Глава 18

Николай Валентинович Радек не находил себе места с тех пор, как узнал об открытии аномалии. Он уж и думать о ней забыл, втайне надеясь на то, что она никогда более не проявит себя. Когда осенью прошлого года прошёл семнадцатилетний цикл, который, как ему казалось, Николай высчитал точно, он по-настоящему успокоился. Как оказалось, успокоился он рано.

Вечером прошлого дня Богдан, младший сын профессора, вернулся с прогулки и за ужином, уныло поковыряв ложкой овсяную кашу, пожаловался маме на болезненные ощущения в животе.

– Нешто съел чего, Богданчик? – встревожилась она. – Иль с мальчишками-то так озорничал, что живот прихватило? Сейчас я тебе ромашку заварю.

Устина принялась звенеть баночками на полке с травами, ища нужную, а Николай, кормивший с ложечки дочку, укоризненно покачал головой:

– Богдан, опять где-то скакал? Говорил же тебе после занятий в клубе идти домой. Где были-то?

– Да мы в клубе были, там играли… Потом пошли по домам, но Гришка предложил слазить в секретный амбар…

– Какой секретный амбар? – удивился Радек.

– Тот, что у бухты на холмике стоит, у Гриши там тайник, – морщась, отвечал сын. – Ну, пап, можно, я пойду спать?

– Иди-иди, сынок, а я пока заварю травку-то, – Устина, обняв сына, проводила Богдана жалостливым взглядом.

Обернувшись, она с удивлением посмотрела на мужа – тот был сам не свой. Николай сидел, уставившись в одну точку немигающим взглядом. В руке его была зажата детская ложка с порцией каши. Маленькая Олечка непонимающе смотрела на отца, готовая вот-вот разреветься.

– Покорми Ольгу, я скоро вернусь! – бросил он, резко встав, после чего поспешил в прихожую.

Место выхода аномалии на поверхность давно уже было окружено кирпичными стенами – Радек позаботился об этом более десяти лет назад. С тех пор аномалия проявила себя лишь однажды, когда на ангарскую землю ступили бойцы отряда Матусевича. И остались тут навсегда. Долгие разговоры с профессором Сергиенко, который до последнего момента обеспечивал бесперебойную работу перехода с той стороны, позволили Николаю сделать вывод о сильном возмущении контура аномалии и её самоликвидации, во время которой шёл мощный выброс энергии. А потому прошлой осенью он с удовлетворением воспринял отсутствие какого-либо волнения на месте перехода, о чём сообщил Соколову. Казалось, этот опрос был закрыт навсегда.

– На кой чёрт… На кой чёрт она снова проявилась?! – снова и снова повторял Радек, сойдя с окольной тропы на глубокий снег, направляясь к отстоявшей от жилых строений постройке над местом аномалии. Небо над Байкалом быстро темнело, то и дело проносились резкие порывы ветра. В голове Николая вертелись несвязные покуда мысли – слишком велико было волнение. Едва ли он надеялся на то, что живот у Богдана заболел не из-за вибраций контура.

Следы мальчишек были вокруг приземистого здания во множестве. Обойдя строение вокруг, Николай приметил и лаз, которым пользовались сорванцы – небольшое оконце под крышей сруба, куда только ребёнок и мог бы протиснуться.

– Ёк-макарёк, – пробормотал Радек, вдруг вздрогнув от непривычного чувства, овладевшего им – работающая аномалия дала о себе знать. Нащупав в кармане ключи от навесных замков на дверях строения, он двинулся ко входу. И тут же едва не упал в снег, споткнувшись. Под стеной, в снегу была припрятана доска с прибитыми к ней поперечными брусками – видимо, её мальчишки утащили после замены старых мостков и лазали внутрь по ней.

– Ну, Гриша… – проговорил профессор.

Открывая первый замок, Радек заметил, что руки его заметно подрагивали.

'Старый стал, нервы ни к чёрту', – мрачно подумал он, входя внутрь.

Быть может, и стоило взять кого-нибудь с собою, но старший сын, Мечислав, был в Ангарске, а остальные начали бы раньше времени болтать. Этого профессор допускать не желал. Кстати, в Новоземельске из первоангарцев остались лишь четыре человека, включая самого Радека, этой зимой писавшего здесь материалы для будущих поколений, находясь в полном отдохновении. Остальные составляли сменяемую группу наблюдателей за аномалией. Но наблюдали они её большей частью визуально, так как аппаратура, необходимая для дистанционной регистрации, давно вышла из строя. Кроме того, и сам Николай всё же хотел находиться ближе к заветному месту. Итак, она открылась – это факт. Радек поставил фонарь на промёрзшую, твёрдую, словно асфальт, землю и потянулся за спичками. По правде говоря, он должен был, удостоверившись в открытии перехода, оповестить о том наблюдателей и сообщить в Ангарск. Но разве до этого ему сейчас было? Фонарь осветил кирпичную стену, крепкие двери, перетянутые железной скобой, внушительный замок, в дальних углах плясали причудливые тени. Прислушиваясь, Николай постоял с минуту, выдыхая ртом клубы белого пара. После чего, повесив светильник на крюк в стене, Радек прикрыл внешние ворота – не хватало ещё, чтобы кто-нибудь заметил его здесь именно сейчас. Превозмогая обрушившиеся на него неприятные ощущения: шум в висках, покалывания в теле, появившуюся вдруг испарину и откуда-то взявшуюся одышку, профессор с трудом провернул ключ в замке. Скоба, звякнув, упала на мёрзлую землю. Сняв с крюка фонарь, Николай вошёл внутрь. Там была такая же обстановка, что и в прошлый раз, никаких изменений. Лишь только невидимый глазу контур перехода давал о себе знать. Радек обернулся, будто ища поддержки от шершавых кирпичных стен. Наконец, он решился и шагнул вперёд, зажмурив глаза. Шум крови, стучавшей в висках, внезапно прекратился. Радек перевёл дыхание, медленно открыл глаза, поморгал. Всё в порядке. После этого принялся оглядываться, держа руку на рукояти старого 'Песца'. Он понял, что находится в огромном помещении, более всего походившем на виденный в прошлой жизни ангар для 'Боинга'. Николай спустился с невысокого возвышения, на котором он стоял после выхода из аномалии, осторожно ступая по уклону и успевая поглядывать по сторонам. Где-то высоко вдоль всей длины ангара шли ряды панелей, поблёскивавших тусклым голубым светом. Поразило профессора и огромное пустое пространство, которое, едва он открыл глаза, казалось, начало давить на него. Внутри этого ангара стояла абсолютная тишина, а оттого даже биение сердца казалось Радеку оглушительным. Он стянул с головы меховую шапку, мокрую из-за растаявшего снега, и вытер подкладкой лицо. Было нестерпимо жарко. Радек снял рукавицы и начал расстёгивать меховой полушубок, но рука его задержалась уже на второй пуговице. Нежданно еле мерцающие панели стали наливаться светом, который быстро рассеивал царивший в огромном помещении сумрак. Вскоре яркий свет заливал всё вокруг, и только теперь профессор оценил истинные масштабы этого сооружения. Он даже не мог представить себе, сколько бы тут уместилось футбольных полей. Радеку стало не по себе, внутри него боролись противоречивые чувства, среди которых, к его собственному стыду, был и страх. Он сделал шаг назад, другой, потом повернулся и, оглядываясь, стал уходить к возвышению, на которое он ступил, выйдя из аномалии. Сзади послышался какой-то звук, похожий на лёгкий свист. Профессор оглянулся, по привычке дёрнув из кобуры револьвер.

К нему приближалась небольшая платформа, такого же ослепительно белого цвета, как и окружающее Николая пространство. Профессор снова часто задышал, сердце его забилось сильно и тревожно, когда он увидел на ней фигуры людей всё в той же белоснежной одежде.

'Старый дурак!' – взгляд профессора помутился, и он еле устоял на ногах, прикрывая глаза рукой с зажатым в ней револьвером.

– Вам необходимо убрать оружие, – прошелестел мягкий женский голос.

– Да-да, конечно, – обескуражено забормотал Николай, пытаясь прийти в себя.

– Как мы можем вас называть? – продолжила разговор девушка.

– Николай… Николай Валентинович, – голос профессора окреп, Радек, похоже, окончательно успокоился и теперь переводил дыхание. – А вы Ольга?

На правой стороне облегающей куртки девушки была будто бы вытесненная надпись 'Ольга Сёренсен' и более мелким шрифтом ниже 'Младший оператор'.

– Правильно, – улыбнулась она белоснежной улыбкой.

– Простите, а вы оператор чего? – не удержался от вопроса профессор.

– Николай Валентинович, если вы желаете задавать вопросы, то лучше покинуть зал зарядки, – молодой мужчина, в такой же белой куртке, как и у младшего оператора Ольги, сделал рукой приглашающий жест, с тем, чтобы Радек зашёл на платформу. – Пожалуйста, пройдите.

На одежде мужчины тоже была надпись – 'Казимир Краснов' и пониже 'Группа контроля'.

– Держитесь здесь, – Казимир указал Радеку на скобу, которую он бесшумно вытянул из боковой стенки платформы.

Снова послышался свист, и платформа устремилась обратно – к открывшемуся в стене ангара проходу, который постепенно становился всё больше в размерах. Ольга, улыбаясь, показала профессору на громадную конструкцию, которая нависала над самым выходом из аномалии.

– Боже мой! Как я не разглядел… Что это, Ольга? – поражённо проговорил Радек, придерживая шапку рукой.

– Это то, оператором чего я работаю, – и снова шикарная улыбка. – Энергоаккумулирующая…

– Ольга! – мягко, но требовательно перебил её Казимир. – В зале надо убрать влагу, выпусти уборщиков, а я провожу Николая Валентиновича к старшему контролёру.

– Да, Казимир, – кивнула младший оператор, и щёки её налились красным, словно спелые яблочки.

Платформа мягко остановилась, заехав внутрь открытого в стене прохода. Ольга спрыгнула с неё и отошла к стене слева, открыв дверцу панели, за которой мерцали зелёными огоньками ряды клавиш. Оператор принялась нажимать их в определённой последовательности. Вскоре несколько объёмных дисков, до полуметра в диаметре, появившиеся из стенной ними, со знакомым уже тихим свистом прошмыгнули в зал.

– Николай Валентинович, проходите, – Краснов ждал задержавшегося профессора у открывшихся в соседней стене дверей.

– Лифт? – на автомате спросил у Казимира Радек.

– Подъёмник, – с некоторым удивлением ответил тот.

Движение подъёмника Николай не ощутил совершенно, и когда тот снова открыл дверцы, профессор, покачав головой, вышел в ярко освещённый коридор, далеко расходящийся в обе стороны.

– Прошу за мной, – Краснов, увлекая за собой Николая, устремился направо.

– Казимир! – воскликнул Радек, а когда контролёр непонимающе посмотрел на него, пояснил:

– Не так быстро, я устал.

– Прошу меня простить, – Казимир на мгновение склонил голову и, сбавив шаг, продолжил путь.

Наконец, впереди показались ещё люди, Николай по этому поводу даже вздохнул с облегчением. Две молодые женщины, одна сидела за невысокой стойкой у большого экрана, а вторая, прижимая к груди тонкий планшет, с любопытством осматривали шествующего мимо них профессора. Младшей из женщин его диковато выглядящий меховой наряд, наверное, показался смешным, и она, подняв планшет к лицу, тихонько захихикала. Радек даже остановился и, прочитав её имя – 'Мария Рантала', с хрипотцой в голосе поздоровался. Та зарделась, как маков цвет, но ответила:

– И вам доброго здоровья!

За стойкой оказалось небольшая открытая комната с приглушённым светом, диваном и прозрачным столиком.

– Подождите, пожалуйста, здесь. Вашу… одежду оставьте тут.

– Казимир, а… – хотел было спросить профессор, но Краснов, подняв ладонь, сказал:

– Вопросы зададите там, – и скрылся за плавно отъехавшей в сторону дверью с надписью 'Старший контролёр'.

Радек, совершенно перестав волноваться, снял расстёгнутый ранее полушубок, с великим удовольствием стянул меховые штаны, оставшись в льняных. Оружие положил сверху получившейся кучи и критически оглядел себя в ростовое зеркало, влитое в стену. Картина получалась не очень… Топорщившаяся борода, сухие шелушащиеся щеки с красными пятнами, отчётливые морщины у глаз, покрасневший нос. Потасканные штаны и вязаный женою свитер тоже были полным диссонансом с белоснежными одеждами этих людей.

'Вид непрезентабельный', – с неудовольствием отметил Радек. – 'Да, Устину надо было слушать – лицо жиром мазать. Эх, дурень'.

– Николай Валентинович? – послышался вдруг голос.

Профессор встал с дивана. Перед ним стояла Мария, та девушка, что хихикала над его костюмом.

– Прошу, за мной, – сказала она, – одежду оставьте.

Она проводила Николая до находившегося в трёх шагах подъёмника, выйдя из которого, они прошли по точно такому же коридору и свернули в один из поворотов. Там Марию встретила другая девушка. Она нажала на незаметную глазу клавишу в стене, дверь отъехала, и предложила Радеку пройти внутрь:

– Раздевайтесь здесь и проходите дальше.

Дверь бесшумно затворилась.

'Помыться просят', – усмехнулся профессор. – 'Наверное, господин старший контролёр испугался моего духа сибирского'.

Обернувшись, он сказал нарочито громко:

– Что же, помоемся, коли надо!

Раздевшись, Николай прошёл вперёд, оказавшись перед следующей дверью, открывшейся от движения руки. Войдя, Радек оказался внутри небольшого помещения, очень тёплого, наполненного пряными ароматами, от которых пощипывало в носу. Прямо перед ним находилась широкая ванна, в которую он сразу же и залез. Голова устроилась на мягком подголовнике. Прошла минута, другая и Радек задремал.

***

В себя Радек пришёл только в душевой кабине, сразу, резко. Стоя под ласковыми струями тёплой воды, он попытался обдумать своё положение. Профессор сразу отметил, что мысли его более не путаются, да и на душе было легко. Руки, ноги… Тело также дышало энергией. Что же это за сауна такая была?

Вместо своей одежды, оставленной в раздевалке, Николай обнаружил аккуратную стопку местной униформы. Неожиданно тёплая и приятная телу, она не стесняла движений, но была слишком непривычна. Обувь мягкая и лёгкая, неслышно ступающая, ему понравилась. Одевшись, он вышел из раздевалки. За открывшейся дверью вновь оказалась Мария, проводившая его обратно в комнату ожидания. Меховой одежды и тут не оказалось. В ответ на недоуменный взгляд Радека девушка ответила:

– Вам всё вернут позже, – а когда открылась заветная дверь старшего контролёра, добавила:

– Проходите.

Начальником оказалась миловидная женщина лет сорока, невысокого роста, с короткими светлыми волосами и пронзительно голубыми глазами. Встретив профессора недалеко от двери, она предложила ему сесть на диванчик в углу комнаты, сама же села напротив. Николай с интересом осматривался, остановился его взгляд и на куртке начальницы – 'Светлана Русакова', значилось там. Нижняя надпись гласила, что она являлась старшим контролёром. Рабочий кабинет Русаковой был очень просторным и светлым. Но обстановка и здесь была весьма аскетична – во всех помещениях, в которых Николай побывал, не было ни единой висящей на стене картины, никаких цветов на столах, никаких украшений, ничего лишнего. Стерильно, тихо и функционально.

– Простите, что заставил вас ждать, я заснул в купальне, – начал разговор Николай, разводя плечами – не привык он ещё к обтягивающей одежде.

– Ничего страшного, Николай Валентинович, у меня было много работы. Но теперь я освободилась, давайте поговорим о вас. Так для чего вы вышли к нам?

Радек не сразу нашёлся, что ответить:

– Аномалия открылась, я решил войти…

– Странно, обычно люди предпочитают быстрее покинуть зону рабочего энергетического канала, испытывая при этом безотчётный страх, – Светлана с интересом посмотрела на профессора.

– Вы не путешествуете в этих аномалиях? – удивился Радек.

– Мы не используем энергетические каналы для переходов, они становятся очень нестабильны от постороннего воздействия, – отвечала Светлана. – Для нашего общества важна именно стабильность их работы. Многое зависит от получаемой нами энергии.

– Так значит, та установка в зале…

– Да, – кивнула Русакова, – это энергоаккумулирующая установка, посредством которой происходит зарядка энергетических блоков.

– А я не нарушил эту стабильность? – спросил Радек.

– Нарушили, – кивнула Светлана, – мы пропустим один цикл. Мне придётся это объяснять.

– Подождите! – воскликнул Николай. – Но разве вам неинтересны путешествия в другие миры, их освоение?!

– Прошу вас, потише, – поморщилась Русакова. – Для путешествий есть другие каналы.

Она встала с диванчика и, подойдя к стене, неуловимым движением ладони открыла в ней нишу. Достала оттуда графин с рубинового цвета содержимым и наполнила два бокала. Передав один из них Радеку, она снова села напротив и после небольшой паузы начала задавать вопросы:

– Что вы намерены предпринять? Вам нужно убежище?

– Убежище? – не понял профессор.

– Да, – Светлана, отпив чуточку, поставила бокал на столик. – Вы хотели бы вернуться в цивилизованный мир?

– А вам это не повредит? Ведь история мира может кардинально измениться.

– Нет, – мягко улыбнулась она. – Наша история уже не изменится.

– Изменится только ваш мир, – продолжила Русакова, поглядывая на изумлённого Радека, – но это неважно.

– Но как?

– Николай Валентинович, существует бесчисленное множество миров, – Светлана снова встала с диванчика. – Если изменится тот, в котором существуете вы, то остальные этого не заметят. Да, ваш мир связан с нашим, но наше прошлое и, соответственно, настоящее уже не изменится. История пойдёт другим путём, но это будет совсем иной мир.

– Кажется, я понял, – пробормотал Радек, отпивая из бокала терпкий напиток, который наполнял тело приятной теплотой. – Я понял вас, Светлана.

– Хорошо, – тон Русаковой моментально сменился на деловой. – Сколько вас, и как скоро вы будете готовы к переходу? Канал при нашем желании будет держаться до трёх седьмиц, не более. Поверьте, вам здесь будет лучше.

– Подождите, я должен буду поговорить с…

– Да, конечно, – с холодком в голосе кивнула Русакова. – Суток вам хватит? Я должна буду объясниться за нарушение работы станции, вы должны помочь мне. Вы же сами вышли к нам. Так сколько вас?

– Около трёх тысяч, – в горле профессора неожиданно запершило, ему снова стало жарко.

– Хорошо, – с удовлетворением проговорила Светлана. – В таком случае, не буду вас задерживать. Мария проводит вас.

Лёгкое движение сзади, едва слышный свист – Радек обернулся. Мария Рантала уже ожидала его, стоя у бесшумно открывшегося прохода.

– До встречи, – Светлана улыбнулась.

– Да-да, до свидания, – Николай поспешил выйти из кабинета старшего контролёра, и вскоре они шли по казавшемуся бесконечным коридору. Сзади них постепенно тускнел свет.

В голове профессора снова закружились десятки мыслей, вопросов, которые не находили никаких объяснений, ответов. Возможно, если бы не та купальня, он и вовсе свалился бы без сил…

– Мария, а почему у вас нет ни одного окна? – сбавив шаг, спросил он у Рантала.

– Есть, – как-то неуверенно ответила она. – А зачем вам?

– Очень хочется посмотреть на ваш мир, – вздохнул Радек.

Мария не сразу ответила, но, украдкой осмотревшись, поманила Николая и еле слышно прошептала:

– Я покажу, но только вы никому не говорите.

Профессор с готовностью кивнул.

Девушка провела его безлюдными коридорами до двери, надпись на которой гласила: 'Комната отдыха'. За скрывшейся в стене дверью оказалось небольшое пространство – два диванчика, стоящих напротив друг друга, небольшой столик посредине комнаты. И снова ничего лишнего – какой-нибудь пейзаж на стене здорово бы украсил помещение, но нет. Мария коснулась стены – в ней появился аквариум, изнутри немного подсвеченный голубым светом. Это уже было чем-то, но…

– А где же окно, Маша? – непонимающе оглядывался профессор.

– Вот, – указала на аквариум Рантала.

'Не может быть!' – Радек на негнущихся ногах подошёл к стеклу.

А Мария немного увеличила яркость подсветки – и Николай, прикоснувшись к прохладному стеклу ладонями, узрел невообразимое. Перед ним была толща воды, совсем неподалёку проносились стайки ярких рыбок, похожие на обитателей тропических морей. Он посмотрел влево, прижавшись к 'аквариуму' щекой – там вставала чёрная громада подводной скалы, испещрённая яркими разноцветными пятнышками. Где-то там, внизу, было заметно движение чего-то большого, а возможно, огромного…

– Боже мой! – яростно прошептал Радек. – Где это?

– Нам нужно идти, – покусывая в нетерпении губы, ответила Мария. – Прошу вас!

Николай смутно помнил, как он добрался до входа в зал зарядки, как снова ступил на платформу, как надел на униформу свой меховой наряд, как поднялся на возвышение и, не оборачиваясь, вошёл в аномалию. Всё это было как во сне, удивительном и невообразимо фантастическом.

Он очнулся ото сна только после того, как сквозь пелену вязкого дурмана до него начали пробиваться отдельные резкие фразы. Радек понял, что его сильно трясут за плечи, и попытался сбросить наваждение, замахав руками и попробовав заговорить.

– Гляди, он пытается что-то сказать! Николай! Как ты?! Коля! – звучали голоса.

Жена Радека – Устина тоже была здесь, закутанная в одежды, покрытые снегом.

– Я… Я нормально, – говорил профессор, – помогите мне.

За воротами бушевала снежная метель. Ветер злобно выл и силою своей сбивал с ног. Радек опёрся о плечи своих товарищей из наблюдательной группы и потребовал вести его в радиокомнату. По пути он отёр лицо снегом и вскоре пришёл в себя, первым делом попросив Устину идти к детям:

– Я скоро приду, не волнуйся.

Соединившись с Ангарском, радист передал срочный запрос на переговоры с Соколовым. Он потребовал от имени Радека разбудить его немедля. Через некоторое время ангарский радист доложил о прибытии начальника, и к рации сел Николай Радек:

– Ангарск на связи! Соколов слушает! Приём! – раздался голос Вячеслава в хрипящем динамике.

Николай выдохнул и попытался, насколько это было возможно, ответить ровным голосом:

– На связи Новоземельск! Радек! Приветствую, Слава!

– Даже про самолёт не спросил… – еле различимо раздался голос Соколова.

– Слава! – повысил голос профессор. – Она… Ты… Срочно приезжай! Немедленно приезжай!

– Николай, что с тобой? – ответил с некоторой заминкой Вячеслав. – Приём!

– На связи! – почти в голос крикнул Радек. – Самолёт летает?! Вот как погода уляжется – сразу прилетай! Всё, жду! Конец связи… – устало закончил профессор и осел в кресле, закрыв глаза.

На следующий день

Сделав по пути посадку в Васильево, где биплан пришлось заправлять, для чего было собрано всё то небольшое количество топлива, что там оставалось, 'Орёл' приземлился на покрытом снегом выпасном лугу близ замёрзшего озера. На обратный путь бензина уже не оставалось, а потому самолёт нужно было оттащить под навес, где бы им занялся Погудин. Лётчику предстояло провести тщательный послеполётный осмотр своей машины.

На берегу Байкала с самого утра установилась прекрасная солнечная погода, потому Радек объявил новоземельцам о скором прибытии 'Орла'. Встречал биплан практически весь посёлок, к тому же многие были наслышаны о нём, ведь почти сорок ребят из Новоземельска были отправлены в Ангарск на его смотрины. Теперь же самолёт сам прилетел сюда. Тарахтенье биплана было слышно издалека, а поэтому успели собраться все, кто желал увидеть полёт 'Орла'. Люди обступили севший самолёт, с восторгом осматривая его. Погудина и Соколова сняли с крыла на руках и не сразу поставили наземь. Среди всеобщей радости только профессор Радек не выражал оной, стоя в отдалении, а потому Вячеслав не сразу его заметил. Однако едва он приблизился к Николаю, как тот, энергично пожав ему руку, сразу же потащил его в кабинет.

– Погоди, погоди! – рассмеявшись, проговорил Соколов, поглядывая на друга. – Ты мне последнее время решительно не нравишься!

Никогда прежде Вячеслав не видел профессора в таком непривычном для него состоянии. Внешне Радек был совершенно спокоен, но начальник понимал, за этим спокойствием скрывается сильнейшее эмоциональное напряжение. Николая выдавали глаза, к тому же…

– Да на наливочку, друг мой дорогой, приналёг? – удивлённо воскликнул Соколов. – Пойдём, самолёт посмотришь, пока оленью тягу не привели, а то утащат…

– Всё, ты закончил шутить? – совершенно непроницаемый взгляд профессора заставил товарища смолкнуть на полуслове.

– Так, – Соколов нахмурился и разом подобрался. – Хорошо, пошли, расскажешь, что с тобой стряслось из-за открытия аномалии.

– Посмотрим, что с тобой стрясётся, Слава, – не оборачиваясь, произнёс равнодушным тоном Николай, направляясь к раскрытым воротам посёлка.

Больше он ни слова не сказал, покуда не прошёл в свой кабинет и не опрокинул ещё одну стопочку ароматного напитка.

– Сядь, – учёный указал Соколову на обтянутое скрипучей кожей кресло. – А теперь слушай…

Вышло так, что после получаса разговора пришлось посылать жившую в доме Радека бабу Марфу в погреб за второй бутылочкой рябиновой наливки.

– Мой разум отказывается понимать все твои слова, – снова и снова повторял Соколов, покачивая головой. – Нет, я верю тебе, Николай, но… Это просто чертовщина какая-то!

– Для меня эта чертовщина началась в девяносто первом, – буркнул Радек.

– Это я уже понял и принял для себя, – поморщился Соколов, – все эти аномалии, переходы… Но это?! Сидят люди под водой и 'заряжают батарейки' от этих, как их там?

– Энергетические каналы…

– Ага, они самые. Да ещё люди им нужны, ишь! – начал прохаживаться Вячеслав, поглядывая на униформу, принесённую Радеком из подводной станции.

Профессор, нахохлившись, молча сидел в кресле с зажатым в ладони стаканчиком.

– Что ты сказал парням из наблюдательной группы? – остановился у окна Соколов.

– Ждать твоего решения, – проговорил профессор. – Понимают, что дело нечистое.

– Короче! Ты можешь сформулировать какие-то предварительные выводы, Николай? – изменившимся, резким и требовательным голосом спросил вдруг Вячеслав, глядя в глаза товарищу.

– Наверное, могу, – вздохнул тот. – Думаю, это именно те, кто устроил всю ту аномальную чертовщину на Новой Земле.

Вячеслав не выказал удивления, ожидая, что Радек продолжит. Вперив грустный взгляд в окно, Николай, проговорил:

– И даже понимаю, кто именно мог это сделать – например, Светлана Русакова.

– Почему она? – опешил Вячеслав. – Она же там главная?

– Это сейчас она старший контролёр, а семнадцать лет назад могла быть милым и улыбающимся младшим оператором, который случайно нажал не на ту клавишу.

– И это нажатие породило нас с тобой в этом мире? А потом и Сергиенко, Миронова и Матусевича? – невесело усмехнулся Соколов, наблюдая за мрачно кивающим другом. – Ну дела!

– Что наблюдатели говорят? – устало присел за стол Соколов, потирая ладонями раскрасневшееся лицо. – Всем уже растрезвонили?

– Наоборот, – вяло отмахнулся Радек. – Мужики сказали, чтобы ты на себя ответственность брал.

– Думаю, стоит провести собрание и поговорить с ребятами… Что? Что не так?

Вячеслав осёкся, видя, как Николай едва не поперхнулся компотом, только что принесённым Марфой. Профессор даже вскочил с кресла, стал прохаживаться, пытаясь собраться с мыслями, потом махнул рукой и негромко, но яростно, начал говорить, жестикулируя обеими руками:

– Ну какое собрание, Слава?! О чём говорить-то? Тут говорить не о чем! Ты думаешь, люди всё бросят: самолёт этот, завод, а ещё тех, кто нам поверил и поселился здесь с нами, и прочая, и прочая?!

– Зачем бросать? Нам необходимо сотрудничество, допустим, медицинская помощь…

– А что нужно им? Слава, ты так и не понял? Они такие же, как и мы, только более развиты. Им нужны только люди, ради этого они останавливают работу энергостанции! Ты бы видел лицо Светланы, когда я сказал, что нас целых три тысячи.

– Так, – решительно сказал Соколов, прекращая спор. – Пошли к наблюдателям, поговорим с ними!

– Нет, – твёрдо произнёс Радек, насупившись. – Сядь! Слава, тебя Смирнов выдвинул в лидера из-за того, что в самое сложное для нас время ты нашёл в себе силы сплотить весь наш коллектив и мобилизовал его на решение проблемы выживания и развития. Сейчас ты успокоился и хочешь коллегиального мнения?

– Почему нет? – настороженно проговорил Вячеслав.

– От тебя ждут решения, а ты хочешь услышать их совет? Нужно раз и навсегда закрыть вопрос с этой аномалией, жить и работать только ради будущего своей страны и своих детей.

Соколов, тяжко вздохнув, снова сел в кресло и задумался. Слова старого друга били не в бровь, а в глаз! Всё верно. Принимать решение нужно здесь и сейчас.

– Срыть этот холм к чёртовой бабушке, что ли? – негромко произнёс Вячеслав.

Радек в ответ лишь пожал плечами.

– Важно понять, что этот мир, который дышит и живёт вокруг нас – наш дом, – неторопливо произнёс профессор.

– И только мы должны определять свою судьбу! – закончил Соколов, хлопнув ладонью по подлокотнику кресла. – Всё! Пошли на воздух, проветриться надо.

Царство Русское, Москва – Нижний Новгород. Март 7154 (1646).

Долга Владимирская дорога. Тянется она от Москвы перелесками и полями до Владимира, далее идёт сквозь леса, мостами перебираясь через реки до Нижнего Новгорода. Дорога древняя, дорога торговая. Двигались по Владимирке купеческие обозы, обгоняя скитальцев, богомольцев и прочих странников. Шли длинные государевы обозы. В каждом городишке, что стоял на дороге, возникало торжище, в каждом селе появлялся свой торжок. И ремесленник, и крестьянин продавал на них свой нехитрый товар. Не только честной народ кормился с Владимирки трудом своим, но и лихие людишки, укрываясь в густых лесах, промышляли разбоем.

С этой дороги начинался долгий путь из Москвы в Сибирь, через Владимир, Нижний Новгород и далее. Когда-то по Владимирке с огромным войском прошёл великий государь Иоанн Васильевич, впоследствии прозванный в народе Грозным, за то, что грозен он бывал ворогам Руси. Взявши Казань, он открыл для Руси дороги в Сибирь, в заволжские степи и кипчакские, ногайские или киргизские степи, а Владимирская дорога продолжила свой путь на восток, став дорогой Сибирской. С тех пор дорога стала стратегической, между перегонами на ней стояли дворы, где можно было не только сменить усталых лошадей, но и сытно поесть, и переночевать. Окрестный народ занимался торговлей, извозом да работой при постоялых дворах. Ангарские караваны тут хорошо знали, привечая за щедрость, потому лошади у сибиряков всегда были свежи и кормлены, сани чинены, а люди сыты и веселы. На каждом постое хозяин двора почитал за честь лично рассказать Павлу Граулю про прошедший осенью караван со свейскими полонянниками. Также, почитай, на каждом дворе к каравану пытались прибиться люди, ради оной просьбы ожидавшие ангарцев долгими месяцами, перебиваясь случайной работёнкой. Брали не всех, иначе обоз разросся бы до невообразимых размеров. Да и невозможно было принять более определённого количества людей. Потому как дьяк Ангарского приказа, обретавшийся в приказной избе Нижнего Новгорода, получал от своего владимирского коллеги полный список ангарского санного каравана, а сам, в свою очередь, передавал с сопровождением такой же, но с дополнениями, далее.

В начале второй седмицы марта показались стены и многочисленные маковки церквей крупного города.

– Новагород Низовских земель! – молодой воин в немецких одеждах указал на горизонт плёткой. – Вона, стены уж недалече!

Рука его, пораненная в скоротечной схватке на торговых рядах близ кремлёвских стен с одной из ватажек сторонников Никиты Романова, уже зажила. С тех пор молодец и горячность свою умерил, признав непререкаемый авторитет Павла Грауля. Андрей, поставленный покойным Глебом Ивановичем Морозовым охранителем при сёстрах Милославских при попытке бегства их из Москвы, происходил из беспоместных детей боярских, служивших боярину. Глеб Морозов очень дорожил Андреем и хотел ещё сильнее приблизить его к себе, одарив сотней четей земли за верную службу. Но не успел… Однако Андрей службы не бросал, со двора Ангарского не бежал, да и податься ему было некуда – ни кола ни двора. В отеческом Рославле никого из родной семьи уж не осталось – моровое поветрие всех в могилу свело, а кто и остался – тот в монастырь ушёл. Весть о том Андрею пришла ещё в начале осени.

Поначалу Милославские хотели бежать в Литву, к родичам, но Грауль отговорил – Русь была в силе, а посему польский король Ян Казимир не станет Никите Ивановичу препятствий чинить, выдаст беглецов, как пить дать. Ведь перед полякам маячила скорая война со шведами за Поморье и Ригу, а потому гневить московского государя они не станут, уповая на его помощь в борьбе со Швецией. Павел же настойчиво предлагал гостям уходить вместе с караваном в Нижний Новгород, а там и до Сибирского царства. В конце концов, Анна, сестра старшая, уговорила Марию бежать в Сибирь.

– Коль уж свейский канцлер с семьёю убежища в Сибири ищет, что же нам мыкаться средь давно оставленной родни? – долгими вечерами убеждала Анна Марию, чья подушка постоянно была мокрой от слёз, проливаемых по супругу. – Люд и царь там православный, русский – нешто в Литве ждать окрика Никиты Ивановича любо тебе станет? Нет уж, сестрица, лучше к царю Сибирскому уйти, а там, даст Бог, домой вернёмся.

И вот месяц спустя обе вдовствующие сестрицы Милославские – Мария, супруга преставившегося государя, и Анна, жена убиенного толпою городской черни боярина Морозова, уж целый месяц как находились среди членов семьи Оксеншерна, державших путь в далёкую Сибирь. Вместе с ними в путь отправилась немногочисленная родня, уцелевшая после расправ и насильственных пострижений в монашество, а также служки. Из-за оного ангарский караван, уходивший из Москвы в начале февраля, увеличился на сорок человек.

После того как московская замятня улеглась, на Ангарский двор тайно приходили жалкие остатки некогда могущественной семьи Милославских. С ними, как и с Морозовыми, Никита Иванович Романов расправился прежестоко. Брата Бориса Морозова, Глеба Ивановича, схватили у Варварских ворот в тот же декабрьский день, когда он упросил Грауля спрятать сестёр Милославских. А утром следующего дня его окоченевшее тело нашли в полынье. Были умучены и остальные люди, бывшие с ним. Немногим тогда удалось спастись. Никита Романов чувствовал себя всесильным властителем в Москве, а потому сразу же расправился со своими врагами. Чернь московская и зажиточные горожане, купцы да большая часть бояр его в этом поддерживали. Ведь обе низвергнутые фамилии прославились в народе лишь мздоимством и стяжательством, используя при этом своё положение при дворе.

А в начале февраля по Москве пошёл слух о том, что вскоре будет собираться Земский Собор для утверждения Никиты Ивановича на царство. Именно утверждения его, а не избрания среди иных претендентов, как некогда был избран государем Михаил Фёдорович, первый из Романовых. Теперь же, по старшинству, государем надлежало быть Никите Романову.

Оку ангарский обоз пересёк уже в сумраке мартовского вечера и, оставив в стороне стены нижегородского кремля, взял несколько южнее, к фактории. Ворота были загодя открыты, и вскоре обширный двор заполонили повозки. Забегали работавшие при дворе пареньки, помогая возницам распрягать лошадей, уводили животных в тёплые конюшни. Новый начальник фактории, Александр Марков, бывший морпех-срочник, встречал караван вместе с гостями из приказной избы города – то были таможенный дьяк, два целовальника и стрелецкий голова с двумя бородачами в тёмно-синих кафтанах. Служилые обогнали повозки при переправе, прибыв на двор первыми. Из-за прежних царских указов досмотр груза и проверка численности людей в караване были чисто формальными, и предъявленная Граулем проездная грамота дьяка вполне удовлетворила. Но более всего чиновников интересовали последние вести из столицы. Павел пригласил гостей к столу, за которым пообещал всё подробным образом рассказать. В Нижегородской фактории ангарцам надлежало пробыть лишь двое суток, после чего следовало поспешать далее на восток, чтобы вскрытие зауральских рек переждать в Хлынове. А пока они с Марковым после короткого разговора, от которого у начальника фактории волосы встали дыбом, направились в радиоузел, чтобы оставить радисту текст для передачи.

– У меня в гостях семья шведского канцлера, – в очередной раз, словно пробуя слова на вкус, с усмешкой протянул Александр Марков, пропуская его вперёд по расчищенной от снега дорожке. – Нарочно не придумаешь!

– Привыкай, Саша, то ли ещё будет, – похлопал Грауль Маркова по плечу.

– Останется турецкого султана сюда притащить! – рассеялся начальник фактории.

– Сложная задача, – ухмыльнулся Грауль, – но коли надо будет – выполним!

– Кстати, тебя монашек какой-то дожидается, – вспомнил Александр. – Мне ничего не говорит, но у него письмо от нашего попа.

Этим письмом, наконец, дал о себе знать и ангарский священник отец Кирилл. В фактории Грауля ожидал посланный им человек, который сообщил Павлу о стараниях священнослужителя в деле учреждения сибирских епархий в царстве Сокола. Что было важней всего, отцу Кириллу предстояла встреча с Патриархом царствующего града Москвы и всея Руси Иосифом, известным своим благоволением книгопечатанию и заботой о распространении просвещения. Можно было надеяться, что патриарх не будет возражать против основания на берегах Амура, а то и Сунгари, и Уссури монастырей – об этом священник сообщал в своём письме.

Пусть первоангарцы и были атеистами-технарями, но в этом мире без религии нельзя было ступить и шагу. Вера являла собой направляющую и руководящую силу для всего общества, она задавала нормы морали, мнение церковных иерархов по тому или иному вопросу было подчас определяющим. Так что ангарцам приходилось сей факт учитывать. И если они не могли этот процесс продвигать, то хоть как-то контролировать его было обязательно. Там, в Сибири, сделать это было несколько проще.

Поздним вечером того же дня

Когда весь народ в фактории разошёлся по своим углам, а большинство давно храпели, к Граулю наведался Андрей, служивший при Милославских. Там, в Москве, как и в дороге до Нижнего Новгорода, этот сын боярский из Рославля с Граулем не заговаривал, сторонясь ангарца. Казалось, он затаил на него обиду за те слова, которые Павел сказал ему в день, когда Андрей появился на Ангарском дворе в Москве. И вот он стоял на пороге кабинета Грауля, поднеся руку к железному кольцу на двери. Непроизвольно рославльчанин прислушался к звукам, доносящимся из-за крепкой двери. Глухие мужские голоса было не разобрать, и спустя некоторое время, вздохнув, Андрей решительно постучал в железную колотушку.

А Павел тем временем обсуждал с Марковым дальнейший маршрут каравана, и Александр сумел его обрадовать. В Тобольске, по всей видимости, в середине июня, ангарцев будет ждать пароход, который придёт от устроенной на Чулыме пристани. Работа над этим велась уже давно, ещё с дозволения государя Михаила Фёдоровича обустраивать путь от Оки и Волги до Енисея и Ангары.

– А прикидываешь, если по Дону пароход пустить? – проговорил Марков, злорадно улыбнувшись. – Туркам хвосты пообрывать можно будет!

– Дело не в пароходе! – отмахнулся Павел. – Сам говоришь, каких трудов стоило на Чулым его прописать! А до Дона… Нет! Дело за пушками и только. Хватит галер и толкового снабжения.

Тут в дверь гулко постучали.

– Ждёшь кого? – Грауль на автомате схватился за кобуру.

– Нет, – пожал плечами начальник фактории. – Может, с докладом кто-то пришёл?

– Андрей я… – донеслось из-за двери.

Марков открыл, увидав лёгкий кивок товарища – всё нормально.

– Павел Лукич, я… – Андрей, заметив приглашающий жест, прошёл в комнату. – У свеев, девонька та малая, кою они Варварой кличут, разболелась тяжко!

– Барбара? – нахмурился Павел.

– Ну! Наша Авдотья о том прознала, ходила проведать малую, а нянька давай на неё шипеть, словно змеюка какая… И молока с мёдом не могут дитяти дать, гонят Авдотью, не пускают к болезной! Помрёт же, ей-ей!

Марков непонимающе уставился на раскрасневшегося Андрея, а Павел уже встал со стула, проговорив:

– Хорошо, что ты пришёл. Нянька более ни над кем власти не имеет, а потому дитятю в гроб вгонит, но никого не подпустит! Слыхал уж о таком, – Грауль, похлопав просветлевшего лицом Андрея по плечу, кивнул кому, указывая на дверь:

– Пошли, разберёмся! Пусть попробуют пошипеть!