Глава 8

Крепкий широкоплечий мужик стоял у ворот чужого дома и не решался войти во двор. Одет он был, как и многие крестьяне того времени, в домотканую рубаху и порты. На ногах его были привычные глазу онучи и лапти, голову же украшала войлочная шапка. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, шептал что-то, подымая лицо к небу, но сам открыть калитку так и не решался.

– Ладно тебе, Кузьма, входь! А то будешь тут ажно до Пасхи переминаться! – раздался зычный голос из-за ворот.

– Ты уж прости меня Прохор, не со зла я тогда. Нечистый тогда попутал, – мужик открыл калитку и вошел во двор. – Доброго здоровья тебе, и жене твоей, и детишкам, дай Бог здоровья.

– И тебе тоже всех благ, – хозяин, тоже косая сажень в плечах, был одет побогаче, чем гость. В позе его и в голосе чувствовалась та уверенность, которой явно недоставало гостю. То, что хозяин не пригласил гостя войти в дом, уже говорило о пренебрежительном отношении Прохора к собеседнику. Но, видимо, их взаимоотношения были таковы, что хозяин мог себе такое позволить.

– Как Марфа твоя, поправились? – спросил Прохор гостя.

– С Божьей помощью. Уже ходит, – перекрестился Кузьма. – А у тебя все ли здоровы? Хозяйство-то, смотрю, растет потихоньку, – опытный взгляд отметил вторую корову.

– Так, я ж хмельного не пью. Вот у меня все в добро и идет, – усмехнулся Прохор.

Кузьма тяжело вздохнул:

– Ох, я теперь тоже не пью.

– Ой, ли! А давно ли зарекся? – ёрничал, посмеиваясь, собеседник. – Ты мне еще в артели это говорил. В ногах валялся, а потом что? Кто Федьку чуть бревном не зашиб? Нет, правильно я тебя выгнал, не будет от тебя толку. Коль голова пустая, руки твои золотые ей во вред только. А за прошлое ты сам себя наказал.

– Я теперь хмельного в рот не беру. Крест на том целовал. Нельзя мне, да и желанья нет уже.

Прохор понимал, что бывший его работник пришел по делу, но ждал, пока тот сам заведет разговор на эту тему. Пока шло традиционное переливание из пустого в порожнее.

– Ты же знаешь, я теперь при монастыре, а там отец Серафим всех в строгости держит. Дай ему Бог здоровья, кабы не он, меня бы уж в кандалы заковали.

Хозяин усмехнулся в широкую бороду:

– И почему такие руки такому дурню достались? Я тебе уже пять раз говорил, что подкупил он тогда приказных. Вот они драку и затеяли, а ты полез, на тебя же вину и спихнули. Так Серафим тебе платить должен, а теперь взял тебя на поруки, и работаешь у него задарма. Три пуда зерна дал, а пять в долг пишет. А то я Серафимку ентого не знаю!

– Ни в коем разе! – не соглашался собеседник. – Он сказал, как долг отработаю, сразу свободным стану. Крест на том целовал. Да и при монастыре работа всегда есть, голодать не буду.

– Ага, – не унимался Прохор – Поэтому и целовал, что ты с ним до конца жизни не расплатишься. А ежели и расплатишься, ко мне не ходи. Все равно к себе в артель не возьму.

Говоря это, он посмотрел на Кузьму, но тот отреагировал спокойно. Даже, наверное, слишком спокойно. Предположение о том, что старый приятель пришел просить денег на выкуп у монастыря под обещание, потом отработать, похоже себя не оправдало.

«Интересно» – подумал Прохор – «Что это у Кузьки на уме нынче? Неужто и впрямь хмель бросил и поумнел вмиг?»

– Я к тебе, Прохор, по делу пришел, – взял гость быка за рога.

– А ко мне без дела никто не ходит.

Кузьма проигнорировал явный сарказм этой фразы и продолжил:

– Ты Егорку, Семёнова сына помнишь?

– Это не тот ли Егорка, который тебе нос на ярмарке разбил?

– Ну, там мы квиты были, – махнул рукой гость. – Он мне в нос, я ему в ухо. Я не о том сейчас. Так вот третьего дня я его видел.

– Как видел? – удивился Прохор, аж рот приоткрыл от неожиданности:

– Мне Фрол говорил, что их всех куда-то угнали. Вроде даже басурманам продали. Зараз всю деревню. Только стариков немощных и оставили.

– Вот и я тоже сперва думал, что обознался, – продолжил Кузьма свой рассказ. – А он сам ко мне подходит и говорит:

«Здрав будь, Кузьма – мастер».

Я перекрестился – не пропадает. Говорю ему:

– «А ну осени себя крестом. Вдруг ты нечистый?»

– Перекрестился он, значит, как положено, и не пропадает, стоит. Вот так прям как ты сейчас. Я его и спрашиваю:

«Ты живой или дух бесплотный?»

«Живой, живее тебя буду» – отвечает, а сам смеётся. И, правда, морду отъел, не узнать. Говорю:

«Дай тебя пощупаю, вдруг ты неживой?»

«Сейчас как дам в нос по старой памяти. Ишь чего вздумал! Щупать. Я тебе чай не девка на сеновале, чтобы меня щупать» – И как хлопнет меня по плечу, а рука-то у него тяжелая! Тут уж я и понял, что живой Егорка-то. Не мерещится мне, значит. Ну, разговорились, стало быть, про житьё-бытьё наше грешное. Их оказывается и вправду в дальние земли отправили. Думали на погибель гонят, а оказывается, почти в рай попали.

– Живут люди там… – после некоторой паузы, Кузьма махнул рукой куда-то в сторону. – На восходе. В землях дальних. Вот к ним их и везли. А те встретили их приветливо. Кормили хорошо, хворых лечили, сразу избы всем дали, земли сколько хочешь. Зерна на семена и на прокорм. Корову и лошадь, и всё задарма. Одежонку справили. Вот оказывается, как бывает!

– Ох! – поморщился Прохор – Ты кому веришь? Егорка, верно, сбёг по дороге, да и пристал к разбойным людям. А теперь разным дурням, вроде тебя, рассказывает свои небылицы. А ты уши-то и развесил. Донести на него надо в тайный приказ. Там пусть разбираются.

– Я чай не дурнее других-то буду, буркнул, обидевшись, Кузьма. – Тоже ему сперва не поверил. Где это такое видано, чтобы мужику просто так все давали. А он говорит, что не просто так. Потом платишь частью урожая, да кой-какую работку исполняешь.

– Так оно и у нас также. Стоило к черту на кулички лезть, чтобы подати платить – любопытство внутри Прохора боролось с недоверием, и недоверие пока побеждало.

– Там подати меньше, намного. И десятину они не платят, – возбуждённо убеждал его Кузьма.

– Как не платят? А вера у них какая – басурманская?

– Вера у них наша, правильная – православная, и храм есть, и поп есть. Только попам там власти не дают.

– Это правильно, – крякнув, кивнул Прохор. – На кой она им?

Кузьма, окрыленный этой фразой, продолжил – Правит там князь Сокол. Страна зовется Русь Сибирская, али Ангария, по иному. Себя они ангарцами и кличут. Егорка говорил, что всё там лепо, но поначалу все странно было: и что землю дают, и подати маленькие, а ещё они всех детей грамоте учат. Корабли у них сами плавают, без весел и паруса. Девки их, как ребята, в портках ходют. И все в сапогах, главное. Народ, конечно, в лаптях шмыгает, а вот если ехать куда, или военному делу учится – всем дают одежку хорошую и сапоги новые. Егорка тоже был одет не по-нашему и в сапогах. А сапоги справные.

– Видно богато они там живут, если даже Егорке сапоги задарма дали, – ситуация все больше и больше начинала занимать Прохора. Он уже думал о том, как на этом можно заработать.

– Вот и я тоже так мыслю. Егорку они воинскому делу учить начали. Он к этому способный очень оказался.

Хозяин прервал гостя практически на полуслове:

– Обожди-ка, ты сказал, что с Егоркой в монастыре свиделся? А какого лешего он там делал?

– Так они к отцу Серафиму приезжали. Икон купить и книг церковных, утвари всякой для храма. Мне это Андрей сам сказал.

– Какой-такой Андрей? – Прохор чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Андрей – это их главный. То ли воевода, то ли голова приказа. Я так и не разобрал. Но то, что он не простой дьяк – точно. Птица важная. Боярин, наверное. Егорка ему даром, что в рот не смотрел. И главное, что не со страхом, а с уважением.

– Ну, а дальше что было? Рассказывай, не томи душу!

– Не нукай, не запряг, – Кузьма почувствовал, что Прохор просто сгорает от любопытства, и теперь отыгрывался за прошлое пренебрежительное отношение к себе. Он с важным видом почесал худой живот, как бы намекая на обед, посмотрел по сторонам, и не спеша, продолжил свой рассказ:

– Так вот что я там говорил-то?

– Про Андрея, – хмуро уточнил Прохор.

– А, ну да. Андрей мне и сказал, что они сейчас ищут хороших мастеров. Особенно плотников и каменщиков да кровельщиков.

– А тебе-то с этого что? Ты же монастырский теперь.

– Был монастырский, а стал вольный! – гордо заявил Кузьма.

– Вот тебе раз! – опешил Прохор. – А как же ты выкупился?

– А за меня Андрей долг уплатил. Отец Серафим, конечно, по началу даже разговор вести об этом не хотел. Мол, книгу долговую искать надо, а когда найдут не известно. Но Андрей к приказному голове сходил, тот посмотрел в своих книгах, а там все записано. Он за меня долг отдал, и стал я свободным.

– Ну, и ты пришел ко мне в артель проситься?

– На кой ляд? Я по делу к тебе пришёл. Сам-то я с семьей в Ангарию поеду. Они несколько крепостей заложили, так что работы мне там много будет. И платить будут хорошо.

– А мне то с этого, какой прок, что ты сюда-то пришел? – Прохор нутром чуял, что-то Кузьме нужно и нужно очень сильно. Иначе тот не пошел бы к нему.

– Тебе прок есть. Люди нужны мастеровые. Вот пришел к тебе за советом.

Как только хозяин понял, что от него нужно, он тут же начал поворачивать оглобли в нужную ему сторону.

– Что я могу сказать. Пришел ты правильно. Лучше меня мастеровой люд тут никто не знает. Да и слово мое пока в цене, и в цене хорошей. Когда ты с этим Андреем говорить будешь?

– Сегодня буду. Они уезжают скоро. Долго сидеть тут тоже не будут, нонче везут в Ангарию свою свейских полоняников, числом под пять сотен. Поспешать им надо, до Тобольского града до зимы добраться.

Прохор решил сыграть в свою игру:

– Ты, Кузьма, передай этому Андрею, если ему люди мастеровые нужны, то я смогу помочь ему в этом деле. А лучше, так веди меня к нему прямо сейчас. Так и сговоримся.

– Может для порядку обедом сперва угостишь? – прищурился Кузьма, усмехнувшись.

Однако к онгарской фактории Прохор и два его дружка – Ермолай-плотник и Семён, из бурлацкой артели пришли утром следующего дня. Причём Прохор ещё сомневался – нужно ли идти на разговор, али не надобно ему это. Однако, переговорив с приятелями, он услыхал лестные слова про онгарцев, а некоторые, оказалось, ещё неплохо заработали не только на строительстве самой фактории, да ещё и на подрядах – дровяных, печных и снедных. Кроме того, голова фактории – Олег Кириллович, говорят, завлёк десятка два нижегородцев на работу, и, бают, платит им отменно. Теперь пришёл черед Прохору недовольно размышлять – как же он пропустил онгарцев этих, да мимо выгоды своей!

Фактория находилась на самой окраине города, за городской стеной. Уже подходя к крепким, обитым железом воротам и высокому частоколу, Прохор оценил задумку онгарцев. Фактория казалась отдельно стоящим острогом, застроенным жилыми домами и мастерскими, судя по характерному лязгу, разносящемуся по округе. У самых ворот мужики были остановлены молодым парнем, в коротких портах с карманами, льняной рубахе с широким воротом и в кожаных чувяках с вырезами. Плетёный поясок довершал его одеяние, а вот ещё… За его спиной у ворот стояло двое мужиков, зорко посматривающих и за парнем, и примечая проходящих мимо людишек. Безбородые, в одинаковой одёже – не иначе, стражники, но брони на них никакой нету. А в руках у обоих были лёгкие с виду ружья, невиданные Прохором прежде ни у стрельцов, ни у купеческой судовой стражи, ни у англичан в ярославской фактории. Уж слишком чужеродно они смотрелись – верно, онгарская работа, тонкая.

– Здравствуйте! – первым заговорил парень. – Вы к Андрею Юрьевичу? Мастеровые?

Внимательным взглядом осматривая гостей сверху донизу, он задал сей вопрос, не сомневаясь в ответе и оттого показался мужикам то ли взрослее, то ли жизнью умудрённее, а Семён и вовсе растерялся.

– Обождать малость надобно будет. Да вы пройдите за ворота! – продолжил юноша, отодвигаясь в сторону, после чего махнул рукой вправо, – вон туда, где под дубом лавочки. На столе кувшин с водою, холодная ещё!

– Благодарствую, – пробормотал Прохор, заходя на двор.

А внимание парня тут же переключилось на подошедшего к воротам старика с девицей.

– Здравствуйте! Вы к Андрею Юрьевичу? – донеслось до крутивших головами товарищей. – Мастеровой, отец?

Едва друзья расселись на лавке под ветвями огромного дуба, как Семён вдруг заёрзав, аж присвистнул:

– Эй, гля! Мишаня с онгарцем балакает!

– Кто таков будет, Мишаня твой? – нахмурившись, оглянулся Прохор.

– Да приказчик купца Мосолова! Евонные лодьи на Ярославль кажный год водим! Башковитый! Купец его как сына привечает, ласков с ним безмерно…

– А теперича Мишаня к онгарцам податься измыслил! – ухмыльнулся Ермолай.

– День добрый, гости дорогие! – раздался вдруг сильный и уверенный в себе голос, заставивший мужиков обернуться и убрать усмешки с лица. – Меня звать Андрей Юрьевич, я голова каравана, идущего в Ангарию. Нам нужны мастеровые люди, платой не обидим. Каким ремеслом владеете?

– Я плотничаю, – несколько смущаясь, первым начал Ермолай. – Бондарничаю тако же, в кузнице работал, у свояка на мельнице ищо – голос его окреп, так как мужик видел, что онгарец его внимательно слушает и удовлетворённо кивает его словам.

Андрей же достал из папки пачку листов плотной желтоватой бумаги и по оглавлению нашёл нужный лист, после чего спросил:

– Имя, отчество?

– Чего? – не понял плотник, удивлённо захлопав глазами.

– Как тебя звать, да как имя твоего батюшки, – пояснил Леонов.

– Ермолаем зовусь, а батюшку Авдеем величали, да только он ужо три лета назад от лихоманки помер.

– Мда, – покачал головой Андрей. – Ну ладно, значиться так… Ермолай Авдеич. Плотник, бондарь, кузница, да мельница, – бормотал он, записывая информацию. – Фамилии, верно, нет? Ну ничего, потом подберут.

Леонов перевёл взгляд на Семёна.

– Семёном меня кличут, – начал тот. – В бурлацкой артели у старшого в помощниках хожу. Отца Фомой звали, он тоже… Хмельной в Волге утоп.

– Невесело, – нахмурился Андрей. – А бурлаков у нас нету. Но ведь топором махать умеешь, избу поставить, али…

– Сможет, дело-то нехитрое! – вдруг ответил за Семёна Прохор. – Ты, Андрей Юрьич, объясни толком, каковой плата будет, да сколь долго у вас обретаться надобно?

– Так сначала мне надо узнать, что вы можете, – с еле заметной улыбкой терпеливо пояснил Леонов. – По мастерству вашему и плата будет.

– А сколь высока цена будет приказчика купеческого перекупить? – кивнул на Мишку Прохор, прищурив глаз.

Леонов, офицер из морпехов, выполнявший приказы полковника Смирнова – этапировать до Ангары пленных шведов и набрать в Нижнем охочих до переезда или работы людей, поначалу не понял, к чему клонит этот мужик, оказавшийся среди троицы явным лидером. Обернувшись, он заметил как раз ударивших по рукам начальника нижегородской фактории Олега Маслова и Михаила Афанасьевича – выборного человека от вчерашней депутации ярославских и нижегородских купцов.

– Так то человек от купцов пришёл, договариваться о присоединению к нашему каравану. Шесть купцов с нами идут, – объяснил старшему Андрей.

– И Мосолов? – уточнил колеблющийся Прохор.

Леонов кивнул, нетерпеливо постучав по выделанной коже папочки пальцами.

– Тогда и меня пиши в свою бумагу! – воскликнул после небольшой паузы собеседник. – Прохор я, а по отцу Лукич. Старшой в артели я, людишки у меня что ни есть – лучшие, да справные. Хошь острог, а хошь ещё чего!

– А камень класть, кирпич? – задержал карандаш над бумагой Леонов. – Сможешь?

– А то! – в запале махнул рукой Прохор. – Всё одно, пиши!

Уже на третий день после разговора в фактории онгарцев Прохор с семьёю, оставив дом и хозяйство на младших братьев, отправился вниз по Волге. Кроме него на лодии были и его артельщики, да несколько крепких мастеров, коих он сам уговорил отправиться вместе с ним в далёкий путь, прельстив своей сказкою. А утром того дня Прохор смотрел, как мрачные стрельцы, усилиями Андрея оставленные с вечера без хмельного, сажали за вёсла свейских полоняников. А перед самым отплытием на лодии появился парень, похожий на давешнего юнца у ворот фактории, да только за плечами его было то же ружьё, что и у тех караульщиков. Парень, для начала проверивший число свеев, принялся окликать и бывших на палубе работников. Выкликая кого-нибудь из мужиков, он каждый раз вызывал этим весёлые шутки у мастеровых.

– Фрол Степанович Ветлугов! – и названный тут же становился центром потехи. Перед ним картинно ломали войлочные шапки и кланялись, называя боярином, воеводой, а то и князем светлым.

Поначалу Прохор не понимал, за коим лядом онгарцы именуют простых мужичков и даже баб отчеством, да придумывают им какие-то фамилии, испрашивая для сего место рождения. Первый раз он спросил о том у молодца, что был при воротах фактории. На что тот сказал, что отчества и фамилии должны быть у всех, а то, что их нет, то неправильно.

– У вас тут и вовсе клички в ходу, что у детишек! – ответил он тогда, ещё больше запутав артельного голову.

Тогда Прохор решил узнать это у того писаря, что окликал народ, отмечая что-то на листе бумаге.

– Так же проще – табеля вести и учёт! – пояснил писарь. – А ежели, к примеру, в бригаде пять Матвеев будет, али Иванов? Что тогда? Путаница! Фамилия – она человека сразу выделяет. Вот ты откель? С Рославки? Рославцев и будешь, нешто плохо?

– Верно, не плохо, – пожал плечами Прохор.

И когда прозвучало:

– Прохор Лукич Рославцев! – нижегородец, откликнувшись – «Тута я!» – всё же почувствовал не то веселье, что многие, а ощутил некое чувство гордости причастности к чему-то большему и важному. Немаловажным фактом оказалась и обещанная плата – при расчёте за год, ему, начальнику бригады, как пояснил Андрей Леонов, положили восемьдесят рублей. Ермолай, получавший плотником в Нижнем пятнадцать копеек в месяц, за год в Сибири, зарабатывал бы тридцать пять рублей. Семёну обещали тридцать. На эти деньги можно было неплохо развернуться в городе.

Помимо двух сотен стрельцов, следовавших до Енисейска, чтобы пополнить гарнизон города и без малого пяти сотен пленных шведов и финнов переселяемых на Ангару, а также ста восьмидесяти мастеровых, к каравану Леонова присоединились и купцы. Ярославцы и нижегородцы, рискуя товаром и судами, всё же отправились к далёкому Владиангарску с тем, чтобы продав там ткани, от льняной до алтабаса, лучшей персидской парчи, а также около сотни кошек и котов, взятых в путь по совету Леонова, закупить на выгодных условиях ангарских товаров. А кроме того, Мосолову и прочим купчинам дозволялось открыть свои дворы в отдельной слободе близ границы и вести свои дела с помощью ангарцев.

До холодов караван должен был достигнуть Тобольска, где и остановиться на зимовку. В Тобольской фактории, кстати, уже была налажена работа радиостанции и оттуда Леонов мог связаться с Томском, следующей факторией по пути домой.

Темнело. Летний вечер, окончивший суетный день, был наполнен звоном мошкары, вьющейся у берега. По-над рекой клубилась белёсая дымка, обещая прохладную ночь и зябкое утро. Настя, жена начальника енисейского представительства Сибирской Руси-Ангарии, сходила в дом за тёплым свитером, связанным из овечьей шерсти. Игорь Моисеев, крепкий жилистый мужчина лет пятидесяти, с небольшой бородкой, накинул его на плечи, поблагодарив Марину, свою молодую жёнушку.

– Петро, чаю ещё налить? – начальник фактории потянулся за чайником, стоявшем на горячем камне у костра.

– Да, благодарствую, Игорь Сергеевич! – юноша протянул кружку, в которую вскоре полился ароматный напиток.

Младший сын приказного головы боярина Василия Михайловича Беклемишева Петр, на «отлично» сдав предварительные экзамены средней школы, на летнюю практику был отправлен помощником механика парохода «Молния», что курсировал между Енисейском и Владиангарском. Девятнадцатилетний парень – светлая голова, да косая сажень в плечах, был на хорошем счету у своих учителей и с осени должен был продолжить обучение уже в цехах Железногорска.

– Обожаю чай – он согревает тело, питает разум и успокаивает душу, – грея ладони о кружку, проговорил Игорь, наблюдая за игрой языков пламени прищуренным взглядом.

– Игорь Сергеевич, а ежели на Русь чай возить – это же каков прибыток будет! – воскликнул Беклемишев-младший и принялся рассуждать далее:

– А коли по рекам – оно и в расход большой и не встанет. А уж с машиной и вовсе – знай, чисть вовремя, да уголёк или дровишки подкидывай! Кормить и платить за дорогу не надо, так и озолотиться можно!

– Можно, – согласился собеседник. – Но машина – это временно, – тут же сказал начальник многозначительно. – У турбины КПД больше. Что такое КПД помнишь?

– А то! – с готовностью ответил Пётр, ухмыляясь. – Коэффициент полезного действия. А ещё наш старший механик говорил о ДВС, но сетовал на отсутствие доступной нефти.

Женушка Игоря тихонько рассмеялась:

– Он же на «Молнии» в машине копался, а ты ему вопросы для малых задаёшь!

Игорь стушевался, и, улыбаясь, проворчал:

– Да это я так, хотел узнать, как в школе у нас учат.

– Хорошо учат, Игорь Сергеевич! По душе мне такое ученье – и в школе, и в мастерской! Не чета прежней школе при палате – там не товарищи, а волки были, да учителя ленивы!

– Что же, школы на Руси плохи? – спросил начальник, нахмурив брови.

– Не плохи, – пожал плечами юноша. – Они просто другие, совсем другие. Вот в ваших школах ни закона Божьего, ни Псалтыря, ни Часослова не учат и не читают. А на Руси физических законов нет, материаловедения так же, механике не учат.

– Ага! – поддержала разговор Марина. – Говорит люд, мол, в ваших школах Бога нет! Но детей учиться отдают. Знают, что без обучения никак.

Согласившись с её словами, мужчины помолчали, потягивая чай. Где-то вдалеке, в городке перекрикивались мужики, идущие с покоса, глухо лаяли псы.

– На Петров день дождя-то не было. Стало быть, урожай худой будет, – сказал вдруг Беклемишев.

– Но голода не будет, Петро! – заявил Игорь. – Уже не будет. Его в Енисейске уже несколько лет не было, хоть хлебную казну не всегда вовремя присылали.

– Картошка? Вот если бы её на Русь вывезти, как вспоможение для людей в худые годы… – рассудил Беклемишев-младший. – Ведь картошки родится с малого куска землицы ажно в четыре раза больше, чем зерна!

– Это тебе в Ангарске сказали? – с незримой улыбкой спросил Игорь переглянувшись с женой. – Дарья Витальевна?

– Она самая! – кивнул Пётр. – Супруга князя Сокола о сём говорила мне. Хочет она, чтобы голод на Руси упреждён был хоть малость самую – говорит, картошка это верное дело.

– Уж не один год она этого хочет, – проговорил Моисеев еле слышно, поднимая взгляд к быстро темнеющему небу.

После чего начальник Ангарского Двора проговорил:

– Верно она думает! Идея хороша! Вот только…

– Так научить людей надо, чтобы они ядовитые ягодки в рот не клали! – воскликнул юноша и извинившись за то, что перебил старшего, продолжил:

– Грамотки нужны, чтобы пояснять, как выращивать картофель!

– Добро! – закивал Игорь.

– А твоя семья, Пётр, этим сможет заняться? – спросила вдруг Марина. – У вас, верно, и землицы есть в достатке?

– Есть, – опешил парень. – Но землица бедная…

– Так и в Енисейске она не жирна, – усмехнулся начальник. – Однако же растёт земляное яблоко!

Супруги неспроста озадачили Беклемишева картошкой – младшего представителя семьи, вхожей в общество Ангарии, подводили к этому разговору не один месяц, аккуратно и к месту разъясняя выгоды данного растения для русского народа.

Глава фамилии – боярин Василий Михайлович Беклемишев в своё время обещал прибыть в начале 1647 года – именно тогда должно быть закончено обустройство торгового пути из Оби на Ангару, через реки Кеть, Кемь и Енисей. Начатые ещё по указу государя Михаила Фёдоровича работы до сих пор не прекращались, несмотря на то, что у власти сейчас находился боярин Борис Иванович Морозов – опекун болезного царя Алексея. Государь уже давненько не только не являлся на свет Божий из внутренних покоев Теремного дворца, но и не вставал со своей опочивальни. В Кремле кто с нетерпением, кто со страхом ожидали смерти несчастного. Алексей же, мучаясь, не желал сдаваться лихоманке. Организм отравленного царя боролся за жизнь и иногда он, приходя в сознание, начинал узнавать окружавших его людей и пытался говорить с ними. Однако вместо речи у Алексея Михайловича выходило лишь тихое и невнятное бормотание, сопровождаемое сипением и хрипами. Он умирал, съедаемый недугом изнутри и никто из лекарей не мог не то что вылечить царя, но и облегчить его страдания. В отравлении монарха вначале обвинили мекленбургского доктора Александра Блока, якобы совершившего сей тяжелейший грех по наущению некоторых неугодных Морозову боярских и княжеских фамилий. Но Блок вовремя бежал из Кремля, переодевшись в женское платье – таким образом, он не смог никого оклеветать по наказу Бориса Ивановича. Морозов же тем временем пытался спасти молодого царя, стараясь найти и доставить в Москву добрых и знающих лекарей и даже знахарей-ведунов. Однако всё было без толку – кончина государя была лишь делом времени, потому в Кремле всё громче раздавались голоса тех, кто подумывал о скором созыве Земского Собора – ведь державе нужен новый властитель. Морозов с явным неудовольствием ждал скорого столкновения с дядькой государя, двоюродным братом Михаила Фёдоровича – Никитой Ивановичем Романовым и его приближённым – князьями Прозоровским, Шереметьевым и Черкасским. Тем более, что в Москве Никита Иванович имел немалый вес и был одним из богатейших людей на Руси.

Тем временем окончательно стемнело. Постепенно смолкли все лишние звуки, вокруг стало тихо и спокойно. Лишь весело потрескивали подложенные в костёр сухие сучья, да привычно шумел Енисей. Жаркие языки пламени жадно охватывали их, всё ярче освещая сидевших вокруг людей. Пётр, крепко сжимая в руках пустую чашку, немигающим взором затуманенных думою глаз следил за танцующим огнём.

– Ну так что, Петро? – повторил вопрос Игорь, недоуменно глядя на парня. – Задумался?

– А? Чего? – встрепенулся Беклемишев, оторвав взгляд от костра.

– Пойдёшь с осени в Ангарскую сельхозакадемию? Через год дело будешь крепко знать, а после дадим тебе помощников и отправим на Русь.

– И грамотки… – вставила своё слово Марина.

– И грамотки дадим, – кивнул Игорь Сергеевич.

– Как это? – растерянно захлопал глазами юноша. – Я же…

– Боярин, ясно дело! – энергично проговорил Моисеев, подсаживаясь поближе к собеседнику. – Но тебя никто в земельке ковыряться не заставит – надо дело открыть. Поначалу в Томске, Тарском городке, Тобольске, Тюмени, люди там решительнее – не будут суеверия всякие сочинять. А потом и на своей земле посадишь – нужно привить картошку на Руси. И для Отчизны порадеешь и себе прибыток найдёшь.

– С батей надо обсудить, – размеренно проговорил Пётр. – А ежели он супротив пойдёт, неча и огород городить!

– Но в академию пойдёшь? – не унимался Игорь.

– А механика как же? – нахмурился парень.

– А куда она денется? – улыбнулась жена начальника. – Без механики никак не обойдётся учение.

– А с Василием Михайловичем мы разговоры уже вели, – подмигнул оторопевшему юноше весьма довольный своим успехом Моисеев. – И картошку он уже нахваливал не раз.

Продвижение на Русь «второго хлеба» было необходимо – центральная Россия, с её бедными почвами и сложными природно-климатическими условиями не могла прокормить зерном больше определённого количества населения. Временами это приводило к продолжительному голоду, уносившему многие жизни. Появление нового продукта могло отвести эту угрозу – ведь известно, что питание картофелем при очень малых добавках других продуктов обеспечивает и жизнеспособность, и трудоспособность человека. Кроме того, Дарья Соколова, как главный движитель картофельного проекта, справедливо надеялась и на положительные демографические последствия внедрения данного продукта.

На следующий день, ранним утром, Беклемишев сам пришёл в дом к Моисееву. Слегка волнуясь, он сидел в гостиной на обитой кожей лавке со спинкой, ожидая, пока Игорь Сергеевич закончит принимать душ и зайдёт в дом. На столе между тем накрывал завтрак – молочная каша, варёные яйца, хлеб и масло. Потянуло и ароматом чая. Пожилая женщина-тунгуска поставила на стол и мёд, покупаемый Моисеевыми у енисейского бортника. Поздоровавшись с вошедшим раскрасневшимся Игорем Сергеевичем, Пётр сразу же сообщил ему о том, что он обдумал вчерашний разговор и теперь полностью согласен на продолжение обучения в сельхозакадемии.

– Но у меня и думка уж одна есть! – проговорил Беклемишев серьёзным голосом. – Насчёт картошки.

– Говори! – с улыбкой воскликнул Моисеев, приглашая гостя за стол, где в открытом им чугунке раздражая ноздри не завтракавшего ещё Петра, ароматно запахла овсянка. – И угощайся, давай!

Марина поставила перед парнем тарелку и ложку, подвинула хлеб и указала на мёд. Юноша же только сейчас заметил её округлившийся животик – жена начальника енисейской фактории была в положении.

– А-а… Такова моя думка, – спохватился юноша. – Нонче же вы сами картошку садите, уход за ней ведёте…

– Мы приглашаем огородников с Енисейска, – подперев голову кулаком, произнесла Марина, с интересом поглядывая на гостя. – Не даром, конечно же.

– Вот! – Всё одно не даром же! А ежели и вовсе они растить картошку будут? Для вас, знамо дело. Толк быстрее выйдет.

– Ага! Я понял! – едва не уронив ложку, воскликнул Моисеев. – Ты хочешь, чтобы енисейцы выращивали наши корнеплоды, а заодно, научившись за ними ухаживать, ну и себе оставляли, на рассаду?!

– Угу, идея супер, – кивнула удивлённая Марина. – Петя, ты молодец! Енисейцев мы озадачим, а томичи и тобольцы уже на тебе будут.

Довольный собой Беклемишев-младший принялся уминать подстывшую кашу, прежде добавив в неё медку.

Этот день принёс в крепость не самые лучшие новости. Из дальней разведки вернулся Мирослав Гусак, ушедший по реке неделю назад. Капитан подтвердил Матусевичу данные прежних донесений с погранзаставы. Две смены пограничников регулярно радировали о начале концентрации маньчжур в районе, после того, как на юго-запад ушло большинство из тех, кто участвовал в недавнем налёте на присунгарийские посёлки. Разведка, проводимая погранцами, выявила войсковой лагерь врага, расположенный на значительном удалении от берега Сунгари и находившийся на возвышенности, отстоящей на несколько сот метров от от густого леса, окружавшего её. На том холме ранее находились кумирни солонов, где они часто проводили шаманские обряды. Теперь солонские поселения пустовали – жители были угнаны в глубинные районы Маньчжурии, а оккупанты, порушив идолов, пытались обустроиться на том месте как можно быстрее. Лейтенант Волков, а потом и его сменщик, старший лейтенант Линевич, доносили о строительстве деревоземляных укреплений и небольших числом караулах маньчжур, выдвигаемых ими по всем направлениям вокруг лагеря. Было ясно, что они не желают, чтобы работы были обнаружены раньше времени. Матусевич, держа в уме недавнее нападение, предположил, что цинские власти решили возвести неподалёку от обнаруженной ими погранзаставы крепость с казарменным городком, где со временем маньчжуры смогли бы разместить войска, а в нужное им время ударить по противнику. И в первую очередь удар будет направлен по лояльным русским посёлкам местных народностей. В прошлый раз врагу удалось, разгромив небольшие отряды самообороны четырёх таких поселений, сжечь их дотла, предварительно ограбив. Старост и членов их семей маньчжуры предали лютой смерти, а тех, кого не побили до смерти, увели в Маньчжурию. Это был серьёзный удар по репутации хозяев Амура. Впредь подобного допустить было нельзя. В этой связи Сунгарийский воевода приказал князю Лавкаю ускорить вывод жителей селений присягнувших русским на новые земли по берегам Амура, Зеи и Кумары. Лавкай, в силу своего недюжинного ума и организационных способностей постепенно становился левой рукой Матусевича. Правой всё же оставался Лазарь Паскевич, боевой товарищ Игоря.

Собравшись втроём – Матусевич, Паскевич и Гусак, в рабочем кабинете начальника Сунгарийского края, друзья обсуждали действия маньчжур. На огромном, крепком столе Мирослав разложил лист бумаги, на котором он зарисовал схему вражеского лагеря и обозначил пути прибытия подкреплений и продовольствия. К сожалению, захватить толкового языка капитану не удалось. Двое суток были потрачены на выяснение всех караульных маршрутов маньчжур. После чего Гусак решил брать наиболее отдалённую точку наблюдения врага – на берегу Сунгари. Ранним утром дюжина его бойцов разместилась на тропе, по которой должны будут пройти сменщики тех, кто уже сутки находился у Сунгари, наблюдая за рекой. Вскоре появились четверо вражеских воинов – в том числе и офицер, который был нужен Мирославу. Короткая схватка закончилась, и в руках бойцов оказались трое – передний латник был застрелен из лука. Два копейщика лежали, уткнувшись лицом в примятую траву, боясь даже дышать. Офицер же полусидел, прижавшись к стволу сосны с приставленным к шее штыком винтовки, затравленным зверем смотря на окруживших его людей. Бывший в группе крещёный солон принялся переводить ему вопросы Гусака. Хищно скалясь, маньчжур молчал, Мирослав же подумал о том, что придётся прибегнуть к иным способам допроса, но вдруг пленник хрипло рассмеялся и, схватившись за ствол винтовки, сильнейшим рывком вогнал себе в шею широкое лезвие. Капитан разочарованно выругался. Недолго понаблюдав за мучениями маньчжура, он приказал добить его. После чего Гусак принялся за солдат, но они оказались абсолютно несведущими в планах руководства и не смогли удовлетворить своими ответами сунгарийца, рассказав лишь о своём пути сюда и количестве воинов в своём отряде. Закололи штыками и их. Пост маньчжур на берегу Сунгари решили оставить на потом, но через некоторое время со стороны лагеря к берегу направилось не менее пяти десятков воинов, в том числе и конные лучники. Бойцам пришлось отойти, а вскоре Мирослав принял решение возвращаться. Пока было известно лишь то, что цинские власти будут наращивать своё присутствие тут – это подтверждалось неуклонным увеличением численности их воинского контингента. Видимо это будет происходить до определённого момента, после чего последует следующая атака на их противника – русских. В том числе и силами ополчений местных племён, подчинённых маньчжурам. Разведчики видели в стане врага и их представителей. Учитывая недавние рейды маньчжур, Мирославу стало ясно, что против них империя Цин планирует использовать партизанскую тактику.

– А это их единственный шанс, – согласился с мнением капитана Матусевич. – Появление лагеря, удалённого от берега, говорит о том, что они понимают – река для них очень опасна. А в открытое столкновение они пойдут только после того, как высвободят часть войск из Китая. Но это будет не скоро…

– У нас ещё есть время, – проговорил Паскевич. – Хорошо бы помочь минским властям, чтобы цинские завязли в Китае надолго.

– А ты помнишь, что было, когда ханьцы влезли во Вьетнам? – произнёс Игорь, скрестив пальцы рук.

– Ага! – с готовностью воскликнул Мирослав. – Русия, Туркестан, Халха и Индия привели войска в готовность и кое-где перешли границы Ханьской империи. Те и отступили.

– Верно! – кивнул Игорь. – В нашем случае хватит и халхасцев, но, дай Бог, скоро и корейцы скажут своё слово – я надеюсь, им всё же хватит смелости на решительный шаг.

– В конце концов, у нас есть Хеджон, и он настроен решительно! – заметил Лазарь.

– Тоже верно, – улыбнулся Матусевич. – Его полк в принципе готов к боевым действиям.

– Вот пусть и начнут терроризировать стройку! – с энтузиазмом предложил Гусак. – Придать им миномёты, да пару эскадронов лавкаевцев! И я готов вернуться туда снова!

– Думаю, так и будет, – покивал Игорь. – Это лучший вариант – пусть принц своих «гневных» проверит в бою. А вот лавкаевцев я им дать не смогу – в Науне волнения, да и дючерские вожди подымают голову.

Вечером того же дня состоялся ещё один долгий разговор. Обсуждение скорой операции против строящейся опорной базы врага прошло в расширенном составе – Матусевич пригласил начальника корейского полка «Гнев» принца Ли Хёджона и его советника Сергея Кима. По замыслу сунгарийского воеводы именно корейцам придётся сыграть главную роль в этой атаке. А заодно и выяснится степень готовности этих воинов. Каждый из них пришёл в это подразделение добровольно, обучался обращению с оружием и тактике с усердием. Многие из корейцев были воинами пхосу, стрелками из аркебуз, поэтому переход на новый вид оружия прошёл у них на ура. Винтовки были на порядок скорострельнее и в разы дальнобойнее тяжёлых фитильных ружей, для опытных солдат ставших теперь совершенно никчёмными. К середине лета численность полка составила без малого семь сотен бойцов. Прежде разбросанные по разным гарнизонам, теперь они были сведены в единое подразделение. Также специальная комиссия назначила в полку сержантские и офицерские должности, полученные либо подтвердившими свои навыки офицерами, либо солдатами. Но чин получали только те, кто не только хорошо стрелял и знал своё оружие на отлично, но и понимал тактические приёмы и мог обучаться далее. Кроме того, учитывались личностные, в том числе и лидерские способности кандидата.

В будущем это подразделение должно стать ядром армии нового образца. Хёджон знал, что изоляционизм – это путь в никуда. Конечно, на некоторое время закрытость от мира может быть полезна, но для такой страны, как Корея – расположенной на вдающемся в море полуострове, но запертой между цивилизацией Китая и Японией с её амбициями молодого хищника, продолжительный самоизоляционизм был поистине губительным. Тем более страна была под прессом китайских догматов, сильно ограничивающих всяческое развитие науки и искусства, но плодивших полчища чиновников, что были сущим ярмом на шее бедных крестьян. Об этом же говорил и старший брат Хёджона – Сохён. После того, как иезуит Иоганн фон Белл в Пекине многое поведал ему о своей Родине и её законах, а также познакомил его со своей религией, Сохён ждал того момента, когда он станет властителем Кореи. И тогда он многое поменяет – уберёт прочь ненавистных чиновников, а особенно ненавидимые им ведомство для обсуждения дел правления, ведомство по делам чиновников и, конечно же, ведомство церемоний. Сохён планировал принести в Корею и христианство – он видел, что называемые маньчжурами варварами христиане гораздо более развиты в науках и весьма искушены в религиозных диспутах. По словам Хёджона, его старший брат должен будет прибыть домой уже в конце лета.

– И теперь у него будет достойный союзник – его младший брат! – воскликнул Ким, хлопнув принца по плечу. – О чём ты задумался, Хо?

Хо – таково было домашнее, не династическое имя принца, и лишь очень немногие могли называть его так.

– Неужели Страна Утренней Свежести сможет быть самостоятельной! Я так хочу, чтобы это произошло при жизни моего почтенного отца! Ведь он тоже мечтает об этом! – глядя в одну точку, решительно говорил Хёджон. – Нужно отбросить старое, чтобы идти вперёд!

Сергей оглянулся вокруг – все сунгарийцы: Матусевич, Паскевич и Гусак ждали от него перевода слов Ли, произнесённых столь яростно и решительно. Ким повторил фразы Хёджона по-русски. Офицерам из Русии слова принца пришлись по душе, Игорь даже встал и пожал руку Хо, ему последовали и Мирослав с Лазарем.

– Уверяю тебя Хёджон, это произойдёт при жизни твоего уважаемого отца! – уверенным тоном произнёс майор. – Для этого мы должны быть вместе!

Ким посмотрел на своего друга – глаза Хо были влажными, а щёки горели огнём. Взгляд его, однако, был полон надежды и решимости. Вскоре принесли чай и паровые пирожки с мясом и капустой. Подкрепившись, мужчины снова принялись обсуждать предстоящий поход против общего врага. Матусевич предлагал разделить отряд – верховые будут идти берегом, ведя с собою табун в четыре с половиной сотен коней, а оставшаяся часть отряда поплывёт на одной из канонерок, чтобы не отягощать войско обозом. Нужные для перевозки оружия, боеприпасов и продовольствия телеги ко времени подхода войска уже будут на заставе, реквизированные на время в солонских селениях. Связь будет держаться также через заставу одним из лучших офицеров Стефана Кононова, начальника службы связи воеводства. Общее руководство операцией было отдано Мирославу Гусаку, с этим никто не спорил. Кроме того, существовало и особое задание для посылаемого отряда – в стане врага пограничниками были замечены несколько европейцев. Они занимали высокое положение у противника, руководя строительными работами и начальствуя над артиллеристами. Несомненно это были представители иезуитской миссии, что активно внедрялись сначала в Минский Китай, а теперь служили в Цин, государстве маньчжур, после того как те взяли штурмом столицу Китая. Погранцы насчитали их не менее четырёх человек. Так вот, этих людей следовало взять живыми и привести в Сунгарийск любым способом.

Совещавшиеся разошлись только когда ночное небо над Приамурьем начинало светлеть и ночные фонари на улицах городка уже тушили, один за другим. До выхода корейского войска из Сунгарийска оставалось трое суток, которые надо было потратить на последние необходимые приготовления к походу. Кстати, айну Рамантэ также участвовал в этой операции, правда, как наблюдатель. В августе в Сунгарийск прибудет Алексей Сазонов и канонерка, гружённая тремя пушками и припасами для форта, отправится к устью Амура.