Глава 32
ИГРАЕМ В СОЛДАТИКОВ
(Санкт-Петербург, 20.. год)
В сквере перед Казанским собором журчали фонтанные струи, вокруг было многолюдно и суетно. Роджер с профессором прогуливались под колоннадой, которая чутко вслушивалась в ученую их беседу. А громко произнесённые фразы повторяла эхом – словно бы пытаясь запомнить.
Как и в ходе каждой их беседы, подполковник ощущал себя хирургом, который подбирается к изношенной аорте: одно неловкое движение – и… Поэтому терпение ему требовалось – ну просто слоновье.
Что-что, а терпеть Алексей Ледогоров умел. И ярость терпеть, и боль, и смертельный, выматывающий душу жар. Как тогда, в Анголе…
Где-то в жаркой Африке…
Невыдуманная история капитана Ледогорова
…В тот день он закрутился сутра пораньше и забыл хлебнуть джина. А Непреложный Закон Военспеца гласил: в лепёшку разбейся, но свои сто грамм прими! Не услады ради, а единственно для профилактики от «малярки» – Богом проклятой тропической малярии.
Эскулапы в погонах предлагали иную профилактику – таблетки дилогила. Но любой представитель советского военного персонала предпочел бы застрелиться из не положенного ему пистолета, нежели брать в рот эту гадость. Плачевный опыт предшественников показывал: несколько месяцев такой «профилактики» – и прощай, печень!
Едва попав на ангольскую землю, капитан Ледогоров скумекал: ангелу-хранителю (если таковой имеется) работёнки здесь хватит на пятерых. Ибо крылатому бодигарду надлежит уберечь тебя не только от мины или автоматной очереди, но и от прорвы всяких тропических напастей. Одна только манговая мушка чего стоила! Сначала-то всё безобидно: ну, ужалила в запястье мелочь летучая – и ничего не зудит, не беспокоит. А потом, спустя этак месяц, руку вдруг раздувает огненным шаром. И внутри этого шара оказывается большущая розовая каверна, а в ней копошатся мерзкие твари, пожирающие тебя изнутри.
Хватало и других опасностей отнюдь не фронтового свойства. Одной из главных считалась малярия – и весь «контингент» дружно вздымал стопари – независимо от настроя, праздничных дат и прочих формальных поводов.
В тот день капитан Ледогоров возглавлял диверсионную акцию своих «Кондратов». Замотался вдрызг, и положенные сто грамм остались без употребления. А через пару недель его скрутила чертова «малярка».
Это случилось ночью. Даже под теплым одеялом его бил жуткий колотун, слабость навалилась нечеловеческая, а ноги исходили мелкой дрожью.
И в такой момент кто-то едва слышно вошёл в дом.
Ледогоров через силу приподнялся, «Макара-стрельца» из-под подушки вытащил, направил на дверь и… провалился в чёрный колодец. Последнее, что запомнил, – крик соседа-«кондрата»:
– Не стреляй, камрат! Это, я – Жозе!
Четыре месяца спустя Люся – грудастая сестричка, которой Роджер уже порывался строить свои пиратские глазки, – рассказала:
– Тебя, Алёшенька, видать, мама в сорочке родила. Везунок ты у нас!
– Это точно! – расцвел улыбкой Весёлый Роджер. – А ты, прекрасная Люсия., откуда про моё везенье знаешь?
– Оттуда! – хмыкнула Люсия. – Когда у тебя взяли «толстую каплю»…
– Ты, собственно, на что намекаешь? – сходу зажёгся Роджер.
– Тьфу, дурачок! – прыснула «сестра милосердия». – Анализ такой! На количество малярийного плазмоза в крови. Так вот: после анализа тебе в карту вписали четыре креста. Это, считай, смертный приговор. С таким содержанием плазмоза уже не лечат: все равно не жилец. Так-то, Алёшенька! А ты у нас везунок оказался!
Драить бы Весёлому Роджеру палубу на том свете, если б в очередной раз не улыбнулась ему Фортуна. На свое счастье, умиравший капитан попал в руки зелёного лейтенанта медслужбы. Тот всего два дня, как прилетел в Анголу, и по неопытности не знал, что с «четырьмя крестами» – клиент для морга, а не для госпитальной палаты. Юный эскулап взял бредящего капитана в работу и каким-то чудом за три недели вырвал из лап чёрной старухи с косой. Правда, когда эти три недели миновали, Роджер вместо привычных восьмидесяти трех весил сорок шесть килограммов – ну, жертва Освенцима!
Он и сам диву давался: как это «моторчик» выдержал такую пытку то космическим холодом, то жаром преисподней? И как у самого хватило терпежу?
…Вот и сейчас, в Питере, в этой небывалой командировке, он себе приказывал – «Терпи! Терпи и не мельтеши!». И осторожно, по микрону, подбирался всё ближе к сути: «Кто же вы, профессор Платонов?».
Между тем, колоннада Казанского собора пригрела несколько шумных компаний – и наши спорщики сбежали по ступенькам, прошли мимо бьющих фонтанов, мимо бронзовых Кутузова и Барклая де Толли, свернули на Казанскую улицу.
Взгляд подполковника наткнулся на пёстрый рекламный стенд:
СПЕШИТЕ!
ТОЛЬКО ОДИН ВЕЧЕР!!
на сцене стрип-варьете «Альмавива» —
всемирно известный артист и виртуоз
НЕСУСВЕТНЫЙ ПАПАША!!! —
лауреат конкурсов оригинального жанра в Гамбурге
(1998) и Роттердаме (2007).
Шоу в 2-х отделениях:
«Красный папаша под красным фонарем»
и «Оденься, папочка!».
Под анонсом красовалась ухмыляющаяся физиономия того самого перца, которого Роджер не так давно преследовал в районе Гороховой.
В полную меру налюбоваться на перца подполковник не успел. Ибо разверзлись хляби небесные, и на пирата с Викингом обрушился прямо-таки тропический ливень, исполненный бразильского темперамента.
– Айда в метро! – крикнул профессор голосом дворовой шпаны. И саженными скачками понёсся к Невскому.
Но под спасительным сводом у входа на станцию «Канал Грибоедова» было уже не пропихнуться.
– Спустимся вниз и махнём на Петропавловку! – предложил слегка запыхавшийся Платонов. – Этакий дождина долго не продержится.
Они протолкались сквозь толпу метеобеженцев и канули в эскалаторно-тоннельное жерло.
Внизу, в каменном аппендиксе перехода, Платоновское внимание привлекла стоящая в стороне группка. Двое «центровых» молодых людей с уверенными жестами, а напротив них – благопристойная семья: муж с женой и пацанёнок лет шести. От «центровых» по направлению к семейной троице по гладко-серому полу двигалось что-то тёмное. Оно медленно ползло, издавая отрывистые звуки.
Викинг с Роджером подошли поближе – и всё разъяснилось. Молодые люди здесь, в переходе, торговали игрушками. В данный момент они демонстрировали свой товар: от их остроносых туфель к желтым сандаликам пацанёнка по-пластунски крались крохотные автоматчики, отчаянно паля из своих «стволов». У обрезов дула мелькали весёлые огоньки, трещали они беззаботно и празднично, и горящими от счастья глазами пожирал это чудо завороженный пацанёнок.
Викинг поиграл желваками, свел чёрные брови в грозовую тучу, только что не плюнул на ползучих тварей, палящих в белый свет, как в копеечку («Вот оно, наше долбанное воспитание! Во всей красе!»). И, не проронив ни слова, зашагал к платформе.
Но когда профессор с Роджером сели в поезд, здесь их снова настигла война, на этот раз – не игрушечная. На ближайшей остановке в вагон вошли четверо парней в камуфляже без погон. Один опирался на инвалидную трость, ещё один – с ампутированной по колено ногой – на костыль. И у каждого в положении «на груди» вместо автомата Калашникова висела гитара. Парнишка с тростью, желая освободить руки, подставил ее под зад, привычно оперся на «ходулину», чтобы не упасть в раскачивающемся вагоне подземки.
Электричка тронулась, и ребята ударили по струнам:
– Наш Второй батальон
идет по просторам чеченской земли…
Они пели напористо, зло. Иногда казалось – они не поют, а выкрикивают свою песню. Как, наверное, в бою под Урус-Мартаном орали что-то невразумительное – лишь бы подбодрить себя. А Урус-Мартан, похоже, так и не отпустил их от себя. И потому они хрипели песню злыми голосами, они выплёвывали её слова в эту мирную публику, которая пришла сюда на своих, вполне целых, ногах.
– Нам обидно за тех,
кто больше не сядет за праздничный стол…
А потом они убрали руки со струн и двинулись вдоль вагона, сбирая негустые пожертвования.
Платонов достал из бумажника сотенную, протянул тому, что с тростью:
– Держи, сынок!
– Спасибо отец, – откликнулся покалеченный, взял сторублевку и, не глядя, опустил в карман.
Слово «отец» у него прозвучало вполне равнодушно. Многие в этих грохочущих электричках называли его сынком. Только вот своих наследников не очень-то отправляли в объятия чеченской «зелёнки». Поезд остановился, и четверка в камуфляже вышла, поторапливаясь: успеть бы доковылять до следующего вагона! Роджера словно под дых двинули автоматным прикладом. Вот и опять она достала тебя! Война – старая ведьма, которая прикинется то надменной королевой, то портовой шлюхой, то развесёлой маркитанткой. И только дураки видят в ней богатую невесту. А на деле она всегда бело-чёрная: полуневеста – полувдова. С тобой, дуболомом, под венцом стоит, фату оправляет скромненько, а сама глазом опытным мерку снимает: какой тебе гроб заказывать.
И ещё спасибо скажи, если просто убьёт. А то оторвёт руки-ноги и спустит, как в унитаз, в метро культурной столицы нашей родины. И будешь ты на костылях или тележке шустрить по электричкам – трясти медалями, выжимая рублишко из сердобольных соплеменников…
…Роджер с Платоновым поднялись на поверхность и молча вышагивали вдоль равелинов Петропавловской крепости. Говорить не хотелось.
Вот так и бывает, – думал Роджер. – Сперва «воюют» игрушечные солдатики, и всем это нравится. А приходит срок – и солдатики оживают, и ползут уже по режущей осоке и каменным осыпям, а другие солдатики стреляют по ним совсем не понарошку. И Второй батальон уже без них идёт дальше по просторам чьей-то там земли.
И ещё: Роджер готов был поклясться, что Платонов сейчас угрюмо молчит о том же самом.
Афиша
Стрип-варьете проводит благотворительную акцию – эротическое шоу «Война с раздеванием». Для ветеранов Второго батальона, советских военспецов из Анголы и пацанёнка лет шести с папой и мамой вход и напитки за счет заведения.
