Глава 10
Екатерина
Через три дня самолет вновь доставил меня в Архангельск. Но на этот раз мы не намерены надолго задерживаться тут. Хотя пара часов у нас есть. Пока отдохнут пилоты, проверят и дозаправят самолет, мы отправились в штаб Беломорской флотилии. Там нас встретил пока еще командующий флотилией вице-адмирал Степанов, начальник штаба Зозуля и еще несколько офицеров штаба. Я знаю, что, как только приму дела у вице-адмирала Кучерова, новым командующим Беломорской флотилией будет он, а Степанов отправится в Наркомат ВМФ на должность начальника Главного морского штаба.
После протокольных приветствий адмирал Головко представил меня встречающим офицерам. Сейчас меня представили как нового начальника штаба Северного флота.
– Георгий Андреевич, рассказывай, что там с конвоем, как корабли?
– Товарищ командующий, Арсений Григорьевич. Сейчас конвой проходит через горло, до Архангельска осталась сотня миль. Завтра к утру ожидаем прибытия каравана на место. Немцы все еще пытаются разбомбить его, но теперь основные налеты производят с финских аэродромов, вчера к нам прибыли два истребительных авиаполка и сегодня сразу же включились в работу по ПВО кораблей. Больше всего пострадал линейный корабль и эсминец. Эсминец пришлось посадить на мель в Йоканьге, чтобы не затонул. Линкор получил крен до десяти градусов, затоплено полностью три отсека правого борта, еще в двух сдерживают поступление воды. По нашим расчетам, он принял более пяти тысяч тонн воды, это вместе с контрзатоплением по левому борту. Еще одного попадания в этот борт линкор может не выдержать. Осадка увеличилась на полтора метра. Боюсь, что сразу в Молотовск он пройти не сможет, пока не заделаем дыры и не откачаем воду. И то надо будет подводить понтоны, чтобы провести его до завода. Крейсеру больше повезло, смогли заново запустить его вспомогательную установку, но один из его дизелей вышел полностью из строя. Из кораблей сопровождения потеряны тральщик и сторожевик из мобилизованных, потопленные авиацией. А также катерный тральщик, он подорвался на донной мине, их немцы пытались ставить по ходу движения конвоя. Сильно пострадал ледокол, у него наполовину разрушена надстройка, почти весь командный состав или погиб, или ранен. У Колчина больше всего пострадал «Баку», у него все борта посечены осколками. Его залило, один отсек полностью затоплен, в других идет борьба. В «Урицкого» попала бомба, прошила насквозь первый отсек и взорвалась в воде. «Урицкий» остался без хода, сейчас буксируется в Молотовск. «Баку» двигается самостоятельно. Оба эсминца нуждаются в срочном ремонте. Самым везучим оказался немецкий миноносец, за последние двое суток он не пострадал. На подмогу отправлены почти все наличные силы флотилии. За сегодняшний день отражено три налета, все на подходе к конвою. Сбито одиннадцать самолетов противника, наши потери два истребителя.
– Арсений Григорьевич, ранен Колчин. Он сейчас находится в госпитале. Тут у нас.
– Рана серьезная? Что говорят доктора?
– Рана тяжелая, но говорят, что жить будет.
– Надо будет навестить его в госпитале. А сколько всего раненых доставили в госпитали города?
– Много, человек сорок. Но еще некоторые так и остались на своих кораблях и не захотели эвакуироваться.
– Поехали в госпиталь.
После прибытия в госпиталь там начался небольшой переполох, как-никак, приехал сам командующий! Госпиталь располагался в бывшей школе. Как и везде по стране, большинство школ отданы под госпиталя. Нас проводили в палату на втором этаже. Это, похоже, был какой-то кабинет, а не класс, в котором кроме Колчина лежало еще трое. Один из них лежал возле окна, забинтованный, как мумия. Это был морской летчик, раненный в грудь в тот же день, что и Колчин, – попал под очередь стрелка, но сумел вывалиться из горящего истребителя над конвоем, где его и подобрали наши катера. Кроме двух дырок в груди, лицо и руки обгорели. Два оставшихся пациента также флотские, но уже выздоравливающие. Еще один летчик, капитан, он попал под бомбежку две недели назад при налете на их аэродром, и лейтенант с тральщика с вырезанным аппендиксом, через два-три дня его должны выписать. При нашем появлении эти двое быстренько смылись подальше от такого обилия больших звезд, понимая, что такая делегация, прибывшая вместе с главврачом – подполковником медицинской службы, – не по их души. Колчин лежал не на кровати, а на деревянном топчане, с забинтованным торсом. При нашем появлении он сделал попытку приподняться, но со стоном опять принял горизонтальное положение. Головко спросил, обращаясь к главврачу:
– А что, кроватей нет? Почему он лежит у вас на досках?
– Товарищ адмирал, ему первое время нельзя лежать на мягком. Осколок попал в правый бок со спины по касательной и вышел спереди, перебив одно ребро, а на втором трещина. Ему крупно повезло, что легкое не задето ни самим осколком, ни перебитым ребром. Поэтому он и должен лежать на жестком, чтобы не было сдвигов ребер. Чем меньше он будет шевелиться, тем быстрей начнут они срастаться. Ранение тяжелое, если не будет никаких осложнений, то будет все в порядке.
– Подполковник, ты отвечаешь за него головой. Ты меня понял?
– Товарищ адмирал, я за всех их отвечаю головой, но я не Бог. Сделаем все возможное.
– И невозможное тоже.
Головко подошел к топчану и склонился над Колчиным:
– Это ты, Павел Иванович, что так подставился? Почти дошел до дома, и на тебе, поймал осколок. А кто теперь бригадой будет командовать? Ты давай долго не залеживайся, хотя уже в бригаду, по всему видно, не вернешься. Я для тебя этого фрица припасу, из-за которого ты пострадал. Когда его отремонтируют, обещаю, будешь им командовать.
– Товарищ адмирал, но я не собираюсь год тут лежать, пока его будут приводить в порядок. А там и война закончится, а он все еще будет стоять у стенки. А у меня появился большой должок к фрицам.
Было видно, что Колчин разговаривает через силу, с большим напряжением, выдавливая из себя слова от адской боли. Все это отражалось гримасами на его лице.
– Так что, товарищ адмирал, я долго ждать не буду, вы уж что-то мне после моего выздоровления подберите.
– Хорошо-хорошо, подберем, – смеясь, ответил Головко. – Доктор, он с таким оптимизмом у вас и без лекарств через неделю танцевать будет.
– Я не знаю, что будет через неделю, но сейчас ему нужен покой и не разговаривать.
– Хорошо, мы уходим, а как летун?
– Он тоже тяжелый. Одна пуля прошла навылет, другая застряла под лопаткой, но пока операцию делать нельзя, слишком слаб. Кроме ранений и ожогов он подхватил двухстороннее воспаление легких после купания в холодной воде.
– Давай, доктор, делай что хочешь, но поднимай мужиков, не дай им… ну ты понял.
Мы прошлись еще по нескольким палатам госпиталя. Адмирал везде интересовался состоянием раненых, подбадривал, кое-где шутил, поднимая настроение, но становился все мрачнее и мрачнее.
– Дорого нам обходится это приобретение, – сказал Головко, выходя из одной такой палаты, – сколько людей пострадало, поскорей бы эта проклятая война закончилась.
Идя по коридору, я чуть не врезался в дверь, резко открывающуюся передо мной. Я уже хотел выразиться слегка по-русски, какой там косорукий так резко отворяет дверь, не придерживая ее.
– Ой, извините, я не успела ее придержать, у меня руки заняты.
Передо мной стояла девушка или молодая женщина лет двадцати пяти, держа в руках две биксы. Она смотрела на меня любопытными глазами. А глаза ее были как два синих озера. И вот эти озера мне и напоминали что-то и кого-то. А вот кого мне она напоминала, я никак не мог сразу вспомнить, где я видел похожее лицо с такими глазами. Нет, не в этом времени, а в том, из которого я попал сюда.
– Это что же, товарищ доктор, в вашем госпитале разве пациентов не хватает?
– Почему же не хватает, товарищ адмирал, еще как хватает, за последние двое суток столько поступило раненых, что от усталости с ног валимся.
– Я смотрю, вы еще одного хотите под свою опеку взять.
– Это кого?
– Как – кого? Меня. Понимаете, чуть дверью не зашибли, она тяжелая. А если бы я не успел ее перехватить, она меня в лоб. И тогда точно неделя постельного режима в вашем госпитале с сотрясением мозга, но я не против попасть в наши руки.
Словом, понес я какую-то пургу. Не зная, как еще продолжать разговор, я все старался вспомнить, откуда ее знаю, даже голос знакомый.
– Как фамилия? – с напускной строгостью спросил я.
Она вся сжалась, не то от страха, не то от обиды на какого-то не знаю откуда свалившегося на ее голову, обвешанного блестящими железками контр-адмирала. Потом выпрямилась и четко так произнесла:
– Лейтенант медицинской службы Белоусова.
У меня отвисла челюсть, я сразу вспомнил, где мог видеть это лицо. Она очень похожа на ту девчонку, с которой я учился в школе. Она пришла в наш третий класс незаметной девочкой, но с каждым годом преображалась, становилась лидером женской половины класса. Перед окончанием седьмого класса, в канун летних каникул, я решил признаться ей в любви. Я ждал ее после уроков возле школьной ограды, чтобы перехватить, когда она пойдет домой. А за оградой в кустах спрятался мой друг Володька Тарасов, он решил послушать мое признание. Не знаю, зачем я ему сказал, что решил признаться в любви, может, хотел получить поддержку друга в таком страшном деле. Да, было страшно. Но вышел облом, она шла в окружении подружек и мою просьбу остановиться и поговорить проигнорировала и гордо прошла мимо. Может, догадалась о моих намерениях. На другой день, а это был последний школьный день в том учебном году, я повел себя совсем по-детски, меня глодала обида. Я тут хотел сделать признание, может быть, это самый смелый мой поступок, на какой я решился, а на меня даже не посмотрели, прошли мимо и не заметили. Так я сегодня тебя тоже не буду замечать. Она несколько раз пыталась со мной заговорить, а я, дурак, ее не слушал. Думал, у нас еще все лето впереди и мы в любой момент сможем встретиться и все уладить. Но этому не суждено было случиться. У отца начинался отпуск, и мы решили съездить к его сестре в гости в Астрахань. Когда через две недели вернулись, я узнал, что отца Белоусовой (а он был тоже морским офицером, как и мой) перевели куда-то на север, естественно, семья уехала тоже. И больше я о ней ничего не слышал, но еще несколько лет вспоминал о ней.
– А звать тебя как? – спросил я у этой Белоусовой более спокойно и с какой-то надеждой в голосе, желая услышать что-то из своей далекой юности.
– Екатерина.
И тут же моя челюсть упала на пол и несколько раз подпрыгнула, щелкая зубами. Катька, но как такое может быть. Если это та Катька, то тогда ей должно быть столько, сколько и мне, или она так хорошо выглядит. Или это просто игра природы и других факторов, как совпадение фамилии и имени, внешности. Ведь говорят, что у каждого человека есть три двойника, так это что, тоже двойник той Екатерины Белоусовой, или наоборот. А может, ее перенесло из другого года в этот. Я еще помню, что она хотела стать врачом. Да это, наверное, бабушка той моей знакомой. Я стоял и пялился до неприличия на эту женщину и не мог ничего больше вымолвить. У меня в голове происходил какой-то кавардак, мысли скакали одна за одной, но никак не могли выстроиться в определенном порядке.
– Товарищ адмирал, если я вам не нужна, я могу идти, а то меня раненые ждут.
Я хотел крикнуть: «Как не нужна, еще как нужна!» Еще несколько лет я вспоминал и думал о тебе, после того как ты уехала. И тут же понимал: это не она, это другая.
– Адмирал Лазарев, – раздался голос Головко, – что это вы стоите как вкопанный, не даете доктору пройти. Или у вас вдруг голова заболела?
– Товарищ адмирал, я травму получил.
От этих слов докторша вздрогнула и уставилась на меня, как я до этого смотрел на нее.
– Даю тебе еще пять минут, – снова раздался голос Головко, видя, что в коридоре стоят уже две статуи, пожиравшие друг друга глазами.
Мы синхронно повернули головы в сторону говорившего адмирала, не понимая, о чем нам говорят.
– Десять минут хватит, – долетел до моих ушей казавшийся далеким голос Головко.
Я непроизвольно мотнул головой, давая понять, что хватит, и снова перевел взгляд на докторшу.
– Какая травма? Да я вас даже не ударила, – с обидой в голосе проговорила Катерина.
– Еще как ударили, прямо в сердце, а оно у меня не железное и даже очень ранимое.
Катерина улыбнулась, на щечках образовались две неглубокие ямочки, и я поплыл.
– Екатерина, а вы замужем? – ляпнул я и приготовился к ее ответу, как боксер в ожидании выпада противника, попадет кулак в голову или просвистит мимо. Просвистел.
– Нет. Да сейчас и не время. Война идет, или вы не заметили.
– Как раз я и заметил. Это сейчас не время. Но жизнь не стоит на месте. А на будущее не планируете за кого-нибудь выйти?
– Так на примете никого нет.
– Как – нет? Вокруг столько кандидатов, а вы говорите, нет. Вот, например, я – что, на эту роль не подхожу?
Она снова пристально посмотрела на меня:
– Товарищ адмирал, вы разве не женаты?
– Скрывать не буду, был женат, и даже дочь была, но их нету.
– Ой, извините меня, товарищ адмирал, я не знала, что они погибли (Катерина подумала, что моя семья погибла в горниле этой войны).
Я не стал переубеждать Екатерину в ее версии насчет моей семьи. Ее и правда нет, она осталась там где-то впереди.
– Катя, предлагаю поехать со мной. Самолет вылетает через час.
– Товарищ адмирал, вы всем красивым девушкам предлагаете куда-то лететь с вами?
– Не куда-то, а в Полярный. И это первое приглашение, больше я никому и никогда не делал, просто времени не было.
– Но я не могу сейчас вот так взять и полететь с вами. Раненых у нас много, да и начальник госпиталя не отпустит.
– На этот счет не беспокойся, сейчас мы оформим перевод в госпиталь Полярного.
– Нет, я так не могу, вот так сразу, не подумав, и куда-то лететь.
– Даю на обдумывание пять минут, а я пока предупрежу командующего, что с нами летит еще один пассажир. В Полярном тоже нужны врачи, будешь там служить, а уж дальше тебе решать. Пока иди и постарайся покончить со всеми своими делами.
Я побежал догонять адмирала, чтобы обговорить с ним насчет нового военврача для Полярного. Головко соображал быстро.
– До вылета осталось меньше часа, – глядя на часы, проговорил Головко. – Оформишь ей перевод в наш госпиталь в Полярном. Уладишь все дела с местным начальством, что сказать, сам придумаешь.
Так, одной проблемой меньше. Мое начальство не против, теперь надо решить с местными полюбовно. Я пошел искать местное начальство, но встретил Катерину. Она стояла с какой-то женщиной в халате и о чем-то оживленно разговаривала, при моем приближении они прервали разговор, но по хитро улыбающемуся лицу этой женщины я понял, речь шла обо мне.
– Екатерина, ты сейчас поедешь со мной, – объявил я приговор, – пока посиди здесь, а я схожу договорюсь с твоим начальством.
Катерина осталась, а я пошел искать ее начальство. Мне не без труда удалось решить все вопросы за двадцать минут. Забрав документы из госпиталя, поехали на ее квартиру собрать кое-какое барахло, и на аэродром. Жила она рядом с госпиталем, в паре кварталов от него, десять минут пешком. Она снимала маленькую комнатушку в доме у одной сердобольной старушки. Я сидел на табуретке и наблюдал, как она перебирает свои нехитрые пожитки, выбирая, что взять с собой, а что оставить. Я был просто счастлив, что она едет со мной. Вот только как у нас сложится с ней, я не знаю. Если рассудить здраво, я в приказном порядке ее забрал, можно сказать, силой. А какой женщине это понравится, это они любят повелевать кем-то, но только единицы позволяют повелевать собой.
– Я готова, – прервал ее голос мои размышления.
На сборы ее вещей ушло пятнадцать минут.
– Ну что, все собрала, ничего не забыла?
– Да нет, все, что нужно, я взяла.
– Тогда поехали на аэродром.
– Сейчас, только хозяйке записку напишу, что уезжаю.
Мы прибыли на аэродром вовремя. Возле самолета в ожидании меня собрались все пассажиры, и, когда я вылез из машины с хорошенькой девушкой, кое-кто не удержался подколоть меня:
– Товарищ адмирал, вас нельзя не только в море выпускать, но и на берег, обязательно кого-то в плен возьмете.
– Молодец, быстро управился, – похвалил Головко. – Вижу, ради привлекательной девушки готов свернуть горы. Михаил Петрович, ты хотя бы представил свою спутницу, как нам обращаться к ней. Лейтенант медицинской службы – слишком длинно. Можно и доктор, но такой красивой девушке это не подходит. Одно только слово (доктор) как-то старит.
– Белоусова Екатерина, товарищ адмирал, – зардевшись, произнесла моя спутница.
– Катюша! Боевое имя у тебя, Екатерина. Катя, а это все твои вещи? – Головко показывает на чемодан, который я держал в руках, и вещмешок, который болтался у меня на плече, сама Катюша держала в руках узелок.
– Да, товарищ адмирал.
– Не густо.
– А зачем много вещей на войне? Они не нужны. А остальное на мне.
– Так ты, Катюша, все время собираешься проходить в форме? А тебе не хочется ее поменять на что-то другое? Переодеться в платье, скинуть эти сапоги и надеть туфельки. Женщина и на войне должна оставаться женщиной. Чтобы любой солдат, увидев женщину в платье, а не в ватнике или шинели, знал, чем пришлось вам пожертвовать из-за этой войны, запрятав свою красоту в такую уродливую одежду. Он еще яростней будет бить врага, чтобы быстрей закончилась война. Правда, ты, Катюша, и в военной форме обворожительна.
Катерина еще больше залилась краской и проговорила:
– Я взяла пару своих любимых платьев и туфли положила.
– Товарищ адмирал, раз все собрались, может, можно вылетать, – раздался голос пилота.
– Товарищи офицеры, прошу в самолет, вылетаем, и помогите Катюше с ее вещами.
– Ой, не надо. Я сама.
– А что ты сама? Я прошу, чтобы у Лазарева чемодан взяли и в самолет подали. А ты – я сама.
Ко мне подскочил Низиньков и попросил вещи, которые быстренько перекочевали в салон самолета.
– Давай, Катюша, подымайся и выбирай себе любое приглянувшееся место. Кто будет недоволен этим, ссылайся на нас. А ну, вы, кавалеры, подайте руку девушке, – гаркнул Головко, видя, как Катерина с опаской поднимается по лесенке, держа в одной руке свой узелок. – Или боитесь, что адмирал Лазарев за это на дуэль вызовет? Не бойтесь, я не позволю.
– Товарищ адмирал, я вызывать на дуэль никого ни буду. У нас там два решения этой проблемы – подать в суд за домогательство или нанять киллера, – сказал я Головко, когда все уже поднялись в салон, за исключением Низинькова.
– И что это за киллер такой?
– Это наемный убийца. Вот он и решает все проблемы за тебя. А на дуэли можно и пулю схлопотать, ладно если сразу наповал, а то и инвалидом остаться. А инвалид зачем нужен бабе.
Низиньков не утерпел, прыснул, но от смеха удержался.
Головко глянул на него:
– Ага, вот он и будет тем киллером.
– А что, он может. У него и пикнуть никто не успеет.
Улыбнувшись, Головко начал подниматься по трапу, я следом, Низиньков замыкающим. После взлета к нам пристроились две пары истребителей. Мы решили немного отклониться от курса и пролететь над конвоем, глянуть на него сверху.
Я не стал докучать Катерине, предоставив ей немного прийти в себя, успокоиться и немного подумать над происходящим. Она сидела недалеко от пилотской кабины, между двумя Героями Советского Союза – Низиньковым и Леоновым. На ее коленях лежал узелок с вещами, в который она вцепилась обеими руками, как будто там несметные сокровища. А может, это от боязни полета. Да она, наверное, первый раз летит на самолете. Это в нашем времени мало кто не летал на самолете. А тут еще найдутся такие, которые самолет никогда и не видели, не то чтобы полететь на нем. Я наблюдал за Катериной, за ее гримасами на лице, когда самолет иногда потряхивало. Я решил пересесть поближе к ней, чтобы поддержать и успокоить, знаками дал понять Низинькову, что ему надо поменяться со мной местами. Подсел к Катерине и только открыл рот, чтобы сказать, что бояться не надо, тут из пилотской кабины выглянул пилот.
– Товарищ командующий, подлетаем к конвою, – объявил он.
Мы припали к иллюминаторам, но пока ничего не было видно, кроме моря, неба и облаков. Самолет стал делать вираж и пошел на снижение, накренился слегка на левый борт.
– Вот они! – воскликнул кто-то, завидя корабли.
– Ой, падаем, – вцепилась Катерина в мою руку, когда самолет накренился.
– Нет, Катюша, мы не падаем, просто самолет пошел на снижение и немного поворачивает так, чтобы нам было хорошо видно, что происходит внизу.
Я накрыл ее руку своей. Она хотела отдернуть руку, но тут самолет еще немного наклонился, дернувшись, и она с новой силой вцепилась в мою руку. Все в порядке, не бойся. Я постарался повернуться и посмотреть, что делается внизу, но не выпуская Катеринину руку. Сверху все выглядело идеально, корабли идут тремя немного нестройными колоннами. В средней колонне шли наши пленники, их тащат на буксире, и два наших поврежденных эсминца. Сверху кружили истребители, осуществлявшие прикрытия кораблей. Когда пролетали мимо линкора, был виден заметный крен. И над кораблем кое-где еще стелился дым.
– Хороший будет корабль, сильный, надо только довести его до места, – высказался Головко, – а если доведем, обязательно введем в строй. Вот только успеем до конца войны его ввести или нет?
– Товарищ командующий, Арсений Григорьевич, еще в первый день его пленения я думал, что до конца войны мы сумеем его ввести в строй. Тогда он был не так сильно поврежден. Но сейчас, глядя на него и зная его повреждения, мы поняли, что нам до конца боевых действий не поспеть его отремонтировать. И вступит он в строй уже после войны.
Мы сделали два пролета вдоль идущих под нами кораблей, потом, набрав высоту, взяли курс на запад.
После прилета на место первым делом по распоряжению командующего Екатерину определили в госпиталь, сопроводив до места. Первые два дня у меня были заняты приемом дел от вице-адмирала Кучерова. Да это полная жопа, и зачем только я согласился на эту должность. Мне что, спокойная жизнь надоела, что я ввязался в это дело. На мостике своей подлодки я был на своем месте, а вот что я буду делать тут, у меня просто нет представления. Какой из меня начальник штаба. Мне бы под команду пару-тройку каких-либо подлодок, вот их я бы потянул. Нет, надо было отказаться от этого предложения. Но перед Сталиным я почему-то не осмелился возражать, и дернул черт меня за язык ответить согласием. А вот теперь придется мне за свою несдержанность все это самому расхлебывать. Как только выдавалась свободная минута между делами, я начинал снова и снова бичевать себя.
Катерину проведал только раз, заехал узнать, как она устроилась, и все. Несколько раз за пару дней пришлось встретиться с Головко для решения некоторых вопросов. А одна встреча оставила горький осадок. Ко мне для личного знакомства зашел один уверенный в себе генерал.
– Михаил Петрович, я начальник контрразведки флота генерал-майор Кириллов Александр Михайлович.
– Ну что ж, будем знакомы, я новый начальник штаба контр-адмирал Лазарев Михаил Петрович.
Мы пожали друг другу руку, но я не почувствовал дружеского расположения, скорее какое-то сканирование из какого-то фантастического фильма, когда вот таким способом о тебе считывали всю информацию, о которой ты или уже давно благополучно забыл, или о ней еще не знаешь.
– Я знаю, кто вы и откуда. Мне еще с капитаном Кочетковым, сейчас он уже полковник, пришлось заниматься неким Ламипетом и его подводной лодкой «Морской волк». Ох и поломали мы тогда голову. Кто такие, откуда и что за выгоду имеете, помогая нам? Вариантов было много, да и вы нам всякие загадки подбрасывали. То представлялись – смешно даже сейчас представить – марсианами. Потом белоэмигрантами, мы уж и не знали, что подумать, как это так, белоэмигранты и помогают нам. Но когда все открылось, в это просто невозможно было поверить. А теперь речь пойдет о вашей подруге. Вам не кажется странным ваше знакомство с…
– Товарищ генерал-майор, я понимаю, из какой вы организации. У вас есть право так думать, но поверьте, вы ошибаетесь. Вам не составит труда все проверить. Если вы думаете, что это все подстроено, то это не так. В тот момент даже оракул или какой-то предсказатель, ясновидец не мог сказать, где я буду в течение ближайших пару часов, чтобы это все организовать. И эта встреча вышла случайно.
– Но вы-то сами понимаете, что ее нельзя посвящать в то, откуда вы.
– А почему вы решили, что я захочу рассказать. И вот еще что, вы, наверное, плотно держите мой бывший экипаж под колпаком, то есть не выпускаете его за ограду, которой огородили лодку.
– Мы просто стараемся ограничить контакты с нежелательными лицами и предотвратить распространение секретной информации.
– Я все понимаю. Да, нельзя допустить утечки информации. Но главное – не допустить посторонних на охраняемый объект, где сейчас находится подлодка. А ограничивать свободу экипажу не надо.
– И как мы сможем предотвратить утечку секретной информации, если весь экипаж разом выйдет в город? А вот это уже ваша работа.
– Но вы подумайте сами. Мы скоро год тут, и пора уже понемногу вводить наших людей в этот мир. Они должны почувствовать, что мы свои, не пришлые. Разве мы этого не заслужили. Нам уже не вернуться назад. Даже предположим, что вдруг подлодка снова переместится куда-то, может, назад в будущее, а может, еще дальше, в прошлое. Но это уже будет не тот экипаж, что прибыл сюда. Произошла уже частичная замена экипажа. Многие мои товарищи на берегу чем могут помогают в борьбе с врагом. С нашим общим врагом. Насчет секретности, они все уже не дети и могут язык подержать за зубами. А если что, я думаю, вы будете рядом. Я даже не против, если вы – только не обижайтесь – подсунете к ним в постель своих сотрудниц, только, пожалуйста, не замужних. Чтобы потом с мужем-ревнивцем проблем не было.
– Где мы столько сотрудниц наберем? Чтобы к каждому члену экипажа в постель подсунуть.
– Вот только не надо мне говорить об этом, вы же знаете, откуда я прибыл. Все ваши приемы я знаю, и как это делается у вас. Сегодня она не сотрудник, а через неделю… А насчет Катерины, предупреждаю, не надо ее вербовать, я сразу это пойму. Вы можете даже на этот счет сделать запрос в Москву. Я со своей стороны попрошу разрешения на контакты с местным населением для подводников «Морского волка».
Но еще раньше в Москву ушло сообщение, и оно легло на стол Берии, где говорилось, что на контакт с адмиралом Лазаревым вышла некто Белоусова, работающая в одном из госпиталей Архангельска и приехавшая с ним в Полярный.
Срочно было дано задание выяснить все об этой Белоусовой. Через сутки на столе лежало ее дело.
«А не приходится она дочкой ученому-химику Белоусову?» – подумал в первую минуту Берия, раскрывая папку с делом.
– Белоусова Екатерина Евгеньевна, год рождения 1917, 24 октября, из мещан, – читал он. – Из мещан, ладно хоть не из дворян. Так, родителей нет, отец умер от тифа в 1922-м, мать в 1924-м, от чахотки. Воспитывалась в детском доме. Закончила фельдшерские курсы. В 39-м поступила в Ленинградский медицинский институт, значит, недоучилась, – рассуждал Берия.
Дальше шли характеристики из разных учреждений, где пришлось побывать Екатерине, заключения и предписания, сделанные разными ответственными людьми. Ее дело можно было сравнить с делами из фильма «Семнадцать мгновений весны». Ни в чем, себя порочащем, не замечена. Идеальная незапятнанная анкета. Везде только положительные отзывы. А так не должно быть, все равно хоть какое-то темное пятнышко да должно быть. Надо проверить все более тщательно. Берия отдал соответствующее распоряжение. После изучения поступивших за сегодня документов он поехал на доклад к Сталину.
* * *
– Ну что, Лаврентий, надо удовлетворить просьбу товарищей из будущего. Раз они там своего дома лишились, так пусть здесь его найдут. Семьи создадут, тогда им будет за что воевать, и легче забудут разлуку с тем домом, когда у них появится тут второй, родной. За этим вы проследите, чтобы были достойные кандидатуры. Еще один вопрос – вы их прямых родственников всех разыскали? Надо так сделать, чтобы их родители, а для кого-то дедушки и бабушки нашли друг друга. Чтобы не случилось – как там Головин сказал – парадокса. А если случится так, что они тут не встретятся, а эти там не родятся, то наши гости могут просто исчезнуть.
– Да, товарищ Сталин, разыскали всех. Пришлось кое-кого с фронта в тыл перевести. Сейчас за всеми ведется наблюдение. За некоторыми особо, это на тот случай, чтобы получилось именно так, как было в их реальности. Из биографий наших гостей нам стало известно, что у некоторых в ближайшее время должна произойти встреча их родителей или предков. Поэтому ведется наблюдение, чтобы встречи состоялись именно тех, кто должен создать те самые семьи, где появятся наши гости или их родители.
– Что там у Лазарева за девица, он так за нее хлопочет?
– Встретил ее в Архангельске в госпитале, когда приехал туда вместе с Головко проведать раненого капитана первого ранга Колчина.
– При первой нашей проверке все чисто, никаких нареканий, замечаний, просто какой-то горный родник. Я решил еще раз все тщательней проверить.
– Так проверяй, а пока Лазарева ни в чем не ограничивай. Если все будет в порядке, такое развитие дела нам даже на руку. Он к кому-то привяжется, легче контролировать будет. Если что с ней не так, он и сам во всем разберется, ну а ты приглядывай. И вот еще что, тут пришла просьба от англичан через наркомат Молотова, они хотят наградить особо отличившихся при разгроме немецкой эскадры и лично встретиться с героями. Там собирается целая делегация, будут и корреспонденты крупных английских газет. Хотят запечатлеть, как говорится, для потомков, чтобы знали героев в лицо.
– Я даже знаю две кандидатуры, какие они назвали для награждения, – Лазарев и Лунин.
– Да, они захотели именно с ними встретиться.
– Вчера американцы высказали ту же просьбу, сегодня англичане.
– Американцы хотя бы фамилий не называли, просто попросили нам самим назвать героев разгрома фашистской эскадры, и уже их делегация вышла на военном корабле из Нью-Йорка.
– Так англичанам ближе добираться. Я, товарищ Сталин, предлагаю сделать так, чтобы обе делегации прибыли одновременно, нам будет легче их всех вместе контролировать.
– Ты прав, Лаврентий, когда все пауки в одной банке, они не так опасны.
На четвертый день моего пребывания на посту начальника штаба я решил посетить «Морского волка».
Для этого пришлось воспользоваться разъездным катером. Ох и вымотал он мне душу своими прыжками и нырками на зыби. Это в двадцать тысяч тонн подлодка ее не чувствует, а маленький катер каждую волну ощущает. Но я крепился, не подавая виду, что мне стало хреново уже через полчаса нашего путешествия. Да и что бы подумали матросы про адмирала, которого укачивает. Наконец мое мучение закончилось, и я прибыл на место стоянки «Морского волка». Еще на подходе нас встретил дозорный катер, удостоверившись, что это прибывает новый начальник штаба, пропустил дальше. На причале меня встретил старый знакомый майор Сапожников, который непосредственно отвечал за охрану секретного объекта, расположенного на территории базы за огороженным колючей проволокой забором.
– Здравия желаю, товарищ контр-адмирал. Разрешите ваши документы.
Я чуть не выругался от такой встречи. Меня на мою же подлодку не пускают просто по фейсу, подавай им документы. Я протянул свое удостоверение, которое Сапожников проверил.
– Извините, товарищ контр-адмирал, хотя я и узнал вас, но действую по инструкции.
– Полноте, майор, я что, не понимаю, этот приказ распространяется на всех. Михаил Михайлович, как говорится, по старой дружбе, хотел спросить вас вот о чем. Вы уже знаете, что я вступил в должность начальника штаба Северного флота?
– Да, мне известно, товарищ адмирал.
– Хотя вы и подчиняетесь другому ведомству, но вы можете мне сказать, были попытки проникнуть на запретную территорию или нет?
– Было два случая, но к вашей подлодке никакого отношения, хотя разбор инцидента был полный и виновные наказаны.
– И что конкретно было?
– Один раз туда полезли два подвыпивших артиллериста с зенитной батареи, что охраняют базу, решили посмотреть, что они охраняют. Но не успели даже к забору подойти, их задержали.
– А вы уверены, что это только любопытство и больше ничего?
– Да, было проверено досконально.
– И где они сейчас?
– Об этом не стоит беспокоиться, их отправили в глубь страны.
– А что за второй случай?
– Во втором случае было наше транспортное судно, по техническим причинам попытавшееся пристать в этом месте, но было остановлено на безопасном расстоянии и препровождено в другое место.
– А кто-то из иностранцев не предпринимал попытки узнать?
– Нет, открытых попыток не было, но я знаю, что они просили наше командование познакомить их с героями разгрома немецкой эскадры, особенно с тем, кто этой операцией руководил.
– Ну, это и я знаю. Меня предупредили. Через три недели в Полярный прибудет представительная делегация союзников. Вот мы-то к ней и должны подготовиться.
– Вот-вот, из-за этого их визита прибавится и нам работы.
– Мы ограничим им доступ сюда, покажем другие места или выведем подлодку в море, пока делегации будут тут на севере и не отбудут назад.
– Вот это будет самое лучшее решение, а к пирсу надо поставить одну из наших обычных лодок на всякий случай, если они будут очень настойчивы.
– Это хорошая мысль. Поставим сюда К-3, подкрасим, что-то установим, чтобы отличалась от других. И выдадим ее за ту, что они так хотят увидеть, можно еще и кое-кого из экипажа «Морского волка» посадить на нее для достоверности. Еще один вопрос. Это как раз касается экипажа, тут ему предоставили заслуженный отдых, как они ведут себя?
– Да нормально, но немного ропщут, что им нет такой свободы, что была в Йоканьге. Но, товарищ адмирал, вы сами знаете, что там мы были отрезаны от всех. И поэтому там лишних глаз, как тут, не было. Да и пойти развлечься там тоже некуда. Разве что в какое-нибудь стойбище. Но ближайшее находилось в каких-то пятидесяти километрах от базы. А там твои секреты никому не нужны. А тут Мурманск рядом, Полярный тоже, а там у нас много любопытных глаз и ушей. Отсюда до фронта не так далеко, каких-то пара сотен километров, вот и приходится этих орлов немного сдерживать.
– Так что, они даже за колючку не выходят?
– Выходят, по всей базе свободное передвижение, а дальше – нет, пока запрещено выпускать, приходится за этим следить.
– А что, кто-то намеревался покинуть расположение базы?
– Подходили с просьбой съездить в Мурманск, но самовольно никто не пытался.
– Понятно, тогда проводи меня до трапа.
Первым у трапа меня встретил Петрович – новый командир «Морского волка» капитан первого ранга Золотарёв, его старпом, капитан второго ранга Скворцов, или Три Эс. А также старший лейтенант Низиньков, которого я стал называть начальником службы безопасности на подлодке.
– Товарищ контр-адмирал, – начал Петрович.
– Полно тебе, Петрович, тут всё свои, дай лучше руку. – Трясу руку в крепком пожатии. – Поздравляю тебя, с опозданием на несколько месяцев, но ты стал командиром подводной лодки. И тебе даже не надо знакомиться с новым экипажем и с их новыми заморочками. Всех уже знаешь, что собой представляют и на что способны. А они тебя знают. Да и саму лодку ты знаешь хорошо, не надо привыкать к ее повадкам. В этом и во всем другом ты даже чуть-чуть выиграл. И тебя, старпом, также поздравляю. – И жму руку Скворцову. – А теперь жалуйтесь, что не так, какие пожелания.
– Да какие пожелания, нам бы ракет, так взять неоткуда.
– Как всегда, наш ракетчик о ракетах, ты у нас сейчас кто? Старший помощник командира подводной лодки, а все никак свою должность не забудешь, все о ракетах думаешь.
– Командир… ой, товарищ адмирал, я как старпом и говорю, спасибо Бурому, что мы еще не безоружны. Получили первую партию торпед ТСН-43 (торпеды самонаводящиеся, образца 1943 года), теперь осталось дождаться, когда Винокуров что-то нам сможет предложить.
– Серега, я честно не имею никакого представления, когда что-либо появится хотя бы отдаленно напоминающее наши «Граниты». И я тебе приказываю, хотя я уже не твой командир, но то, что у тебя в отсеке, – береги. Это будет наш последний аргумент. Понял?
– Так точно.
– Что еще? Давайте говорите.
– Михаил Петрович, мы тут как заключенные в зоне, дальше базы не выпускают. Уже неделю без дела стоим. Людям дали отдохнуть, а нам практически негде отдыхать, все местные достопримечательности пройдены по нескольку раз и в обоих направлениях, по часовой и против. Некоторые хотят в Мурманск съездить. А нам говорят: «низя» нарушать режим секретности.
– На этот счет я уже имел беседу с одним из тех, кто это «низя» контролирует, так что скоро этот вопрос должен положительно разрешиться. Но от вас теперь зависит, как вы объясните экипажу, что можно ляпнуть на берегу, а что нельзя. От этого будет зависеть продолжительность вашего нахождения вне этой зоны, что так хорошо огорожена колючкой.
– Да что ты, командир, что мы, не понимаем, уже из детсадовского возраста все выросли.
– Я не знаю, выросли или нет, но, если ко мне заявятся и скажут, что кто-то влип в дерьмо, я забуду, что был вашим командиром, и стану для вас дядей в штабе, помогу еще пару раз макнуть провинившегося в дерьмо, а потом вывалять в пуху. Я четко выразился, товарищ капитан второго ранга?
– Так точно, товарищ контр-адмирал.
– И ты, Сережа, не обижайся, если это случится, с вас первых и спрошу и еще с нашего комиссара, но я с ним отдельно поговорю. Он и остальные должны завтра прилететь из Москвы. Петрович, экипаж полностью укомплектован или кого-то не хватает?
– Так в Йоканьге наши курсанты с преподавателями остались, вот из них и восполним некомплект.
– Надо перевести учебный центр сюда, ну, этот вопрос я решу. И вот еще что. Сережа, у тебя будет пара дублеров.
– И что это за дублеры такие?
– Я тебе не говорил, да и некогда было – в Москве, а потом эта спешка с обратным перелетом. Это решалось на приеме в Кремле в день награждения. В общем, так. Завтра прибывают два новых офицера. Они, как и ты, будут исполнять должность старпома, но пока без права решающего голоса. Вот все вместе будете стажироваться. Это будущие командиры новых подводных лодок, которые должна построить страна. Капитан третьего ранга Виктор Тамман, командир Л-20, второй тоже кап-три – Кучеренко, командир С-51.
– Михаил Петрович, может, спустимся вниз, перекусим чем-нибудь, отметим наши новые должности за стаканом нашего фирменного чая, – хитро так намекает Петрович.
– Ну что ж, пойдем попьем чайку.
Черти, они уже приготовили банкет, в столовой собрался почти весь экипаж. Рука уже болит от рукопожатий, все намеревались поздравить меня с этой должностью, думают, я в восторге от этого назначения.
– Друзья, хорош, руку сломаете, – взмолился я, – спасибо всем.
Проскочив во главу стола, я снова поздоровался с экипажем.
– Здравствуй, славный экипаж гвардейского подводного крейсера К-119.
– Здравия желаем, товарищ контр-адмирал, – раздался рык.
Я думал, лампы полопаются.
– Что я хочу сказать вам. С начала этого года мы с вами неплохо повоевали, приближая этим нашу победу. А если взять весь северный участок советско-немецкого фронта, то на нашем севере наши войска первыми освободили нашу территорию и вступили на территорию врага, это Финляндия, а не Норвегия. Здесь мы совместными усилиями нанесли сокрушительное поражение надводному германскому флоту. Но он еще силен. Еще немало кораблей осталось у фашистов, и в ближайшее время нам предстоит снова сразиться с ними. Скоро по всем фронтам произойдут жестокие битвы, немало погибнет народу в этих боях, мы, чем сможем, будем помогать нашей Родине на этом участке фронта. Да, у нас сейчас затишье, но скоро вы пойдете в море и будете топить корабли ненавистного врага. Сейчас у вас новый командир, а чем я был лучше его – да ничем, мы все делали сообща. Так что недели через три выходите в море с Петровичем, точнее, с капитаном первого ранга Золотарёвым.
Несколько голосов прокричало «ура», их поддержали остальные.
– Я не понял, вы кричали «ура» новому командиру или выходу в море.
– За то и за другое, – раздался голос.
– А что так нестройно.
Это я зря сказал… прикрывая уши руками.
Через пятнадцать минут мы сидели в моей бывшей каюте, я решил кое-что забрать отсюда, так как она переходила новому командиру. Тут же находились старпом и Низиньков, пришел попрощаться и наш доктор. Но вот это гад, и тут меня достал своими приколами.
– Михаил Петрович, я тут слыхал краем уха (интересно, каким он краем и что именно услышал), вы мне замену подыскали.
«О чем он, черт возьми, говорит», – думал я про себя.
– Вам не нравилось, как я нежно уколы вам в корму ставил. А вы как тогда мне говорили: «Понежнее надо, а ты грубо, как коновал лошадь подковываешь». Все время мои идеально острые иголки сравнивали с тупой торпедой. А теперь вы себе персонального доктора завели с нежными ручками. Интересно, как вы теперь будете на ее иголки реагировать.
Я зыркнул на Скворцова, – теперь я понял, на что доктор намекает, это только он мог сболтнуть о Катерине.
– Князь, ты, конечно, хороший врач, я бы тебя с собой забрал, но вот в постели ты вряд ли подошел мне, каким бы нежным ты ни был.
– Петрович, вот ты завел себе подружку, а нас даже за колючку по одному без сопровождения не выпускают. Как тут с какой-то подружкой встретиться, а тем более остаться наедине, когда позади тебя стоят еще трое. И получается, что приглашаешь девицу на групповушку.
– Князь, скоро эта проблема разрешится, поверь моему слову.
– Я раз вам поверил, и что из этого вышло?
– Ты о чем, Князь?
– А помните, пару месяцев назад в Йоканьге, когда я вернулся из Москвы, а вы расхваливали свой курорт и медсестричек. Вы послали меня на встречу с одной из местных красавиц – как вы ее называли? Ах да, царица Клавдия Ивановна. И я, как дурак, вваливаю в ее царские палаты с ящиком медикаментов на вытянутых руках в предвкушении благодарности в виде горячего поцелуя. И что я вижу? Сидит какая-та бабуся в халате невероятных размеров, ну, думаю, это наверняка нянечка. И к ней, спрашиваю, бабушка, мне бы Клавочку увидеть, я для нее подарки привез из Москвы. А сам оглядываюсь в надежде увидеть небесных созданий в беленьких халатиках на полуголое тело, с серебряными голосочками.
А мне она мужеским басом: «Какая я тебе бабушка, мальчик». Я сразу понял, что это не бабушка, а паровоз без тормозов, несущийся под уклон. «Мне еще сорока пяти нет». «Ага, в прошлом веке тебе исполнилось», – подумал я про себя. «И кто ты такой, черт побери, чтобы посылки развозить. Да еще говоришь, что из Москвы». И так надвигается на меня, если припрет к стенке, меня придется соскабливать шпателем. И я ей кричу: «Эй, полегче, тетушка, я к Клавдии Ивановне, вот тут передали целый ящик лекарств». Она на мгновение притормозила, потом снова продолжила надвигаться, но видно было, уже с другими намерениями, и это тоже не предвещало ничего хорошего, могла затр… до смерти. «Да что же ты сразу не сказал, что привез медикаменты, ирод», – молвит это создание ночного кошмара. «Я еще и ирод, – отвечаю ей, – да где же ваша Клавдия?» – начинаю кипятиться. «Клавдия – это я», – слышу ответ. «Царица, блин. Ну, командир, я тебе припомню и отомщу», – подумал я тогда. А она давай меня тискать и целовать, будто я привез не коробку, а целый аптечный склад.
Мы смеялись, нет, мы ржали до слез, зная, что собой представляла Клавдия Ивановна.
– Князь, но все же ты получил свой горячий поцелуй, и даже не один.
– Вам смешно, а мне в тот момент было не до смеху, особенно когда она начала проверять по списку все лекарства и при этом рассказывать о каждом препарате разные небылицы из ее практики. Потом мы посидели, чайку с вареньем попили, посмеялись. Она поняла, откуда ноги растут насчет девочек, и пообещала, как только попадешь ты к ней, поставить тебе ведерную клизму.
– Значит, вовремя мы оттуда свалили.
– Товарищ адмирал, расскажи нам честно, чем она вас приворожила?
Я, конечно, ожидал такого вопроса, но как на него ответить?
И я ответил:
– Просто понравилась, и все, заканчиваем на этом обсуждение, остальное вас не касается.
Собрав свои вещи, я отбыл обратно в Полярный, на сегодня было запланировано немало дел. Вечером надо еще встретиться с Катериной, пусть перебирается в ту квартиру, куда поселили меня, до этого там проживал прежний начальник штаба. В этой квартире я почти не бываю, нахожусь все время в штабе. А девушке надо где-то нормально отдохнуть после смены.
Первым делом я встретился с командующим и начальником контрразведки, высказался насчет предстоящего визита союзников и как им замылить глаза.
– Товарищ адмирал, я только что был на «Морском волке», предлагаю отправить его через две недели в Йоканьгу на то время, пока эта заморская делегация не уберется отсюда. А на место «Морского волка» поставить К-3 Малафеева, она сейчас как раз находится в ремонте. А чтобы она выглядела новейшей, мы ее загримируем.
– Зачем ее убирать, она хорошо замаскирована, ни со стороны залива, ни с воздуха не определить, что стоит у пирса. Да и союзникам мы не намерены ее показывать.
– Зато я знаю янки, они и без мыла залезут в задницу, лишь бы им показали подлодку. Если мы будем им в этом отказывать, начнут давить, и вы согласитесь показать. Вот К-3 и покажем.
– Что предлагаешь сделать, Михаил Петрович?
– Пока К-3 в ремонте, как-то изменить ее силуэт. Например, демонтировать обе сорокапятки и поставить на их место две 25-миллиметровые зенитки или две спаренные 14,5-миллиметровые зенитные установки. Что-то срезать или, наоборот, наварить, потом это все уберем, нарисуем новый тактический номер. Я бы еще за рубкой установил направляющие для реактивных снарядов М-31. Это выглядело бы правдоподобно. Наверняка союзники пронюхали о том, что по немецким кораблям был нанесен удар какими-то хвостатыми снарядами. Так вот они и сыграют роль этих снарядов. Гидролокатор на лодку уже устанавливают. А я попрошу спецов из моей бывшей подлодки соорудить бутафорскую РЛС. Она будет выглядеть как настоящая, если только союзники не засунут свой нос в аппаратуру, ни хрена не догадаются. Но я надеюсь, оперативники Александра Михайловича не допустят такой наглости с их стороны. Или надо срочно сделать запрос в Москву. Там Казаков занимался малогабаритной РЛС, вот и испытает у нас, если уже собрал.
– Михаил Петрович, вы уверены, что союзники обязательно захотят посмотреть начинку?
– На все сто, Александр Михайлович. Им очень захочется узнать, как это мы смогли что-то создать и даже установить на подводную лодку. А чтобы это хотя бы чуть-чуть работало, переведем человек десять с «Морского волка», кто уже засвечен и союзники что-то о них слышали. Будем к ним водить союзников, у меня есть там такие мастера лапшу на уши вешать, да многие, кроме того, английский знают. Послушают, о чем будут союзнички сплетничать, это дорогого стоит. Как только подлодка будет готова, надо произвести ротацию всех частей на базе, что занимаются сейчас охраной «Морского волка», чтобы кто-то не сболтнул лишнего. Это надо успеть за оставшееся время.
– Тогда, Михаил Петрович, сейчас езжайте на завод и поговорите с тамошними специалистами насчет переделок, надо выяснить, смогут они все сделать и сколько времени им понадобится.
– Товарищ адмирал, я только сейчас вызову сюда капитана второго ранга Пономарёва и еще кого-то из его подчиненных, чтобы полазили по лодке и прикинули, куда и как можно все наши задумки приладить. Чтобы все выглядело солидно и нас не раскусили. Товарищ генерал, вы, пожалуйста, дайте добро на их приезд сюда. Пономарёв и его люди все посмотрят, прикинут, кто-то вернется назад за материалами. Их надо туда и обратно сопроводить. И это не на один день. Им придется немного повозиться, вы только не сильно опекайте, а то будет в глаза бросаться.
Я уехал на завод договариваться, после того как отправил вызов Пономарёву, обрисовав ему, что требуется от него. Пусть подбирает людей, а пока берет с собой парочку самых смекалистых и скачет галопом прямо на завод, «Сусанины» будут из команды Сапожникова.
Прибыв на завод и найдя нужных людей, начал втолковывать им, что от них требуется. И требуется все это в ближайшие две недели и в полной секретности. Но тут я узнал неприятную весть, здесь же на заводе ремонтировалась англичанка Р-43.
– И сколько она у вас будет тут стоять?
– Минимум дня два-три.
– Даю максимум тридцать часов, и чтобы ее здесь не было. Нам не надо, чтобы кто-то из них видел, что мы пытаемся сделать с тройкой.
– Мы не успеем ее доделать.
– Постарайтесь. Работайте в три смены.
– Мы и так работаем в три смены.
– Так снимите людей с других кораблей, да хотя бы на сутки с тройки снимите, и все бросить на англичанку. Или найдите для К-3 такое место, чтобы никто не видел, что происходит на ее борту.
В этот же день я связался с Головиным через Кочеткова и объяснил суть проблемы. Попросил его срочно найти Казакова и выяснить, собрал он свой радар или нет. Если да, то мы ему предоставляем подводную лодку в качестве экспериментального судна. Но все, что он там собрал, надо как можно скорее доставить на север.
После обеда прибыл Пономарёв, с ним еще трое его подчиненных, пришлось мне опять ехать на завод. Командир К-3 Малафеев вначале не слишком был рад тому, что его подлодка задержится на неопределенное время на заводе да еще из нее хотят что-то непонятное сделать. Он надеялся уже через неделю выйти в море. Все вместе мы полазили по подлодке, намечали, где и что будет стоять. Видя его кислую физиономию, я решил его утешить.
– Кузьма Иванович, если хочешь выйти в море, есть две вакансии. Если согласен, я помогу перевестись временно на другую подлодку. Можешь выбирать. На Л-20 или С-51. Их командиры с завтрашнего дня убывают на учебу надолго, так что соглашайся. «Л» и «С» – это, конечно, не «Катюша», зато в базе сидеть не придется. Один выход успеешь сделать, потом вернешься на свою «Катюшу».
– Я согласен, товарищ контр-адмирал.
– И на какую подлодку ты согласен перейти?
– Я соглашаюсь на Л-20.
– Тогда можешь принимать ее, вечером зайдешь, получишь документы. Что скажешь, Владимир Александрович, – обратился я к Пономарёву, – сможешь правдоподобную декорацию устроить, если Казаков нам ничего не предоставит? Но надо сделать так, чтобы все мигало, крутилось и при внешнем осмотре выглядело натурально.
– Товарищ адмирал, сделать-то мы сделаем, но, если какой-то их спец засунет свой нос, весь обман вылезет наружу.
– Так надо сделать так, чтобы без ключей ни одну панель снять никто не смог. Тогда давайте приступайте, подготавливайте все, что нужно. Если у Казакова нет готовой аппаратуры, через пару дней начнешь устанавливать свою. Еще раз все досконально посмотрите, где и как вы ее разместите, чтобы потом без всякой подгонки поставил – и все готово. А то мы привыкли все подгонять самым универсальным инструментом, зубилом и кувалдой.
До позднего вечера я был занят и никак не мог вырваться в госпиталь к Катерине. Попал я в госпиталь где-то около двенадцати ночи. Разыскал Катерину в одной из комнатушек госпиталя, приспособленной для дежурных. Она спала под очень тоненьким одеяльцем, накрытая сверху еще шинелью. Я стоял около ее кровати и смотрел, как она спит, поджав ноги к животу, наверное, замерзла, и подсунув ладошку под щечку, как маленький ребенок. Она сладко спала. Волосы каштановыми волнами разметались по подушке, веки немного подрагивали во время сна. Интересно, что за сон она видит? В комнате она была не одна, еще одна кровать была занята какой-то особой женского пола, наверное, медсестра, может, и врач. Я стоял минут пять перед ее кроватью и не решался разбудить. А между тем в моем мозгу проскакивали низменные мысли, которые я старался засунуть в самые дальние уголки сознания. Но они снова и снова вылезали наружу, строя перед глазами всякие эротические картинки. А вы что хотели, уже почти год мы тут в отрыве от женского коллектива, да и я пока не старый, только сорок три будет. Так почему мне должно быть все до лампочки при виде спящей девушки. Я уже совсем чертыхнулся, когда почувствовал прилив крови и какое-то шевеление ниже пояса. Еще мне этого не хватало, чтобы меня застукали перед спящей красоткой, которую тра… глазами. Я уже собирался выйти из комнаты и не тревожить ее сон, но тут половица скрипнула под моей ногой, и она открыла глаза. Привыкла чутко спать на этой работе, когда от легкого прикосновения или шепота человек просыпается по требованию. Она посмотрела на меня удивленными глазами, подтянув одеяло под самый подбородок.
– Товарищ адмирал, а вы что тут делаете?
– Да вот приехал на тебя полюбоваться, пока ты спишь. Ты не замечала, какая ты красивая, когда спишь?
– А как я могу себя увидеть, если сплю?
– Хорошо, я тебе как-нибудь покажу твой сон, если мне удастся заснять его на фотоаппарат.
– А разве красиво исподтишка за беспомощной девушкой подглядывать?
– Я не подглядывал, разве я посмел бы подглядывать. Я просто любовался, а это не запрещено. Катюша, давай перебирайся ко мне на квартиру, хватит тут по углам ютиться. Там две комнаты, в одной из них располагайся и ничего не бойся, я почти там не бываю, свободного времени нет, все время на службе. А тебе нужен полноценный отдых, там тебя никто не побеспокоит. Так что забираем твои вещи, и я тебя отвезу на квартиру, отдам ключи и опять на службу. Располагайся и будь как дома.
В этот момент проснулась вторая и, еще не открыв глаза, начала возмущаться:
– Эй, вы там, дайте поспать, вам что, для болтовни дня не будет, и так уже скоро вставать, а тут двое каких-то ненормальных разболтались, и шли бы вы (по известному адресу) в коридор, раз спать не хотите.
Но вот девица открывает глаза, и они открываются у нее все шире и шире. Если она их не придержит руками, подумал я, то они сейчас у нее выпадут из орбит.
– Ой, извините меня, товарищ адмирал, я подумала, это наши девчонки опять болтают.
– Это ты нас извини, что потревожили и разбудили, мы сейчас уйдем.
– Да разговаривайте, я одеялом накроюсь.
Я рассмеялся:
– Нет, мы уходим, только Екатерина соберется. Катюша, я жду тебя в коридоре, не затягивай сборы, тут некоторым выспаться надо.
Я вышел и стал ждать, когда она соберется. Отвез ее к себе на квартиру и предоставил ей ключ.
– Давай располагайся, можешь занять вот эту комнату, тут даже дверь есть. Здесь тебе никто мешать не будет. Сам я расположусь в этой комнате, иногда буду заходить, когда более-менее разберусь с делами. Катерина, вот еще что. Тут продукты, – подаю пакет, который захватил из машины, – я даже не знаю, что там мне мой адъютант насобирал, но на первое время будет что поесть.
– Да что вы, товарищ адмирал, не надо, нас в госпитале кормят.
– То в госпитале, а когда у тебя не будет дежурства, что будешь кушать? В общем, так, я думаю, ты сама со всеми делами разберешься, отдыхай, а то я не дал тебе отдохнуть. Если что нужно будет, вот мой номер телефона, звони, не стесняйся, а я поехал.
– Да ничего мне не надо, у меня все есть.
– Бери, пригодится, и не пререкайся со старшим по званию. Не слышу ответа.
– Есть не пререкаться со старшим по званию.
– Ну, вот и хорошо, – улыбаясь, ответил я. – Ты звони, Катюш, не стесняйся.
Еще почти неделю я безвылазно находился на службе, пришлось помотаться по полуострову, побывать на кораблях, в гарнизонах, на освобожденных землях, был и в Киркенесе, и на аэродроме, по которому мы впервые применили наши ракеты. Теперь тут базировалась наша авиация, но следы нашего удара сохранились в виде остовов сгоревших самолетов. Да и Гаврилов здесь со своей группой порезвился, это было видно по кратеру, оставшемуся после того, как в этом месте взлетел склад с боеприпасами. Тут же, сваленные в кучу, раздутые и с вырванными днищами, бочки из-под горючего – все, что осталось после склада ГСМ. Хотел я и до линии фронта добраться, поглядеть, что и как там, но поездку перенес на другое время. Пару раз побывал на К-3, где полным ходом шли работы по установке декораций к предстоящему спектаклю. Если бы у нас было больше времени, мы бы установили радар Казакова, но он не успевал, хотя обещал в июле привезти его на испытание. Из-за загруженности я так ни разу не сходил на квартиру.
Сегодня сам командующий выгнал меня, сказал, чтобы шел и выспался в нормальных условиях. Так что у меня есть двенадцать часов законного отдыха. Я, конечно, не против выспаться в нормальных условиях. За эти десять дней, что я тут, только раз переночевал в своей квартире, и то продрог, хотя на улице июнь, но она была непротопленной.
Подъезжаю к дому, где оставил Катерину, как она там справилась с задачей по обживанию жилища. Она так мне ни разу не позвонила, хотя я раза три-четыре звонил ей, справлялся, как дела. И всегда был один ответ: «Все в порядке, товарищ адмирал».
Подойдя к квартире, я остановился перед дверью, не знал, Катерина дома или нет, дернул дверь за ручку, она оказалась закрытой. Открыв вторым ключом дверь, я зашел в теплую квартиру, значит, здесь появилась хозяйка. В первой комнате был идеальный порядок, чувствовалась женская рука. Я заглянул во вторую комнату, что поменьше, где обосновалась Катерина, там такой же порядок, как и в первой. Самой девушки в квартире не было, должно быть, на дежурстве.
Я решил перекусить, достал из портфеля припасенные харчи, что собрал мой адъютант. Прикрепили мне молодого старшего лейтенанта, он был после ранения, полученного на третий день нашего наступления. И пока он выздоравливает, его определили на штабную работу – то есть ко мне в адъютанты. Я пока не понял, к какому он ведомству больше тяготеет и куда стучит, если только стучит. Может, мне кого-то с подлодки взять? Вряд ли согласятся на такую замену. А может, я зря на парня бочку качу и он нормальный. С этим как-нибудь потом разберусь. И чего он нам приготовил. А приготовил он немало. Кольцо копченой колбасы, две банки рыбных консервов, банка свиной тушенки и банка языков – это из американских поставок, тут же находилась маленькая баночка с яблочным джемом, булка черного хлеба и полкаравая белого, кусок сала, две жирные соленые селедки – ну, это наш продукт. В еще одном кульке был завернут чай, где-то с полкило сахару и маленький пакетик с конфетами. На дне портфеля лежали бутылка виски «Джек Дэниелс», интересно, а это где раздобыл, и бутылка водки, запечатанная сургучом. Не мог вина найти, я что, с девушкой водку пить буду. Вскипятил чайник, заварил себе чаю, открыл банку с тушенкой, отрезал большой ломоть хлеба и положил на него толстым слоем мяса из банки. Ну что же, раз дома никого нет, перекушу и завалюсь спать. Выпить, что ли, грамм сто для поднятия аппетита. Взял стакан, плеснул туда немного виски. Держу в руках и разглядываю его дно сквозь налитую жидкость, а сам думаю о Катерине. Вот сейчас она войдет в эту дверь, что я ей буду говорить. Я же почти в два раза старше ее. Что это, любовь с первого взгляда или просто продолжение когда-то потерянной юношеской влюбленности. А может, это просто ностальгия. Я еще раз посмотрел на дно стакана, добавил еще столько же, выпил. Откусил большой кусок хлеба с тушенкой и как-то нехотя начал жевать, а сам продолжал думать о девушке. И что за отношения у нас, увидел девку, привез сюда, три раза за все это время видел, даже толком не поговорил. Можно сказать, привез и бросил. И зачем тогда надо было срывать ее с насиженного места. Я дожевал без аппетита свой бутерброд, залил его сверху чаем и, не раздеваясь, прилег на кожаный диван. Я просто прилег, а как и когда уснул, не помню. Меня просто выключили, как лампочку. Проснулся оттого, что меня трясли за плечо. Я открываю глаза, это мой адъютант, Андрей.
– Товарищ адмирал, пора. Уже время.
Вот это я придавил сурка, это надо же, одиннадцать часов проспать убитым. Я быстро собрался, огляделся вокруг, оценивая оставленный беспорядок, и решил сегодня же поговорить с Катериной.