Глава 3

Гулкий стук топора прервал безмятежное утро на подёрнутых спешно исчезающей дымкой берегах широкой реки. Шумно хлопая крыльями, стайка птиц взмыла с насиженных веток и, заложив широкий вираж над лугом сочно зелёного цвета, устремилась к противоположному берегу Сунгари. Невысокий молодой парень, в серого цвета кафтане, расстёгнутом на груди и с закатанными рукавами ловко разделал обезглавленного зайца. Кинув в котёл с кипящей водой разрубленную на три неравные части тушку, от взялся за следующего.

– Мелкие они, какие-то, – цыкнув зубом, проговорил жилистый мужичок, который сидя на корточках перед крупным валуном, нарезал на доске, положенной на камень, несколько головок лука. – У нас на Руси ушканы пожирнее.

– Фрол, а мне батя об этом уже говорил, – фыркнув, усмехнулся парень, отчего его чуть раскосые глаза превратились в щёлочки. – А по мне мясо и есть мясо – всё одно лучше, чем рыба.

– Это да, – согласился мужик. – Михайла, ты на соль воду пробовал? На-ко ложку… – вдруг Фрол на миг замер и тут же вскочил на ноги, схватив прислонённую к валуну винтовку. – Эй, Юнсок! Никак даурцы наши вертаются?

– Да, старшина! – прокричал кореец из башенки, стоявшей на краю огороженного частоколом скального выступа, где и находилась передовая застава.

Топот копыт приближался, уже было слышно как позвякивала сбруя. Двое дауров позапрошлым утром ушли к крупному селению солонов, чей князец не так давно благосклонно отнёсся к предложению людей Лавкая о разговоре. Дауры должны были подготовить почву для делегации вассального князя, а заодно проведать обстановку. И вот они уже возвращаются?

Михаил поспешил отпереть ворота, после того, как Фрол дал ему знак впустить всадников. В небольшом пространстве внутреннего дворика заставы тут же стало тесно. Начальник наблюдательного поста лейтенант Волков, внимательно наблюдал за усталыми лицами прибывших стрелков.

– Иван, Агей, доклад! – обратился он к сползшим с коней даурам.

– У покинутых солонских домов близ отрогов… – запнулся вдруг Агей.

– … Малого Хингана, – кивнув, напомнил Волков. – Кто?

– Встречены маньчжурские речные корабли, малые, без пушек. Числом три, на каждом маньчжурских людей до трёх десятков! – продолжил доклад даур.

– Видели вас?

– Так точно! На среднем корабле много маньчжур, которые не похожи на воинов…

– Посольство! Наконец-то! – Волков огляделся, ища своего радиста. – Юра! Докладывай в Сунгарийск о кораблях, пусть вышлют канонерку навстречу. Вот воевода доволен будет, он их второй год ждёт!

С орудийной площадки приземистой и будто вросшей в каменистую землю угловатой башни открывался, однако, вполне достаточный обзор на расстилавшийся перед внешними укреплениями Сунгарийска вплоть до дальнего редколесья обширный луг. По левую сторону от смотрящего тянулся пологий берег Сунгари с проплешинами жёлтого песка. По правую же сторону стена укреплений уходила к сопке, за которой было солонское поселение Тамбори, а чуть далее – стояли жилища эвенков из Хэми. Сейчас они оба входили, пусть и несколько отдалёнными друг от друга районами в большой Сунгарийск – охваченная укреплениями территория, руками пленников и местных жителей активно застраивающаяся жилыми домами и мастерскими. Собственно изначальная крепость Сунгарийска представляла собой меньшую часть городка, умещаясь на вдающемся в реку полуострове.

Хёджон повернулся и поднял голову, прикрываясь ладонью от солнечного света, бьющего в глаза – совсем недавно он был на вершине голубого цвета сопки, где осматривал радиорубку и наблюдательную башню. И то и другое произвели на него самое яркое, чудесное впечатление. Принц до сих пор пребывал в непонятном состоянии, некоего душевного подъёма, уверенности в верном шаге, но в то же время он боялся сделать ошибку, роковую для него и его народа. Эту мысль Хёджон старался загнать подальше, в самую потаённую часть сознания, ведь тогда всё, во что он поверил, пойдёт прахом. Сложно поверить в бескорыстное товарищество, основанное на взаимном доверии на ином, нежели личностные отношения, уровне. Между государствами не бывает дружбы, которая бытует среди людей, – так говорил его отец. Сосед всегда готов сожрать соседа, облекая это в шёлковые одежды лжи и лицемерия. Хёджон безмерно уважал отца и считал его слова бесконечно правильными. И вот сейчас он пытался проверить людей народа Ороса. Первые выводы принц сделал для себя сразу – его не пытались увлечь бесцельными речами или обещаниями, ему не льстили. Ороса не притворялись лучшими, чем они есть. Поначалу ему казалось это наигранным. Но и дальше, они, эти северяне, продолжали считать его равным, не пытаясь возвышать его положение. Хёджон не хотел, чтобы его знали как принца, и это условие неукоснительно соблюдалось. Зато, что бы он не пожелал узнать, ему пытались объяснить. Его друг Сергей всюду сопровождал его, он переводил и спрашивал за него всякого, кого Хёджон желал услышать. Как выяснилось, местные варвары – солоны и прочие, были довольны тем, что на берега реки пришёл народ Ороса. Эти люди принесли с собою не только полное замирение племён, но и много полезных вещей, необходимых для жизни. Они не ставили себя выше других и не позволяли себе того, чем не гнушались маньчжуры. Хотя некоторые были недовольны тем, что Ороса брали себе их женщин, а также распахивали много земли, которая пригодилась бы и солонам. Но всё же и они понимали, что женщины рожали сильных детей, а земли было вдосталь.

Радио поразило его, он едва не поверил в духов воздуха, передающих слова людей. Так он подумал ещё тогда, когда первый раз услыхал речь Ороса, шедшую из металлических раструбов, висевших на шесте. От этой ошибки его избавил друг Сергей, рассказавший, что не стоит верить в чудеса, когда есть науки и руки людей, что делают возможным прежде неслыханное. Ороса оказались весьма образованными людьми, все прежние пересуды о варварах казались Хёджону смешными и не стоящими ничего кроме презрения. Он разговаривал с Гёнхо, своим давним другом, используя прибор называемый радио. Причём сам Хёджон находился на вершине сопки, а Гёнхо – далеко внизу, у самой реки. И он слышал голос друга, будто тот стоял рядом с ним и говорил с ним, не повышая голоса – и Гёнхо слышал его. Это ли не упрёк всем тем, кто презрительно оттопыривал нижнюю губу в разговоре о северных варварах. А что стоят их увеличительные приборы для зрительного обзора! Он смотрел в один такой и видел то, чего никогда не смог бы увидеть, не будь у него в руках этого чуда. А корабли, а пушки, а аркебузы! Причём аркебузы эти были гораздо легче корейских, а об их удобстве для стрелка и говорить не приходилось! Ибо Хёджон видел, как с оным оружием ходят не только взрослые мужчины, но и молодые девушки и даже совсем ещё юные мальчишки стреляли из аркебуз по мишеням, что для них ставил учитель стрельбы на специальном поле, упиравшимся в склон холма. Такое упорство молодых Ороса в постижении военной науки заслуживало похвалы!

Многое ещё предстояло изучить Хёджону. А сейчас он решил продолжить путь по укреплённой стене города. Хотя нет, стеной это назвать было нельзя – скорее это система укреплений, соединённая между собой переходами. От сопки до берега реки располагались невысокие, присыпанные землёй с растущей на ней травой, крепостицы в виде холмов, с укрытыми в них мощными пушками. Соединённые куртинами с частыми бойницами для аркебузиров, которые были прикрыты деревянными балками с наложенной на них черепицей для защиты от стрел, они образовывали внешний пояс вокруг поселения. Сотни две пленников, а также сами Ороса и местные варвары трудились над этими сооружениями, ещё не законченными в самом центре.

Хёджон решил заговорить с сопровождавшим его помощником военного правителя этой отдалённой провинции державы Ороса:

– Тут были биты маньчжуры? – показал он на луг, где сейчас бродило лишь несколько коров.

– Именно тут. Всё было усеяно мёртвыми телами! – махнул в сторону выкоса Лазарь Паскевич. – Но этих укреплений ещё не было. Только земляные навалы.

Кореец многозначительно помолчал, осматриваясь. После чего Хёджон спросил Паскевича примет ли его сейчас управляющий провинцией. Удовлетворённый утвердительным ответом, он поспешил спуститься с куртины.

Он направился к воеводскому дому, намереваясь с помощью Лазаря попасть за ворота внутренней крепости. Однако Паскевича на полпути окликнул молодой даур из роты внутренней стражи и сообщил офицеру о том, что Матусевич сейчас находится в техническом училище, уже втором по счёту в Сунгарийске.

– Пойдёмте, – Лазарь позвал корейцев за собой. – Сергей, а твой друг заодно посмотрит училище. Игорь Олегович с женою там.

Хёджон в очередной раз поразился отсутствию чинопочитания у Ороса. Какой-то варвар и не думает кланяться помощнику начальника провинции, да дерзко смотрит ему в глаза! Это уже слишком! Принцу пришлось сказать об этом Сергею. Однако друг лишь посмеялся:

– Даур говорил с Лазарем почтительно – он назвал его товарищем, упомянул его военное звание и испросил разрешения обратиться к нему.

– Неужели этого достаточно? И отчего помощник начальника товарищ этому варвару? – всё ещё недоумевал принц, шагая вслед за Паскевичем.

– Во-первых, даур состоит в нашем войске, как и я, как и сам помощник воеводы. Во-вторых, он говорит на нашем языке и исповедует нашу религию – ты же видел храм с небольшой колокольней? Всё это делает его нашим товарищем. Его потомки сами будут Ороса.

– Ясно, – коротко бросил Хёджон, осмысливая сказанное.

В училище они не попали, Игорь Олегович с семьёй уже покинул его стены и встретил Хёджона у крыльца, а за ним, потупив взор, стояла симпатичная азиатка – наложница воеводы. Эрдени, жена убитого по приказу Матусевича маньчжурского военачальника. После двух лет затворничества она всё же сдалась настойчивым желаниям воеводы, а сейчас под сердцем носила его ребёнка. Кстати, Эрдени оказалась не маньчжуркой, а монголкой – одной из дочерей хошеутского тайши Галдама из восточной Халхи, отданной знатному маньчжуру. Естественно, о судьбе своего несчастного мужа она не знала.

– Хёджон! – поздоровался с принцем воевода, крепко пожав его руку. – Ты обдумал моё предложение? Что скажешь?

– Обдумал, я согласен! – тут же ответил кореец.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул Матусевич. – Я не сомневался в твоём решении. Ведь это нужно не столько тебе, сколько твоему народу.

К настоящему времени у Матусевича в Сунгарийске, Науне и прочих городках и селениях было распределено по гарнизонам около шести сотен корейцев – бывших пленников, а так же пришедших из Нингуты самостоятельно. Среди них были офицеры и солдаты, мелкие чиновники, слуги и крестьяне. Все они сейчас были вовлечены в жизнь этой провинции Ангарска. И не только в военной сфере, но и в строительстве укреплений, и, что естественно, работали на полях. Теперь же, с недавним появлением в пределах Сибирской Руси представителя правящей династии Кореи – любимого сына вана Ли Инджо – принца Хёджона, Матусевич немедленно принялся за воплощение своей задумки. А после согласия принца возглавить отдельный корейский полк, под общим командованием воеводы Сунгарийска, оставалось лишь свезти всех корейцев к столице провинции для подготовки к запланированной на сентябрь атаке Гирина.

– Но отец откажется от меня и никогда не признает меня сыном, если меня узнают! – сразу предупредил Хёджон. – У нас вряд ли будет пополнение.

– Если ситуация изменится, он будет рад принять тебя с честью! – перевёл слова Матусевича Ким. – А пополнение можно получать неофициально, а также вести агитацию среди населения северных провинций.

Принц снова задумался на несколько минут, после чего согласился с воеводой. К тому же отец позволил принцу перейти Туманган, а значит он ждёт хорошего. Быть может, он надеется на своего сына?

– Товарищ воевода! – один из молодых радистов, подчинённый Стефана Кононова, отдав честь и вытянувшись, протянул Матусевичу сложенный лист.

Игорь, взял бумагу и, пробежав глазами строки послания, хищно улыбнулся и устремил взор в голубое, без единого облачка, небо.

Встречать маньчжур Матусевич пожелал, что естественно, во всеоружии. И если «Солон» стоял у причала крепости, то канонерcкую лодку «Даур» пришлось возвращать из рейса до Хабаровской протоки, которую вчерашние россияне знали как протоку Казакевичева. Именно её северного берега так долго добивался Китай, в конце концов, получивший от московских властей этот подарок вместе с иными островами на Амуре. Сейчас же Хабаровский острог, названный так по воле Соколова, находился на южном берегу протоки и контролировал устье Уссури. Гарнизон составлял полусотню солдат, частью из дауров и корейцев – именно за ними и отправлялась канонерка, вместе с пополнением, провиантом и кое-каким инструментом. Вскоре оба корабля вышли навстречу маньчжурам.

Речные корабли врага были замечены ночью вторых суток пути. Луч одного из прожекторов выхватил их, стоявших в тихой заводи, вызвав этим немалый переполох среди маньчжурских воинов. Вопли последних и звон их оружия ещё долго оглашали тёмный берег реки, даже когда речники ангарцев убрали свет. Капитаны кораблей же, стремясь усилить эффект, принялись переговариваться между собой, используя громкоговорители. Усиленные раструбами голоса ангарцев разносились по-над рекой довольно далеко. Вдоволь покуражившись, команды канонерских лодок приготовились к ночной стоянке. Свет прожекторов продолжал освещать часть берега и участок реки, достаточный для обеспечения безопасности на случай возможных провокаций со стороны маньчжур, к тому времени умолкнувших.

Ночь прошла спокойно, если не считать криков птиц, до смерти надоевших караулу. А наутро маньчжуры увидели пушки, направленные на их корабли с неприятельских судов. На корме обоих кораблей вяло развевались зелёно-белые полотнища с голубым крестом, такие же стяги были и на берегу.

– Эти пушки разрушали Нингуту, – шелестело среди маньчжурских солдат, уже успевших познакомиться с действием этих орудий. – Всякий раз, когда причал и склады восстанавливали – эти корабли приходили вновь!

Чиновники же, присланные из Мукдена, морщились и вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть корабли своего врага, про которые уже знали и в столице Цин.

– Ишь, забегали, словно тараканы, – отнимая от глаз бинокль, проговорил Матусевич, находившийся на борту «Даура». – Выноси лавки, братцы!

На берегу реки, под сенью нескольких высоких деревьев ангарцы поставили заготовленные для переговоров две длинные лавки, стол, застеленный тканью и навес. В центре стола сидел Игорь Матусевич, воевода Сунгарийский, по левую руку – даурский князь Лавкай, по правую – эвенкийский князёк Нэми. Этим Игорь хотел показать маньчжурам вассальное положение оных народов по отношению к Руси Сибирской. Теперь именно этот термин теперь должен быть в ходу у соседей.

За спинами переговорщиков стояли два воина в блестящих шлемах с плюмажами и кирасах с гербом, державших стяги. Чуть поодаль находились лучшие воины из рейтарского полка Лавкая и несколько бойцов отряда Матусевича. Со стороны реки ситуацию контролировал Мирослав Гусак, держа маньчжур на прицеле СВД. Кстати, все четыре снайперские винтовки, ставшие в этом мире бесценным преимуществом, были разделены между лучшими стрелками, действующими в боевой обстановке. Одна была у Гусака на Сунгари, вторая у Новикова в Норвегии, третья у Сазонова на Селенге, а последняя служила в Карелии у Евгения Лопахина. Однако патронов к ним оставалось мало, поэтому каждый выстрел должен был быть только по делу.

Маньчжурская сторона, несомненно, видела приготовленный для переговоров стол, но явно или нет, тянула с отправкой своих людей. Среди них постоянно происходило какое-то движение, но к месту встречи никто подходить не спешил. И только когда Матусевич, раздосадованный таким поворотом дела, уже хотел встать и отправиться к кораблю, как Лавкай проговорил:

– Обожди ещё малость, воевода! Ещё немного.

И будто в подтверждение слов даура, от толпы маньчжур отделилась группа в два десятка человек и направилась к давно ожидавшим их сунгарийцам. Матусевич отметил некоторое напряжение, охватившее его тело. Разумеется, ранее, в своей прошлой жизни, он вёл переговоры и с галицийскими террористами, и с турецкими шпионами, но те переговоры зачастую носили формальный характер. А переговорщики с той стороны остывали уже через некоторое время после обмена предложениями. Пленные майору Матусевичу нужны были крайне редко. Сейчас же переговоры, к которым он готовился не один год, должны были решить многое и на совершенно ином, гораздо более высоком уровне, нежели разговор с главарём пусть и крупной, но шайки бандитов. Игорь вглядывался в лица приближающихся маньчжур – брезгливые взгляды чиновников, которым пришлось тащиться по мокрому прибрежному песку и высокой траве, вызвали в нём прилив негодования, которое копилось за то время, что пришлось провести в ожидании. Однако по мере приближения брезгливые взгляды маньчжур немедленно перенеслись на лавку, им предложенную, вскоре сменившись на безразличные маски, глаза которых смотрели будто бы сквозь сунгарийцев. Один из них – старик со слезящимися глазками на болезненного цвета лице, натужно покряхтывая, сел напротив Матусевича. Его сальные волосы торчали тонкой косичкой из-под шапочки с медным шариком-навершием. Длинные рукава цветастого халата покрывали ладони почти полностью, показывая лишь длинные тонкие пальцы с грязными отросшими сверх меры ногтями. Остальные маньчжуры были значительно моложе.

Лавкай представил Матусевича, князя-эвенка и себя, после чего кратко пояснил маньчжурской стороне те вопросы, которые нужно обсудить. Маньчжур, слушая даура, кивал, сидя к нему чуть ли не вполоборота. Было совершенно неясно понимает ли он князя или нет, ибо он так ни разу и не посмотрел на говорившего. После того, как Лавкай замолчал, сунгарийцы уставились на старшего среди маньчжур. Выдержав длинную, уже ставшую предсказуемой, паузу, старик заговорил едва слышным, дребезжащим голосом. По мере того, как он отвечал, Лавкай мрачнел, а Нэми непонимающе посматривал на своих товарищей. Матусевич, видя растерянность своих вассалов, сжал кулаки. Он уже понял, что случилось нечто неправильное. Дождавшись момента, когда старик умолкнул, Игорь обратился к дауру:

– Лавкай, что происходит?

– Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, – заявил князь. – Его ранг слишком невелик для этого, воевода.

– Так какого чёрта он тут делает? – вспылил Матусевич, отчего остальные маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика немедленно зашушукались, а чуть после и заговорили в голос.

Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооружённых маньчжур, стоявших чуть в стороне от стола.

– Видимо, им мало Нингуты, – меланхолично пожал плечами Лавкай. – Вот они и прислали сяньшэня – чиновника низшего ранга.

– В таком случае, – встал из-за стола Матусевич, – тут нам делать нечего! А им и подавно! – Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке.

– Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь, имеющего нужные полномочия! – вдруг остановился Игорь и добавил:

– А мы пока наведаемся в Гирин.

Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом, желая при случае указать врагу его место. Сведённые в полк всадники – солоны и дауры, в основном были сыновьями знати – князьков, старейшин и шаманов, а также немалый процент составляли лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжур была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжур просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжур.

– Посмотри, майор! – Гусак передал бинокль вышедшему на палубу Матусевичу. – Опять у них какая-то буча! Ссорятся, вона, чуть ли не до драки уже дело дошло.

– Мирослав, сдаётся мне, Лавкай был прав, – процедил Игорь.

– Вчера-то? – переспросил капитан. – Думаешь, они ещё переговорщиков пришлют?

– А то! – кивнул Матусевич, отдавая бинокль. – Маньчжуры – хитрый народ… и коварный. Верить им нельзя.

– А зачем тогда переговоры? – удивился Гусак, но майор не ответил.

Уже к обеду из стана врага выделилась и направилась в сторону места прошлых переговоров небольшая, с десяток, группа маньчжур. Провожаемые частью рейтар, они медленно шли к лужайке, где ранее стоял навес, с ненавистью и отвращением поглядывая на дауров. Несколько стульчиков поставили перед некоторыми из этой группы переговорщиков и маньчжуры принялись ждать северных варваров, как они называли сунгарийцев.

На этот раз Матусевич не пожелал участвовать в разговоре с противником и послал на берег Лавкая и Нэми. Снова были поставлены лавки, стол и навес. Занял своё место и караул. Маньчжуры тут же заметили отсутствие сунгарийского дутуна, который отрядил свои полномочия помощнику – гуну из народа дауров. Недолго посоветовавшись, они потребовали присутствия дутуна. Об этом незамедлительно доложили Матусевичу. Поколебавшись некоторое время, он решил всё же принять участие в этой попытке переговоров. Майору нужен был не только результат, но и сам факт переговоров, от которого можно было бы отталкиваться в дальнейшем.

Теперь перед ним сидел не давешний старик со слезящимися, больными глазками, а довольно упитанный чиновник, лет сорока. Игорь заметил, что навершием его шапочки был белого цвета шарик. Этот маньчжур действительно был старше по чину, нежели предыдущий. Он стал говорить первым. Говорить резко, без всякого лицемерного заискивания, совсем не так, как старик. Лавкай переводил его слова Матусевичу.

– Говорит, дескать, пришлые северяне, не по праву своему укрепляются на реках и беспокоят окраинные владения империи Цин, – негромко, делая паузы, говорил даур своему воеводе. – Тревожат маньчжурских вассалов, грабят их…

– Это вас что ли? – усмехнулся Матусевич. – Так вот вместе с Нэми и ответь, что вас не грабят и не тревожат.

В ответ на это маньчжур насупился, оттопырив нижнюю губу. К его уху тотчас же прильнул один из советников, принявшись что-то нашёптывать ему. Переговорщик, назвавшийся Хэчунем, важно кивал и вскоре проговорил:

– Государство наше полно доброты. Вы, северные варвары, должны уйти за Амур и не увлекать за собою наших данников. Тогда мы сможем установить между нами хорошие отношения и даже торговать.

– Нас это не устраивает! – отрезал Матусевич. – Моё государство предлагает установить границы и более не воевать между нами. Торговля может быть более полезна.

– Если вы желаете мира – уходите за Амур, – упрямо повторял маньчжур. – Тогда будет и мир и торговля.

– Это невозможно, – покачал головой Игорь. – Мы не можем опустить наш флаг там, где он был однажды поднят.

– Тогда будет говорить оружие, – притворно печальным голосом заключил Хэчунь.

– Оно уже говорило, – нарочито усталым голосом протянул Матусевич, показывая свою незаинтересованность в дальнейших переговорах. – В Нингуте разве не было заметно?

Маньчжур скрипнул зубами, но собрался и начал говорить:

– Осенью мы пошлём небольшой отряд всадников, чтобы захватить и увести одного из варварских князей солонского племени. Он наш данник, – сказал он будто бы через силу. – Мы заберём его и его людей, после чего мы сможем вести переговоры. Но вы должны уступить силе Империи Цин. Вы должны уйти за Амур, такова воля Неба! – снова повторил он, на сей раз с холодной яростью. – У Цин много солдат, мы заставим вас уйти, оставив земли наших данников. Вы не будете их более тревожить!

– На этом следует закончить переговоры, если у вас нет более здравомыслящего чиновника, – предложил сунгарийский воевода. – Хэчунь, а как зовут этого князя солонов?

– Зачем вам знать это? – нехотя, после долгой паузы ответил маньчжур. – Его недостойное имя звучит как Ботога.

– Но этот князь подчинён мне! – возразил Игорь. – Я не отдам его вам!

После этих слов варвара маньчжур молча встал и, пройдя мимо расступившихся соплеменников, направился к заводи. Остальные так же молча, лишь шелестя полами длинных одежд, проследовали за ним.

– Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, – говорил на спешно собранном совещании Матусевич, – то будем принуждать их уйти.

– А если не захотят? – проговорил Лавкай. – Они упрямы. Они могут просто тянуть время.

– Заставим! – уверенно произнёс капитан «Солона». – У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.

– Лавкай, отправь к Ботоге сотню воинов, да с толковым офицером. Пусть приведут его и его семью в безопасное место.

– Будет сделано! – склонил голову даур.

Вдруг с палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали и, едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как из-за неё чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.

Сирота, взятый в одном из селений и теперь служивший юнгой на канонерке, округлив глаза, выпалил:

– На связь вышла передовая застава! Замечены следы конного отряда маньчжур! Более тысячи всадников!

– Что?! – в унисон воскликнули офицеры и тут же, разобрав оружие, повыскакивали наружу.

– Вот, товарищ воевода! – матрос, один из молодых переселенцев с Ангары, вручил Игорю бумагу, исписанный радистом.

Впившись взглядом в убористо исписанный лист, Матусевич напряжённо читал сообщение с заставы.

– Пушки к бою! – рявкнул он, спустя несколько мгновений. – Лавкай! Людей в бронь, готовиться к сшибке!