Глава 7

Великий Бог! Нет более Солнца на небе, всё оно напрочь затянуто тучами и лишь редкие просветы видят солдатские глаза. Руки сжимают древки пик, ноги попирают их концы, уткнутые в предательски мокрую землю. Не слышно среди солдат ни единого слова – только команды офицеров гремят среди посвиста холодного ветра да шелеста сосновых крон. Напряжённые осунувшиеся лица, заросшие щетиной смотрят из-под кабассетов и морионов, с которых вода стекает на плечи и спину. Изо рта вырывается пар, исчезая через мгновение. Хмурые взгляды опытных солдат, стоящих в первых рядах, которые примут на себя первый удар шведской панцирной кавалерии, не выражают ничего кроме холодной решительности. За ними стоят более молодые бойцы, которых следует поберечь для новых войн, каких будет ещё немало. К тому времени они смогут получить дополнительную амуницию – крепкую кирасу, тяжёлую шпагу, а то и вовсе мушкет, что добавит в карман жалованья, а главное избавит их от необходимости таскать с собою неуклюжее вне битвы копьё. Ведь король Кристиан, чувствуя новые веяния в военном деле, отменил в своих полках пики, думается, скоро дело дойдёт и до остальных, в том числе и наёмников. Особенно ясно это стало после того, как рота сибирских наёмников отстрелялась по приближающемуся войску шведов. По шеренгам воинов немедленно разлетелись восторженные отклики – у сибирцев имелись не иначе как новейшие османские мушкеты! В Европе гуляла молва о сём оружии турок. Они легки и весьма дальнобойны – в чём убедились и имперцы, и венецианцы, и венгры. А теперь и шведы!

После того, как пикинёры датского войска, в основном состоявшие из немецких и французских отрядов, начали выдвигаться вперёд, Новиков понял, что его бойцам пора менять позицию. Близкая встреча с кавалеристами Торстенсона не входила в планы Василия. К тому же нужно было пополнить боезапас, да выяснить намерения шведов, чтобы действовать по ситуации. Мушкетёры, уже влюбившиеся в оружие сибирцев, с сожалением провожали уходивших к высокой опушке шеренги стрелков.

– Неужто они больше палить не будут? – озадаченно проговорил Петер-горшечник.

– Генерал бережёт их! – отвечал старый мушкетёр. – Я слыхал от фенрика Соренсона, сибирцы присланы нам в помощь самим королём и…

Не успел он закончить фразу, как выпущенное из внезапно ожившей шведской пушки ядро, гулко ударившись о мокрую землю, с шумом влетело в ряды баталии. С десяток солдат разметало в стороны. Немногие из них снова поднялись на ноги. Чудом не пострадавший горшечник, сидя на земле, с испугом смотрел на тело пожилого усача, ещё мгновение назад разговаривавшего с ним. Теперь его было не узнать – голову оторвало напрочь, а вместо груди сочилась кровью бесформенная масса, из которой торчали осколки костей, и шёл пар. Товарищ Петера – бывший подмастерье валялся рядом, воя от боли. Неловко упав, он выбил руку из плечевого сустава.

Снова оглушительно прогремел гром, заставив многих на этом поле перекреститься. Резкие, свистящие порывы ветра, наполненные водяного крошева, вмиг вымачивали одежду и слепили глаза. Сполохи молний расчерчивали небосвод, на мгновение ярко освещая всё вокруг. Только немногим мушкетёрам крепнущий дождь позволил сохранить огоньки фитилей под широкими полями шляп и уберечь от воды пороховые полочки мушкетов под своими куртками. Из-за набирающего силу, неожиданно холодного дождя, и артиллерийская дуэль постепенно затухала. Ангарцы тоже внесли в это свою лепту, полностью уничтожив обслугу нескольких орудий, а мортирщики и вовсе свалили одну из пушек набок, удачно попав бомбой под самое её колесо. Вокруг осиротевших орудий теперь лежали не менее четырёх десятков недвижных тел, орошаемых небесной влагой, и никто более не смел к ним приблизиться. Тем временем, напрочь растерявшая былую решимость, центральная баталия шведских мушкетёров в самой середине своего строя продолжала нести потери, пусть и несколько снизившиеся из-за ухудшившейся видимости на поле боя. Мушкетёры, сломав построение, начинали ужиматься к флангам баталии, ища там спасение от летящего к ним свинца. Воины начинали роптать, требуя от офицеров решительных действий. Те же приказывали слабакам заткнуться, ждать приказа и держать строй, добывая своей стойкостью победу для славы своего Отечества. В этот час командующий армией шведов – Леннарт Торстенсон, выслушав доклады с передней линии, приказывает рейтарам генерала Линдта выдвигаться к правому флангу датчан. В дождь их многочисленные мушкеты бесполезны, колесцовые же пистоли кавалеристов соберут свой урожай. Покуда рейтары будут караколировать близ пикинёрских шеренг, тяжёлые кирасиры фон Зальцбаха прорвут построение врага и вот тогда начнётся потеха! Всё решит сегодня честная сталь!

Спустя некоторое время из-за холмов до шведских солдат донёсся нараставший гул. Часто оборачиваясь, торжествующие воины провожали долгими взглядами закованных в доспехи всадников. Как же напоминали они былых рыцарей, канувших ныне в небытие под грохот древней аркебузы!

– Наконец-то! – восклицали солдаты. – Хвала Господу! Ливень заставил проклятых датских стрелков умолкнуть, а теперь им точно конец!

Четыре эскадрона рейтар и шесть сотен драгун составляли правый фланг датской армии и находились в паре сотен шагов от крайнего фаса построений пехотинцев, упирающихся в опушку. Там находилась терция шотландских пикинёров, прикрывавшая подходы к позициям мортирщиков с южной стороны. Командовавший одним из эскадронов, численностью в две сотни всадников, капитан Регнар Торбенсон похлопывал мокрую шею своего коня, ожидая приказа к выдвижению. Пушечный бой закончился, а значит, скоро будет жарко – дело идёт к знатной рубке. Тем временем дождь начинал заметно ослабевать, кавалеристы приободрились. Пехотинцы же наконец закончили перестроения. Мушкетёры, потерявшие свой главный козырь, укрылись за ощетинившимися пиками баталиями вовремя – тёмная масса всадников врага, среди которой уже можно было различить отдельные фигуры, вырастала перед пехотинцами. Гул копыт нарастал – кавалерия переходила с рыси на шаг, чтобы отстреляться по пикинёрам. Воины подбадривали себя и своих товарищей по оружию здравицами и громкими молитвами, готовясь к схватке.

– К бою! – пронеслась команда по рядам. – Держать строй!

Чуть поодаль от построений пехотинцев, среди поэскадронно выстроенных всадников началось волнение – враг приближался! В открытом бою у датчан шансов не было – кавалерия Сиверса уступала и по численности, да и по выучке всадникам Торстенсона. Потому командовавший правым крылом полковник Ульф Олессон должен был атаковать шведов только тогда, когда рейтары увязнут в ближнем бою с латной пехотой. Так у датчан появлялись возможности опрокинуть противника. Ульфу сильно спутал карты уже теряющий силу ливень – мушкетёры не смогут дать ни единого залпа по рейтарам врага. Эскадрон Регнара, числом в две сотни всадников, находился у края подошвы холма, где укрепились мортирщики, прикрытые с фланга шотландским батальоном. Ожидание боя – худшее из зол, думал Торбенсон. А ожидание приказа к атаке, когда добрые датчане гибнут под вражескими палашами, и вовсе запредельно.

– Ждать команды! Стоять на месте! – рычал полковник Олессон, ловко удерживая равновесие на гарцующем вороном коне, нетерпеливо перебирающем сильными ногами.

– Готовсь! – зычно крикнул Новиков, прикладывая к глазам окуляры бинокля. – Прицелы выставить на шесть сотен метров. Огонь по готовности!

Стрелковая рота, заняв новую позицию на опушке леса, готовилась стрелять по неспешно надвигающейся на датских пехотинцев лавине рейтар. Было видно, что их никак не менее двух тысяч, а то и больше. Пули ангарцев должны будут лететь через головы союзников. Из лагеря сибирцев пришло пополнение из мортирщиков, у которых осталось всего четыре выстрела, разделённых поровну на два орудия. После этого и остальные люди Афонина вольются в роту майора Новикова дополнительными стрелками. Несколько томительных минут прошли, и рявкнувшие одна за другой мортиры, наведённые на новые цели, открыли второй этап боя для сибирцев. Конечно, лучше всего в этот раз подошли бы миномёты, но они находились на других кораблях и, слава Богу, все они прибыли в Копенгаген. Бомбы разорвались посреди надвигавшихся рейтаров врага и, казалось, они не нанесли какого-либо серьёзного урона. От взрыва каждого из зарядов только несколько кавалеристов вылетели из седёл, да около дюжины коней шарахнулись в стороны, устроив небольшую суматоху. Вторые бомбы, последние из не химических боеприпасов, легли удачнее – взрывы серьёзно смешали порядки кавалеристов. Молодцы, мортирщики! Да только на общем фоне эти успехи сказались не сильно. Ещё бы хоть дюжину бомб и тогда! Эх!

Василий снова припал к окулярам, второй рукой снимая чехол с СВД. Рейтары же, перейдя на шаг, уже достали из ольстров, деревянных пистолетных кобур, колесцовые пистоли. Их замки были прикрыты от непогоды крышечкой, а потому кавалеристы, в отличие от мушкетёров, имевших фитильное оружие, сейчас могли стрелять. Слух даже улавливал далёкие звуки шведских трубачей. Пора! Настало время для винтовки Драгунова, к которой Новиков, в сегодняшнем положении испытывал настоящий пиетет.

Постепенно начинало светлеть, и дождь более не бил косыми струями, а капал крупными горошинами. Воздух был опьяняюще свежим, прохладным и мокрым. С надеждой взглянув на светлые разрывы в сумрачном небе, Василий прильнул к окуляру прицела винтовки. Выявить среди однообразной массы одинаковых с виду воинов в светло-коричневых кожаных камзолах, кирасах, похожих на краги перчатках, металлических шлемах и высоких ботфортах, офицеров было непросто. Очень непросто! Его стрелки уже открыли огонь. Сначала стреляли лучшие, уверенные в своём мастерстве парни, потом подключились остальные. Новиков видел, как валятся рейтары, даже не сделав выстрела, держа свой пистоль на весу. Но это не остановит общий поток тяжёлой кавалерии. Первая шеренга вражеских кавалеристов остановилась перед строем пикинёров и, чуть повернув своих коней направо делает залп, потом кони разворачиваются на левую сторону и снова следует залп из пистолей. Шеренга уходит сквозь строй своих товарищей, чтобы зарядить оружие, а к стрельбе приступает следующая шеренга.

– Караколь, – процедил Новиков. – Эдак у данов и копейщиков не останется.

Однако те не собирались тупо гибнуть под выстрелами врага и нет-нет, да поражали рейтар пиками. Упавших с лошади тут же приканчивали кинжалами. Также сухо щёлкнуло и несколько разрозненных мушкетных залпов – только немногие из стрелков смогли сохранить под дождём порох сухим, а фитиль тлеющим. В некоторых местах шведы смогли навязать немцам-наёмникам рукопашный бой, умело действуя тяжёлыми палашами. Замелькали и алебарды. Немцы и французы стаскивали рубящихся рейтар из седла, наносили раны коням, приканчивали упавших. Треск копий, вопли и ржание коней доносились и до опушки, если выдавалась небольшая пауза у стрелков. Новиков начинал нервничать – подходящая для СВД цель до сих пор не была найдена, а тратить драгоценную пулю на простого кавалериста было непростительно. И вдруг взгляд майора зацепился за группу всадников, отстоящую от прочих рейтар на некоторое расстояние. Ну конечно же! Знаменосцы, трубачи и несколько офицеров, среди которых мог находиться и кто-то из генералов Торстенсона! Одеяния их не сильно отличались от солдатского – разве что качество материала, по всей видимости, было повыше, но Новикову хватило и светлого цвета окантовки полей камзолов. Василий оценил расстояние – три с половиной сотни метров. Для уверенного поражения головной фигуры вполне достаточно. Далее раздумывать не было ни времени, ни возможности. Новиков постарался выцелить центральную фигуру, в кирасе с золотым кантом и гербом посредине. Ему показалось, что этот всадник и есть старший среди прочих, тем более что к нему на доклад подскакал офицер и, картинно жестикулируя, несколько раз указал в сторону холма, где сейчас находились рейтары Ульфа Олессона и отряд драгун. Задержав дыхание, Василий нажал на спусковой крючок. Спустя мгновение далёкий всадник резко завалился на правую сторону, едва удержавшись в седле. Его шлем, с плюмажем из нескольких перьев, покатился по изрытой конскими копытами земле. Находившиеся поблизости с ним кавалеристы, привстав на стременах и мгновенно вытащив из ножен палаши, с изумлением оглядывались. Ну не шведский же рейтар сделал этот выстрел! Потому и столь широко раскрыты их глаза, полные бессильной злости. Новиков тем временем выбрал следующую цель, достойную «родного» патрона от СВД. Выстрел! И особо ретивый офицер, в богато расшитом камзоле с ярко-жёлтой лентой на перевязи слетел с коня и, оставшись одной ногой в стремени, уткнулся лицом во влажную траву. Остальные, поворачивая коней, решили не испытывать судьбу и покинуть это место. Но прежде из сёдел выпали ещё двое – знаменосец с огромным сине-золотым штандартом и решительный молодой офицер, решивший этот штандарт подобрать. После этого внимание Василия привлёк дробный гул, доносившийся из-за склона холма. Оглянувшись, он увидел датских рейтар, атакующих широким фронтом. Кавалеристы Олессона перешли с шага на рысь, причем аллюр постепенно ускорялся. Они огибали правое крыло своих пехотинцев, чтобы совместно с ними атаковать противника. Пикинёры, увидев товарищей, заметно приободрились и усилили натиск, атакуя врага. Сибирская рота продолжала отстрел вражеских рейтар, что было уже заметно сложнее, так как порядки начали смешиваться, а бой разваливался на целую цепь противоборств отдельных отрядов. Тем временем генерал Густав Сиверс отдал приказ центру своей армии – выдвигаться для атаки. Восемь тысяч пехотинцев, словно качнувшись, начали медленное движение вперёд. Шведы приняли вызов и также пошли вперёд. Большая часть мушкетёров с обеих сторон, обнажив шпаги и вытащив кинжалы следовали побатальонно в промежутках между пикинёрскими шеренгами.

Выглянуло солнце, а ветер, проклинаемый всеми без исключения, стих. В скором времени установилась удушающая жара, как обычно бывает после летнего дождя. Над полем поднялось марево от сохнущей травы, и каждый из солдат ощутил её на своей шкуре, покрывшись липким потом.

На левом фланге семь эскадронов немецких рейтар также начали выступать, с тем, чтобы атаковать ослабленное крыло шведов. Торстенсон переместил часть кавалерии с левого на правый фланг, чтобы добиться там решающего перевеса. Однако сейчас фельдмаршал наблюдал там настоящую свалку. Его рейтары допустили промах – дали датчанам загнать себя между молотом и наковальней, сражаясь против пехоты и кавалерии врага одновременно. Шведские же пехотинцы запаздывали и теперь неминуемо отсекались атакующим центром датской армии. Вот только… Отчего так много коней без седока на пути следования рейтар к датскому флангу?! Леннарт отнял от лица бинокуляр, повернувшись. Прибыл посыльный от генерала Линдта.

– Мой фельдмаршал! Генерал Иоганн Линдт убит! – прокричал спешившийся рейтарский офицер, склонив голову.

– Кирасирам атаковать правый фланг датчан! Холодным оружием! Не задерживать атаку! – отправил Торстенсон посыльного к фон Зальцбаху. – Как убит?! – только теперь повернулся он к офицеру, буравя его глазами. – Каким образом? Он полез в рубку?

– Мушкетная пуля разворотила ему пол-лица, мой фельдмаршал! До датчан было не менее трёх с половиной сотен шагов! – таков был ответ.

– Что за мушкеты такие?! – взорвался Леннарт. – Откуда у данов такое оружие?

– Среди солдат идёт молва об османских мушкетах, – осторожно заметил полковник штаба Шёнстром. – Так говорили и те, кто выжил после падения Ниена. У московитов…

– А теперь и у датчан! – рыкнул фельдмаршал. – У кого завтра?! У проклятых имперцев?

– Разбив датчан сегодня, мы получим мушкеты османского образца! – произнёс полковник.

– Верно, – буркнул Торстенсон, снимая с головы шляпу. – Жарко… Молите Господа, чтобы он даровал нам победу, – добавил он еле слышно.

Между тем центральные построения пехоты противников сблизились на расстояние в две дюжины шагов. С обеих сторон хлопали редкие мушкетные залпы. Осторожно, стараясь не сделать роковой ошибки, пикинёры пытались, сблизившись, нанести первые разящие удары. Острия пик уже соприкасались, древки постукивали одно о другое и воины, медленно выверяя каждый шаг, сходились всё ближе. Первый же резкий выпад нескольких пик породил общую атаку. Дерево затрещало, пики застучали друг о друга, послышались первые вскрики и стоны. Острые наконечники не жалея мягкую плоть, вонзались в неё с хрустом костей, проламывали доспехи, клонились к земле под тяжестью тел несчастных. Задние ряды напирали, стараясь перемочь противника, оттеснить его. Мушкетеры, лишённые главного оружия, держа в руке по кинжалу, на карачках проползали под своими пиками и атаковали вражеских воинов. Подрезая сухожилия на ногах, вонзая стилеты под кирасы, они пытались сломать строй неприятеля. Отчаянная резня под окровавленными древками пик шла с переменным успехом – покуда воины истребляли друг друга безо всякой жалости, по-звериному утробно рыча. А уже через некоторое время большая часть шеренг-баталий распались на батальоны по две-две с половиной сотни бойцов, ведущих борьбу друг с другом. Мушкетёры, действуя шпагами, участвовали в общей свалке. Часть стрелков, кто сохранил порох сухим, с флангов палили по врагу. В этот миг два эскадрона немецких рейтар на датской службе, приняв на себя нестройный залп шведов, который выбил из седла лишь с дюжину кавалеристов, врубились в разрозненные отряды мушкетёров, не прикрытых пиками. Сержантские алебарды не смогли их выручить и вскоре рейтары, покончив с парой батальонов стрелков и выстрелив из колесцовых пистолей по пикинёрам врага, врубились в их местами уже разорванный строй.

Остальные рейтары и отряд мюнстерских кирасир, поддерживаемые несколькими сотнями драгун, атаковали шведских кавалеристов, перед этим подчистую вырезав обслугу орудий левого фланга и смешанный батальон мушкетёров и пикинёров, их прикрывавший. На левом фланге успех войск Сиверса был полнейший, но Густав всё равно ввёл в бой последний резерв – Зеландский драгунский полк Нильса Кюльдсена, оставив при ставке три роты шотландцев. После этого датчане начали одолевать и в центре, оттесняя шведов к холмам. Враг отступал, терял солдат, но не терял порядка.

– Товарищ майор! Ещё рейтары! – Новикова, работавшего с железногорской винтовкой, окликнул один из стрелков, указывая на северо-восток.

– Что за чёрт?! – в бинокль Василий увидел совсем не рейтар – эти всадники в полных доспехах тёмного, почти чёрного цвета, не торопясь, двигались эдакой панцирной гусеницей по низине оттербакенской дороги, вдоль берега Скагерна, прикрытые возвышенностью.

– Эти ребята меня совсем не радуют! – процедил Василий.

Часть из лучших стрелков майор-ангарец немедленно отрядил на край опушки, чтобы те пробовали отстреливать приближающихся доспешников, а сам потянулся за СВД, напряжённо поглядывая за дорогой, выходящей прямо в тылы правого фланга. Раньше там была в охранении рота мушкетёров, но они, с началом заварушки на правом фланге, приняли участие в битве.

С недовольством на лице Дитрих фон Зальцбах обернулся, чтобы посмотреть на несколько растянувшиеся порядки своего отряда. Натянув поводья, он остановил неторопливый шаг коня. Поравнявшийся с генералом фон Зальцбахом полковник Мортенсон получил последние распоряжения перед атакой. Внимательно осмотрев в зрительную трубу кипящую перед ним битву, Дитрих приказал кирасирам поэскадронно выстраиваться широким фронтом, усилив фланги.

– Палаши из ножен! Вперёд! За Господа и Швецию! – проревел фон Зальцбах и опустил забрало, вытянув руку с тяжёлым клинком, указывавшим на противника.

Его клич подхватили сотни глоток, тут же затрубили трубы, захлопали на ветру огромные полотнища, зазвенело обнажаемое оружие и всадники пустили лошадей в разгон. Согласно заветам великого короля-воина Густава Адольфа, кирасиры атаковали врага холодным оружием, не снижая темпа караколированием.

И снова это щемящее чувство близкой схватки! Сильный конь несёт своего седока вперёд, тяжёлый палаш, будто влитой в сжимающую его ладонь воина, со свистом рассекает воздух. Впереди враг! Враг давний и хорошо знакомый. Сложно сломить данов! Даже заполонив войсками Сконе и Ютландию, Данию не одолеть. Проклятые отсидятся на островах, а их многочисленный флот не допустит высадки противника. Но теперь им улыбнулась удача и добрая Швеция…

– Что за чёрт?! – возопил вдруг Дитрих. – Растяпа! Олух!

Скакавший чуть впереди генерала фенрик Юнгблат, выпустив сине-золотой штандарт королевских кирасир из рук, схватился за посеребренный горжет и едва не вывалился из седла. Оглянувшись ещё пару мгновений спустя, фон Зальцбах хрипло выругался – галопирующий конь фенрика скакал без хозяина. До врага оставалось шагов четыреста, кирасиры образовали полукруг с центрами тяжести на флангах. Дитрих огляделся по сторонам и тут едва его конь не споткнулся – скакавший впереди трубач с отчаянным воплем вылетел из седла, вывернув ногу в стремени, и покатился по траве, словно веретено. Генерал до боли сжал зубы – слухи об османском оружии, полученном врагами королевства, оказался сущей правдой – только турецкие ружья били дальше лучших немецких мушкетов.

– Вперёд! Вперёд! – задыхаясь от гнева и жажды боя, рычал Дитрих.

Новиков с некоторым трудом сглотнул – горло пересохло и это причиняло неудобства. Рука сама потянулась к фляге, но остановилась на полпути. Тёмная масса панцирников безудержно накатывала прямо в спину датским кавалеристам, которые, совместно с пехотинцами, уже практически замкнули кольцо окружения вокруг истребляемых шведских рейтар. Стрельба роты по приближающимся всадникам не принесла того успеха, что было в случае с медленно идущими по полю плотными рядами пехоты. Да, удалось свалить с коней не более двух сотен врагов, но это никак не сказалось на темпе атаки остальных. Первыми под удар кирасир попала часть драгун, увлёкшиеся преследованием разбегающихся мушкетёров противника. Практически не имеющие доспехов, одетые в бычьи колеты, датчане были буквально сметены железной лавой шведов. Ещё немного времени и они уже врубились в строй рейтар полковника Олессона. Окружённые, уставшие шведы воспряли духом и принялись с остервенением сражаться, с именем Господа на устах. Датские рейтары, теряя товарищей, подались в стороны, но пехотинцы продолжали давить. Сибирцы с трудом находили себе цели – царила форменная свалка, противники буквально перемешались между собой. Шведы напирали, и уже казалось, что успех их близок.

– Патроны! Патроны! – раздавались требовательные крики стрелков, боезапас которых подходил к концу.

– Афонин! – закричал Новиков, ища глазами капитана. – Афонина ко мне!

Василий понял, что шведов остановить они уже не смогут – друзья и враги так перемешались, разбивая битву построенных в порядки отрядов на отдельные поединки, что стрелки в беспорядке водили стволами, со злостью или растерянностью выискивая себе цель.

– Что, Вася? – положив ладонь на плечо Новикову, прокричал подоспевший капитан-артиллерист.

– Саша, слушай внимательно! – уверенным тоном, не терпящим возражений, отвечал Василий. – Прикажи своим людям освободить повозки от всего излишнего и тяжёлого. Обозники пусть немедленно подводят коней ближе к поляне. Мортиры минируй – не увезём!

– Ты что?! – опешил Афонин. – Думаешь…

– Уверен! – отрезал майор. – Ты же сам видишь, что творится! Мы не можем стрелять в эту толпу! А ближе я людей не подведу! Мы работаем только на дистанции.

Тем временем, охватившие правый фланг стальными клещами, шведские кирасиры словно удесятерили силы своих почти окружённых товарищей. Первыми с поля боя бежали остатки зеландских драгун. Полковник Ульф Олессон, сменив двух коней, павших под ним, рубился, словно берсерк в самой гуще боя, нанося разящие удары налево и направо. Рыча словно загнанный волк, он успевал отдавать команды и криком подбадривать своих рейтар. Однако вскоре Олессон пропустил один выпад, разваливший ему бедро, а затем и второй оглушивший его. Потеряв контроль над собой лишь на мгновение, Ульф был тотчас же изрублен кирасирами. Один за одним выпадали красно-белые штандарты из рук знаменосцев, смолкали трубы, призывавшие кавалеристов перестроится и сплотить ряды. Воздух наполнялся звоном стали, конским ржанием и стонами раненых, перемежаемыми хрипами и проклятьями умирающих. Дрогнули и пехотинцы, – сломав строй и бросая оружие, они ринувшись искать спасения в ближнем перелеске. Бежали они и сквозь порядки расположившихся на высокой опушке сибирцев. Они цеплялись за выступающие из земли корни сосен, залезая наверх, а оказавшись там, сталкивались со стрелками. Глаза бегущих безумны и пугающи, в такой момент даже опытные воины поддаются панике, теряя бодрость духа. Шведы же не стали преследовать разбегающихся пехотинцев врага, а продолжали напирать – несколько эскадронов были отправлены фон Зальцбахом на выручку пехоты в центре. И там весы качнулись не в пользу армии Сиверса. Новиков похолодел, оглядывая поле боя в бинокль – назревал полный разгром датчан. В этом отчасти был виноват и сам ангарский майор, совсем недавно настаивая, вместе с остальными офицерами, на решении принять бой. Многое пошло не так: и частый этим прохладным летом ливень, не давший датчанам использовать многочисленных мушкетёров по прямому назначению, и неожиданный ход Торстенсона, выложившего свой главный козырь в самый критический момент, и отчаянная храбрость кирасир, врубившихся в ряды датчан, несмотря на большие потери от винтовочного огня.

Между тем Сиверс, видя отчаянное положение своей армии, приказал трубить отход – с тем, чтобы спасти хотя бы часть своих войск. Густав надеялся удержаться у деревни Сьёторп, а там и войско, идущее из Гётеборга, подоспеет. Через некоторое время, бросив избиваемых на поле битвы пехотинцев, генерал Сиверс с частью кавалерии, числом не более полутора тысяч палашей, уходил на юго-восток, к Сьёторпу. Дорога, петляющая между скальных выступов, поросших густым лесом, была забита повозками и пехотой, перемешавшейся между собой. Никакого порядка уже не было. На несчастном для Сиверса поле боя его армия превратилась в нестройную толпу, спасавшуюся от противника. Относительную стойкость сохраняли роты шотландцев и терции немецких пикинёров, образовавшие арьергард. Они отбивали частые наскоки небольших отрядов шведской тяжёлой кавалерии. Но что будет, когда всё будет кончено с остатками армии, когда оставшиеся в живых датчане сдадутся в плен?

– Всё, Саша, мы уходим! – доложил Афонин Василию. – Мортиры заминировал! Не задерживайся, прошу!

– Давай, с Богом! – едва Александр скрылся за стволами сосен, как рядом раздались револьверные выстрелы – несколько кирасир, проскочив за спины датской пехоты, попытались атаковать одетых в серые мундиры мушкетёров, вопя:

– Osmanska kanoner!

Видя невозможность атаковать врага палашами, кирасиры схватились за пистоли. Стрелки, не успевавшие перезарядить винтовки, выхватили револьверы. Короткая перестрелка – и кирасиры вывалились из седёл, но и двое стрелков уткнулись лицом в прошлогоднюю хвою, окрашивая землю бурой кровью.

– Уходим! По коням! – раздался крик Новикова.

Сибирцы, постаравшись не зря выпустить по последней пуле во врага, тотчас покидали позиции и, закинув винтовки за спину, вытаскивали из кобур револьверы. Последним ушёл Новиков, подождав покуда тела убитых заберут их товарищи и подобрал их оружие. Вскочив в сёдла и бросая взгляды на оставляемые орудия, ангарцы пустились вслед артиллеристам.

Повозки встали намертво в узости дороги меж двух скальных выступов. Справа и слева громоздились холмы – каменные громадины, покрытые зелёным мхом и мелким кустарником. С одной стороны начинался густой лес, а с другой уклон шёл к берегу Венерна, где конному дороги нет. Ту же Новиков застал Патрика Гордона – шотландец прикрывал дефиле, заставленное телегами силами трёх рот и терцией мекленбургских пикинёров. Около полусотни датских мушкетёров затесались в ряды немцев, не поддавшись панике своих соплеменников.

– Патрик, ты думаешь сдержать шведов? – спросил шотландца Василий, радостный оттого, что этот рыжебородый крепыш был в добром здравии.

– С помощью Господа, Новик! – воскликнул бородач, смеясь глазами. – И твоими мушкетами, коли ты не вздумаешь бежать, как этот чёртов генерал!

– Распрягайте лошадей! – после секундной паузы приказал Новиков. – Телеги ставить поперёк дороги! Лучшие стрелки – наверх! – Василий указал на скальные уступы, которые господствовали над дорогой.

Бойцы кинулись исполнять приказы и едва они приступили к телегам, как на резком повороте дороги, метрах в четырёхстах, появились всадники, числом не более дюжины. Судя по их стягу, это были французы, захватившие свободных коней, коих на поле боя и близ него было в избытке. Они понукали усталых животных, спеша догнать отступавших. А вслед за ними на дороге показались и шведы, торжествующе ревущие здравицы:

– For Sverige! Av Cristina!

Составить телеги сибирцы и помогавшие им наёмники, моментально понявшие замысел майора, не успевали.

– Бросай возиться! Заряжай, целься! – закричал Новиков, снимая с плеча винтовку. Офицеры и сержанты подхватили его приказы. Союзники укрылись за повозками, а многие стрелки бросились под них, выставив стволы из-за колёс. Мгновения тянулись бесконечно долго.

Трёх отставших французов шведы зарубили, а остальные бросили коней в разные стороны, дав ангарцам возможность стрелять. Грохнуло с десяток выстрелов – и несколько шведов свалились на утоптанную землю, оставшиеся в сёдлах опешили, не зная, как поступить. Перед ними была заставленная телегами дорога, где не разогнать коней, а за ними притаилось множество мушкетёр, за ними виднелись и пики.

– Vande!! – прокричал кирасирский капитан, призывая своих солдат немедленно поворачивать коней и убираться отсюда. Успели единицы, остальные так и остались лежать на дороге. Раненых тут же закололи шотландцы. Французы же присоединились к оборонявшимся, не забыв поблагодарить их за спасение и, несмотря на смертельную усталость, принялись помогать составлять телеги в вагенбург. Или по-русски в гуляй-город, что было не совсем верно в данном случае. До самого вечера союзники отбили ещё несколько попыток шведов атаковать проход в лоб. Но, устлав трупами дорогу, они отказались от последующих попыток. Попытка протащить двенадцатифунтовое орудие на прямую наводку для шведов успехом так же не увенчалось – прислуга была перебита уже на самом повороте. В вечернем сумраке шведские пехотинцы попробовали было обойти позиции союзников с левого фланга, но бывшие в дозоре сибирцы, призвав подмогу, заставили врага в панике бежать прочь. Частая и точная стрельба из положения лёжа, совершенно непривычная для противника, пугала вражеских солдат, принося удачу сибирцам. После этого до самого рассвета было спокойно. Утром же оказалось, что армия Торстенсона скорым маршем ушла к Эребру, оставив на месте сражения несколько повреждённых орудий. Небольшое войско Новикова заняло поле боя, тотчас принявшись за поиск раненых датчан и их союзников среди многочисленных трупов, лежащих на залитой кровью и затоптанной копытами траве. Медикам сибирцев можно было только посочувствовать, за пару часов кончились перевязочные средства, а вскоре и всё остальное, но они продолжали работать. Гонца к Сиверсу, с известием о том, что этот редкий храбрец всё-таки сможет назвать себя победителем, если хватит наглости, конечно, послали не сразу. А только после того, как наёмники, защищавшие дефиле, обобрали трупы врагов, полностью удовлетворившись найденным.

После того, как фельдмаршал Леннарт Торстенсон, победивший датчан в битве при Скагерне, остановился с сильно поредевшей армией в Эребру и потребовал от Оксеншерны немедленных переговоров с датчанами, многим стало ясно, что опытный дипломат Аксель недолго останется при дворе, как и его многочисленная родня, получившая в своё время тёплые местечки. Так оно вскоре и произошло. Ясно понимая, что у Швеции нет ни денег, ни резервов, риксканцлер, переговорив с королевой, послал Ганнибалу Сехестеду, наместнику Норвегии, возглавлявшему северную армию, вставшую лагерем под Эребру, прошение о перемирии. Дни риксканцлера на этом посту были сочтены. Однако точку в сём поставил датский монарх – перед приездом в Кальмар, для начала переговоров о заключении мира, король Кристиан выдвинул три обязательных условия. Первым стало обязательное удаление риксканцлера Акселя Оксеншерна от государственных дел и высылка его из столицы. Кристина, ставшая королевой в прошлом году, с явным удовольствием внутри, но с маской сожаления снаружи, выполнила это условие. Вторым был отказ Швеции от положения Кнередского мира, по которому корабли королевства не платили Зундскую пошлину. Кристина пошла и на это, несмотря на многочисленные требования вельмож о преждевременности этого решения. Третьим, и самым неожиданным условием стало обязательное соблюдение интересов одного из союзников Копенгагена – Сиберии, иначе же Ангарии, чьи владения составляли прежде остров Эзель, но к середине лета охватывали весь Моонзундский архипелаг и часть побережья Эстляндии. В частности Кристиан требовал передать Сиберии порт Пернов и прилегающие земли, кроме Риги и Ревеля, а также Нарвы.

Датско-норвежским королём Кристианом на Эзель был прислан корабль, на котором Павел Грауль и Брайан Белов, прикрываясь легендой о дворянстве, прибыли в этот древний шведский город. Однако Кристина запретила своим дипломатам и вельможам встречаться с эзельскими посланцами, а по этому пункту королева заявила решительный протест – не бывало ещё такого, да и впредь быть не должно! Но Кристиан был непреклонен и настаивал на исполнении третьего условия.

– Иначе, – заявил он Делагарди-старшему, – мои армии, стоящие в самом сердце вашей державы, придут в движение и достигнут Стокгольма прежде, чем вы туда вернетесь, и тогда моих условий будет гораздо больше и они будут поистине жестокими.

Такое упорство Кристиана объяснялось лишь одной причиной – появившиеся ниоткуда сибирцы обещали монарху наладить в дальнейшем поставку тех чудо-орудий, что стояли на «Троице» – королевском флагмане. Батарея бомбических пушек была опробована датским монархом лично при атаке вражеских кораблей на рейде Кальмара и обстреле кальмарского порта и верфей. Пушки нанесли кораблям противника убийственные повреждения, а в порту причинили сильные разрушения и стали причиной многих пожаров. Но допустить появления на переговорах третьей стороны, Кристиан, конечно же, не мог. Поэтому через Ганнибала Сехестеда он принёс свои сожаления ангарцам и просил понять его решение.

– К тому же, – пояснил норвежский наместник, – нам известно, что вы подписали соглашение о покровительстве над Эзелем курляндского герцога. Это накладывает некоторые ограничения на возможности вашей дипломатии. И ведь, Ян Казимир, польский король – сюзерен Якоба Кетлера, нам вовсе не союзник.

Наконец, время переговоров пришло – и в замке Кальмар, название которого означало «Oстров на реке», собрались датские и шведские делегации, представленные на самом высшем уровне. Вначале Кристиан, ввиду огромной для него важности этих переговоров, лично произнёс небольшую речь, полную уважения к поверженному противнику, в которой напомнил былые годы Кальмарской унии датчан, норвежцев и шведов. Он сказал также, что в нынешнее время, когда северные страны ослаблены, триединая монархия стала бы лучшим и взаимовыгодным способом обезопасить близкие народы под сенью новой державы, которая станет могучей и с которой придётся считаться остальной Европе.

Услышав перевод этих слов Кристиана, сидевший в отдалении Павел Грауль сразу же помрачнел и принялся наблюдать реакцию шведов. Многие из них если и не кивали одобрительно, то благосклонно слушали, косясь на Кристину и обоих Делагарди. Скрепить «союз великих народов» датский монарх предлагал женитьбой на шведской королеве любого из своих сыновей: Кристиана, Ульриха или Фридриха.

Однако, вежливо выслушав Кристиана, королева со всей непреклонной решительностью, голосом полным холодной решимости, торжественно звенящим под старыми сводами залы, отвергла это предложение. Возвышения датских Ольденбургов за счёт своей Родины она не желала. Услышав отказ, король счёл для себя переговоры исчерпанными на сегодня и, поручив дальнейшее их ведение Ганнибалу Сехестеду, покинул Кальмар, отправившись на «Троице» в Висмар – порт на немецком побережье Балтики. Кристиан желал побывать в землях, отбитых у шведа, бежавшего из Гольштейна и Мекленбурга перед наспех собранной ютландской армией. И уже в Кальмаре монарх получил объяснения этого – его воины неизменно одерживали победы над сильным противником, когда на острие датских атак действовали его новые союзники. Конечно, король пробовал найти хоть какую-то информацию об этих сибирцах, но это желание слишком долго оставалось неудовлетворённым, лишь только норвежские и датские купцы, торговавшие на Беломорье и имевшие свои подворья в Архангельске, Холмогорах, Вологде и в Москве, бывало описывали ходившие в народе слухи, будто сибирцы есть подданные царя из прежней русской династии. Будто бы господин их из тех Рюриковичей, кто бежал в своё время в далёкие холодные земли из беспокойной Московии. Как бы то ни было, Кристиан не слишком доверял этим слухам, надеясь позже прояснить для себя их истинность. А пока сотрудничество с сибирцами было весьма полезным и многообещающим делом. Кроме того, теперь нужно было ревностно защищать исключительное право Дании на это сотрудничество, не допуская возможности для голландцев или англичан, а то и испанцев к общению со своими союзниками. Стоило бы обговорить это с ними самими. Король даже подумывал скоро прибыть на Эзель, чтобы встретиться с сибирским наместником лично.

А в Кальмаре, тем временем, тон датчан сменился с благодушного на жёсткий и требовательный. На следующий день Сехестед объявил условия мира. Провинция Бохуслен с городом Гётеборг должна будет перейти под управление Копенгагена. Кроме того, шведы должны будут освободить захваченные ими герцогства Бремен и Верден, в также города Висмар и Штральзунд с островом Рюген. Эти земли теперь должны быть под опекой Дании, заявил Ганнибал. Норвежский наместник также озвучил условия, касающиеся шведского флота – проигравшей в войне стороне запрещалось закладывать и достраивать заложенные корабли в течении трёх лет, а также передать датскому флоту пять галеонов в полном снаряжении.

Ангарцы всецело были удовлетворены получением прав на Моонзунд и Пернов с несколькими уездами, получив, таким образом, сухопутную границу с Русским царством. Рига же оставалась во владении Швеции, но поляки с жадным блеском в глазах уже посматривали на древнюю столицу меченосцев, надеясь на слабость своих старых врагов. Шведский двор, тем временем, получал тревожные вести и из карельской окраины, где, судя по донесениям местных фогдтов, активизировались русские, нарушая заключённый совсем недавно «Вечный мир».

К середине лета полковник Смирнов добился своей цели возмутить население Корельской земли через грамотки. Бумаги, написанные от имени воеводы Ефремова, довели до корельцев, включая и дальние погосты, вести о том, что освобождённые от шведа земли, снова отданы врагу. Как было уже раз, без малого тридцать лет назад. А идти под шведскую корону, уже видя на своей земле русских стрельцов, выгнавших прочь вражеские гарнизоны, было совершенно невозможно. Посему на предложенный Ефремовым призыв не подчиняться воровскому боярскому отродью, узурпировавшему трон болезного царя Алексея Михайловича, корельцы ответили пополнением стрелецкого войска своими отрядами. Правда, из ополчения в солдаты брали далеко не всех – кормильцев больших семейств, мастеровых, да слишком юных отправляли обратно, наказывая беречь семьи, да поглядывать по сторонам. Остальным раздавали оружие, добытое у шведов, да обучали азам тактики, а также караульной службе. Таким образом, поначалу небольшое войско воеводы Ефремова, под общим руководством ангарского полковника к началу последнего летнего месяца насчитывало уже не менее трёх тысяч воинов. Крепкие и мобильные отряды которого, используя отличное знание корельцами своей земли, наносили разящие удары по небольшим гарнизонам финнов, служащих в шведской армии. Тревожа набегами вражеские селения, бойцы Смирнова создавали беспокойную атмосферу противнику. Огромными кострами в ночи горели подожжённые неизвестными лютеранские кирки, изгонялись пасторы и их служки, а при оказываемом ими сопротивлении служители культа безо всякой жалости побивались злыми на них корельцами. В ответ фогдты, начальствующие в корельских лёнах, небольшими силами своими пытались проводить карательные рейды, но после того, как несколько их отрядов навсегда пропали в густых лесах и приозёрных скалах бунтующей провинции, в Выборг снова полетели полные тревоги и гнева донесения с просьбой помочь оружием или прислать хоть небольшое войско для скорого и жестокого наказания мятежников. Якоб Скютте, губернатор Выборгской земли, с оказией исправно посылал сообщения в Стокгольм, докладывая о коварных нападениях русских на земли короны, о посягательствах на жизнь и имущество шведских граждан, несмотря на заключённый с ними «Вечный мир». Губернатор не надеялся на скорое решение русской проблемы, зная о бушевавших в Стокгольме страстях – говорят, под некогда всесильным риксканцлером Акселем Оксеншерной зашаталось кресло, да так сильно, что его отставки и неминуемой опалы, а также удаления всей его многочисленной родни от государственных дел в столице ждали со дня на день. А фаворит Кристины Магнус Габриель Делагарди ходил гоголем – несмотря на жестокие поражения Швеции, наносимые ей датским королевством не только на море, что не было чем-то удивительным, но и на суше, что стало тяжким сюрпризом. В Выборге знали, что Кристина ещё надеялась заключить с Кристианом Датским тот мир, который если и ударит по престижу королевства, то не слишком сильно. Но даже Скютте ожидал, что в случае полного поражения условия мира могут быть самыми жёсткими и Швеция, без сомнения потеряет не только Гётеборг, но и владения в северогерманских землях, да устья рек южной Балтики. При том, что казна королевства, как шептали при дворе, совершенно пуста, а питать надежду на французские займы было совершенно пустым делом. И в этот критический момент у Стокгольма совершенно не было желания и возможностей посылать малые числом войска, что стояли в финских землях, драться в лесах и скалах мятежной восточной окраины, подарке царских бояр.

Ангарцы же, опираясь на местные ресурсы, к середине лета выбили или уничтожили все шведские гарнизоны в центре восточной Карелии. Кроме того в корельскую землю стали возвращаться не только бежавшие отсюда люди, но и приходить беженцы из западной Карелии, где усилилось давление на небольшую православную общину. После нескольких встреч и долгих разговоров с беженцами полковник твёрдо решил, что, наконец, настало время для более решительных действий. А чтобы сразу обозначить серьёзность своих намерений, его войско пошло окольными дорогами на крепость Нюслотт, ведомое проводниками-карелами.