45
Вильям бежал босиком по ледяному асфальту и все равно не переставал смеяться.
Он был свободен.
Они были свободны.
А впереди него по дороге неслась Жанин, с прямой спиной и пластичная, как бегунья на средние дистанции, никаких признаков усталости, хотя они уже проделали долгий путь по всему замку.
Впрочем, не так много осталось и от его усталости тоже.
Он отставал от нее, но не особенно сильно, она находилась в двадцати, пожалуй, тридцати метрах впереди, и он бежал в полную силу, а вся та боль и напряжение, с которыми он боролся совсем недавно, заставлявшие его крепче сжимать зубы и делать вид, что ничего подобного нет, все это сейчас исчезло. Если бы Жанин продолжила двигаться в таком темпе весь остаток дня, он не проиграл бы ей больше ни метра и смог бы бежать до конца своей жизни. Они выбрались наружу, свобода пьянила его, и это было замечательное ощущение.
Им все удалось.
План Жанин. Электронные ключи и бумаги, и он обожал ее и обожал жизнь. Ее замысел выглядел чистым безумием, но если вся жизнь безумие, то почему нет? Если бы план не сработал, то на что еще оставалось бы надеяться в таком случае?
После освещенных коридоров их глаза медленно привыкали к темноте, и по мере того как это происходило, окружающий пейзаж стал постепенно приобретать реальные очертания. Дорога, по которой они бежали, представлявшаяся узким мостиком в море тумана, искрящегося в свете звезд. Холмы, среди которых она петляла, спускаясь от возвышавшихся за их спинами гор в долину, где находился остальной мир.
А значит, свобода.
Далеко впереди виднелись огни. Вероятно, там проходила автострада.
Там мог находиться кто-то, с кем они могли бы поговорить.
И машины.
Или кто-то, кого они, пожалуй, сумели бы уговорить, какого бы труда это ни стоило, одолжить им транспорт или отвезти их, и рано или поздно они оказались бы на пути отсюда.
Их побег удался.
Сейчас им требовалось добраться до города и постараться «обнародовать» шифры, скопировать их и отправить в университеты и больницы, и, пожалуй, в Брюссель, в парламенты по всему миру. И все, кто мог помочь, обязаны были сделать это, и тогда они добились бы успеха, поскольку все иное представлялось невозможным.
Если человечество имело шанс спастись, оно должно было использовать его.
И от Жанин и Вильяма требовалось позаботиться, чтобы так все и произошло.
Они оставили позади себя отвесные горные утесы, сошли с асфальтированной дороги, где кто-то мог увидеть их, и продолжили путь по вересковой пустоши, по неровной холодной земле, и пусть каждый шаг причинял им страдания, это не играло никакой роли.
Скоро в замке могли понять, что они исчезли, и поднять тревогу.
Но тогда им следовало находиться уже далеко отсюда.
Только так и никак иначе, поскольку это был их долг.
Они бежали уже четверть часа, не меньше, когда Жанин угадала длинные заросли — черные силуэты на фоне черного неба.
Они по-прежнему были босыми, боялись останавливаться и обуваться. Конечно, не верили, что их уже ищут, но, если погоня все-таки шла по следу, не собирались давать преследователям даже малейшего шанса настигнуть их.
Пожалуй, они беспокоились напрасно.
Скорее всего, в замке еще ничего не обнаружили, и все должно было открыться только утром, когда им принесут завтрак и увидят, что никто не стоит в душе, не лежит в кровати и не сидит за письменным столом. Тогда следовало ждать сигнала тревоги, но в тот момент они уже рассчитывали находиться далеко, и, если им чуточку повезет, их уже не смогут найти.
Их не особенно беспокоил завтрашний день, проблемы могли возникнуть сейчас.
А они бежали через вересковую пустошь, два взрослых человека по ровной земле, и даже в темноте их не составило бы труда заметить.
Жанин бросила взгляд в сторону замеченной ею растительности и пыталась определить, что она собой представляет. Пожалуй, там росли кусты или даже располагались какие-то искусственные посадки. В любом случае на вид речь шла о чем-то сухом по пояс высотой, и с расстояния все это выглядело довольно плотной субстанцией. Она повернула туда и услышала, что Вильям последовал за ней.
Пожалуй, там они могли найти защиту.
Исчезнуть среди веток, если бы погоня появилась сейчас, а они не успели бы продвинуться дальше. Присели бы и оставались невидимыми, пока преследователи не минуют их.
Но по мере того как они приближались к зарослям, ее оптимизм стал таять. То, что представлялось плотным издалека, оказалось увядшими на зиму молодыми растениями, стоявшими на большом расстоянии друг от друга, и спрятаться среди них вряд ли получилось бы.
Хотя какая разница.
Позади нее бежал Вильям. По-прежнему почти наступая на пятки. Но вопрос был в том, как долго еще он сможет выдерживать тот же ритм.
Она прислушалась к его шагам, не замедляя темп и не оборачиваясь.
Он все еще находился достаточно близко.
И ей требовалось принять решение сейчас. Либо они продолжат двигаться по зарослям с риском поранить босые ноги о корни и ветки, либо побегут вокруг поля и потеряют время.
Жанин находилась почти у самого его края. Сбавила скорость.
Как раз собиралась окрикнуть Вильяма, спросить, что он думает.
И тогда услышала.
Шаги. Приближавшиеся сразу с нескольких направлений.
Вильям был не один.
И она затаила дыхание, развернулась как можно тише и попыталась разглядеть в темноте, что происходит.
И сразу увидела его.
Лицо Вильяма Сандберга.
Белое на фоне черного неба.
И это не означало ничего хорошего.
Как только его осветили в первый раз, Вильям понял, что происходит, и среагировал, не думая. Бросился в сторону на всей скорости, и это чуть не стоило ему равновесия, но он устоял и продолжил бежать вперед как можно быстрее, резко лавируя, с единственной целью не оказаться в потоке света снова.
Они нашли их.
Не прошло еще и четверти часа.
Луч, попавший в него, принадлежал карманному фонарику и пришел справа, а значит, державший его человек находился на одной с ним линии. Вильям слышал крики и видел свет еще нескольких фонарей, благодаря чему, по крайней мере, знал, где преследователи находятся. Но также знал, что они совсем близко, и это было плохо.
Ему приходилось сейчас уворачиваться от четырех, нет, пяти лучей. Они усердно обшаривали ночь, и он видел только их, и от этого не становилось легче.
Свет попал ему прямо в глаза. И снова пришлось привыкать к темноте.
И он бежал, бежал так быстро, как только мог, босыми ногами по твердой, неровной, промерзшей земле. И это причиняло страдания, и при каждом шаге он попадал в какую-нибудь яму или трещину, и каждый раз, когда нога касалась земли раньше или позже, чем он ожидал, удар отдавался резкой болью по всему телу, и единственной его мыслью было, где Жанин.
Он бежал наугад.
Где-то впереди находилось поле.
Явно недалеко, он видел его контуры в темноте до того, как свет фонарей разрезал ночь. Жанин уже повела их туда, возможно, думала как он, что, если им повезет, оно хоть как-то сможет укрыть их от враждебных глаз, возможно, они смогли бы спрятаться там, по крайней мере на время.
Но едва ли стоило ожидать помощи от него теперь.
Даже если они доберутся туда, преследователи продолжат поиски. И даже если бы лучи фонарей не нашли их и они каким-то чудом остались бы незамеченными, рассвет все равно приближался, и тогда они уж точно попались бы.
И все-таки поле было их единственной надеждой.
Оно могло стать первым шагом, а с остальным они разобрались бы постепенно, и Вильям продолжал бежать, стремясь добраться до него.
А вокруг темноту прорезали лучи фонарей. Узкие, белые, они порой находились совсем близко, и казалось, вот-вот поймают его.
Преследователи были довольно близко. Он слышал их шаги. Почти за спиной. И видел пучки света, иногда они обшаривали заросли перед ним, и благодаря этому он знал, что ему остался только десяток метров, и наконец решился. Увеличил скорость, последний рывок прямо вперед, сейчас или никогда, и как раз в этот момент он услышал голос позади себя.
— Там!
И уже через десятые доли секунды понял, что имелось в виду.
Жанин.
Один из лучей настиг ее.
Она по-прежнему бежала, но у всех на виду сейчас, и пусть уже находилась среди кустов, редкие поникшие ветки не могли укрыть ее, и это напоминало попытку спрятаться на открытой площади.
Было понятно, что они уже не упустят ее. Теперь, когда она оказалась в пятне света. И все новые и новые фонари вцеплялись в нее и следовали за ней. В конце концов она поняла это тоже.
И остановилась.
Ждала.
А в темноте стоял Вильям и смотрел на происходящее.
Видел, как охранники устремились к ней, два, три, четыре здоровых парня, и прижали к земле, и заговорили на французском. И пусть он не понимал их, ему не составило труда догадаться, о чем идет речь.
Только сейчас до него дошло, что он сам остановился.
Вильям тяжело дышал, а высокие кусты, среди которых он надеялся найти защиту, уже не могли помочь ему.
Рано или поздно лучи фонарей нашли бы его тоже, и тогда он попался бы.
Сначала он увидел выдыхаемый им воздух.
Внезапно тот стал видимым прямо у него на глазах, выделялся серым облаком на фоне черного неба.
И сначала это удивило его, словно глаза впервые наблюдали подобную картинку и забыли спросить у мозга, о чем идет речь, а в следующее мгновение он осознал, какая угроза таится здесь, но тогда было уже слишком поздно.
Луч одного из фонарей нашел его дыхание.
Пар, поднимавшийся от его собственного рта, выдал Вильяма.
И сейчас закричал кто-то снова, и крик уже касался его, и пучки света скрестились на нем, и на это ушло всего несколько секунд.
Он стоял посередине поля, освещенный со всех сторон, и все стало ясно. А в следующее мгновение его коленом прижали к земле под аккомпанемент французской речи.
Вильям Сандберг снова потерпел неудачу.
Это стало клеймом для него, и сейчас все закончилось.
И он так искренне ненавидел себя, что ощущение того, как шприц уколол его в шею и он начал терять сознание, принесло ему определенное облегчение.
