Глава 8
Марго вылезла из-за стола, стряхнула с подола хлебные крошки. Из противоположного угла на нее пялились двое мужчин – молодой и постарше, оба чернявые и бородатые, с солидными порциями пива в руках. Не придумав ничего умнее, чем показать им язык, она потрусила за Морганом. По пути Морган прихватил швабру, оставленную хозяйским мальчонкой; наступив на нее, выдернул древко. Марго вопросительно вскинула брови, но промолчала. Морган вышел из таверны, опираясь на палку, как на трость.
«А это что за придурки?»
Марго замедлила шаг. Путь к лошади преградили шестеро парней. На всех без исключения физиономиях виднелись следы недавнего общения с зеленым змием, а одну, до омерзения знакомую, украшали следы Моргановых кулаков. Вперед, поигрывая мускулами, выдвинулся потный полуголый, напоминающий молодого бычка детина, перепоясанный утыканным ржавыми гвоздями ремнем. Вслед за ним дернулся крепыш со светлыми всколоченными волосами в замызганной зеленой майке; в продолговатом темном пятне на животе легко угадывалась засохшая блевотина. Полуголый выпятил грудь и выдвинул нижнюю челюсть.
– Эй, выродок! Тебе что, своих баб мало? – Голос у парня, несмотря на мужественную внешность, оказался визгливым.
За спиной одного из парней, белобрысого и безобразно прыщавого, что-то блеснуло.
– У него нож! – ахнула Марго и вцепилась Моргану в рукав.
Сильная рука стиснула ее плечо.
– Я вижу, не дергайся. – В его голосе не слышалось ни нотки паники. – Иди правее, назад и наискосок. Там между хозяйственными постройками проход. Через него выберешься в поле. Двигайся спокойно, не останавливайся, не оглядывайся. Я тебя догоню. – Морган сунул ей в руки седельную сумку и развернул вправо. Тычок в спину заставил Марго сделать несколько непроизвольных шажков.
– Как тебе наше пиво, выродок? – услышала она за спиной. – Надеюсь, ты за него заплатил?
Глухой звук удара о землю. Шелест рассекаемого воздуха. Сдавленный вопль.
– Пиво? – равнодушно переспросил голос Моргана. – Такое впечатление, что в него нассал какой-то деревенский жлоб. Наверное, ты. – Последние слова приглушили возня и топот.
У Марго подкосились ноги. Один против шестерых! И еще пререкается с ними! У Моргана тоже нож и мускулы, но не переоценил ли он свои возможности? Единственный, на чью помощь можно рассчитывать, – это священник. И батюшка Адриан, и отец Райан, и Пауль всегда спешат на подмогу в подобных случаях. У батюшки Адриана незаурядный талант примирять противников – несколькими словами и не повышая голоса; стоит ему появиться, атмосфера мгновенно разряжается.
«Где искать священника здесь? Пока я добегу до храма…»
Вот он, проход. Марго заглянула в узкое пространство. С той стороны – заросли полыни. За ними – покосившийся заборчик из оструганных колышков, а дальше – бобовое поле. Ни один из тех парней не протиснется, да и она – только бочком. Это вселило смелость, и Марго обернулась. Прыщавый как раз вытягивал из-за спины нож. За время, пока она шла, Морган и парни поменялись местами; теперь он стоял в нескольких шагах от лошади, лицом к таверне. Полуголый задира катался по земле, обхватив обеими руками колено, и поскуливал, как побитый пес. В воздухе что-то промелькнуло, и резвый коротышка в широких серых штанах до колен упал как подкошенный. Марго застыла, прижав сумку к груди. Следом за приятелем скорчился, вскрикнув, обладатель ножа; нож отлетел в сторону.
«Господи… – Марго ошалело заморгала, не веря глазам. – Он дерется палкой от швабры! Еще в таверне знал, что во дворе его поджидают. Откуда?»
Ее заколотило, но не от страха или холода. Это было другое чувство – возбуждающее, волнующее, будоражащее кровь; Марго уже испытывала его однажды – когда весенней ночью перелезала через монастырскую ограду и бежала к реке, где ее ждал Иштван с ворохом несбывшихся надежд.
К лежащему на земле ножу бросился крепыш в заблеванной майке, за что получил концом палки в висок. Это успокоило его окончательно: крутанувшись на месте, он тяжело рухнул на землю. Палка двигалась в руках Моргана словно живая, а его здоровенный нож по-прежнему болтался на поясе. Ни суеты, ни паники, ни одного лишнего движения, будто каждый следующий момент схватки известен Моргану наперед – всякий раз он на полхода опережал своих противников. Среди этих парней он выглядел как гусь, забравшийся в курятник.
Невесть откуда выскочил, высоко подбрасывая зад в темных штанишках, козел. Обскакал галопом вокруг дерущихся, а потом вдруг ломанулся в самую гущу и с разбегу врезал под зад только-только принявшему вертикальное положение коротышке. Прыщавый попытался схватить животное за рога, но козел ловко извернулся и поддал ему копытами – что самое удивительное, обоими попал. Изрыгая ругань, парень приземлился – на свою беду, под ноги Моргану, который, не глядя, пнул его ботинком в лицо. Потом еще и еще раз, пока тот не затих. Изо рта парня побежала алая струйка. Марго прижала ко рту кулак, до боли закусив костяшки пальцев.
«А вот это уже лишнее».
Один из уцелевших, самый щуплый, юркнул в таверну; он вообще не участвовал в драке, а только пританцовывал на безопасном расстоянии и, не стесняясь в выражениях, вдохновлял дружков.
«Сейчас притащит тех чернявых и хозяина! – Марго вжалась спиной в нагретую утренним солнцем бревенчатую стену хлева. – Морган, беги!»
Коротышка рванулся за приятелем, таща за собой намертво вцепившегося в штанину козла, которого со всей дури валтузил кулаком по морде. Козел спас его от палки – она просвистела у коротышки над головой, а на обратном пути встретилась с челюстью несостоявшегося ухажера Марго. Звук был настолько выразительным, что у Марго свело зубы.
– Удачного дня, – бесстрастно бросил Морган. Не спеша запрыгнул в седло и на ходу швырнул палку назад. Описав дугу над двориком, палка ударилась о землю и отскочила к двери, которая в тот самый момент открылась, выпустив наружу оголенного до пояса рыхлого чернявого бородача – конец палки пришелся точно ему в пах. Бородач сложился пополам – от боли. А Марго от хохота.
Оборванец с пострадавшей челюстью, подвывая, плевался кровью и тыкал пальцем в ее сторону. Пора уносить ноги! Марго с трудом разогнулась и подобрала юбки. Вынырнув из прохода, она налетела на хозяйского отпрыска, тащившего помои; ноги машинально перескочили через катящееся ведро. Ветхий заборчик не выдержал столкновения с массивным ботинком и повалился, Марго чудом не зацепилась за колышки подолом. Морган подхватил ее, хохочущую, на скаку, вместе с сумкой.
– Я велел тебе уходить в поле! – рявкнул он ей в ухо. Он даже не запыхался. Ничто в нем не выдавало, что он минуту назад участвовал в схватке.
Девушка никак не могла остановиться. Она хохотала и хохотала, обнажив маленькие белые зубки; прикрывала рот ладошкой, утыкалась то в свой рукав, то в его плечо. Морган купался в искрящихся брызгах ее смеха. Он не помнил, когда смеялся в последний раз; не помнил, чтобы кто-нибудь рядом с ним так искренне и заразительно хохотал. Марго словно застала его врасплох в горном озерце. Они стояли нагие по пояс в воде, Марго брызгала его, а он отворачивался, пытался защититься ладонями от брызг, которые шлепали по лбу, щекам, плечам и груди, залепляли глаза, заскакивали в рот. Морган поразительно ясно увидел в голове эту картину, будто они действительно когда-то купались вдвоем в горах; он мог поклясться, что знает ту расщелину, где из камней выкуривается голубым дымком ключ и холодная как лед вода, змейкой пробираясь в тени склизких ото мха булыжников, стекает в небольшую глубокую каменную чашу. Девушка пыталась что-то выдавить сквозь смех, Морган различил всего два слова – «ткнулся» и «конец». Уж не слышится ли ему? Брызги-смешинки облепили его всего, он захлебывался.
– Угомонись! – Морган легонько ткнул ее локтем. Смех моментально стих. Марго опустила голову, ее личико сделалось печальным-печальным. Ну вот, обидел. «За то, что она мне никогда не достанется?» Он попытался загладить свою грубость: – Я просто не понял, что тебя так развеселило.
– Бородач, которому твоя палка угодила в одно интересное местечко, когда ты бросил ее с лошади, – виновато отозвалась Марго. – И козел. И твое мнение о пиве: оно у них и вправду разбавленное.
Козел – чистое везение. Он оказался поблизости и не был привязан. Морган приманил его Даром в надежде избежать крови. Если бы пришлось обнажить клинок – все шло к тому, усталость ощутимо давала о себе знать, а похмельное стадо свиней разозлило не на шутку, – Морган применил бы его по прямому назначению. Резня – неподходящее зрелище для незабудковых глаз.
Да, наверное, со стороны потасовка выглядела потешно. Но Морган не смог выдавить из себя даже улыбки – потому что убил радость в девушке. Такие грустные глазки, несмотря на юный возраст, а он влил в них дополнительную порцию горечи. Может, отдохнуть, а потом податься в другую таверну? Если бы он не боялся разоблачения, то устроил бы второй бесплатный спектакль. Для этого достаточно зайти в обеденную залу и сесть за стол: дикари слетятся как мухи на дерьмо.
Все началось в трактире «Медвежий ручей», на северо-западе, в Каурии. Моргану было шестнадцать, и это был его второй рейд. Парень из их отряда вышел ночью по нужде и не вернулся. Командир доверял хозяевам трактира – отряды останавливались у них не первый год: пожалев измотанных воинов, он не выставил дозорных. Поэтому, когда юношу нашли – на заднем дворе, в луже крови, смешанной с грязью, – огонек его жизни уже угас. Живот был превращен в кровавое месиво, земля вокруг ног раскидана – умирал парень долго. Морган помнил, как выдрал из стены здоровенную доску, а потом – в кратких промежутках между кровавыми всполохами в мозгу – черные квадраты окон, оскалившиеся разбитыми стеклами, груду переломанной мебели и разбитой посуды. Очнулся он в своей комнате, в слезах и без доски; двое товарищей держали его, а целительница промывала глубокие красные борозды на руках и извлекала из них стекла. Потом пришел Влад, тогдашний его командир, сел напротив и тихо, беззлобно произнес: «Так нельзя. Хозяева не виноваты». С того случая Морган заводился от малейшей грубости в адрес Суров и редко покидал харчевню, не подравшись, хотя не был любителем алкогольных приключений. За поножовщину можно угодить в лапы гвардейцев. Гвардейцы бьют больно и беспощадно. И Морган научился видеть оружие во всем: в швабре, тряпке, куриных костях… Годы сожгли ненависть, ее место заняла тупая боль, и теперь он бил дикарей просто по привычке.
Миновав четыре хутора и примыкающую к ним полосу полей, Морган пустил коня шагом. Исчезновение баламутов из зоны его восприятия говорило о том, что от таверны их отделяет больше мили. Погони нет. Он и не сомневался, что им дадут спокойно уйти. Слишком уж дикари медлительны. Хорошо, если эти олухи к полудню сообразят набрать команду помногочисленнее да потрезвее и обшарить окрестности. Морган жадно проводил взглядом низину, откуда доносилось звонкое журчание разбухшего от дождей ручья. Нет, не стоит испытывать судьбу, когда в твоих руках чужая жизнь; выпадет еще случай помыться.
Они свернули с дороги на едва заметную тропку, уходящую в лес. Их окружал лучезарный покой осеннего утра. Тишину нарушали только глухие удары копыт и шуршание палых листьев. У Моргана стало легче на душе. Пробивающиеся сквозь ветви лучи солнца, нежно припекающие спину, безлюдье, прильнувшая к нему Марго – все это позволяло окунуться в настоящее, которое ничего не требовало. Впервые за много лет Морган чувствовал себя свободным от кандалов долга, тянущих его в будущее, не обещающее ничего, кроме саднящей пустоты в груди, одиночества и трупов. Если бы не этот гаденыш-невидимка… Морган никогда не отлынивал от своих обязанностей, но как же хотелось сбросить с себя надоевшую тяжесть! Верно Тайнер говорит: «Полукровок надо уничтожать в утробе. Дар в сочетании с дикарскими мозгами порождает чудовищ».
Прошло несколько минут, прежде чем его мысли обратились – не слишком охотно – к конечной цели путешествия, и он побеспокоил девушку, чтобы достать карту. С вратами не прогадал, почти в яблочко. Если бы он выбрал врата южнее, их отделяло бы от Ланца полтора дня пути. Отсюда они потратят три. Это если поторопиться. С синяком на скуле Марго выглядит как жертва пьяной драки, нельзя возвращать ее в монастырь в таком виде. Безусловно, веский довод в пользу того, чтобы двигаться помедленнее.
Ланц располагался на юго-западе, в междуречье Ланца и Найма, на окраине области, которую дикари называют каким-то длинным непроизносимым словом, а Суры – Долинами. Опоясывающая деревню одноименная река делала ее полуостровом. Последний отряд обозначен у Первых Юго-Западных врат, в двухстах пятидесяти милях от Ланца; дальше обширный незакрашенный участок – условно безопасная, неохраняемая территория. Морган стал припоминать: в Долинах нечисть вывели четыре столетия назад, и так качественно, что чисто до сих пор. По крайней мере, вестей о серьезных инцидентах до его ушей не долетало. Долины окутаны молчанием.
Марго осторожно потянула за краешек карты:
– Можно посмотреть?
Морган развернулся так, чтобы ей тоже было видно, и Марго с любопытством уткнулась в карту. Она никогда раньше не видела карт местности. Карта была раскрашена цветными карандашами по непонятному принципу. Желтый цвет преобладал. Тут и там встречались звездочки, крестики и восклицательные знаки в кружочках, спиральки и сдвоенные арочки – похожим значком в Погибшем мире обозначены места, где можно съесть продолговатую, разрезанную надвое булочку с листом салата и сдобренной томатной пастой большой котлетой внутри. Марго попросила Моргана показать, где они находятся и где Ланц. Он ткнул пальцем. Идан она нашла сама. На вопрос о значении цветов и символов Морган бормотнул что-то про рельеф; его тон отбил у Марго желание переспрашивать – он явно уверен, что в состязании с этой разрисованной бумажкой ее мозги проигрывают. А разрисована она была на совесть. На обратной стороне обнаружились многочисленные портреты, выполненные тонким черным карандашом, рукой одного художника. Лица, лица, лица… Серьезные и улыбающиеся, мужские и женские, молодые и постарше. Ни детей, ни стариков, никаких подписей. Некоторые лица похожи – их обладатели явно состоят друг с другом в родстве. Марго без труда узнала мрачную физиономию Моргана – она не слишком отличалась от оригинала. Попадались и фигуры – женские. Среди них Марго не нашла ни одной одетой, а позы некоторых заставили ее покраснеть до кончиков ушей. Улыбающаяся во весь рот девица с короткими кудрявыми волосами, расчесанными на прямой пробор, демонстрировала неприличный жест. Два соседних рисунка изображали ее же – возлежащей на боку, с развернутым к зрителю голым задом, и фривольно развалившейся на спине.
«Жена? Любовница?»
Марго задумалась, стал бы мужчина рисовать голой свою возлюбленную, чтобы потом кто попало любовался ее прелестями, и так и не пришла ни к какому выводу. Может, он коллекционирует на бумаге покоренных им девушек? Так или иначе, художник знал в женщинах толк – безобразно расплывшихся телес не было ни у одной. Марго тряхнула волосами, прикрывая пылающие щеки.
– Талантливо. Это ты рисовал?
– Приятель, – с неохотой буркнул Морган.
– Это твои… друзья?
– Да. – Чтобы избежать дальнейших расспросов, Морган забрал у девушки карту. В глаза бросились свежие плоды деятельности Бо. Мгновение полюбовавшись ими, Морган вздохнул. Засранка. Он засунул карту во внутренний карман рубашки, подальше от любопытных глаз, с сожалением ее проводивших, и сообщил: – До Ланца четыре дня.
Езда с Марго оказалась сущим наказанием. Аромат ее кудрей, влажный жар созревшего женского тела, колыхающиеся в такт шагу лошади груди заставляли голову кружиться, а чресла болезненно пульсировать. В какой-то момент Морган поймал себя на том, что смотрит не вперед, а вниз, на ложбинку между ее грудей. Эх, раздобыть бы где-нибудь одежду и переодеть девчонку во что-нибудь поскромнее. Наряд Марго сводил с ума. Лучше бы она была голой, чем сверкала этим вырезом, наполовину обнажающим груди – небольшие, но полные и круглые, они как раз бы уместились в ладонях. Нежная оборочка по краю ворота, завязанный бантиком шнурочек спереди, стягивающие лиф крючочки и высокая талия – такие платья должны быть запрещены законом.
Чтобы отвлечься от позывов тела, Морган принялся расспрашивать девушку о жизни в Иштвановых чертогах – мягко, ненавязчиво, изображая обычную путевую болтовню. Ее рассказ разочаровал его. То, что Марго от волнения вывалила в таверне, оказалось самым ценным. Все ее дни на Ледяшке походили один на другой. Делала упражнения, которые, по словам Иштвана, развивают Дар. На самом деле ничего они не развивают, а просто укрепляют легкие и органы брюшной полости. Готовила снадобья. Иштван уверял, что лекарства. Отравивший девушку яд, вероятно, был приготовлен ее же руками. Сырье неизвестно откуда приносил, а готовые смеси неизвестно куда уносил. Грузил ее всякой чепухой, выдавая за магию. В Ревущей Комнате не была: Иштван держал ее на замке, а ключ, очевидно, носил с собой – снедаемая любопытством, девчонка обшарила в поисках весь дом. Относился хорошо – не обижал, не бил, не хамил. Попытка убийства была страшным потрясением, но Марго видит в ней скорее предательство любимого, чем преступление. Все. Комната под названием Иштван осталась глухо запертой. Если бы Морган не был уверен в искренности девушки и не держал в руках ожерелья, он бы счел этого парня-призрака плодом воображения.
На вопросы Марго отвечала с готовностью, как хорошо выученный урок, в ее Манне ни разу не промелькнули темные змейки лжи, но причиной тому было вовсе не доверие. За доброжелательностью и спокойствием Морган ощущал настороженное напряжение. Оно проявлялось даже внешне: грудь девушки вздымалась слишком часто, она кусала и облизывала губы, вытирала мокрые ладони о подол, делая вид, что поправляет платье. Она не просто робела, она его боялась и с радостью дала бы деру, представься ей такая возможность. Мысль приколдовать ее вызвала у Моргана чувство вины. Она так уязвима и беззащитна… Нужно найти более честный способ завоевать ее доверие.
После полудня муки усилились. Непривычная к жесткому седлу попка Марго начала ерзать. Голые ноги под тонкой черной тканью, трущиеся о его бедро, сводили Моргана с ума. Влечение к девушке стало причинять серьезные неудобства. Тело, которым, как ему всегда казалось, он прекрасно владеет, подло предало его – в самый неподходящий момент, в самом неподходящем месте, с самой неподходящей партнершей. Любопытно, как бы оно было – верхом на лошади?
«Терпи! Сам виноват. Ты же не вылезаешь из нее».
А как тут вылезешь? Сначала спасал ей жизнь. Потом надо было дважды пройти врата и не засветиться. Потом отслеживать ее самочувствие, ее эмоции, ее образы… ее всю.
«А сейчас-то чего ради ты в ней гостишь?»
Совесть молчала. Манна девушки сияла как яркий костерок в ночном промозглом осеннем лесу. Пламя ровное, спокойное, ласковое… пока ветер не налетит. Уйти обратно в холодный мрак?
«Я отогреваюсь. Нет, идиот. Ты пытаешься надышаться перед смертью».
– Ой, цветок шиповника! – воскликнула Марго – так внезапно, что Морган чуть не слетел с лошади. – Разве шиповник цветет осенью? Я соскучилась по цветам!
Морган не решился загасить такой энтузиазм. Он натянул поводья, спрыгнул на землю и ссадил девушку – она тут же вприпрыжку побежала к алеющим ягодами кустам на краю оврага. Устала от седла или оценивает возможность бегства? Морган двинулся следом. Цветет ли шиповник осенью… Он давно перестал обращать внимание на подобные пустяки.
– Ой! – Сморщив носик, Марго сунула палец в рот. Допрыгалась. Шиповник ее цапнул.
Морган молча сорвал цветок, протянул девушке. И слизнул кровь с пораненных пальцев. Незабудковые глаза медленно моргнули и уставились на него в изумлении, граничащем с ужасом, будто видели кровь впервые в жизни.
– Извини. Я не хотела его срывать. Спасибо.
Морган коротко отмахнулся и, буркнув «пустяки», повел девушку обратно к лошади. В волосах цветок не держался, и глупышка, растерянно покрутив в руках добытое кровью сокровище, прицепила его к шнурочку между грудями. Морган обреченно закатил глаза. Узнай она, в какое нелепое положение она его загнала, небось хохотала бы на весь лес. Нет. С воплем удирала бы без оглядки.
Марго поерзала в седле, устраиваясь поудобнее. Морган подложил ей под попу свернутый плащ, и ехать стало мягче. Она никак не могла вспомнить, что за примета – пораниться о шиповник. Вокруг сгущались сумерки – этот странный парень увозил ее все глубже и глубже в лес. Чудесный запах горной весны выветрился, и теперь от Моргана зверски несло. Марго не была уверена, но, когда у них в подвале сдыхала крыса, воняло примерно так же. Очевидно, Моргана запах тоже смущал, потому что сначала он поменялся с ней местами, а потом вообще слез с коня и остаток дня отмахал пешком, ведя его под уздцы.
Они остановились на ночлег, когда на востоке проснулись первые звезды. Морган выбрал место на берегу неширокой речки, в уютной низине, у самой воды. От охотничьей тропы, которая вела их всю вторую половину дня, лагерь отделяли густые заросли ольхи и обширная поляна. Вот он рай – спешиться после целого дня в седле! Пока Марго, от усталости переминаясь с ноги на ногу, любовалась танцем отражений склонившихся к воде веток рябины, Морган развел костер. Помощь в собирании хвороста он категорически отверг, сказав, что это не ее забота, и велел отдыхать.
Марго чувствовала неловкость. Кто из них устал больше? И еще еда. Должна ли еда быть ее заботой, Марго гадала весь вечер. По идее должна. Но дорогой купить поесть было негде. Несколько раз вдали, на холмах, и в просветах между деревьями появлялись крыши домов. Появлялись и исчезали. Складывалось впечатление, будто Морган намеренно объезжает жилье. Днем они лузгали семечки, которые он вытряхнул из своих карманов. Потом семечки закончились. Что он думает об ужине и завтраке – неизвестно. Выяснять этот вопрос сегодня – поздно и неудобно. Тени пышных ярко-оранжевых гроздей и кружевных листьев на речной глади манили к себе. Прохладная вода освежит и, быть может, утихомирит сумятицу в голове. Марго дождалась, когда вернется Морган.
– Нет ли у тебя полотенца? – спросила она, немного смущаясь.
Морган скривил губы в виноватой улыбке и отрицательно покачал головой. Полотенце вместе с заляпанной грязью и кровью одеждой валяется в седельной сумке. На него смотреть-то страшно, не то что давать девушке.
«Ты должен был это предусмотреть».
– А расчески?
Он в бессилии развел руками. Марго развернулась и пошла вдоль берега. Провожая взглядом струящиеся по спине волны светлых волос на фоне черного платья, Морган с горечью думал о том, как давно отвык заботиться о женщине рядом с собой.
На тлеющую над верхушками деревьев полоску зари по-южному скоротечно наползла тьма; зарю притворило, будто светящееся окно закрыли ставнями. Темнота принесла прохладу. Из кустов выкружила летучая мышь и спикировала чуть поодаль от костра. Морган успел приманить к берегу и выловить двух щук, заготовить дров на ночь, а девушка все не возвращалась. Сколько можно мыться? Он воткнул топор в бревно и бесшумно пробрался сквозь заросли до места, откуда доносился плеск.
Марго стояла к нему бочком, вода серебрилась возле ее бедер. Она собиралась выходить и обмывалась, скользя ладошками по плечам, животу и прелестным округлостям, которые при движениях колыхались в своем собственном ритме, отличном от остального тела. Морган спрятался за ствол дерева, чтобы его светлая рубашка не привлекла внимания. Луна обливала светом ее тело; тени, отбрасываемые ветвями деревьев, сплетались на нем в причудливый узор. Захватывающее зрелище. Марго вполне могла бы сойти за русалку, которые, если верить дикарским легендам, по ночам резвятся в воде и поют сладкими голосами, соблазняя неосторожных купальщиков.
Войти в воду… и в нее… А когда все закончится, окунуть ее с головой и держать, пока не захлебнется. А после убить себя. Морган похолодел от этой дикой мысли. Руки непроизвольно вцепились в ветку.
«И чем ты отличаешься от Иштвана? Сестренка права: у тебя просто-напросто давно не было женщины».
Да уж… Имандра каталась бы от хохота, узнав, что он из кустов подглядывает за голой девчонкой и пускает слюни и бесится оттого, что она ему не достанется. Она ему не достанется. А ей сейчас – ох как достанется!
Морган заставил себя вернуться в лагерь. Пламя почти погасло, и он принялся спешно возрождать его сучьями и сосновыми шишками. Марго появилась минут через десять. Она еле волокла ноги, но посвежевшая мордашка светилась от удовольствия. Морган поднялся ей навстречу.
– У тебя вообще мозги в башке есть? Октябрь на носу. Сейчас же садись, грейся! – Он бросил ей плащ и вернулся к своему занятию – обмазыванию рыбины глиной.
Изящно подобрав юбки, девушка опустилась на бревнышко, которое он для нее приготовил, и надула губки.
– Ой, форелька! Как ты поймал ее без сачка?
Морган слегка ошалел от резко сменившей обиду радости – чистой и прозрачной, как горный родник. Форелька так форелька. Он скромно выслушал восхищения своими рыбачьими талантами, мысленно записал очко на свой счет: щука сыграла в пользу его легенды. А после продолжил выволочку, припугнув Марго последствиями переохлаждения – воспалением легких и придатков: в первом случае она рискует умереть мучительной смертью, а во втором – потерять дар деторождения.
– Я не боюсь холода, – со спокойным достоинством возразила девушка. – В источниках возле нашего монастыря очень холодная вода. Она не прогревается даже летом, в жару. Я купаюсь там с детства. А на мертвом материке я обливалась холодной водой, стоя на снегу. Иштван говорил, переохлаждения не наступит, если соблюдать принцип равновесия противоположностей – после холода принять такое же количество тепла.
Брови Моргана приподнялись. Ну, малявка отжигает. Не поспоришь. Особенно учитывая, что то же самое утверждает и Хара; все целители в той или иной степени помешаны на принципе равновесия.
– Почему ты сбежала? Неизвестно с кем. Неизвестно куда. С тобой плохо обращались? – Быть может, зайдя с другого боку, удастся больше узнать об Иштване. И о ней…
Марго потупила взгляд и начала кусать губы. Морган уловил в ее душе всполохи глубокой раны – словно дикий зверь ударил когтями, вырвав куски мяса и оставив на нежной коже ужасные кровавые борозды, – эта боль обожгла и его.
– Я… совершила тяжкий грех, – полушепотом выдохнула девушка после долгого молчания.
– Да ну? – Морган разгреб палкой угли и принялся укладывать рыбу на заранее приготовленный и разогревшийся уже песок. Хорошо, что полумрак скрадывает выражение лица. Девушка наверняка обиделась бы, заметив искорки смеха в его глазах. Самый тяжкий грех, который приходит на ум, глядя на нее, – это убийство комара. – И какой же?
– А что, не ясно?
– Нет.
Снова болезненное боязливое молчание. Следовало бы оставить ее в покое, сменить тему. Морган поступил наоборот:
– Если тебя что-то мучает, об этом нужно рассказать. Частенько проблема оказывается высосанной из пальца.
Напряжение резко натянулось струной. Девушка сидела не шевелясь. Ее дыхание замерло. А внутри, Морган чувствовал, ее трясет как в приступе лихорадки. Если сейчас не выговорится или не разрыдается, ее разорвет на куски. «ДА!»
– Огонь все сожжет, – пробормотал он.
Прерывистый вздох.
– Тот похмельный урод в таверне обозвал… попытался обозвать меня падшей… он почувствовал…
«Твой внутренний огонь, который ослепил и взбесил его».
– Так называют женщин те, кто их боится. А еще те, кого они не замечают. Ты сама только что назвала этого парня уродом. У других девушек его физиономия вызывает те же чувства. Вот он и ходит обиженный. Самый примитивный способ ощутить собственную значимость – это унизить ближнего. Иные и вовсе не начнут нормально общаться, пока не выльют на тебя ушат грязи. – «Или пока ты не выльешь ушат грязи на себя».
– Да, но Иштван тоже… Ведь он не женился на мне.
– Твое счастье. – Морган стряхнул с рук остатки глины. Котелка в седельной сумке не оказалось – непонятно, куда подевался, – и Морган поставил кружку с водой прямо на угли.
– Мне кажется… Я уверена… – Девушка сжалась в комочек, прикрыла плащом оголившийся полукруг нежной белой кожи. – У него была другая. Сначала, когда он только привез меня к себе, его отлучки были короткими – к ночи он возвращался. Он постоянно сетовал на то, что дела не позволяют нам проводить вместе столько времени, сколько бы хотелось. Потом стал пропадать по два-три дня. Однажды пообещал вернуться на третий день, а вернулся через две недели. Я так боялась, что с ним случилось что-то плохое… Ни одной ночи не спала. Выходила в темень и вслушивалась в вой бурана – вдруг раздастся скрип снега под ногами. Однажды, чтобы отвлечься от ужасных мыслей, я расчистила дорожку от дома до врат. А когда он вернулся… Он изругал меня и сказал, чтобы я никогда больше этого не делала. Последний год мы так и прожили. Две недели его нет, потом возвращается на пару дней и снова исчезает.
– Как он объяснял свои отлучки?
– Дела. А что там за дела… – Марго беспомощно пожала плечами. – Он никогда не отчитывался, где бывает. Он просто-напросто встретил другую женщину и ждал удобного случая, чтобы от меня избавиться. И этот случай подвернулся. Когда мы с ним… – Она замолкла и уставилась на свои пальцы, которые скатывали в трубочку краешек плаща. Моргана окатило хлынувшее от нее чувство вины и стыда. – Он понял, что я – подпорченный товар и не достойна его. Он не стал бы убивать меня из-за какой-то дурацкой побрякушки, ожерелье просто послужило поводом.
Игры девичьего воображения. Морган прекрасно знал их по сестрам. Подонок отлучался прокручивать какие-то мерзкие делишки. Избавиться от девчонки он мог в любой момент, без всяких поводов. Проклятье! Она все еще по нему вздыхает. Появись он, скажи, что произошла нелепая ошибка, – и бросится ему на шею. Нужно ей объяснить. Простыми, понятыми словами, которые не вызовут недоумения и подозрений.
– Малыш, – позвал он мягко, – послушай меня внимательно.
Девушка застенчиво выпрямилась. В колеблющемся свете костра ее личико выглядело совсем печальным, а глаза поблескивали и часто-часто моргали.
– Твое ожерелье – не дурацкая побрякушка. Мне знакомы эти обереги. Они смертельно опасны. Прости, что напугал тебя, заставив его снять. Жемчужная нить, а вовсе не нараки, со временем бы высосала твою жизненную силу, чтобы потом отдать ее Иштвану. Нараки – это мотыльки. Безобидные ночные мотыльки, и они на Ледяшке не водятся. Иштван придумал птицепауков, чтобы заставить тебя носить ожерелье. Он тебе лгал.
Марго уткнулась взглядом в огонь и впала в молчаливое оцепенение. Морган не мог понять, верит она ему или нет. Если ее не дернуть, так и будет молчать, глотать слезы.
– Будь добра, объясни, что значит «подпорченный товар».
Она с удивлением вскинула голову:
– Ты не знаешь? Незамужняя девушка, растлившая девственность. Я ему и словом не заикнулась, но ведь этого не скроешь. У нас в деревне знаешь, как говорят: хорошим парням б/у не нужны, из шалавы не выйдет хорошей жены. Блуд – это пропасть, балансировать на ее краю очень трудно, и, если оступишься, возврата уже нет. Спасти может только покаяние. Но я не могу исповедать этот грех перед священником – я сгорю от стыда. Если бы существовали священники-женщины… Тем более отцу. Мой отец… приемный отец… он священник. Я всегда исповедовалась только ему. Не представляю, что будет, если он узнает. Проще сразу постричься в монахини. Или не возвращаться домой.
В голове замигал маячок. «Ты вышел на тонкий лед, приятель». Обычаи дикарей. Область туманная и малоизведанная. Попы призывают свою паству, под страхом вечных посмертных мук, докладывать в церкви обо всех неблаговидных мыслях и поступках. Мудрая придумка. Есть вещи, которые друзьям и родным не расскажешь, а чужому – запросто, особенно если он от имени Богов обещает тебе прощение. Взамен попы получают контроль и власть, ограниченную лишь их собственным воображением. Все это якобы является заботой о моральном облике. «Боги, она сейчас сожмется в такой комок, что исчезнет совсем. Сделай же что-нибудь!» Морган прочистил горло.
– Зачем тебе священник? Он такой же, как и мы с тобой, человек, представитель правящей элиты. Ты можешь исповедоваться кому угодно, кто готов принять твою боль, – дереву, воде, костру. Бог услышит тебя, ведь Он присутствует во всем. Костер подходит лучше всего. Огонь – это зримое проявление любви Бога, он сжигает все грехи. – Марго нахмурилась, ее глаза превратились в недоверчивые щелочки. Морган отчетливо услышал треск под собственными неуклюжими шагами. – Почему, ты думаешь, в храмах горит столько свечей? – горячо продолжил он, изо всех сил пытаясь придать своему лицу умное выражение. – Именно поэтому. Погоди-ка… – Морган пошарил у себя за спиной, выбирая не слишком большое полено. – Вот. – Он протянул полено девушке. – Это твой грех. Сейчас мы его сожжем. Клади в огонь. – Марго смотрела на него так, будто он предлагает ей стать в костер самой. Но полено взяла. – Клади, не бойся! Ты смотришь, как его гложут языки пламени, и исповедуешься. Сгорает полено – сгорает твой грех. Бог вокруг тебя. – Морган обвел рукой пространство вокруг. – Он тебя слышит. А это, – он указал на костер, – Его любовь. – Девушка медлила, настороженно переводя взгляд с него на полено. – Этот обряд мне посоветовал знакомый батюшка… друг семьи, когда я спросил его, как быть, если душа просит исповеди, а поблизости нет священника.
– Хм… – Кусая губы, она сжала чурбачок в руках.
– Если стесняешься, я могу уйти. – Морган заерзал, делая вид, что собирается вставать.
– М-м… – Девушка умоляюще взглянула на него и поникла. – Как хочешь.
Морган улыбнулся про себя. Она положила полено в огонь, поерзала, крепко сцепила пальцы на коленях.
– С малых лет мне внушали догмы целомудрия. Мой отец находил непристойным, даже когда я слишком громко смеялась, болтая с деревенскими ребятами. О прогулках с ними не могло быть и речи. Он хотел выдать меня за священника – потому так трясся за мою невинность. По праздникам, после литургии, отец благословляет накрывать столы в гостевой трапезной, куда могут прийти селяне и паломники. Я выполняла послушание на кухне – готовила еду, убирала и мыла посуду, поэтому довольно часто виделась с ребятами. Мне нравился один парень, Антуан, и я полгода мучилась, не зная, как намекнуть ему. А однажды решилась сказать Линн, подруге его кузины, – она иногда забегала ко мне на кухню поболтать. Когда Линн пришла в следующий раз, она сказала, что я тоже нравлюсь Антуану, но он боится моего отца и предлагает встретиться тайно, поздно вечером. – Девушка старалась говорить ровным, спокойным голосом, но звенящие нотки напряжения проскальзывали помимо ее воли. – Это был самый счастливый день в моей жизни. Я летала как на крыльях, еле дожила до вечера. Мы расходимся по кельям в половине десятого, после вечерней молитвы, так что, когда я тихонько улизнула через час, меня никто не заметил. Как мы и уговорились с Линн, я подошла к мосту, где меня ждал Антуан. Мы гуляли по берегу реки, болтали о всякой ерунде, а потом он обнял меня и поцеловал в губы. Это было так восхитительно… Антуан показался мне таким добрым, нежным, внимательным. Потом он проводил меня до монастыря и предложил присоединиться к ночной прогулке по озеру в субботу. Два дня до субботы я провела как во сне. Мы встретились около полуночи, там же. Помимо Антуана, были еще двое парней из нашей деревни – Ден и Кристоф, брат Антуана, Линн и незнакомая девушка, которую мне представили как Аманду. Мы погрузились в лодку – она была заранее припрятана под мостом. Как только проплыли деревню, Ден достал самогонку, и парни начали пить. Я хотела отказаться, потому что до этого не пробовала ничего крепче вина, но, увидев, что Линн и Аманда пьют, решила тоже попробовать. После нескольких глотков у меня закружилась голова, но я отлично помню все, что случилось дальше. Мы вышли по реке в озеро, высадились на островке. К этому времени парни успели порядком набраться. Сели, развели костер, Кристоф выставил второй кувшин. Сначала мы просто пили, жевали маринованные огурцы с хлебом и болтали. Потом… – Она запнулась, глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание. – Ден попросил Линн раздеться и потанцевать. Когда она сняла штанишки, я отвернулась от стыда, но потом мне стало любопытно. А она еще и расставила ноги, крутила бедрами. Я была в шоке, а парни пришли в восторг, особенно Ден – он тут же утащил ее в кусты. Мы остались вчетвером. Аманда тоже начала танцевать, медленно расстегивая пуговки на платье. У нее длинные черные волосы, и она очень соблазнительно ими размахивала под аплодисменты и улюлюканье парней. Извиваясь, как ящерица, она подползла к Кристофу, расстегнула ему штаны, достала… тот предмет и… засунула себе в рот. Меня чуть не вырвало, от омерзения я закрыла глаза. Антуан запустил руку мне под подол и спросил, не хочу ли я тоже раздеться. Я попыталась отстраниться, но он схватил меня, стал срывать с меня платье. Ну, и… я уступила. Он тут же начал лапать меня. Я чуть не сгорела от стыда, но это было так… волнующе. А потом он попытался засунуть мне между ног палец, и я стала вырываться и умолять отпустить меня. Антуан не выпустил, а начал снимать штаны. Аманда схватила меня за руки, Кристоф за ноги, меня распластали по земле и раздвинули ноги. Антуан навалился сверху. Я закричала от жуткой боли, когда мне между ног вонзилось что-то твердое, но он не обращал внимания – входил глубже и глубже, а потом начал двигаться во мне. Казалось, этот кошмар никогда не кончится. Потом он задвигался быстрее и, наконец, замер. Было столько крови… Я испугалась, но Аманда объяснила, что в первый раз всегда так. Мне позволили сходить обмыться. Но мои мучения на этом не закончились. Вернулись Ден с Линн, и все поменялись партнерами – Антуан занялся Линн, а Аманда оседлала Дена. Она улыбалась, стонала, ей очень нравилось заниматься любовью. А я недоумевала – ведь ничего, кроме боли, я не испытала. Кристоф схватил меня за волосы, приблизил мою голову… – Марго сглотнула. – Я сопротивлялась, увертывалась… Наверное, его намерения потерпели бы крах, если бы он не додумался заткнуть мне нос. Только я открыла рот, чтобы вдохнуть, он засунул его мне по самое горло. Потом Кристофа сменил Антуан, а Ден схватил меня за зад и поставил так, чтобы войти в меня сзади. Я хотела вырваться, но Антуан вцепился мне в волосы. В этот раз было не очень больно, но все равно неприятно, я терпела. Кричать все равно бы не смогла, потому что… рот был занят.
Марго спрятала лицо в коленях. Изливающаяся из нее боль тонула в лесном мраке. Несколько минут Морган слушал треск горящих поленьев и пьяный хохот филина в глубине леса. Весь жар костра сосредоточился у него в паху. Он ожидал чего угодно, только не рассказа о том, как компания юных подонков со смаком втаптывает в грязь звездный свет.
– Утром я не вышла на богослужение, – продолжила девушка. Складки плаща глушили ее голос. Морган наклонился вперед, прислушиваясь. – Сказала, что у меня болит голова – она и вправду болела, – и провела весь день в постели. Плакала, корила себя. А что толку. Несколько дней от Антуана не было вестей. Я думала, ему неловко. Не выдержала и под предлогом пригнать корову побежала к нему сама. Я постеснялась войти в калитку, влезла через щель в заборе и наткнулась на его брата – другого, не Кристофа. Он так мерзко улыбался, глядя на меня, что я поняла: Антуан ему рассказал. Он пошел за ним в дом, и оттуда донесся его голос: «К тебе пришла твоя церковная мышь» и голос Антуана: «Гони эту потаскушку в шею, если не хочешь попрыгать на ней сам». Они, видимо, посчитали, что у меня неважно со слухом. И… я убежала, не дожидаясь, пока кто-нибудь из них выйдет. – Она задышала часто и глубоко. – А на следующий день я отыскала Антуана в поле и призналась, что люблю его. И он послал меня подальше, грубо. А спустя несколько дней Линн проболталась: оказывается, Антуан поспорил с приятелем. – Плечи девушки вздрогнули от беззвучных рыданий, она вскочила и убежала в кусты.
Тело непроизвольно шевельнулось. Морган усилием воли пригвоздил себя к бревну.
«Остынь! Ты не настолько близок ей».
Дружеское утешение, предложенное в трудную минуту, и любовное объятие – не одно и то же, но первое перетекает во второе так же быстро и незаметно, как вода выносит лодку из реки в море, а море таит в себе новые опасности. Спустя какое-то время послышался плеск воды: умывается. Морган заварил земляничные листья.
– Извини. – Шмыгая носом, Марго села на бревнышко. – Антуан утверждал, что монашки ничем не отличаются от мирских девушек. Что они только прикидываются добродетельными. Узнав от Линн о моих чувствах к нему, он заключил с приятелем пари. Его не отпугнул даже статус моего отца, наоборот – это увеличило ставку. Три серебряных дана. Через две недели Антуан обвенчался с Розанной, деревенской красоткой. Оказывается, они были уже год как помолвлены. В день их свадьбы мы познакомились с Иштваном.
Ах, вот оно что… Иштвану не было нужды ни соблазнять, ни приколдовывать ее, ни даже уговаривать бежать с ним. Он просто вовремя появился. Что бы он ей ни плел, его слова упали на взрыхленную и удобренную почву. И бедняжка столько времени носила в себе, берегла этот страшный дар для того, кто сможет его принять.
«Что ж, попробую не разочаровать тебя».
– Хлебни-ка, прогрейся. – Морган снял с углей оловянную кружку, вытер днище об колено, и девушка послушно приняла ее из его рук. – Осторожнее! Оберни плащом. И объясни, в чем твой грех: я не понял.
– В том, что я пошла с ними. Я подозревала, что нечто подобное может случиться, и, наверное… хотела этого. Но я думала, что Антуан действительно в меня влюблен. У меня и мысли не возникло, что он станет… – Марго сконфуженно запнулась и приникла к кружке.
– Почему же ты не поставила в известность отца? Ты могла поговорить с ним как с отцом, а не как со священником. В случившемся нет ни капли твоей вины.
– Как с отцом… Батюшка Адриан называет меня своей дочерью, он мудрый духовный наставник, но… не более того. Я видела, как отцы относятся к своим дочерям – их ласкают, целуют… У нас же были только проповеди. Батюшка никогда не брал меня к себе в дом. Я жила вместе с монахинями, как послушница. Надеюсь, участь попадьи, раз я потеряла невинность, теперь меня минует.
Моргану понравилась торжествующая усмешка сквозь слезы, с которой девушка произнесла последнюю фразу. Он вынул щук, очистил от обмазки, протянул одну рыбину Марго. Оба с жадностью набросились на еду и несколько минут только жевали.
– Еще я промолчала потому, что батюшка постоянно упрекает меня в отсутствии смирения, – продолжила Марго пободревшим голоском. – Святой Аммос, основатель нашей обители… Однажды на него напали разбойники. Отнять у него было нечего: старенькая одежда да иконка – вот и все его имущество. В ярости они избили его, и он не сопротивлялся, хотя был очень силен и при нем был топор. Он остался чуть жив. Покалеченный, лежал в тяжких муках и молитве десять дней, пока его не исцелил Господь. Разбойников потом поймали и привели к нему, и он простил их, а они раскаялись в своих злодеяниях.
– И ты решила последовать его примеру: доказать себе и всему миру, что смиренна как овечка. – Морган бросил в огонь щучий хребет. – Заруби себе на носу, дружок: когда кто-то обходится с тобой гадко и ты смиряешься с этим, ты становишься слабой. Стоит стерпеть, принять, смолчать всего один раз, и с тобой будут поступать так и впредь. Потому что ты позволила! Не знаю, какими соображениями руководствовался святой Аммос, только сдается мне, это разные вещи. Теперь, благодаря твоему смирению, эти парни знают, что зло можно творить безнаказанно, и мало того – иметь с этого доход. Твой грех сгорел. – Он потыкал палкой в обугленное полено, превратив его в россыпь мерцающих оранжевых огоньков. – Теперь три раза перепрыгни через костер и пообещай Богу, что впредь не будешь оставлять аморальные поступки безнаказанными.
Марго покорно поставила кружку на землю, отошла для разбега.
– Обещаю, – оживленно прозвенел ее голосок из темноты.
– Ни один священник не заикнулся бы о смирении, узнав, что его дочь изнасиловали, – проворчал Морган, преследуя взглядом заголившиеся ноги – в высоких ботинках на шнуровке они смотрелись очень соблазнительно. Он бы на месте этого олуха Антуана носил ее на руках и рыдал от счастья. И почему на таких девчонок как воронье слетаются негодяи?
– Ух… – Одернув платье, Марго заняла свое прежнее место у огня. Игра смахнула с ее лица печаль. – Если бы я сказала отцу, разразился бы скандал, слухи расползлись бы по всей деревне, меня бы стали считать падшей женщиной. Батюшка столько раз предупреждал, чтобы я не водилась с деревенскими парнями, а я… Я просто хотела любви! Неужели это грех – хотеть любви?
– Грех ее не хотеть.
– Почему тогда любовь вне брака считается порочной? И вообще, почему заниматься любовью – порочно?
– Порочно заниматься любовью? Что за чушь!
– Ну, существует же выражение «непорочное зачатие». Пророк Иаирд, воплощение Бога, был зачат непорочно. Получается, зачатие обычным путем и само действо – порочные. Как может быть порочным то, что дарит жизнь?
Морган потер заросший подбородок. Опять эти религиозные премудрости. Некоторые обычаи дикарей столь же бессмысленны, вредны и загадочны для самих же дикарей, сколь и большинство их действий. Еще парочка подобных вопросов, и он сдаст позиции.
– Допивай-ка чай, дружок, и отправляйся спать. – Морган оттолкнулся ладонями от коленей и заставил гудящие от усталости ноги разогнуться. Еще собирая дрова, он приметил удобное, без бугорков, местечко под лиственницей, в нескольких шагах от костра. Он отнес туда спальный мешок, расстелил. Марго тут же плюхнулась на него. Морган присел рядом, дожидаясь, пока она разуется – процесс обещал быть долгим, – и уткнулся лицом в ладони, чтобы не видеть ее пальцев: выдергивая шнурки из дырочек со скоростью улитки, они нагоняли чудовищную зевоту. Бороться с усталостью становилось все более затруднительно. Трижды проводить солнце за горизонт за один день – это перебор. Все на свете отдал бы за два часа сна. Но спать нельзя. Иначе они останутся без охраны.
– Это правда, что страдания – Божья кара за удовольствия?
Морган прервал зевок.
«Давай, исповедник… Взялся играть – доигрывай до конца».
– Нет. Просто жизнь так устроена, что она состоит из двух противоположностей. Жара сменяется морозами, день – ночью, радость – печалью. Это две стороны реальности, которые не существуют друг без друга. Если нет тьмы, не будет и света. В страдании мы растем, мудреем, учимся не повторять прежних ошибок. Не будь страдания, мы никогда не познали бы счастья.
«Ты сам-то помудрел от своих страданий – а, болтун?»
– А если отказаться от удовольствий, страдания исчезнут?
Опаньки… Кто-то, на ее беду, научил девчонку думать.
– Не исчезнут. Их станет вдвое больше, потому что они займут собой место, отведенное счастью. – Морган помог девушке забраться в мешок и зашнуровал спальник, чтобы – мало ли, ночью пойдет дождь – ее не намочило. – Спи спокойно.
– Морган? – Ее ладонь робко коснулась его локтя. – Спасибо, что выслушал. Я рассказала тебе, потому что больше никогда тебя не увижу.
– Прости себя, дружок, и Бог тебя простит, – изрек он глубокомысленно. Смысла этой фразы, случайно услышанной возле храма, Морган не понимал, но, когда священник сказал ее всхлипывающему мальчугану лет десяти, ребенок моментально успокоился.
Морган вернулся в освещенный круг. Он пялился в огонь и клевал носом, пытаясь прогнать сон размышлениями о том, что было бы, случись подобное у них. Клан девушки добивался бы изгнания насильника в Храм Сердца, а если жрецы отказались бы взять преступника на поруки, ему пришлось бы искать пристанище у дикарей. Между кланами вспыхнула бы взаимная ненависть, они грызлись бы друг с другом по гроб жизни. У Совета старейшин прибавилось бы работы, у всех остальных – пищи для сплетен. А скорее всего, до Храма дело и не дошло бы. Братья или дядья девушки охолостили бы негодяя еще до официального слушания, и дело приняло бы совсем другой оборот.
Что за нравы у дикарей… Изнасиловать влюбленную в тебя девушку за жалкие три монеты, а потом называть ее потаскушкой… Варвары. Моргану вспомнилось, как начались их отношения с женой. Они купались с друзьями в озере. Идель запрыгнула на него сзади, обвив его шею руками, а талию ногами, не давая возможности ни сбросить себя, ни поцеловать, ни потискать. Они были едва знакомы, и Моргану симпатизировала эта рыжеволосая хохотушка из соседнего поселка. Пока он стаскивал ее с себя, прибегнув к испытанному веками способу – щекотке, чуть не оглох от ее визга. Идель утащила его на песчаный пляжик, где они вместе с ее кузеном, его подружкой и двумя кувшинами морошкового вина кувыркались до вечера. Потом Моргана по шею закопали в теплый песок, велели закрыть глаза и лежать смирно. Идель куда-то ускакала голышом, а Морган лежал и честно не открывал глаз – он все равно видел ее внутренним зрением. Вернулась она одна. Когда ему разрешили поднять веки, у него на груди красовался воткнутый в песок «лисий хвостик» – пушистый кустик оранжевого лишайника, означающий предложение соединиться кровью.
Обычно «хвостик» приносят тайком и прикрепляют к входной двери. Тот, кому он предназначается, по традиции должен найти второй «хвостик», связать их белой тесьмой и отправить обратно. Но этого почти никто не делает. Осчастливленный избранник является самолично, мужчина – с подарками родителям будущей жены. Это если ты согласен на брак. В противном случае кустик просто выкидывается. Придумавший этот обычай, очевидно, полагал, что безмолвный отказ избавит обе стороны от выяснения отношений и лишних страданий. Он ошибся. Были и скандалы, и драки, и месть, и самоубийства.
Они занимались любовью полночи, а остальные полночи бродили вокруг озера, потому что ни один из них не мог вспомнить, где бросил свою одежду перед тем, как залезть в воду. Его шмоток так и не нашли – их потом принес кто-то из ребят, и Морган предстал перед семьей невесты с голым задом, в набедренной повязке из папоротника.
Морган дернулся и растерянно заморгал. Задремал, окунувшись в тот счастливый вечер. За которым последовали три с половиной счастливых года. А потом… Свой собственный грех он так и не смог сжечь. Его вдруг охватило чувство одиночества и беспомощности перед мучительными воспоминаниями. Он перебрался к Марго. Девушка лежала на спине, склонив голову набок и приоткрыв губки. На ее лице блуждала безмятежность, какую тонкими белыми перьями рисует ветер на голубом холсте неба в летний день. Морган улыбнулся спящему личику. Сработало. Впрочем, выдумкой был только друг семьи. Остальное в той или иной степени соответствует реальности. Суры почитают огонь превыше других стихий – он считается земным воплощением Творца, очищающим от зла и рождающим жизнь. Странная девушка. Ее и дикаркой-то назвать язык не поворачивается. Скорее напоминает юного Сура, ищущего приложения своим талантам.
«А хорошо ты знаешь дикарей?»
До сих пор его контакты с дикарями ограничивались переговорами о ночлегах, торговыми сделками и потасовками в тавернах. А чаще всего он просто проезжал мимо верхом. Даже денег никогда не выбивал из попов – эта обязанность в отряде давно и прочно закрепилась за Леной. Отрядные сплетни, ядовитые насмешки Тайнера и собственные наблюдения наводили на мысль об отсутствии у дикарей каких-либо стремлений, кроме как есть, размножаться и вредить самим себе и всему, что их окружает. Правда, Тайнер утверждает, что попы, особенно городские, гораздо умнее своей паствы. Не будь нечисти, они бы давным-давно объединили свой народ против пришлых колдунов. И ничто не помогло бы Сурам выиграть эту войну – дикарей в сотни раз больше.
Морган уныло уставился на ботинки и подумал, как хорошо было бы разуться и дать натруженным ногам отдых. И помыться.
«Полежу пять минут и разуюсь. Всего пять минут».
Он прилег рядом с девушкой. Как только голова коснулась земли, он понял, что больше не встанет.
Марго проснулась среди ночи. Она лежала на животе, лицом к реке, уткнувшись в пропахшую дымом и усталостью ткань спальника. Какая-то тяжесть давила на нее сверху, а правая рука затекла так, что потеряла чувствительность. От костра осталось несколько мигающих точек. Неподвижно зависшая в воздухе пелена туманной сырости предвещала дождь. Тусклая луна, словно обгрызенная и закинутая на небо половинка яблока, бесшумно неслась сквозь рваные дыры облаков, роняя в воду серебристую изморось.
Тяжестью оказался Морган, который во сне навалился на нее всем телом, пригвоздив к земле. Марго чувствовала, как его медленное дыхание колышет ее волосы. Должно быть, замерз, раз так прижался. Высвободить онемевшую конечность, не разбудив Моргана, не удалось. Последовал обмен растерянными извинениями. Марго вытащила из-под спальника плащ и попросила Моргана прекратить испытывать себя на холодоустойчивость. Ей почудилась мимолетная улыбка в темноте. Морган взял ее бесчувственную руку, провел по ней ладонью от локтя до кончиков пальцев, легонько потряс.
– Ой… – Марго с удивлением пошевелила пальцами. – Как это у тебя получилось?
Он стряхнул с ее походного ложа нападавшие сверху колючие веточки и, сонно пошатываясь, побрел в кусты. Марго растянулась на спине, разглядывая на затянутом тонкими облаками небе виднеющиеся кое-где размытые пятнышки звезд. Если ветер не спустится на землю, к утру все затянет туманом, и им придется двигаться вслепую.
– Подъем! – Марго вздрогнула от громкого окрика. Морган выскочил из кустов. – Живо! Уезжаем!
Она ошалело приподнялась на локте:
– Чего?
– Обувайся! – прорычал Морган. Светлое пятно его рубашки метнулось к лошади.
Марго покорно выползла в ночную сырость и принялась натягивать ботинки.
«Спятил».
Пальцы еле двигались, веки слипались. Кого может бояться в лесу верзила со здоровенным ножом и топором? Волков? Разбойников? Марго напряженно вслушивалась в темноту – тихий плеск бегущей воды, да ветер крадется по верхушкам деревьев. Людей, тем более всадников, было бы слышно. Значит, волки или… Под мышки просунулись руки Моргана, и ее расслабленное тело резко приняло вертикальное положение.
– Брось! Обвяжи вокруг ноги, чтоб не слетел. – И добавил что-то себе под нос – обматерил, наверное.
Марго еле сдержала стон, когда ее измученная задница соприкоснулась с седлом.
– Держись очень крепко, – предупредил Морган. И не напрасно. Конь взял с места в карьер и за какие-то доли секунды набрал сумасшедшую скорость, заставившую Марго думать только о том, как не слететь. Треск кустов со всех сторон, хлесткие удары веток по спине, цепляющиеся за подол и волосы невидимые щупальца… Так спешит, что не стал выбираться на дорогу.
– Что случилось? – почти выкрикнула она.
Ответа не последовало. Не расслышал? Марго терпеливо дождалась, пока под копытами появится утоптанная земля, и предприняла вторую попытку достучаться до каменной глыбы.
– Нам угрожает опасность?
Глыба не отозвалась. Марго нахмурилась. Неужели так трудно выдавить из себя пару фраз? Очевидно, парню приснилось или почудилось, будто на них кто-то собирается напасть, и бедняга перепутал явь с навью.
В бешеной скачке Марго потеряла счет времени и ориентацию. Сначала они долго мчались по лесной тропе. Луна превратилась в мутный, как с похмелья, желтый глаз, а потом и вовсе зарылась в облака. От ужаса Марго зажмурилась. Каждый миг она ждала, что они вылетят из седла и покатятся кувырком, ломая кости. Но Морган, похоже, владел каким-то приемом, позволяющим ориентироваться в условиях нулевой видимости. Конь ни разу не споткнулся, они ни разу не налетели ни на поваленное дерево, ни на пень, не въехали в кустарник или заросли папоротника, не угодили в овраг. Наследие рыбачьего прошлого? Обдумав эту мысль, Марго нашла более простое объяснение: Морган неоднократно бывал здесь и хорошо знает местность. Но разве торговцы ездят охотничьими тропками? Марго всегда считала, что они перемещаются по трактам. Может, все дело в работе, которую он выполняет для Суров? Она начала перебирать варианты, кем могли его нанять жестокие могущественные колдуны. Тропа тем временем круто пошла под горку – от падения Марго спасла только рука Моргана, вовремя ухватившая ее за талию. Мысли высыпались из головы, как зерно из распоротого мешка. А могли бы высыпаться и мозги… Марго благодарно уткнулась Моргану в плечо, его рука еще крепче обвила ее; он прижимал ее к себе, как драгоценный груз, с которым соглашаются расстаться лишь ценой собственной жизни.
В конце спуска лес выпустил всадников из своих тенет. Обогнув невысокий, поросший хвойным молодняком холм, они помчались вдоль реки – той самой, судя по ширине, на берегу которой они так уютно устроились вчера на ночлег. У Марго вырвался жалобный вскрик, когда Даймон с ходу бросился в воду, обдав спину холодными шлепками брызг. Брод был без глубоких ям и крупных камней, но она промокла до нитки. Купание полностью развеяло сомнения в реальности погони, хотя уши по-прежнему не улавливали никаких признаков опасности.
Короткий пролесок вывел их на поле – капустное, судя по хрусту под копытами, за ним вырисовывались очертания дома, окруженного более низкими строениями. Всадников встречало собачье многоголосье.
«Ура!»
Если их действительно кто-то преследует, здесь они найдут убежище. Марго только открыла рот, чтобы поделиться радостью, как Морган отвернул коня прочь от фермы. Рот так и остался открытым, и на следующем же кочне Марго до крови прикусила язык.
«Чокнутый!»
Словно в подтверждение ее мысли поведение Моргана сделалось еще более загадочным. Проскакав около сотни ярдов, он так резко остановил коня, что бедняга затряс головой и фыркнул. Марго и вздохнуть не успела, как ее поставили на землю и сунули в руки мокрые ремни поводьев. Морган зачем-то облизнул указательный палец, поднял его вверх.
– Двигайся к тем деревьям. – И подтолкнул ее в сторону чернеющей стены леса – другой, не той, откуда они выехали.
– Морган, да объясни же, наконец!
– Сейчас преты тебе объяснят. Зубами и когтями. – Он растворился во мраке.
Преты… Марго в недоумении остановилась. Она впервые слышала о таких животных. Разновидность волков?
