Глава 8
– Да, – ответил один из офицеров управления.
– Применить к ним особые методы допроса.
– Какие, интересно? – ехидно спросил давешний ротмистр. Вот гад, а то он не понимает. Под дурачка косит.
– Дыбу, – с улыбкой ответил я ему. – Как в прежние времена. Очень помогало – ни Малюта, ни Федор Юрьевич не жаловались.
Угу, Гоголь отдыхает. Немая сцена. Станиславский рыдает и кричит «верю». Вот только у комиссии почему-то глазки загорелись, нехорошо так.
– Запрещены в империи пытки, – с сожалением проговорил председатель. – Так что…
– Господин полковник, как же так? Сегодня они начальника управления убили, а завтра… – И я показал глазами вверх.
Намек был понят правильно. И если что-то случится, то комиссии кирдык. Нет, расстреливать не будут, но выкинут без мундира и пенсии. Быстро завершив следствие, комиссия убыла, оставив исполняющим обязанности начальника управления ротмистра Езжевского.
Три часа спустя. Кабинет начальника Киевского жандармского управления
– Давайте как моряки, сначала младший по чину.
– Господа, как говорил Наполеон, «для войны нужно три вещи: деньги, деньги и деньги». Надо найти источники финансирования, – начал я.
– Так, а это серьезно. – Ротмистр выбил Преображенский марш. – Продолжайте, Сергей Петрович.
– Второе: как к ним попадает оружие. Просто так его не купить, и не каждому его продадут. Третье: бомбы. Здесь без грамотных специалистов не обойтись, нужны весьма специфические знания плюс оборудование и реактивы. Их тоже в аптеке не купить. Вывод: как только кто-то выдает себя по любому из трех пунктов, начинаем работать мы. Тихо изымаем, допрашиваем, оформляем подписку о сотрудничестве. Возвращаем обратно. Все, дальше уже дело техники.
– А ведь может получиться. – Белый начал возбужденно жестикулировать. – Осназ может днями наблюдать за подозрительными местами. Они к этому привыкли. И могут задержать, не привлекая внимания.
– Если вам позволят. – Скрипучий голос «старой крысы» вмиг убрал эйфорию. – Покойный государь попробовал было реквизировать имущество Герцена. Но, увы, пришлось отступиться, Ротшильды надавили. Вот так вот.
– Прекрасно. Значит, мы на правильном пути, – парировал Белый.
– Эх, молодой человек, неужели вы не боитесь последствий?
– Знаете, если постоянно оглядываться на Европу, то скоро мы потеряем империю.
– Приступаем, господа, – прервал начавшуюся было перепалку Езжевский.
Совещание закончилось, но мне было необходимо переговорить со старым канцелярским волком. Поэтому я сразу направился к нему в приемную.
– Тарас Порфирьевич, вы ведь сможете отыскать следы любых финансов. – Я откровенно подлизывался к старому ротмистру. – Мы ведь так, догнал-поймал, а вы ловите по-настоящему крупную рыбу.
– Молодой человек, конечно, приятно, что в наше время пренебрежения к старшим остались здравомыслящие люди. – Фекленко ехидно глядел на меня. – Что нужно, Сережа?
– Штатскую одежду.
– Вот, значит, что… Серьезно собрался воевать?
– Да с чего вы взяли? – удивился я. – При чем тут война?
– С того. Ты что, думаешь, я не узнавал, как вы за Дунаем служили? Как воевали? – обиженно произнес старик. – Знакомых, слава богу, хватает. Да не бойся, Сережа, дальше меня это не пойдет.
– Вы тоже считаете, что переодеваться во вражескую форму низко? – раздраженно ответил ему.
– Успокойся. Прав не прав. Дело получалось?
– Получалось.
– Значит, прав. И здесь прав, давно надо этих бунтовщиков к ногтю, да теперь все либералы. Как же, дитятко играется… Тьфу. Думаешь, ты один такой умный? Что до тебя никто не хотел по старинке поработать?
– Нет, слишком умным себя не считаю. А вот насчет старины… Хотели бы, поработали. Снявши голову, по волосам не плачут. Ведь в рейдах это срабатывало.
– Сережа, но ведь ты сейчас не на войне.
– А вы сами в это верите? Тарас Порфирьевич, а как назвать произошедшее? Если бы это произошло, то турки сейчас примеряли бы, куда повесить ордена. Успешно уничтожен такой высокий чин…
– Хорошо, поможем чем можем, но тогда, Сережа, воюй всерьез, а то пока у тебя только одни разговоры.
Казарма осназа
– Поворотись, сынку, – ухмыльнулся я. – Красавец. Все торговки твои.
Красный как рак, Самойленко немного скованно рассматривал себя в зеркало. Примерка шла вовсю. Выглядел он справным хозяином: добротные юфтевые сапоги, штаны и пиджак из добротного сукна, белая «парадная» рубашка из хлопка, картуз. Все это преобразило сапера, а выправка лишь добавляла солидности. Этакий сверхсрочник, и на гражданке сумевший стать уважаемым человеком. Стоящий в стороне ефрейтор Иванов походил своей одеждой на бедного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Лавров, лучший «револьверщик» в отряде, играл роль мастерового, сопровождающего хозяина. Я же в своей роли стал небогатым фабрикантом, одетым неброско, но с претензией на элегантность. Этакий денди русского разлива.
Переодев в штатское солдат, я мог теперь спокойно ознакомиться с будущим ТБД. Кроме того, сказывалась инерция: если ты служишь – изволь надевать мундир. Не должны господа революционеры ожидать такого от жандармов.
– Все, заканчиваем примерку. Фельдфебель, всю одежду аккуратно повесить, и чтобы она на виду не была, – приказал я Немову.
Потом начались будни. Не привлекая внимания, ежедневно пять человек выезжали для помощи станционным жандармам. На укрепление, так сказать. Это происходило постоянно и особого интереса ни у кого не вызывало. Вот только там мы переодевались и с надежными проводниками отправлялись в город. Прошел целый месяц, пока все не побывали на «экскурсии». Этого было недостаточно, но минимальное знание города было получено. Выяснилась не совсем приглядная картина: у Лукьяновского замка постоянно толпились родственники и знакомые политзаключенных. Последним передавались продукты, различные вещи, даже обеды. Короче, о тюрьме как о месте заключения можно забыть. Хорошо, что еще заключенные не разбежались. Расследование покушения на Федорчука продолжалось своим чередом.
В управление я буквально на крыльях прилетел. Отряд Гурко, перешедший Балканы, 5 декабря вошел в Софию, а сегодня в газетах написали об уничтожении армии Весселя-паши под Шейново и Шипкой.
– Слышали новости? – крикнул я, залетая в канцелярию. – Вломили мы им.
– Да, давненько нас так не радовали, – ответил пожилой письмоноситель. – Жалеете, что не в армии?
– Есть маленько…
– Почитайте, Сережа, порадуйте стариков, – предложил довольный Фекленко. – Старые канцелярские крысы, оказывается, кое-что могут.
Вчитавшись, я мысленно обозвал себя идиотом. Знаменитое «Чигиринское дело». В допросе атамана Олейника проскользнула фигура некоего Михаила, якобы он должен был закупить для восставших оружие, причем этот Михаил подчинялся «царскому комиссару» Найде.
– А этот Найда, Тарас Порфирьевич? – сказал я жалобно.
– Молодежь пошла, дочитать уже лень. Сидит он в Лукьяновке. Естественно, никакой он не Найда, а Яков Стефанович.
– Спасибо, Тарас Порфирьевич, что бы мы без вас делали.
– Побежал в тюрьму? Напрасно, он не заговорит.
– У меня заговорит.
– Дай Бог, дай Бог. Тогда мы получим сведения о других бутовщиках. Зайдите, голубчик, к Павлу Даниловичу, он вас ждет.
Найдя Белого, я поделился своими планами. Получив в ответ, что времена Ивана Грозного закончились, он потянул меня к Езжевскому. Михаил Казимирович, выслушав обе стороны, вздохнул и велел мне навести порядок в политическом крыле.
Для приведения тюрьмы в божий вид на всякий случай я прихватил десяток штурмовиков. И не прогадал. На входе в замок нас привычно освистали дежурившие здесь студенты.
– Митрофаныч, что это за балаган?
Старик надзиратель, вытянувшись, отрапортовал:
– Вашбродь, так намедни студентов привезли. А эти дружки ихние.
– Ясно, давай веди нас к «узникам совести».
Политическое крыло Лукьяновки встретило нас гулом и суетой. Заключенные переходили из одной камеры в другую, троица хорошо одетых молодых людей дымила в коридоре.
– Вашбродь, разрешите… – услышал у себя за спиной.
Поверив голову, я увидел двух надзирателей, несших шикарный обед.
– Проходи, служивые. Кому пищу несем?
– Господину Татищеву.
– Сам сидит?
– Господь с тобой, вашбродь, сынок…
– Постой пока, сейчас мы порядок наведем. И вам полегче станет. Синицын, свистни…
Переливчатый «разбойничий» свист мигом заставил всех замереть.
– Значится, так, граждане заключенные, – скопировав я Жеглова. – С этого момента весь этот балаган заканчивается. Проходим все в свои камеры…
– Как, вы смеете… Сатрап…
Выстрел…
– Больше в воздух палить не буду, следующий выстрел на поражение.
– Ты…
Выстрел… И говоривший студент мешком упал на пол.
– А-а…
Выстрел… И молодой денди, схватившись за ногу, осел на пол. Остальные заключенные мгновенно юркнули в камеры.
– Закрывай страдальцев, отцы, – приказал я бледным надзирателям.
– Готово, вашбродь.
– Так, Синицын, бери пятерых и неси этих к врачу. Теперь вы. Мне нужен Стефанович, показывайте, где он сидит.
Вытащив его из камеры, ребята сноровисто заломили ему руки и потащили по коридору. Такие методы гневно осуждаются что здесь, что на Западе. Вот только результаты дают отличные. А мне сейчас нужен только успех.
– Заключенный доставлен, господин ротмистр, – рявкнул я, словно был на плацу.
– Я требую…
Легко бью Стефановича «вилкой» в горло. Для жизни не опасно, следов не оставляет, но воспитывает послушание.
– Поручик, право, зачем вы так, – мягко выговаривает мне Белый.
– Без разрешения рот раскрыл, господин ротмистр!
– Но может, он попить хотел, а вы так.
В этот момент с Белого можно было писать картину «Офицер и джентльмен». Ну прямо душка. Игра стара как мир, но она постоянно срабатывает.
– Спасибо, можете подождать в коридоре, – обратился он ко мне.
– А я останусь, господин ротмистр. У меня приказ, – тоном тупого и упрямого служаки ответил я.
– Оставайтесь. Итак, господин Стефанович, меня интересует некий Михаил.
– Я вам ничего не скажу, сатрап, мы боремся за счастье народа…
Далее он понес стандартный бред интеллигента. Минут через пять Белый спокойно обратился ко мне:
– В камеру, не получится у нас разговора.
– Что случилось, Павел Данилович? – спросил я, едва за Стефановичем закрылась дверь.
– Антураж не тот. Я не сомневаюсь ни в вас, ни в ваших молодцах. Только куда потом девать тело? Он просто так не заговорит.
– Антураж вам надо? Есть у меня идея…
Правда, сначала пришлось разобраться с текучкой. Визит начальника тюрьмы был ожидаем. Понятное дело, происшедшее, по его мнению, не лезло ни в какие рамки. О чем он мне и заявил.
– Хорошо, Леонтий Карпович, давайте так, я достаю бумагу, что за политическое крыло отвечаю я. На вас остается всякая мелочь, вроде уголовников и должников. Вас это устраивает?
– Да, но то, что…
– Вы получите копию, заверенную в управлении.
– Но по закону…
– По закону… Леонтий Карпович, я отлично понимаю этот щекотливый момент. Молодые оболтусы из хороших семей играют в карбонариев. И вам приходится на многое закрывать глаза… А по-простому, стараться сберечь этих щенков от неприятностей. И родители, постоянно указывающие вам, что и как надо делать. И угрожают вдобавок, если дитятко пальчик прищемит. Так? Только честно.
– Да, так. Извините, я не знаю, как вас по имени-отчеству?
– Сергей Петрович.
– Вы абсолютно правы, Сергей Петрович, и поймите меня правильно…
– Отлично вас понимаю. Поэтому вам следует прибыть в жандармское управление, где вас и ознакомят с приказом. Как говорится, и овцы целы, и волки сыты.
Если начальник тюрьмы просто старался досидеть до пенсии и поэтому никуда не лез, то второй визитер был его полной противоположностью.
Коллежский асессор Татищев встретил меня словно он барин, а я его холоп.
– Что ты себе позволяешь? В Сибирь захотел? – начал он орать на меня, открыв дверь кабинета. – Совсем распустились…
– А ну, пасть закрой, ты, собака, на кого тявкаешь? От такого Татищев впал в ступор.
– Ты кого пугать вздумал? Или забыл, что твой щенок готовил мятеж? А ты, поди, потворствовал…
Как говорится, лучшая защита – это нападение. Главное – ошеломить противника, заставить его оправдываться.
– Недоглядел покойный Федор Савельевич, ну да ничего. Мы это гнездо каленым железом выжжем.
Ошарашенный асессор начал что-то лепетать, но мой рык заставил его замолчать.
– Значит, так, вот перо и бумага. Если не хочешь сесть лет на десять, пиши, все подробно пиши…
– Да что вы несете… – опомнившись, начал он.
– А вот ты, кажется, не понял, во что вляпался. Объясню. По уложению это называется мятеж и карается в основном веревкой. Каторгу еще заслужить надо. И щеголять знакомствами не надо… Не помогут, сейчас каждый сам за себя. Умри сегодня ты, а завтра я. Вот такая сейчас будет у всех философия.
– Но я действительно ничего не знаю, – пролепетал испуганно Татищев. – Ни в каком заговоре я не участвовал.
– А вы не думайте, вы пишите. За вас есть кому думать. Давайте начнем со знакомых вашего сына…
Спустя час я читал его «докладную». Да, чиновник и есть чиновник. Приятно работать без дураков. Все четко и по полочкам разложено. Пора обрастать своей агентурой.
– Ну, вот и ладно, а вы кричали… Разве можно так. И меня в неловкое положение поставили…
– Извините…
– Сергей Петрович, – подсказал я.
– Извините, Сергей Петрович, нервы, – устало произнес он.
– Пустое, право слово… Я все понимаю, не знаю, как вас по батюшке…
– Герман Александрович.
– Вы же на государевой службе, Герман Александрович, – польстил я ему. – Поэтому понять должны, что все это очень серьезно. Ваш сын заигрался в разбойников и ненароком попал в очень скверную историю. Я вам могу приватно сказать, что он в серьезном не замечен и по суду будет, скорее всего, оправдан. Но его репутация… Ведь он не понимает, что карьеры ему потом не сделать, а если он не расстанется со своим окружением, все закончится петлей.
– Господи, я знал, что его увлечения добром не кончатся, – глухо сказал Татищев. – Теперь еще и суд…
– Поймите меня правильно, мне он не нужен. Я готов отдать его вам, если вы гарантируете, что о нем я больше не буду читать рапортов.
– Если я скажу вам «да», вы мне поверите?
– Нет, но дам ему последний шанс. И вам тоже. Он у вас единственный сын?
– Да.
– Приходите завтра вечером. Заберете его сами. И сделайте так, чтобы он наконец попробовал настоящей жизни, иначе толку не будет… Место вольноопределяющегося в пограничной страже подойдет. До свидания, Герман Александрович.
– До свидания, Сергей Петрович.
Ну, с почином. Брать с него обязательство я не стал. Зачем? Этот лис отлично все понял. Не сомневаюсь, что непутевый сыночек уедет дня через два, как только задница отойдет от ремня.
