– Не скрою, Сергей Петрович, ко мне уже приходили с рассказами о том, как вы наводите порядок, – несколько взвинченно начал разговор Езжевский.

– Вы по поводу «раненых»?

– Да. И это очень серьезно.

– Нет. Это называется ловушкой. Я специально стрелял ослабленными патронами. Ничего страшного, синяки скоро сойдут, а вот откуда это стало известно посторонним?

– Карл Людвигович, займитесь этим. Надо было меня предупредить. – Он укоризненно покачал головой.

– Я не ожидал, что так скоро ходоки пойдут, если честно.

– Но что сделано, то сделано. Густав Эдуардович, посмотрите списки арестованных. Наверняка большую часть можно отпустить.

– Хорошо, Михаил Казимирович, но мне потребуется помощь. – Барон Гейкинг выжидательно смотрел на подполковника.

– Возьмите Александра Никифоровича. Теперь вы, Павел Данилович, – обратился он к Белому. – Если начали, то соблаговолите и закончить…

– Михаил Казимирович, у нас возникла с Сергеем Петровичем интересная мысль…

Выслушав Белого, первым высказался Гейкинг:

– Господа, я против. Этим мы только еще больше привлечем к бунтовщикам внимание. А заодно и превратим в мучеников.

– Густав Эдуардович, эти меры будут применяться только к закоренелым государственным преступникам, – возразил я. – А с оступившимися и заигравшимися в революцию будет совершенно другое обращение. Вы лично много сделали, чтобы молодежь, выходя из-под стражи, начинала новую жизнь.

– Полноте, Сергей Петрович…

– Да, да, поэтому и вас ненавидят эти господа.

– Что же, – подытожил Езжевский, – приступаем к работе, господа.

– Где этот комиссар? – услышал Яков.

– Туточки он.

– Открывай.

Заключенные в камере зашевелились.

– Не отдадим… Вставайте, товарищи…

Но все замерли, едва увидев, кто стоял за дверью. Вместо привычного старика надзирателя, дожидающегося отставки, в проеме возвышались трое конвоиров. На их фоне тюремный служитель выглядел гномом. Вне всякого сомнения, это были вчерашние жандармы. Но как они изменились. Словно злые великаны из легенд, эти были закованы в кирасы непривычного вида. Опоясанные амуницией, на головах шлемы с поднятыми забралами, но главное не это. Лица их были закрыты колпаками, как у палачей.

– Яков Стефанович. – Рык одного из них моментом вышиб любое желание конфликтовать.

Нетвердой походкой Стефанович пошел к нему. Едва выйдя из камеры, ему мгновенно скрутили руки. Грохот закрываемой двери резанул по нервам.

– Вперед, – услышал он.

И слитно, как манекены, конвоиры одновременно шагнули с левой ноги. Его шарканье забивалось мерным грохотом жандармских сапог. Мысли его метались: «Как, не может быть, его не должны казнить…»

– Готово, вашбродь.

Подняв голову до хруста в позвонках, Яков увидел вчерашних офицеров. Вот только младший был одет так же, как конвоиры, только на голове вместо шлема была повязка, как у пирата из книги.

– Думаете, имеет смысл вам с ним говорить, Павел Данилович? – полностью игнорируя Якова, спросил молодой офицер.

– Попытаемся, Сергей Петрович.

– Ну-ну, эй, орел, попытка нэ питка, – сымитировал тот кавказский акцент и хохотнул.

От этого хохота у Стефановича, пробежали мурашки. Все это походило на спектакль, этого не могло быть. Он отчаянно начал вертеть головой, но, увидев взгляд ротмистра, затравленно закричал.

Нет, интересные люди эти революционеры. Как гадить, так они герои, а как отвечать, так сразу переводят «стрелки» на проклятое самодержавие. Синицын быстро заткнул рот начавшему было кричать Стефановичу.

– Короче, так. – Схватив того за подбородок, я нехорошо усмехнулся. – Либо ты, птенчик, поешь, как соловей, либо ты помираешь при попытке к бегству. Все, уговоры закончились.

– Итак, я хочу услышать о некоем Михаиле… – сказал Белый.

Попытка гордого молчания была пресечена, ребята, не оставляя следов, «помогли» раскаяться и написать «чистосердечное» признание. Оказалось, что по «Чигиринскому делу» проходит Михаил Фроленко, закупавший оружие для восстания. Далее он рассказал о некоем Дебогорий-Мокриевиче, который предложил план восстания.

– Этого в одиночку. – И, дождавшись, когда закрылась дверь, продолжил: – Ну как вам эта беседа, Сергей Петрович?

– Да, копнули хорошо.

– Вот именно, давайте сюда Дейча. Кстати, как там наши «сидельцы»?

– Антипов!

– Я, вашбродь.

– Что арестанты из третьей делают?

– Перестукиваются.

– Молодец, следи за ними далее.

– Думаете, сработает?

– Не сомневаюсь. Про ребят они уже знают и про то, что Яшку в прежнюю камеру не вернули, тоже. Тот достучаться ни до кого не сможет. Посидит до завтра, а спать мы ему особо не дадим плюс на нервах поиграем… В общем, он сам такое напридумывает… И эта парочка по тому же методу. Через неделю будем знать про этих революционеров все.

– Вот, кстати, почитайте о нашем следующем «клиенте». Занимательно и поучительно. – С горькой усмешкой ротмистр придвинул мне личное дело Дейча.

А вот и он, легок на помине. Так же запел свою песню… Сначала – «как вы смеете»… Потом – «ой, это не я, так партия решила».

Пока Белый «беседовал» с ним, я прочитал его, так сказать, «биографию». Особенно меня поразило, что на пару с таким же отморозком попытались убить раскаявшегося Гориновича. Ладно, мне понятно, что его показания многим навредили, но выливать на человека серную кислоту, чтобы труп не опознали. Брезгливо смотрю на эту тварь. Борец за счастье народа, мать его. И снова смотрю на фото. Женщина, как положено, стоит по правую руку, мужчина сидит. Вот только выглядит он как человек-невидимка из романа Уэллса. Лицо закрывает маска, на голове шляпа. Все. Обыденно и страшно.

– Вы не имеете права, я буду жаловаться, – причитал он.

– Ах, ты…

– Отставить, Синицын, значит, права не имеем? Это ты, Лейба, точно подметил, а у тебя, значит, есть право? Смотри сюда, сука! – сунул под нос ему фото. – Узнаешь? Язык проглотил? Павел Данилович, а ведь он простой уголовник. При чем тут прокуроры и возмущенная общественность? Это просто уголовник, и колоть мы его будем соответственно.

Дальше ребята, услышав такое, мгновенно его «выпотрошили».

– Сергей Петрович, вы не в поле… Поаккуратнее в следующий раз, – пожурил меня Белый.

За окном валил снег, совсем как в России. Это напоминание здорово его разозлило. Вместо того чтобы блистать в столице, он вынужден прозябать здесь. К тому же эти варвары умудрились перейти Балканы, хотя все цивилизованные люди заявляли, что это невозможно. Проклятье! Как он устал от всего. Особенно от этих довольных рож солдат. Хамы, быдло. Упрямые скоты, готовые хоть сейчас пройтись по Европе «паровым катком». Себе он мог признаться честно – он ненавидел и боялся этот народ. Теперь особенно. То, что сотворил этот народ, повторить невозможно.

Пройдя к столу, он на мгновение зябко пожал плечами. Было от чего. Свою миссию он провалил. И если с Горчаковым еще можно было побороться, то с Ротшильдами – нет. Эти еврейские выскочки без колебания уничтожат его. Черт, черт, ну почему именно сейчас? Спокойно, спокойно, нужно взять в себя в руки, джентльмен не имеет нервов. Хотя ему доставило истинное наслаждение видеть лицо английского военного агента Уеллеслейя, когда тот узнал о начале движения колонны Радецкого. Вдобавок неприятность с караваном, везшим груз. Он словно растворился. Хорошо, хоть это касалось только его кошелька. И жандармы… Да, недооценили мы этой угрозы, кто бы мог подумать, теперь приходится пожинать плоды своего легкомыслия.

На глаза некстати попалось письмо от Когана. Чертов жид. И не пошлешь. Придется лезть на глаза, пытаясь вытащить из тюрьмы Горвица. Ох, как не хочется впутываться в это дело.

Последнего, Ивана Бохановского, допрашивали без меня. Мне пришлось сыграть роль цербера, в роли Аида выступал Лукьяновский замок, а барон Гейкинг – в роли самаритянина. В течение четырех часов пришлось мотаться по камерам, вытаскивая очередное непутевое дитятко. Присутствие родителей заметно взбодрило сопляков, но хамить они все же не решались, да и сами родители, едва завидя меня с парой штурмовиков за спиной, старались стать как можно меньше.

– Кажется все, Густав Эдуардович, – обратился я к усталому ротмистру. – Закончили.

– Знаете, а действительно все, – удивился тот. – Сколько мы с вами работали?

– Часа четыре, не меньше, пора и перекусить. Война войной, а обед по расписанию.

– Сергей Петрович, вы ведь начинали рядовым?

– Да, – удивился я.

– Почему тогда вы так ненавидите революционеров? – Гейкинг словно хотел уяснить для себя нечто важное.

– Я действительно самая настоящая «черная кость». Выслужился в офицеры благодаря удачливости и знаниям. Но то, что болтают эти бунтари… Они не борются за свободу, большинство из них играет на публику. Я вижу, вы меня пока не понимаете. Они должны получить образование, а затем на заводах, с помощью инспекторов, добиваться нормальных условий рабочим, вместо этого забросили учебу, создали себе врагов в нашем лице, чтобы бороться за счастье народа.

– Я понял вас. Благодарю, – задумчиво протянул он. – Получается, Сергей Петрович, что мы с вами ветряные мельницы?

– Боюсь, что сейчас будет ситуация, когда храбрый, но глупый рыцарь освободит каторжников.

– Не дай бог. Спасибо вам.

– Я вам больше не нужен?

– Нет, ступайте.

Открыв дверь, мне сразу бросился в глаза довольный вид Белого. Я бы даже сказал наполеоновский.

– Господин ротмистр, ничего, что я так к вам, – я изобразил корсиканца, – без доклада?

– Господин поручик, ваши намеки недалеки от правды. – Вытянув вперед руку, указал пальцем в стену. – Я надеюсь, вы отделили агнцев от козлищ?

– А как же, козликов – родителям, козлов – по камерам. Чего изволите?

– Изволю, чтобы вы арестовали Михаила Фроленко. – С видом триумфатора он поглядел на меня.

– Не может быть. – Мой голос был сиплым от волнения. – Так не бывает.

– Сергей Петрович, бывает. – Белого буквально распирала жажда деятельности. – Действовать нужно немедленно.

– Есть.

Отсиживался фигурант в доходных домах, на квартире, снимаемой студентом Пляттом. И брать его нужно немедля, на маскарад и переодевание времени уже не хватает, придется идти в штурмовом, а поверх накинем шинели. В глубине пролетки не особо видно, да и на дворе не месяц май.

– Синицын, вместе с Лавровым и Саенко в оружейку. Мухой!

– Павел Данилович, со мной трое пойдут.

– Я и Закель… Придется на двух пролетках ехать. И наша, как на грех, уехала. – Нервно отстучав какой-то марш, Белый достал часы. – У вас десять минут. Жду вас у входа в замок.

Как говорится, время пошло. В оружейке меня уже ждали.

– Так, мы идем за языком. В квартире кроме него есть посторонний. Потому приказываю – стрелять только по конечностям. Стрелять на поражение категорически запрещаю. Все понятно?

– Так точно.

Особых эмоций такой приказ у них не вызвал. Ребята были битыми и стреляными. Немного напряжены, но это вполне объяснимо – все-таки первый раз идем за языком в городе. И кстати, давно пора нам иметь нормальную базу. Практически мы раздроблены и не можем связаться между собой. Что же, оставим зарубку на память.

– Работаем парами. Первая пара – я и Лавров, вторая – Синицын и Саенко. Группа захвата – мы. Группа прикрытия – вы. Вопросы?

– План дома.

– Нет ничего.

– Вопросов нет.

– Вооружаемся и на выход.

Надеваю бронник, РПС, пару «колотушек», три «зари», «светлячок» и добавляю к этому великолепию карманный «смит-вессон». Моя гордость, лучший револьвер для таких игр, трехсотграммовый пятизарядник, чуть больше ладони, калибра 5,6. Можно смело палить в человека, тяжелых последствий, по сравнению с обычным «вессоном», не будет. Надеваю на голову маску, шлем. Все. Ага, щаз, шинель явно не желает соседствовать с неуставной формой.

– Сымайте, что встали. – Констатировав свое поражение, первым скинул зловредную вещь. – Не замерзнем.

Ребята своим видом выразили полное согласие. Все успели оценить преимущества «горок».

– Сергей Петрович, вы, часом, не редут брать собрались? – немного иронично протянул Белый.

Его можно понять, на всякий случай мы с Лавровым в последний момент прихватили «метелки». Всю войну они благополучно пролежали на складе. Но здесь они отлично вписывались, как «универсальная отмычка».

– Да нет, в самый раз, Павел Данилович, имеется кое-какой опыт, – серьезно ответил я. – Эти бунтари вряд ли сдаваться будут. Будут отстреливаться, как звери, терять им уже нечего.

– Возможно, вы правы. Садитесь во второй экипаж.

Тихо падает снежок, легкий морозец лишь добавляет красоту украинской ночи. Мерно и неторопливо трусит лошадка. Скоро Рождество, а за ним и Новый год. На улице спешат домой припозднившиеся прохожие, словно и нет в мире горестей.

– Скоро уже, – разрушив очарование, просипел кучер.

Он нас немного побаивается и, похоже, сожалеет, что его занесла нелегкая к Лукьяновке. Она пользовалась недоброй славой. Бордели, кабаки с полукриминальным элементом, откровенные бандиты. Волноваться было из-за чего.

Переживания нашего драйвера меня мало интересовали. В гораздо большей степени вставала проблема нахождения нужного адреса. Причем желательно без привлечения всеобщего внимания. Ну да, оно самое, экстренное потрошение. Срабатывает в ста случаях из ста. А досадные исключения лишь подтверждают правило.

Останавливаемся. Быстро покидаем пролетку и осматриваемся. Не все так плохо. Столб с масляным фонарем, стоящий метрах в шестидесяти от нас, дает тусклый свет метра на два. Прохожих рядом нет. И вытропить беглеца, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, легко. Снежинки образовали тонкий слой, на котором четко видны наши следы.

– Готовы? – уточнил дошедший к нам Белый с Закелем.

Пару слов о подпоручике Карле Людвиговиче Закеле. Он был стопроцентным евреем. Хотя выглядел этакой белокурой бестией: высокий светловолосый здоровяк, что называется, косая сажень в плечах. Происходил из почтенной и богатой купеческой семьи, но вместо торговли он выбрал стезю жандарма. Отличный наездник и фехтовальщик, отличный стрелок, он по достижении восемнадцати лет направился прямиком в конную команду. Естественно, такому подарку в виде жида там не обрадовались: сословное деление в корпусе было четким. Но он нагло заявил офицерам, что им до его мастерства еще расти и расти. Такая наглость требовала немедленного отмщения. Вот только месть не получилась: Закель обставил всех офицеров и даже старика вахмистра, начинавшего службу еще при покойном императоре. Как я ни любил «коневодов», но, должен признать, идиотов там не было. Его взяли с испытательным сроком в три месяца. И, как оказалось впоследствии, не прогадали. В Польше он проявил себя с самой лучшей стороны. Схватывался в жестоких сабельных рубках приходящих с территории Австрии банд, ловил связных, постепенно становясь в команде внештатным особистом. Плюс был, как писал Сан Саныч, убежденным русским националистом. За свои успехи получил чин подпоручика и назначение в киевское управление. Памятуя о пребывании в отряде Серафимова, я вынашивал коварные планы заполучить его в качестве штатного особиста.