Я был на траверзе мыса Галара, когда пришла радиограмма с «Поспешного» о том, что «Гебен» упокоился на морском дне. Флагман Новицкого из боя вышел с серьезными повреждениями, в том числе была утрачена и радиосвязь, а чтобы связаться с нами, пришлось прибегнуть к помощи радиостанции с «Поспешного». Новицкий кратко обрисовал бой с «Гебеном» и доложил о повреждениях линкора.

Судьба благоволила «Екатерине», она смогла выстоять против «Гебена». Хотя ей и досталось в бою, но корабль может двигаться. Сейчас он под охраной «Поспешного» держит курс на Севастополь, надеясь самостоятельно дойти до базы. А вот «Гневный» – после того как с него было получено сообщение об обнаружении «Гебена», а также о намерении атаковать противника – замолчал. И мы ничего о его судьбе не знали, и на наши вызовы эсминец не отвечал. Но мы все это списывали на выход радиостанции на самом эсминце, но никак не на его гибель.

– Вот и все, господа офицеры, на этом наш поход закончился. Нам наконец-то удалось выполнить один наказ императора. Германский линейный крейсер потоплен.

После такого известия на мостике «Марии» поднялось всеобщее ликование, как будто это именно мы потопили линейный крейсер, а не «Екатерина Великая».

– А как там все происходило? – прозвучал чей-то вопрос.

– Подробности о бое мы узнаем по приходе в Севастополь. А если кратко, то бой был жестокий, и «Екатерина» серьезно повреждена, но, как заверил адмирал Новицкий, до базы она дойдет благополучно. Пострелять, правда, нам по «Гебену» сегодня не довелось. Адмирал Новицкий сам справился. Можно было бы в таком случае пару турецких береговых батарей проэкзаменовать. Поучиться, так сказать, на будущее, не так ли, Валерий Николаевич?

– А что! Можно и пострелять, – сразу же согласился старший артиллерийский офицер линкора князь Урусов. – Скоро рассвет, и береговые батареи будут хорошо видны. Можно ударить по Беюк-Лиману и Филь-Буруну, на этих двух батареях около двух десятков орудий установлено, и четыре из них двухсотсорокамиллиметровые.

– Князь, а почему не по Румели-Каваку или Анатоли-Каваку? На тех батареях орудия стоят помощнее. Начиная с восьми дюймов и заканчивая хотя и старыми, но четырнадцатидюймовыми орудиями.

– Ваше превосходительство, без корректировки такой обстрел будет не эффективный.

– Значит, не будем ворошить муравейник до поры до времени. Вернемся в другой раз в сопровождении гидрокрейсеров. Сейчас предлагаю пострелять по Эльмасу.

– Иван Семенович, идем к Эльмасу. А тут нам делать нечего. Я не думаю, что в ближайшее время остатки турецкого флота предпримут попытку прорваться в пролив.

Кузнецов начал отдавать распоряжения на изменения курса, тут надо было все точно рассчитать, так как мы находились вблизи минных полей. Как только все было рассчитано, последовала команда на новый курс. Этот маневр спас наш линкор. Над морем раздалась орудийная стрельба. Она доносилась с левого борта.

– Что там происходит?

– Торпеды-ы. Слева по борту торпеды, – кричал сигнальщик.

Выскакиваем на левое крыло мостика и видим, что эсминец «Беспокойный», ведя огонь из носового орудия, несется полным ходом на виднеющуюся в пяти кабельтовых от нас подводную лодку, окруженную фонтанами от разрывов снарядов. Какой-либо маневр уклонения с нашей стороны был бесполезен, так как линкор находился на циркуляции, и именно этот маневр спас его от более тяжелых повреждений.

Это была U-39 капитан-лейтенанта Вальтера Форстманна. Своими действиями он должен был убедить нас, что именно вдоль анатолийского побережья будет прорываться «Гебен», и этим помочь ему прорваться в пролив в другом месте. Еще вечером он пытался выйти в атаку на флагман Новицкого, но был обнаружен «Поспешным» и загнан под воду. Ночью Форстманн вместо «Екатерины» обнаружил и атаковал крейсер «Кагул», но промахнулся. На крейсере даже не подозревали, что были атакованы, и будь Форстманн поточнее, то наш крейсер мог и не пережить эту атаку. Всю ночь подлодка патрулировала на пятнадцатимильном участке в надежде обнаружить русский линкор, но «Екатерина» ушла на северо-восток, не замеченной Форстманном. За час до рассвета Форстманну несказанно повезло, он обнаружил русский линкор, то есть нас. Чтобы не быть раньше времени обнаруженным, он принял позиционное положение, оставив над водой только одну рубку, которую было очень трудно заметить в предрассветных сумерках. Мы и не заметили и сами шли под торпеды Форстманна, ему оставалось только немного подождать. Форстманн все же опасался, что его обнаружат до залпа, так как прямо на него шел русский эсминец. Но он все же надеялся, что его пока не видят, раз эсминец его не обстреливает. Оставалось еще чуть-чуть, и можно дать залп, от которого русскому линкору не увернуться. Есть большая вероятность, что с пяти-то кабельтовых невозможно промазать в такой большой корабль. Осталось еще несколько секунд, и можно давать залп.

В эти несколько секунд мы и стали делать поворот, который не был замечен с подлодки, и вместо двух торпед в нас попала только одна. Как только U-39 произвела залп, из-за облегченного носа ее выбросило на поверхность в каких-то трех кабельтовых от «Беспокойного». Тогда-то ее и заметили с эсминца, который устремился на нее в атаку, стреляя на ходу. Как говорится, раз не предотвратил атаку, может получиться наказать обидчика. Вот этот самый момент мы и увидели, и он напомнил мне другой подобный случай.

Там, в моем мире, во время Гражданской войны эсминец «Азард» вот так же атаковал английскую подводную лодку L-55. Его снаряды стали рваться рядом с подлодкой, и в какой-то момент в районе рубки произошел взрыв, и подлодка затонула. В последующие несколько лет все считали, что именно «Азард» своим удачным попаданием отправил английскую подлодку на дно. Это потом выяснилось, что она подорвалась на мине. Но зато около десятка лет комендор эсминца Богов ходил в героях, так как отправил метким выстрелом супостата на дно Балтики. Но если отбросить всю историческую точность гибели подлодки, то именно из-за того, что он метко стрелял, подлодке пришлось маневрировать, после чего она и попала на минное поле. Так что он с полным правом может зачесть потопление подводной лодки на свой счет.

И тут в похожей ситуации мы увидели, как перед рубкой произошел взрыв, но этот взрыв не похож на взрыв мины, это точно было прямое попадание с эсминца. И тут же наш линкор содрогнулся от попадания торпеды. В районе второй дымовой трубы встал огромный фонтан воды, смешанной с угольной пылью, подсвеченный изнутри. Через несколько секунд он опал вниз, одним краем обрушился на палубу. Вторая торпеда прошла мимо.

Ну надо же так подставиться. Не успели порадоваться успеху Новицкого, как настала пора высечь себя за расслабон. Говорят ведь, не радуйся чужому горю, оно может и по тебе ударить. Вот и ударило под дых, и наше счастье, что только один раз, и это не смертельно для нас, хотя и довольно болезненно. Все же взрыв произошел ниже ватерлинии, и там должна быть пробоина внушительных размеров. Пока крен не ощущается, но это из-за того, что линкор выполняет поворот. Кузнецов уже отдавал распоряжения выяснить степень повреждений. Где-то на корме выстрелила пушка, потом другая, вскоре разразилась канонада, но через минуту резко оборвалась. Я понял, почему прекратилась стрельба. «Беспокойный» был уже рядом с погружающейся под воду подлодкой, и многие поняли – Тихменев намеренно шел на таран.

– Не успеть. Сейчас она скроется!

Я даже не понял, кто это выкрикнул.

– Ну давай, родимый, не упусти. – Это был жалостливо-просящий голос того самого сигнальщика, что оповестил всех о приближающихся торпедах.

Но было видно, что эсминец не успевает к месту погружения подлодки, над водой виднелись только верхняя часть рубки да две трубы перископов над нею. Оставалось надеяться, что их-то он обязательно свернет набок. Но тут подлодка вновь пошла на всплытие, по-видимому, повреждения, нанесенные снарядом, были существенные. И погружение под воду означало гибель. Форштевень «Беспокойного» врубился в корпус подлодки примерно там же, где до того разорвался снаряд. Визг и скрежет разрываемого металла был слышан даже за километр. С подлодкой определенно все кончено, она больше не сможет погружаться. А что же с нашим кораблем? Я посмотрел в сторону кормы. В районе второй трубы над палубой поднимался дым и стояло облако угольной пыли. Горело где-то во внутренних отсеках, но, судя по дыму, не так интенсивно. Все же торпеда поразила нас под ватерлинию, если что-то там и загорелось, то забортная вода, хлынувшая в пробоину, загасила огонь. Если огня мало, то, значит, затопления у нас немаленькие. Так оно и есть. Уже чувствуется крен на левый борт. Надо выяснить, какие же повреждения нанесла торпеда.

– Иван Семенович, что с кораблем? Доклады с боевых постов уже поступили? Какие повреждения?

– Плохи дела, ваше превосходительство. Мичман Малышев доложил – торпеда попала точно напротив третьего котельного отделения. Хотя вся сила взрыва и пришлась на угольную яму, но, по всей видимости, поперечная переборка не выдержала. Вода быстро прибывает, затапливая котельное отделение, насосы не справляются, это вынуждает нас остановить котлы, чтоб они не рванули ненароком. После этого мы лишаемся сразу восьми котлов. А на остальных больше пятнадцати узлов мы не дадим. В подбашенное отделение второй башни также поступает вода, но насосы пока справляются. Есть погибшие и раненые, но их немного. Это все предварительные данные. Туда отбыл Городысский, а также корабельный инженер Шапошников. С минуты на минуту будем знать более полную картину повреждений.

– Да, хорошего мало. А ведь могло быть намного хуже, не промахнись вторая торпеда. Попадание двух торпед в линкор могло закончиться катастрофой.

– Это нас Господь Бог уберег, – крестясь, проговорил Кузнецов. – По его воле вторая прошла мимо.

– Да нет, Иван Семенович, так уж вышло, что противник в момент атаки не заметил начала нашего маневра на новый курс, вот потому-то они и промахнулись. Продолжай мы идти прежним курсом, то обе торпеды получили бы в борт.

– Я и говорю, что это было подсказано Всевышним.

– Иван Семенович, в том, что торпеда прошла мимо, ничего сверхъестественного нет. Если бы мы своевременно обнаружили подводную лодку, то этого бы не случилось. И Всевышнему не пришлось бы отводить торпеду от нашего борта. Вот так-то, Иван Семенович.

Пока я дискутировал с Кузнецовым о Божьем промысле, сам в этот момент думал о падении воинской дисциплины: «Придется заняться матросиками, а то они расслабились, мух ни хрена не ловят. Подводную лодку с полкилометра не разглядели. Как только прослышали, что «Гебен» утопили, так сразу за морем плохо смотреть стали. Из-за этого чуть не погубили корабль, и по их вине погибли люди, возможно, кто-то из их же товарищей. Придется потолковать на эту тему в первую очередь с командиром линкора, а он пусть крутит хвосты своим офицерам за недогляд. Но пусть предупредит их, чтобы доводили «линию партии» до личного состава – то есть как нужно службу нести – без крику и зуботычин. Надо давить на то, что из-за них и товарищи погибли, и корабль пострадал. Как только придем на базу, обязательно по этому вопросу надо будет речь толкнуть перед экипажами. Еще нашего дедушку, Александра Марковича, к этому делу подключу. Может, прислушаются братишки к его словам. Все же Абакумов участник Синопского боя да при обороне Севастополя кровь проливал. А через двадцать с небольшим лет ему вновь посчастливилось с турком сойтись, но на этот раз в Болгарии. Так что ему есть что порассказать молодежи о матросском долге, и все это не понаслышке. А в те времена матросская служба не в пример была труднее, и это он все испытал на своей шкуре. Так и служили тогда на совесть, и никто из них не прятался за спинами своих товарищей».

Наконец-то стали поступать точные сведения из внутренних отсеков корабля. Теперь картина с повреждениями, полученными от попадания торпеды, прояснилась. Кроме выведенного из строя третьего котельного отделения, были затоплены три угольных бункера, несколько межбортовых отсеков. Была небольшая течь в четвертом котельном и в подбашенном отделении второй башни. В данную минуту там, внизу, идет борьба за живучесть корабля, чтобы вода не распространялась далее. В конце концов аварийным партиям под руководством старшего офицера удалось остановить дальнейшее распространение воды. Но начерпали мы ее порядком. Только в затопленных отсеках скопилось около двух тысяч тонн воды. Образовавшийся было крен контрзатоплением свели к минимуму. В одном нам определенно повезло: удалось избежать больших потерь среди экипажа. Было не более десятка погибших и пропавших, возможно, через какое-то время найдут кого-то в затопленных помещениях. Еще семнадцать человек получили ранения и ожоги.

– Вот и все, господа офицеры, похоже, мы отвоевались. Чуть расслабились, и нате, получите торпеду в борт. А будь их больше, вы представляете, что было бы с линкором?

А сам подумал: «Это нам крупно повезло. Будь тут подлодка времен Второй мировой войны, с носовым залпом из четырех – шести торпед, то сколько радости мы своими тушками доставили бы местным рыбкам! А ведь все верно, мало бы кто спасся после такого залпа. Нет, нам определенно повезло».

– Вижу, что призадумались. И я не ошибусь, если скажу, что у вас у всех не слишком радужные картинки вырисовываются. А тут мы сами виноваты. И как сказал Иван Семенович, спасибо Всевышнему, что он отвел вторую торпеду от нас. Я бы не так расстраивался, получи мы подобные повреждения в бою с себе подобным. Так мы за весь поход ни разу не выстрелили, не считая беспорядочной стрельбы по подводной лодке. И по всей видимости, придется отказаться от обстрела береговых батарей на мысе Эльмас.

– Ваше превосходительство, только не в нашем случае. От сотрясения все подкрепления на переборках сдадут.

– Так я, Иван Семенович, и не говорю, что мы сейчас этим займемся. А могли бы, если бы не эта чертова торпеда, будь она неладна. Ну ничего, мы еще обязательно вернемся сюда. А сейчас надо уходить от этого «гостеприимного берега», не дай бог тут оказаться поблизости еще одной германской подлодке. Я думаю, что надо предупредить адмирала Каськова, он тут со своими броненосцами уже не нужен. А вот пополнить припасы он должен. Значит, пусть держит курс на Севастополь. – Только я это проговорил, на мостике появился лейтенант Плотто. – Вот ты-то мне сейчас и нужен, Владимир Александрович.

– Я вас слушаю, ваше превосходительство.

– Надо связаться с адмиралом Каськовым.

Я стал диктовать радиограмму для адмирала, потом еще одну о нашем несчастье в штаб флота Пилкину. Когда я закончил, лейтенант доложил:

– Ваше превосходительство, радиограмма с «Нерпы».

– Что там?

– Марков запрашивает помощь. Он сейчас на месте гибели «Гневного», занимается спасением людей.

– Как?! Разве «Гневный» погиб?

– Как это случилось? – раздался голос Вердеревского.

Я выхватил у лейтенанта радиограмму и начал читать. Но там ничего конкретного о гибели эсминца не сообщалось. Только просьба выслать надводный корабль в такую-то точку, так как лодка не в состоянии принять столько людей.

– Вот почему они не отзывались, когда мы их вызывали, – проговорил лейтенант.

– Знаешь что, лейтенант, срочно запроси у Маркова подробности гибели «Гневного». Он уже должен знать, как это произошло. А также передай на «Кагул» координаты подводной лодки, чтобы срочно шел туда.

– Как же погиб «Гневный»?! Что же там случилось? – услышал я Вердеревского.

– Скоро узнаем, Дмитрий Николаевич, скоро все узнаем. Иван Семенович, – это я уже к командиру линкора, – идем курсом на Севастополь.

«Кагул» в сопровождении «Пылкого» направился к месту гибели «Гневного». Следом, но курсом на север по шла «Память Меркурия», в кильватере с небольшим креном на левый борт шла «Императрица Мария», прикрываемая с траверза эсминцами. За ней с большим дифферентом на нос и рыская по курсу плелся покалеченный «Беспокойный». После тарана у него изувечен нос и затоплены два носовых отсека. Вот потому-то он плохо и держит курс, выписывает зигзаги, как слаломист на склоне горы.

Что ни говори, но Тихменев молодец, в этой ситуации ему не оставалось ничего иного, как идти на таран. Возможно, именно этот маневр спас нас от второй торпеды, заставив противника поспешить. Командир «Беспокойного» за эти сутки проявил себя с самой лучшей стороны. Провел успешный бой с тремя канонерками, и, не отзови я его, возможно, что одна из них покоилась бы на дне, как та подлодка, что ему пришлось таранить. После того как подлодка, пуская пузыри, навсегда ушла на дно, из воды среди всплывшего мусора были выловлены шестеро подводников, в том числе и командир субмарины капитан-лейтенант Вальтер Форстманн, позже переправленный на «Марию», где мы побеседовали с ним немного. Память мне подсказала, что в моем мире он был одним из лучших германских подводников. Значит, теперь ему не быть одним из самых результативных подводных асов.

Неспешным десятиузловым ходом мы удалялись от турецкого побережья, обходя свои и турецкие минные заграждения. Где-то там позади нас на морском дне остались лежать погибшие в эту ночь и закованный в толстую броню исполинский германский линейный крейсер, и не имеющий никакой брони небольшой русский эсминец. И для немцев, и для нас оба корабля погибли, проявив мужество и стойкость в морском бою. Они до конца выполнили свой долг. И теперь то место, где они покоятся на дне, это маленькая точка с координатами на карте для потомков, чтобы не забывали их подвиг.

Кое-что о бое эсминца с линейным крейсером мы узнали из радиограммы от командира «Нерпы». Капитан второго ранга Лебедев под огнем сблизился с «Гебеном» и сумел поразить его двумя торпедами, нанеся тому тяжелые повреждения. Но и сам после потери хода был расстрелян с близкого расстояния. И возможно, не будь этих повреждений, полученных от «Гневного», «Гебену» удалось бы прорваться мимо Новицкого в пролив. А так теперь линейный крейсер лежит на дне.

Через час после того, как мы миновали ту параллель, на которой затонул «Гневный», на горизонте с юго-запада показался дым от корабля, идущего вдогон. Противник едва ли осмелился нас преследовать. Если это турецкий транспорт, то с него должны были заметить наши дымы и изменить курс, но этого не происходит. Я уж хотел направить навстречу «Дерзкий», чтобы узнать, чей это корабль нас догоняет, но отказался от этого. Это, должно быть, кто-то из наших. Так оно и вышло. Через некоторое время нами был опознан крейсер «Кагул», идущий полным ходом. Проходя мимо нас, с крейсера передали, что на его борту находятся шестьдесят три моряка из экипажа геройски погибшего эсминца «Гневный».

Маркову до подхода помощи удалось разыскать и поднять из воды с погибшего эсминца всего-навсего сорок шесть человек. Вот только капитана второго ранга Лебедева не было среди спасенных. «Кагул» и «Пылкий» подняли живыми еще семнадцать человек, но командира эсминца так и не нашли. После этого, забрав всех спасенных, крейсер пошел догонять своего флагмана. «Нерпа» также направилась в Севастополь, а «Пылкий» остался в районе гибели «Гневного» продолжать поиски. Была надежда, что еще кто-то спасся, но течением был отнесен в сторону.

Крейсер, не сбавляя хода, прошел мимо нас, спеша догнать «Екатерину».

«Ну что ж, мы тоже поспешим, думаю, что пару узлов прибавить сможем».

Увеличив ход до двенадцати узлов, мы медленно, но верно нагоняли впереди идущую «Екатерину» и, по нашим расчетам, часов через шесть должны воссоединиться. В сотне миль восточнее нас параллельным курсом двигался Синопский отряд Каськова, также держа курс на Севастополь. Его корабли менее поврежденные и имели более высокий ход. У меня была задумка соединиться и подойти к Севастополю всем вместе. Пришлось связаться с Каськовым и притормозить его, назначив место сбора в тридцати милях от Севастополя. Если погода не испортится, то к обеду следующего дня все вместе войдем в Севастополь.

Погода нас не подвела, мы благополучно приближались к берегам Крыма, и в назначенной точке произошла наша встреча с кораблями контр-адмирала Каськова. На ходу перестроившись, эскадра продолжила путь к родным берегам. Растянувшись на три мили, корабли шли тремя колоннами. Да, со стороны зрелище было бесподобно. Еще бы не восхищаться, когда тут собралось основное ядро Черноморского флота. Хотя некоторые корабли несли следы разрушений и пожаров, но все это не портило общей картины восприятия мощи эскадры.

Вспарывая своими таранными форштевнями небольшие волны, впереди шли два трехтрубных крейсера. Следом шла «Императрица Екатерина Великая», жестоко разбитая и обгорелая, с креном на левый борт и дифферентом на корму. Поврежденную кормовую башню линкора так и не смогли вернуть в диаметральное положение, и теперь она была развернута на пятьдесят градусов на левый борт, глядя своими двенадцатидюймовыми орудиями на эсминец «Поспешный», идущий в трех кабельтовых по левому борту. Создавалось такое ощущение, что вот сейчас прогремит залп и эсминец просто исчезнет с поверхности моря. Пристроившись в кильватер за «Екатериной», шла «Императрица Мария», на вид абсолютно не поврежденная, но с заметным креном на правый борт. Далее бодро дымили три броненосца Синопского отряда, но и тут при ближайшем рассмотрении на них также были видны повреждения от снарядов и осколков. Покалеченный «Беспокойный» теперь вилял своей кормой, держась за броненосцами. Замыкал колонну кораблей крейсер «Прут». Эсминцы шли в прикрытии. Вот таким походным ордером мы приближались к берегам Крыма, которые вот-вот должны показаться на горизонте.

После того как всех сигнальщиков пропесочили и обложили «ласковыми словами», службу свою далее несли исправно и две точки в небе заметили даже раньше, чем на головной «Памяти Меркурия». Две летающие лодки на высоте пары сотен метров облетели два раза эскадру, разглядывая идущие под ними корабли. Было видно, что пилоты и летнабы машут нам руками из своих продуваемых всеми ветрами кабин, похоже, что они приветствуют нас. Далее авиаторы более пристальное внимание уделили «Екатерине», пройдясь над нею пару раз, осматривая ее повреждения. Закончив осмотр, одна из лодок направилась в сторону берега.

– Полетел докладывать, что флот обнаружен и уже на подходе к Севастополю, – высказался мичман Успенский. – Сейчас нам торжественную встречу приготовят.

– Встреча «Катьке» полагается, а мы ее не заслужили. В бою-то нам поучаствовать не довелось. Двое суток по морю без толку побегали, так еще нам германец в борт торпеду влепил, – остудил радостное настроение мичмана старший лейтенант Юрьев.

Я прислушался к разговору двух офицеров, обсуждающих наш поход.

– Это ничего не значит. Ну, не повезло нам в этом походе, так не будь нас, то, возможно, и дело обернулось по-другому. Кто знает, где и как начал бы прорыв «Гебен», а германец знал, что мы на подходе. Вот он и пошел по кратчайшему пути и прямо на Новицкого.

– Теперь ему вся слава и почести достанутся, а нам за то, что так бездарно подставились… Эх, да что тут говорить, – как саблей в сердцах махнул рукой Юрьев.

– Если бы не «Гневный» с «Нерпой», – не сдавался мичман, – еще неизвестно, смогла бы «Катька» выстоять и не пропустить «Гебен» в пролив. Посмотри на нее, она вся избитая. Минимум на полгода вышла из строя.

– Так то ж бой-то проходил на минимальных дистанциях в стесненных условиях, промеж минных полей и берегом, и без всякого маневрирования. Почти каждый залп – попадание, – вставил свои пять копеек в разговор артиллерийский офицер лейтенант Райский. – У немцев и дальномеры лучше наших. Да и экипаж не первый год на этом корабле службу нес.

– Ну и что, что дальномеры лучше и экипаж опытней, а мы его уделали и на дно пустили.

– Нет, не мы, а вот они, – показал на впереди идущую «Екатерину» Райский. – А в одном ты прав, мичман. Не будь нас поблизости, возможно, германский адмирал поступил бы по-другому. Мог обойти Новицкого и проскочить в пролив южнее или отойти на север к болгарским берегам, а с рассветом предпринять попытку прорыва. Но вышло так, как вышло.

Я только хотел встрять в разговор двух офицеров, один из которых только год назад получил свои мичманские погоны и поэтому был более эмоционален в разговоре.

– Ваше превосходительство, – услышал я голос Никишина, – с «Кагула» передают, что впереди по курсу множество дымов.

– Множество дымов, говоришь.

– Так точно, ваше превосходительство.

Я навел бинокль в указанном направлении. Со стороны Крыма, берега которого уже стали вырисовываться на горизонте, показались дымы. Создавалось впечатление, что навстречу движется большой конвой транспортных судов.

– Да тут нам торжественную встречу организовали, – проговорил Кузнецов, разглядывая, как и я, дымы на горизонте. – В Севастополе народ узнал о нашей победе.

– Это Владимир Константинович расстарался.

По мере сближения нам открылась красочная картина. Горизонт заполонило несколько десятков всевозможных плавсредств, начиная от яхт и шхун и заканчивая портовыми буксирами и небольшими пароходами, расцвеченными флагами.

– Как бы кто под форштевень не попал, – забеспокоился Кузнецов.

– Мы князя Трубецкого вперед вышлем. Он своими эсминцами оттеснит этот табор в сторону, освобождая нам путь.

Я вновь стал рассматривать идущие навстречу суда. Впереди всего этого табора, распустив за собой длинный султан дыма, мчался эсминец «Живой» под контр-адмиральским флагом.

Вот и Владимир Константинович не усидел в своем кабинете, вышел нас встречать, рассуждал я, глядя на эсминец. По большому счету эту торжественную встречу мы заслужили. Главная угроза со стороны германо-турецкого флота ликвидирована, почему же народу не порадоваться. А вот это мысль. Надо отдать распоряжение по флоту, чтобы при подходе к Севастополю произвести салют из двенадцати залпов.

Эпопея с поимкой и уничтожением «Гебена» закончилась, теперь начнется другая. Впереди Черноморский флот ждет Босфор и Царьград.