выбрасывается эта утка, и поддерживается из года в год. Чтобы выявить их на ранней стадии, пока можно просто взять и отправить их назад в приют. Им не место среди нас!
— Ты готов умереть? В любой момент, хоть прямо сейчас? — задала она вопрос в лоб.
Я опустил глаза в столешницу. К такому повороту и к такому вопросу готов не был.
— Не торопись отвечать, мальчик, подумай. Я не тороплю. Это важный, САМЫЙ важный вопрос, от которого зависит, возьмем ли мы тебя. В армии, в бою, у тебя есть возможность спастись. Уйти с линии огня, отступить, пригнуться. Там идет твой спор с судьбой, и даже в безнадежной ситуации есть вероятность, что ты выживешь. У нас этой вероятности нет. Ты видишь перед собой дуло вражеской винтовки, но ты не можешь отклониться от выстрела. Потому, что сзади человек, которого ты ПОКЛЯЛСЯ защищать, ПОКЛЯЛСЯ умереть вместо него, и теперь ОБЯЗАН сделать это!
Посиди, подумай, Хуан. И не смей врать, ни себе, ни тем более мне — я пойму ложь. Сможешь ли ты умереть, зная, что можешь спастись? Сможешь ли не уйти в сторону?
Да, у нас неприкосновенность. Да, мы получаем поболее высокооплачиваемых менеджеров и специалистов. Да, у нас сумасшедшие льготы и личная вассальная клятва…
…НО ВСЕ ЭТО НЕ ДАЕТСЯ ПРОСТО ТАК, Хуан. Всему своя цена.
Я сидел, думал. Сеньора не торопила, показно занимаясь своими делами, словно забыв о моем существовании. Она задала главный вопрос, самый главный в моей жизни. И я не могу соврать, даже самому себе, но совсем не потому, что она это поймет.
В этот момент все школьные разборки померкли, ушли на второй план. Кампос? Кто такой Кампос? Бандюк с замашками интеллигента! Отброс общества! Сейчас речь шла о куда более важном, чем он. Даже о более важном, чем девочка Бэль и отношения с нею.
Меня возьмут, я почувствовал это по настроению сеньоры. Она определенно хочет взять меня. Но вот подойду ли я им?
Я закрыл глаза и увидел перед собой ее величество. Она смотрела на меня с нежностью, почти материнской заботой, ведя пальцем по фиолетовой отметине на лице.
— Все в порядке?
Мой вялый ответ. И новое:
— Сильно достают?
Да, достают, и сильно. Но какое дело до этого вам, ваше высокое величество? Где вы — а где мы!
— Держись, скоро легче станет. Обещаю! — и добрая обнадеживающая улыбка.
Она сдержит слово, я знаю. Ее ставленница, министр образования, будет лютовать, что-то обязательно сотворит в ближайшем будущем. Судя по глазам — обязательно сотворит. Чистка в ДБ уже началась, сети гудят об этом не умолкая, прижучили уже многих высокопоставленных отморозков. И даже Кампосов к ногтю прижали. Условный срок хоть и условный, но это — на всю жизнь, и плевать на так называемое «всесилие папочки».
Она сделает. Она может. Просто она — одна в огромном мире. А что может одна усталая женщина в стомиллионной стране, огромной космической империи, пусть даже и королева?
— Я готов, — услышал я свой голос. — Готов умереть за ее величество. Не уйду с линии огня.
Сеньора Тьерри с видимым облегчением вздохнула.
— Ну, вот и славненько!
* * *
— Кстати, не думай, что времена изменились и с ними изменилась… Ну, скажем так, смертность в нашей работе. Ничего подобного! За последние десять лет погибло более шестидесяти человек. Шесть человек в год — это мало?
Я задумчиво покачал головой.
— Наверное, нет. Но это ведь средняя цифра?
Она кивнула.
— Но получается немало, правда? И это только боевые потери!
— А есть и небоевые? — уцепился я за фразу. Она нехотя вздохнула и сдула со лба выбившийся локон.
— Разумеется. Тебе, наверное, известно, что у нас жуткая дисциплина? — Я кивнул. — Настолько, что в некоторых тюрьмах порядки легче. Кстати, тебя это тоже касается: никаких поблажек и скидок не получишь, несмотря ни на пол, ни на возраст, ни на имеющийся в отличие от наших малолеток жизненный багаж. Будешь наравне со всеми, бесправным кадетом, не могущим вякнуть свое мнение. Так что подумай лишний раз, нужно ли тебе это…
Я подумал. Быть взрослым дядей наравне с двенадцатилетними девчушками, иметь те же самые права и выполнять те же приказы, отдаваемые тем же презрительным тоном? Презрительным, а как же иначе! Это своего рода армия, хоть и особое подразделение, а сержанты везде одинаковы, во всем мире.
«Да, пацан, попал ты!» — тут же вякнул внутренний голос.
«Но ведь знал, на что шел, когда шел?» — осадил я его.
«Знал…» — нехотя признался тот.
Я кивнул.
— Я отдаю себе в этом отчет, сеньора. Но ведь я — не мелюзга, и моя подготовка не затянется.
— Это почему же? — напряглась она, глаза выдавали, что она старается не рассмеяться.
— У меня уже есть база. Пускай не такая, как у ваших полноправных бойцов, но думаю, мне будет легче даваться то, на чем застрянут малолетки. Мне кажется, мое обучение займет максимум два года, тогда как они тратят пять. Я не прав?
Сеньора полковник вздохнула, достала из ящика новую сигарету, прикурила и выпустила вверх струю дыма.
— Проблема в том, что ты при всем своем багаже никогда не догонишь их. Если бы мы взяли тебя лет в тринадцать…
— Но вы бы не взяли меня лет в тринадцать! — наехал вдруг я, обретя непонятные силы. — Вы уже брали мальчиков лет в тринадцать и у вас ничего не получилось! А так я: мало того, что у меня сформировано мировоззрение (ну, относительно сформировано), меня не надо воспитывать и самый тяжелый период — половое созревание — позади, так я еще и сам пришел! Погибну — и на вашей совести не останется груза: знал же, куда шел? Не так, сеньора?
Сеньора полковник на такой наезд вымученно улыбнулась.
— Да, ты умнее, чем кажешься.
— Это хорошо или плохо? — усмехнулся я.
Она сделала очередную затяжку.
— Скорее хорошо. Ты сам все понимаешь и тебе не надо объяснять очевидное.
Пауза. Сеньора размышляла, искоса бросая на меня непонятные взгляды. Наконец, решилась:
— Да, мы брали мальчиков. Не мы, наши предшественники, более двадцати лет назад. Но методики корпуса, как я сказала, не рассчитаны на мужскую психологию, их разрабатывали специально для девочек, и в итоге получились звереныши-убийцы шестнадцати лет отроду, для которых нет ничего невозможного и которых почти невозможно контролировать.
Новая затяжка.
— Их уничтожили, если ты хочешь спросить об этом, а ты хочешь. Утилизировали. Как брак, продукт неудачного эксперимента. Потом долго анализировали, сделали выводы, где допустили ошибки, но мальчишек этим не вернешь. Взять новую партию после такого провала никто не решился.
— Почему?
— А ты бы взял на свою совесть подобный груз: утилизацию двух десятков пацанят только за то, что у тебя что-то не получилось, что ты что-то не рассчитал? Хватит смелости нажать на курок? Шимановский?
Я застыл с хрипом в горле. Нет, не хватит.
— С тех пор мы разработали множество методик, но цена их проверки слишком высока, и за все эти годы так и не появилось человека, готового испытать их. — Она грустно усмехнулась. — Поэтому ты, не обижайся, для нас — находка. Подопытный кролик для опробования методик.
Я красноречиво хмыкнул. М-да, такое — и в лицо!
Но с другой стороны, информирован — вооружен, а итоговое решение она оставляет за мной. «Не хочешь — уходи, никто тебя не держит» — говорили ее глаза, и это мне нравилось.
— Большая часть проблем, с которыми столкнулись тогда, в твоем варианте решена: ты сформировавшийся человек с устоявшимся мировоззрением, — продолжала она. — Оно у тебя еще изменится, но база, чему меняться, есть, а это главное. А вот что касается физических данных…
Не обижайся, но сколько бы ты не тренировался, настоящих хранителей ты не догонишь. То самое время, в котором формируется подростковое мировоззрение, которое ты благополучно миновал, золотое для организма. Хоть упади на тренажерном комплексе, хоть каждый день падай — время упущено!
Она вдруг смерила меня веселым взглядом, туша окурок в драконовой пепельнице.
— Видишь, я, как работодатель, честна! Делай выводы.
— Я сделал. — Я неуверенно хмыкнул. — Но пока они в пользу вашего заведения.
Сеньора рассмеялась.
— Но ведь это и не важно, — продолжил я. Вы будете использовать меня не как телохранителя, а как полевого агента. Человека, находящегося в толпе для подстраховки. Никто же не знает, что вы берете мальчиков? И я стану козырем на случай чего.
— На оперативную работу набиваешься? — Сеньора отсмеялась и сосредоточилась. — Ты прав. Отчасти. Использовать тебя в первом кольце… Глупо с твоей подготовкой, даже будущей. Но ты не учел, у нас всего несколько звеньев имеют право находиться в первом кольце, остальные так до конца контракта ходят рядом. Так что, дорогой ты мой Хуанито, будешь ты делать все, что тебе скажут! Без поблажек и исключений!
«Это что, антикампания такая, чтобы расхотелось идти к ним? Типа, напугаю мальчика, он развернется и уйдет? Топорная какая-то кампания!»
Я никак не прореагировал на ее слова и сидел дальше с напряженным выражением лица.
— Хорошо, я все поняла, вдруг потянула она, раскачиваясь в кресле. — Ты согласен умереть за ее величество и членов ее семьи, я знаю твои мотивы, ты юноша горячий и целеустремленный — ты нам подходишь. Осталось последнее: убеди меня, что я должна тебя взять! Приведи железный аргумент, почему я могу тебе доверять в будущем. Мы не играем в игрушки, ты это понял, а доверие в команде — главный секрет успеха. Так объясни, почему мы можем тебе доверять и почему ты не предашь корпус.
Хороший вопросик! Я задумался. Что, ну что можно сказать на это? Это очередной тест, и от моего ответа вновь зависит многое. Стандартные аргументы, типа «я люблю ее величество, потому, что люблю ее величество, потому, что патриот» не проканают.
Сеньора смеялась. Не в открытую, глазами. У нее вообще удивительные глаза: несмотря на внешне каменное лицо по ним можно прочесть все, что угодно. Она может передавать ими больше информации, чем обычным вербальным способом. И умело этим пользуется.
Теперь этот вопрос. Ключевое слово «убеди».
У меня не было аргументов, я не знал о чем говорить, не знал, что она ожидает услышать. Это было похоже на экзамен в театральное — проверка таланта импровизировать. Значит, я должен импровизировать, и неважно, что скажу: я просто должен говорить так, чтобы она поверила — я умею это делать. Вопрос в том, на какой теме тренироваться.
Я тяжело вздохнул.
— Не знаю, сеньора, почему вы можете мне верить в будущем. У меня нет ответа. Возможно, вы наоборот, поймете, что доверять мне нельзя и вышвырните, или даже «утилизируете». Но я знаю для чего пришел сюда.
Нет, не для того, чтобы научиться драться — я умею драться, для простого человека очень даже неплохо. Не для того, чтобы что-то кардинально изменить в этой жизни — у меня нет такой острой необходимости. Да, мы живем небогато, но никогда не голодали, к тому же у меня грант, и я намерен закрыть его, затем отучиться в престижном университете, вернуть вложенное короне и работать хорошим специалистом, неважно в какой области. Мне не нужна ваша служба так, как вашим девочкам, и готовность умереть — это именно любовь к королеве, та самая, верноподданническая, о которой все знают, которую многие испытывают, но о которой не принято говорить. Можете не верить, но это так.
А пришел я сюда потому, что рано или поздно я отучусь, отработаю грант, и останусь один на один с жизнью. А жизнь жестока, сеньора Тьерри. Вы знаете это лучше меня и прекрасно понимаете, что я — никто, даже с дипломом крутого университета. Мне придется работать «на дядю», лизать задницы разным подонкам на должностях выше моей, льстить и пресмыкаться, если хочу получить карьерный рост. А я хочу получить карьерный рост, иначе бы не пошел сдавать на грант…
Я сбился, набрал в рот воздуха и вхолостую выдохнул. Сеньора внимательно рассматривала меня сквозь прищуренные веки оценивающим взглядом, тем самым, каким смотрела, когда я только вошел. И не перебивала.
— Я хочу работать, быть нужным стране и людям. У меня есть способности, пусть и не блестящие. Но я не хочу пресмыкаться перед негодяями! Служить стране и работать на «дядей» с большими деньгами… Разные вещи!
Я снова набрал в рот воздуха, но на сей раз выпалил, подведя итог:
— Я хочу служить своей стране и королеве. Потому, что считаю их достойными этого, и страну и королеву. Но не хочу работать на подонков, типа Бенито Кампоса. И можете расстрелять меня, если не верите моим словам!
Все, выдохся. Сеньора задумчиво покачала головой.
— Я верю. На самом деле ты заблуждаешься, малыш. Ты также бежишь от помойки, как и наши девочки. Просто под «помойкой» понимаешь нечто иное.
Я согласно кивнул.
— Может быть.
— Но почему я должна тебе доверять? — не унималась эта стерва с золотыми волосами и погонами. Я демонстративно развел руками.
— Я не знаю. Честно. Наверное потому, что я дурак — ведь только дурак в наши дни променяет хорошую работу в престижной фирме на службу, причем ТАКУЮ службу, с такими жесткими стартовыми условиями и неопределенностью даже в ближайшем будущем.
Да, я дурак, идиот. Больше мне сказать нечего.
Сеньора натужно прокашлялась и засмеялась:
— Ты принят.
* * *
Сеньора блефовала, отчаянно блефовала. Кидала понты, разводила меня на «слабо», и все с одной-единственной целью — я им нужен.
Точнее, им нужен «мальчик», пусть даже взрослый.
То, что обучаться буду наряду со всеми — блеф, не для того берут. Скорее, нагрузят по полной, через пот и кровь, но заставят окончить программу раньше. Насчет физической формы и «золотого» возраста скорее всего правда, настоящих хранителей я не догоню, но не для того меня берут, чтобы сделать рядовым хранителем.
Меня не убьют, разумеется. И подставлять, нагружая смертельно опасными трюками, тоже не станут. Наоборот, будут беречь, как зеницу ока, хоть мне будет казаться обратное. Потому, что за двадцать с лишним лет никто так и не опробовал разработанных ими на крови методик.
Так что можно смело констатировать: мне ничего не угрожает. Я не превращусь в звереныша, как те мальчишки; меня будут напрягать, но беречь, так как я — единственный; и как бы сеньора не заливала — но я гожусь только для оперативной работы, и только в этом ключе меня будут обучать. То есть, не все так плохо, и можно смотреть сквозь пальцы на некоторые ее «заверения». Единственное сложное, что меня ждет — это учебка, а вот тут согласен с сеньорой на двести, даже триста процентов — будет тяжело.
Без учебки ни один новобранец не станет солдатом, о каком бы подразделении и о какой бы армии речь ни шла. То есть, меня ждет тупизм, доведенный до абсолюта, возведенный в ранг незыблемого закона под названием «устав». Я, действительно, превращусь в быдло, не имеющее никаких прав, мною будут командовать и помыкать, надо мною будут постоянно издеваться. В рамках устава, конечно, но в последнем, как правило, достаточно «сюрпризов» для новобранцев.
Но повторюсь, без учебки нельзя стать солдатом, а моя надолго не затянется. Стиснуть зубы, закрыть на замок варежку — и вперед. Зато дальше, после нее, начнется именно то, ради чего стоит сюда идти — присяга лично монарху и «ангельский» контракт, и их никто, никакие опыты и эксперименты не в состоянии отменить.
Вот только надо это мне?
Кажется, я впервые за сегодня задался этим вопросом.
— Разумеется, мое решение — не принятие тебя в корпус, а всего лишь разрешение на начало твоей проверки. Сам понимаешь, — продолжала она. — Параллельно мы начнем тебя тестировать, что ты можешь, на что способен, каков предел твоего организма. В том числе психологические тесты — неадекватные психи нам не нужны, я говорила об этом.
Я кивнул.
— После того, как тесты завершатся, совет офицеров примет решение по твоей персоне. Что это будет за решение — не знаю, и не стоит гадать — я там не властна. Ты же знаешь, что такое «совет офицеров»?
И глядя на мое удивленное лицо, усмехнулась:
— Тогда вводная. О порядках.
Я подобрался.
— Корпус — демократическая структура, военная демократия. Им никто не управляет в том смысле, как управляется ДБ или ИГ, или иная силовая структура. Мы не принадлежим государству, не являемся его частью, не подчиняемся законом, и, соответственно, над нами нет ни законов, ни начальника, назначаемого и подотчетного ее величеству, как главе государства. Главный орган принятия решений корпуса — совет старших, совет офицеров — только его решения для нас закон
Я по себя усмехнулся: нехило девочки устроились!
— Принцип прост: чем дольше ты служишь, чем больше у тебя опыта и чем выше звание, тем больше у тебя прав. Мелюзга прав не имеет, а дальше по нарастающей. Я — всего лишь управляющая, моя кандидатура на эту должность по представлению королевы также подтверждается советом. Но я решаю текучку, вопросы же глобальной стратегии, вроде принятия первого в истории мальчика, не в моей компетенции.
— А королева?
— Королева, как королева и сеньор, может многое. Но иногда и она бессильна против наших решений. Вассальная клятва обоюдна: не только мы защищаем ее, рискуя жизнью, но и она защищает нас, рискуя честью и репутацией. И если мы коллективно говорим «нет» — она не может это игнорировать.
— Понятно, — кивнул я.
— Как один из офицеров, она имеет вес и голос в совете, у нее больше прав, чем было бы, будь она просто королевой. Но даже она не всесильна. Имей это в виду, Хуан Шимановский!
Я имел. Вот это демократия! Древние Афины отдыхают!
— Лея вернется через две недели. Когда она вернется, мы соберем совет и решим твой вопрос. Конечно, если по результатам тестов выяснится, что ты нам подходишь. А вот тут многое в твоей власти — если покажешь рвение, усердие, мы можем закрыть глаза даже на отсутствие некоторых важных способностей. Все понятно?
Я в очередной раз кивнул.
— Тогда пока все. Посиди немного, подумай.
Она откинулась назад, на спинку кресла, щелчком пальцев завихрила перед лицом голографический козырек и надвинула его почти до подбородка, погружаясь в виртуал. Затем набрала несколько невидимых мне символов, коварно улыбнулась и приторным голосом запела:
— Мальчик, у тебя проблемы?
Пауза, ответа я не слышал, обратная связь шла непосредственно в ее беруши.
— Мне все равно, мальчик! Ты знаешь, кто я? Да, корпуса телохранителей. — И с назидательной иронией — Мальчик, у меня высший уровень допуска! Мне плевать на «личную визу ее высочества»! Тебе объяснить, что значит «высший уровень»?
Молчание. Сеньора долго слушала ответ от кого-то невидимого мне, находящегося между потолком и задней стеной.
— Юноша, если я требую дело Шимановского, я должна получить дело Шимановского, и разговоров быть не должно! И получить сразу, как потребовала, а не сейчас, спустя два часа!
Пауза.
— Хорошо, соединяй с ее высочеством. — Удивленно. — Как вне зоны? Ты уверен? — она задумалась — Хорошо.
Сеньора нажала виртуальную кнопку отбоя и тут же набрала другую команду.
— Сообщение. Гриф: «Молния». Абонент: «Лиса». Текст: «Алиса, срочно перезвони». Подпись: «Красавица».
И вновь команда, и новый монолог:
— Ну что, вы раскодировали? — Пауза. — Уверены? Точно, наш? — Вновь долгая пауза. — Нет, все в порядке. Обычная проверка.
Она медленно деактивировала козырек и зыркнула… Именно зыркнула — таким взглядом, что…
…Что мне захотелось провалиться сквозь землю.
— А теперь, Хуан Шимановский, поговорим серьезно.
Я напрягся.
— Первый вопрос: почему твое дело в личном архиве ее высочества? Второй — откуда у тебя этот прибор? — кивок на навигатор. — И третий — как эти два события связаны? И еще, учти, я не в состоянии принять тебя в корпус, но власть сделать так, чтобы ты не вышел из этого здания, у меня имеется. Одно неверное слово…
Она сделала многозначительную паузу.
У меня по спине пробежал холодок. Не холодок даже, мороз. Я вдруг отчетливо понял, что этот вопрос, сеньора приберегла на закуску специально, а все, что было до…
…То, что было «до» — тоже серьезно. Но и то, что она спрашивает сейчас — неспроста. Но почему именно сейчас?
Я прокашлялся
— Насчет первого. Я не уверен, сеньора, но мне кажется, это из-за «школьного» дела. Меня слишком легко отпустили. Пусть мое имя скрыли, но оно не под замком и я на виду. Возможно, ее высочество бережет меня… Для какого-то политического хода. Я слишком легко отделался, а так не бывает. Ну, не знаю, для удара по кому-то, может, по тем же Кампосам! Я не силен в интригах и политике.
Сеньора согласно кивнула.
— Ладно, убедил. Второй вопрос.
Я замялся. Все же говорить о Бэль придется.
— Мне его подарили, это действительно так. Но подарившая его девушка… Аристократка. Не из простой семьи. А для аристократии получить в собственную службу безопасности подобный прибор — не проблема. Больше ничего не знаю, правда.
— Откуда ты знаешь, что она — аристократка? — усмехнулась моя собеседница, и я понял, что она прекрасно осведомлена, что это за девушка. Скорее всего вычислила по прибору, пока я сидел в «допросной». Здесь ведь не ДБ, это корпус телохранителей королевы, дворец, наверняка тут имеется лучшее оборудование планеты и лучшие специалисты.
С сердца свалился огромный камень. Значит, и это не так страшно — очередная проверка.
— Поведение, манера говорить, осанка. Вещи, над которыми она промежду прочим рассуждала. Совокупность всего, не могу объяснить. Но она не из бедных слоев. И не из среднего класса — средний класс учится в моей школе, я знаю, как они говорят и о чем думают.
— И о каких же вещах она «промежду прочим» рассуждала? — прищурились глаза сеньоры.
Тут я окончательно успокоился.
— Например, пластиковый музыкальный диск, стоимостью двенадцать тысяч империалов для нее не роскошь, а то, что можно послушать на досуге. Я даже представить себе такие деньги не могу, за какую-то безделушку! А сам диск… Для меня это антиквариат, а не музыкальный носитель, уж точно.
— Как ее зовут? — впечатал меня в кресло следующий вопрос. Видимо, предыдущий удовлетворил. Я легкомысленно пожал плечами.
— У нас игра: я не знаю ее имени, она моего. Я не знаю, сеньора.
Я посмотрел честными-пречестными глазами. Действительно, в отличие от русского языка, в испанском под словом «имя» больше подразумевают фамилию, принадлежность к роду. А фамилии Бэль я не знал.
Сеньора осталась недовольна ответом, достала сигареты, прикурила, встала и начала ходить взад и вперед по кабинету.
— Это плохая игра, Хуан Шимановский!
— Я знаю сеньора. Но мы все же решили поиграть в нее. Так интереснее.
— И ты не знаешь, кто она такая?
Я отрицательно покачал головой.
— У нее белые волосы, не так ли?
Я кивнул.
— И в субботу вы были вместе в Королевской галерее.
Это был не вопрос, а утверждение. Отпираться от такого было бы по меньшей мере глупо.
Сеньора полковник все ходила и ходила по кабинету, распространяя вокруг меня табачную вонь, о чем-то думала. Я сидел, отвернувшись в сторону, стараясь не закашляться и дышать через раз. Вытяжка включаться не спешила.
За первой сигаретой последовала вторая. Наконец, находившись, сеньора полковник присела напротив меня, прямо на стол, опустив одну ногу в большом белом латном сапоге на стул.
— Какие у тебя планы насчет нее?
— Пока не знаю, сеньора. Я не смогу смотреть ей в глаза, по крайней мере, пока. Мне стыдно.
— Это глупо — стыдиться того, что не можешь одолеть десятерых. Даже я не одолею десятерых, никого не убив.
Мне понравилось это слово: «не убив». То есть, убив, она одолеет.
— Дело не в них, сеньора. А в том, что я не могу решить свои проблемы. Сегодня они встретили нас в городе, и случилось бы непоправимое, не будь ее охраны. А что будет завтра?
Я не хочу навлекать на нее беду. А если я ей действительно нравлюсь… То не хочу от нее зависеть. Не хочу решать проблемы за ее счет.
— Думаешь, став королевским телохранителем ты не станешь от нее зависеть? Она аристократка, мальчик, а это навсегда!
Я усмехнулся.
— Корпус дает шанс в жизни, вы сами сказали. Я хочу использовать свой шанс.
Я получу уникальные знания и навыки, наверняка после контракта мне предложат неплохую должность. Я на льготных условиях окончу престижный университет, возможно экстерном. К тому же статус вассала ее величества…
Я покачал головой.
— На это уйдут годы, сеньора, но в итоге я буду защищать ее в этой жизни, а не ее охрана — меня.
Сеньора Тьерри надолго задумалась.
— А если она тебя разлюбит? Не дождется?
На что я весело парировал:
— Тогда ее место займет другая. Но на тех же условиях. Жизнь есть жизнь…
