55
Вильям вернулся в дом отчасти злой как черт, а отчасти одолеваемый любопытством. Лучшую комбинацию для мотивирования его трудно было придумать.
Логика являлась его слабостью.
Так все обстояло.
Ничто не вдохновляло его более, чем хорошо сформулированный аргумент, а сопливый юнец бросил ему в лицо просто идеально взвешенный кульбит из его собственных рассуждений.
Он не верил в судьбу. В то, что все предрешено заранее.
А следовательно, не существовало предсказаний, которые нельзя разрушить, и единственным, кто определял его будущее, был он сам, не пытаясь ничего делать.
Quod erat demonstrandum.
Он попросил Жанин последовать за ним в гостиную и помочь ему воспроизвести в ней все так, как это выглядело в замке, и сейчас им требовалось пойти с самого начала и в правильном порядке и по его желанию.
Он не имел никаких компьютеров под рукой. И программ тоже. И в глубине души уже чувствовал, как ему это нравилось.
В одной из спален они нашли письменный стол с массой канцелярских принадлежностей. В его ящиках оказались ручки разного размера, линейки, микрокалькулятор и запечатанная стопка неиспользованных блокнотов формата А4.
И их ждала гигантская работа. Перед ними лежало бесконечное количество шифрованных посланий, и вообще не было времени и никакого другого выхода, кроме как начать все сначала.
Вильям поискал среди ручек, пока не выбрал одну в меру тяжелую и хорошо писавшую, и, взяв два блокнота из стопки, положил их на стол перед собой, а потом попросил ее читать.
И она сделала это.
Цифра за цифрой проговорила содержание первой бумаги. Один, один, ноль, два, три. Прочитала все 73 ряда с 23 колонками и видела, как Вильям записывал их в блокнот, пока с первой матрицей не было покончено и он не прикрепил ее булавкой на стену.
Следующая.
А потом они начали все сначала. И с каждым записываемым им знаком, с каждой бумагой, которую он вешал, по мере того как все больше материала проходило таким образом через его руки, шифры все более становились частью его. Он мог прекрасно ориентироваться среди всего, сейчас оказавшегося на стене, чувствовать расстояние между всеми бумагами, чувствовать ритм.
Ему сразу требовалось пойти с самого начала.
Вернуться к источнику всего этого еще тогда в замке, сорвать все висевшее на стенах в его рабочей комнате и начать с нуля. То есть то, чем он занимался сейчас с Жанин, ему следовало сделать еще несколько недель назад.
И он знал это тогда тоже. Но вроде как не имел времени. Хотя сейчас понял, что на самом деле потратил массу его зря, когда взамен просто стоял и таращился на готовые распечатки, и убедил себя в обоснованности именно такого подхода, пусть в глубине души знал свою неправоту.
Ручка танцевала по страницам, и каждый раз, когда ему казалось, что последовательности напоминают друг друга или нечто подобное уже было, он вставал и возвращался к какой-то из предыдущих матриц и сравнивал, и думал, и что-то прикидывал в голове.
А позади него расположилась Жанин.
Слушала, читала, стояла молча и ждала, в то время как Вильям начинал бродить по комнате или уходил с головой в себя, ждала, пока он занимался тем, что ему требовалось в данный момент, пока он не кивал снова и не просил ее перейти к следующей последовательности.
А Лео и Альберт наблюдали за ними из другой комнаты.
Сидели каждый на своем диване, не осмеливались разговаривать, очарованные процессом, и не понимали, что он делает, какую закономерность, похоже, увидел и как вообще можно держать столько всего в голове.
А он вырывал из блокнота страницу за страницей, матрицу за матрицей с 23 цифрами по горизонтали и 73 по вертикали, и вешал их одну за другой на стену, и переходил к следующей странице, в то время как Жанин читала вслух.
И блокнот становился все тоньше и тоньше.
И листы в нем подошли к концу, и он взял другой со стола, и процесс продолжился, и Жанин называла цифры, а Вильям писал, и останавливался, и начинал хождения снова.
А потом пришло время опять поменять блокнот.
И он пошарил рукой по столу.
Но там ничего не лежало.
— Блокнот, — сказал он. Деловито, буднично, просто по ходу дела с тысячей мыслей в голове, из которых он не хотел потерять ни одну, из опасения, что именно она может привести к успеху.
И Жанин огляделась. Не увидела их.
— Блокнот, — сказал он снова. — Пожалуйста, дай мне новый!
Он протянул руку и призывно пошевелил пальцами, словно благодаря этому стопка бумаг могла каким-то чудесным образом материализоваться из воздуха, но, даже зная, что это вряд ли поможет, он все равно не сводил со стены взгляд.
Где-то там находился ответ, насколько он знал. Среди всех рядов и последовательностей, которые пока еще не значили ничего для него. Но они с таким же успехом могли внезапно поменять форму и проявиться в каком-то новом виде из всего хаоса и обрести смысл. Подобное случалось раньше. И если он когда-либо надеялся, что это произойдет снова, то как раз сейчас.
В конце концов Жанин нашла оставшиеся блокноты и, достав один из них из пластиковой упаковки, где они лежали, передала ему прямо в руку. Процесс возобновился, и она читали цифры, а он заполнял ими листы и развешивал их на стене.
И уже успел прилично опустошить новый блокнот, когда понял, что наслаждается происходящим.
Именно это он особенно любил. Пребывать среди непонятного ему беспорядка, прекрасно зная, что справится. Находиться там, где он мог использовать свое логическое мышление, заставлять себя забыть все прежние знания, искать то, чей вид был неизвестен ему самому, но что он никогда не пропустил бы, стоило ему увидеть это.
Крошечную деталь, которая могла принимать любые обличья.
И она должна была находиться где-то там среди всех цифр, и пряталась в целостности, которую ему требовалось найти, и он заставлял себя отступить назад в своих мыслях и пробовать все сначала…
А потом внезапно остановился.
Деталь в целостности.
Просто крошечная, не имеющая никакого значения, незаметная на фоне всего остального.
Ничего себе.
Это была просто мысль, смутная и абстрактная.
И он покачал головой.
Этого не могло быть.
Хотя почему нет?
Он замер на мгновение.
Попятился.
Окинул стену взглядом.
Потом перевел его на блокнот, который Жанин дала ему, новый, со всеми пустыми листами, и понял, что все обстояло именно так. Разве не об этом постоянно шла речь? Чтобы сделать шаг назад, увидеть все в совокупности? Разве он сам не говорил так себе множество раз? Не слышал то же самое, произнесенное другими? Целостность?
И, посмотрев на Жанин снова, он понял, что не может сдержать смех. И расхохотался. Громко и неудержимо, впервые за неизвестно сколько лет.
Казалось, он несколько недель пытался открыть консервную банку и сейчас, перевернув ее в первый раз, увидел другую сторону и обнаружил там надпись «открывать здесь», и тогда стало само собой разумеющимся, естественным, что она должна открываться именно там.
Это было как раз то ощущение, которого он с нетерпением ждал. Его он искал, когда стоял у стены у себя в рабочей комнате в замке, и сейчас, когда оно появилось, оказалось, что он забыл его, и оно стало для него сюрпризом и принесло ему облегчение, и радость, и даже счастье тоже, и все одновременно.
Жанин посмотрела на него:
— Что с тобой?
Он по-прежнему стоял, повернувшись к стене, но не смотрел на нее больше, закрыл глаза и дышал медленно и глубоко, словно постиг некую великую истину наконец, обрел душевное спокойствие.
Она никогда не видела его таким. И это испугало ее.
Казалось, он понял и принял то, что должно случиться, как будто борьба закончилась, и он увидел логику в происходящем и избавился от всяких сомнений.
Словно он был готов неизбежному.
Нет, словно он получал от него наслаждение.
— Вильям? — спросила она со страхом в голосе, который старательно пыталась замаскировать. Напряглась. Взяла себя в руки. — Вильям?
Сейчас он повернулся к ней. Открыл глаза.
— Это конец? — спросила она. — Так?
Скорее констатировала факт, но в ее тоне прятался вопрос, не потому что ее одолевало любопытство, просто она страстно желала услышать «нет» в ответ.
— Конец, не так ли?
Он посмотрел на нее.
Хотел объяснить, но не знал как.
Единственные слова, которые он услышал в собственном исполнении, были:
— Мне наплевать, если вы будете считать меня тщеславным. Но я ужасно обижусь, если вы не назовете его Вильямом.
Он уже находился на пути из комнаты, когда Жанин поняла, что это означало.
