Глава 31

В Дагестан ехали втроем.

С собой Константин взял только Сергея и Мельника. Большой группой соваться в Дагестан было бы глупо, а втроем можно было сделать дело тихо и быстро. И уходить потом гораздо удобнее втроем. Он поехал бы и один. Да, собственно, он и хотел отправиться в одиночку, но одного его просто не отпустили. Опять посидели-посовещались и практически без разногласий сошлись на том, что самый оптимальный вариант для этой карательной экспедиции – три человека.

Константин лежал на верхней полке купе поезда Астрахань – Кизляр и безуспешно пытался заснуть. Он понимал, что работа предстоит очень трудная и нужно хорошо отдохнуть, но ничего не мог с собой сделать. Сон не шел, Константин то и дело выходил в тамбур курить.

В голову лезли то зона, то Афган, то разборка с дагестанцами в Москве, в особняке Руслана… Из тайных уголков памяти выплывали лица погибших друзей, и сердце сжималось от невозможности что-либо изменить, вернуть их к жизни, начать сначала.

Время от времени Костя вдруг понимал, что думает о Татьяне, и отгонял от себя мысли о ней… Все! Закончено и забыто! Вырвано с мясом!

Слишком мрачна теперь его душа, чтобы позволять заглядывать в нее человеку, которому зла не желаешь. Он остался один и должен жить один, не пытаясь спрятаться от этой боли на чьей-нибудь груди.

Панфилов мрачно улыбнулся, вспомнив последнюю неделю. Очень удачную неделю.

Степан, отдежурив ночь в райотделе, сумел наконец поставить «жучок» в кабинете полковника Сапронова. И уже буквально на следующий день удалось записать тайное совещание, которое Сапронов провел со своими помощниками. Да какие там, к черту, «помощники» – сообщники!

Сапронов орал, угрожал расправой, требовал увеличить его долю, выслушивал угрозы в свой адрес, матерился и все твердил о том, что, если бы не «крыша» его отдела, ни хрена бы не вышло из всей этой затеи, что вообще это его идея – использовать типографию в коммерческих целях, что без него вообще бы на мель сели, связавшись с приторговывающими наркотой азерами. Минут десять так орали друг на друга, потом успокоились вроде бы, начали обсуждать цену на очередную партию продукции – этикетки итальянских коллекционных вин.

Фамилии сыпались горохом, обсуждались варианты силового давления на заказчика, кто-то предложил провести превентивную акцию – выкрасть дочь заказчика и потребовать за нее выкуп, заказчик тогда вынужден будет согласиться, ему срочно потребуются деньги, он возьмет этикетки по той цене, которую они предложат, чтобы быстрее сбыть их и получить свои деньги.

Предложение не прошло, так как Сапронов, заорав благим матом, предложил не лезть с идиотскими предложениями, никакой дочери у заказчика нет, он вообще не женат, и вообще, это не тот человек, на которого можно надавить таким образом…

Кассета с записью разговора о предстоящей операции по доставке в Москву очередной партии винных этикеток отправилась в ФСБ. Степан повез ее сам. Он изображал этакого Робин Гуда российской милиции, который в одиночку разоблачает банду преступников, устроившихся в кабинетах Запрудненского отдела ВД.

Панфилов этого шага не одобрял. Он считал, что с Сапроновым нужно разделаться собственными силами. Степан и оба Стаса доказывали ему, что в этом случае он ставит под удар саму идею ассоциации «афганцев», потому что она, еще не успев родиться толком, тут же будет объявлена незаконным бандитским формированием и начнется война, в которой победить шансов нет никаких.

Жить с государстве и бороться против него могут только закоренелые романтики-придурки, требующие изменения конституционного строя. Государственная система всегда уничтожает таких «борцов», они не остаются даже в памяти народа. Безвестные и бессмысленные жертвы, – вот кто такие эти самые борцы против власти.

Костя был не согласен, но он остался в меньшинстве, и Степан повез кассету в Москву ментам.

Результатом этого шага было неожиданное исчезновение из Запрудного полковника Сапронова. Его срочно вызвали в управление внутренних дел, и больше никто его в Запрудном не видел.

А через пару дней исчезли восемь человек из личного состава Запрудненского ОВД. Они носили разные звания и занимали различные должности, но объединяло их одно, – все они участвовали в доставке партии продукции в Москву. При передаче товара их и взяли.

В тот же день в Запрудном арестовали еще десять человек, и не только в ментовке. В общем, почистили город.

Степан застрял в Москве, на Лубянке, и Панфилов испытывал легкое беспокойство по этому поводу. Не то чтобы он сомневался в Степане и предполагал, что тот сдаст всю их запрудненскую ассоциацию, чем черт не шутит. На Лубянке такие мастера сидят, без мыла в душу влезут и выпотрошат так, что и сам не поймешь, как это произошло.

Одного фейерверка, устроенного на Краснохолмской набережной, достаточно для того, чтобы упрятать Панфилова, как организатора этой акции, практически до конца жизни за решетку. Да и остальные ее участники легко не отделаются. А тут еще вчерашний налет на Фокино.

Стас Маленький сработал четко и оперативно.

Не имея возможности проникнуть в саму группировку, он под видом таксиста отслеживал передвижение принадлежащего группировке автотранспорта.

Вчера под вечер Стас «вел» группу машин фокинцев, которые мотались по городу на первый взгляд без определенной цели, но часа через полтора три машины, набитые фокинцами, рванули с ветерком в сторону Запрудного.

Стас Маленький, не отрываясь от руля, отзвонил Панфилову и сообщил о столь целеустремленном перемещении противника.

Панфилов недолго терялся в догадках насчет планов фокинцев. Сильно ослабленная расстрелом своих главных боевиков в сауне, бригада Матроса не могла не помышлять о полноценной, настоящей мести запрудненцам. К тому же машина Матроса осталась в Фокине, стало быть, ни о каких переговорах речи быть не могло, да Матрос и не пойдет теперь ни на какие переговоры.

Значит, к Запрудному приближается боевая группа. Объект нападения тоже в общем-то ясен. Не поодиночке же они запрудненских пацанов будут отлавливать. А никакого общего сбора сегодня не намечалось, тренировки уже закончились. Значит, едут на теракт.

Кто запрудненскую братву «греет»? Панфилов. Главный источник его доходов? Ясно – казино «Золотой дукат». Лишить Панфилова возможности зарабатывать деньги, лишить запрудненцев материальной подпитки, – наиболее привлекательная сейчас цель для Матроса, а стало быть, и наиболее вероятная. В самом казино фокинцы уже устроили взрыв, не причинивший, правда, значительного ущерба.

Теперь они либо с тупым троглодитским упорством еще раз попытаются напасть на казино, либо возьмутся за его директора – Леню Мурашко. Логика их действий никогда не отличалась особой изобретательностью, не ждал ничего оригинального Панфилов и на этот раз.

Панфилов объявил общий сбор, и уже минут через десять одна из групп пацанов заняла подходы к квартире Лени Мурашко, другая – расположилась в непосредственной близи от «Золотого дуката». Но долго ей там торчать не пришлось. Как только машины с фокинцами добрались до Запрудного, Стас Маленький, висевший у них на хвосте, сообщил по сотовому, что они направляются к квартире Лени Мурашко.

Это было не совсем понятно, потому что сам Леня находился еще в казино, но Панфилов сразу понял замысел затеянной фокинцами операции – вломиться в квартиру, захватить жену и двух его мальчишек и ждать возвращения Лени.

Собственно, почистить казино только и можно было таким путем, через Леню. Надежная охрана на входе в казино сорвала бы любой другой план, оказав серьезное сопротивление. Неизвестно еще, кто – кого, если бы фокинцы решились на открытый налет на казино. А так, надавив на Леню угрозой жизни его близких, можно было снять все, что хранилось в сейфах казино. Леня поддался бы, у него просто не осталось бы другого выхода.

Когда фокинские машины остановились под окнами мурашкинской квартиры, там уже не было никого из членов семьи. Зато сидели с автоматами в руках шестеро пацанов во главе с Егерем. Все в маскировочных комбинезонах, с черными масками на лицах.

Панфилов приказал машины фокинцев не трогать, у него возникла идея насчет сюрприза для оставшегося в Фокине Матроса.

Дверь фокинцам открыл Слива, тут же отпрыгнувший от нее как заяц, чтобы освободить сектор стрельбы для пацанов с автоматами в руках. Всех пятерых фокинцев, поднявшихся на третий этаж к Лениной квартире, искрошили в капусту прежде, чем они успели сообразить, что происходит.

На верхнем этаже путь им перекрыли, снизу – тоже. Фокинцы оказались в ловушке, из которой не выбрался ни один из них.

Едва началась стрельба, из-за соседних зданий вырвались шесть машин и перекрыли дорогу фокинским тачкам. Четверо остававшихся в машинах фокинцев даже не дернулись, увидев направленные на них стволы «калашей». Один попытался достать пистолет, но тут же получил от Панфилова пулю в предплечье и скорчился от боли.

В считанные минуты пацаны погрузили трупы в подогнанный к подъезду грузовичок, и через пять минут залитая кровью лестничная площадка перед дверью квартиры Лени Мурашко опустела. Соседи опасливо смотрели в дверные «глазки», но ни один не осмелился высунуть нос из квартиры до приезда милиции. Рассказать что-то толком никто из соседей не мог.

Предупрежденный Панфиловым Леня Мурашко, естественно, тоже ничего не знал о стрельбе и только, сильно волнуясь, твердил, что его семья накануне поздно вечером уехала на дачу и в квартире никого не было. Наряд милиции, отправленный к Лене на дачу, вернулся очень быстро, его жена, сообщила, что действительно поздно вечером уехала с детьми на дачу. О том, что на дачу их привезли люди в черных масках, она, по совету Панфилова, не произнесла ни слова.

В Фокино на захваченных машинах Панфилов поехал сам, взяв с собой пять наиболее дисциплинированных пацанов.

Одного из водителей заставили под стволом автомата позвонить Матросу и сказать, что без стрельбы не обошлось, что есть потери, но деньги привезли, много, даже сосчитать, мол, не успели. Как и предполагал Панфилов, Матрос тут же забил стрелку и явился на нее с одним только личным телохранителем. Да у него и не оставалось уже практически надежных бойцов.

Матросу не дали даже выйти из машины. С трех стволов машину превратили в решето, вместе с ее пассажирами. Матрос успел выстрелить в ответ лишь один раз.

Последнее, что сделал Панфилов в Фокине, выстрелил в бензобак машины с мертвыми пассажирами. Пересев в лесу на подогнанный Мельником джип, запрудненцы сожгли фокинские машины и убрались восвояси.

С фокинской группировкой было покончено, и на этот раз – надолго. …Воспоминание о горящем в машине мертвом Матросе вызвало в памяти у Жигана еще одну картинку, – допрос взятых в плен дагестанцев.

Панфилов поморщился, вспомнив отвратительный запах горящего мяса, но тут же упрямо мотнул головой. Игнат горел так же, как эти сволочи!

У него есть право быть жестоким…

Константин задавал дагестанцам только один вопрос.

– Где Хожахмет?

Он повторял его раз за разом, подкрепляя слова ударами кулака или ботинка. Дагестанцы сначала молчали, строили из себя героев, джигитов…

Твари! Но когда Жиган привел их в котельную и на глазах одного сжег другого в топке котла, у оставшегося в живых язык развязался.

Хожахмет, сказал он, тупо таращась на Константина, уехал на свадьбу сына в Кизляр. У отца невесты большие виноградники в дельте Терека на побережье Каспия и несколько нефтяных вышек в Ногайской степи, в районе Южно-Сухокумска.

Богатый человек, очень богатый. Почти такой, как сам Хожахмет. Хожахмет очень хотел, чтобы его Джемал породнился с Аскаром Мурзабековым, сам-то он из захудалого рода, его деда выгнали из артели мастеров-оружейников, тому пришлось уехать из Кубачи, и уже три поколения на роду Матукаевых остается пятно позора.

Поэтому и подались в Россию Руслан с Хожахметом, насмотревшись, как бился всю жизнь их отец, к которому приклеилось прозвище «сын вора», чтобы выйти в люди, и как перед ним закрывались двери домов уважаемых людей.

Свадьба будет в Кизляре, на родине невесты, хотя это и против обычая, но Аскар тоже хочет породниться с Хожахметом Матукаевым, потому что теперь Хожахмет – самый богатый человек в Дагестане, а скоро будет самым богатым и в России.

Сейчас в Дагестане тоже другие времена, не только в России жизнь изменилась.

Выслушав его, Константин сказал:

– Ты заслужил легкую смерть…

И выстрелил ему в лоб, точно между темными густыми бровями.

Теперь он, Мельник и Сергей ехали на дагестанскую свадьбу, везли «поздравление» отцу жениха из подмосковного города Запрудного.

В Дагестане, рассудил Панфилов, Хожахмет будет менее осторожен, чем в Москве. К тому же неизвестно еще, дошли ли до него известия о нападении на особняк на Краснохолмской набережной и смерти его брата.

Как только Хожахмет об этом узнает, он станет вдвое опасней и втрое осторожней.

Нет, «брать» его нужно сейчас, на свадьбе сына, пока он расслаблен и беспечен. …В Кизляре Панфилову бывать не приходилось, но, как выяснилось, напрасно он опасался, что трое крепких парней будут выглядеть белыми воронами в этом дагестанском городе. Русских в Кизляре было немало, и на запрудненцев, вышагивающих по улицам Кизляра со спортивными сумками в руках, внимания почти никто не обращал.

– Мурзабеков? – переспросил их пожилой русский старик, у которого Константин спросил, не знает ли тот уважаемого Аскара Мурзабекова и не подскажет ли дорогу к его дому. – Как не знать! Сын мой пять лет у него на скважине работает. На мое место встал. Я же хорошим буровым мастером был, пятнадцать лет в Ногайской степи отработал. Сына выучил, с пятнадцати лет в помбурах у меня ходил. Как не знать!.. Аскар хозяин хороший, справедливый, платит мастерам не скупясь. И то правда, что мы для него золото из земли черпаем…

– У него дочь, я слышал, замуж выходит? – спросил Панфилов. – А мы вот на свадьбу опоздали.

Он сокрушенно покачал головой.

– Почему опоздали? – удивился старик. – В самый раз приехали, к застолью. Сегодня полгорода на свадьбу к Аскару поехало, на виноградники. Говорят, он всех пригласил, весь Кизляр. На вино Аскар не скупится. И то сказать, что ему скупиться? Сколько нужно, столько и прикажет бочек из подвала выкатить. У него завод самый крупный в Дагестане. В Кизляре каждая третья бутылка вина его заводом выпущена.

– А ты что же не там, раз он весь город пригласил? – спросил Панфилов.

– Отпил я свое, еще на буровой, – покачал старик головой с явным сожалением. – Я и без вина помру скоро, чувствую…

Разузнав дорогу на виноградник Мурзабекова, Панфилов с товарищами остановили машину, – старенькую «копейку», с хмурым чернобородым дагестанцем за рулем. Константин сообщил ему, что им срочно нужно попасть на виноградник «Аликазган», километрах в семи от города.

К его удивлению, дагестанец наотрез отказался их подвезти. Молча сплюнул на асфальт и взялся за рукоятку переключения скоростей.

– Подожди! – остановил его Константин. – Да объясни ты толком, что у вас тут такое, почему ты ехать туда не хочешь?

– На свадьбу едешь? – спросил по-русски дагестанец. – Аскар обычай забыл, за внука вора дочь отдает. За деньги все продал! Увидишь его, передай, – Абдулла забыл дорогу к его дому!

Водитель отпустил сцепление, и машина скоро скрылась за поворотом.

Панфилов усмехнулся. Не очень-то приветливо встречают в Дагестане гостей Хожахмета Муртазаева. Может быть, оно и к лучшему…

Как ни беспечен был у себя на родине Хожахмет, а дорогу к винограднику перекрыл надежно, поставил на въезде охранников, которые вместе с коренным кизлярцем, братом Аскара, дядей невесты Курбаном, встречали гостей.

Это объяснил Константину молодой аварец, одетый в черный бешмет с серебряным кинжалом на поясе, тоже спешивший на свадьбу. Его машина пристроилась в небольшую очередь, образовавшуюся перед воротами обнесенного забором из рабицы виноградника.

С каждым из сидящих в машинах Курбан здоровался за руку, от каждого принимал поздравления, некоторые дарили подарки ему лично.

Константин понял, что незаметно пробраться на свадьбу не удастся.

Вылезти из машины сейчас, всего за несколько десятков метров от охранников Хожахмета – это провалить все дело, так и не добравшись до Матукаева. Попасться на глаза Курбану, значит, тут же вызвать подозрение – с какой целью хотят попасть на свадьбу незнакомые русские?

Панфилов нервно кусал губы: надо принимать решение – не больше минуты.

Секунд через сорок он решился. Повернувшись к Мельнику, тихо шепнул ему:

– Когда я выйду, выбрось из машины этого горного козла с кинжалом…

Мельник молча кивнул.

– Сережа, – повернулся Панфилов в другую сторону. – Подстрахуешь.

Их машина дернулась и вплотную подъехала к воротам виноградника. Водитель в черном бешмете взялся за ручку дверцы, но его придавила к сиденью ладонь Мельника.

– Э! В чем дело? – возмутился дагестанец.

– Куда ж ты вперед старших? – сказал ему Мельник, показывая ствол пистолета. – Сиди спокойно.

Панфилов открыл дверцу и, не выходя из машины, закричал:

– Курбан! Сколько лет, сколько зим! Ты ли это? Вот уж не думал, что приеду поздравить тебя со свадьбой дочери твоего брата!

Курбан слегка прищурил стариковские глаза, сделал шаг к машине.

– Здравствуй, джан… – сказал неуверенно. – Иван, да? Прасти, дарагой, савсэм глаза плохой стали, не узнаю…

– Не беда, Курбан! – воскликнул Константин. – Сейчас еще раз познакомимся.

Выйдя наполовину из машины, Константин схватил старика за ворот праздничного халата и, дернув на себя, вновь упал на сиденье.

Рука Мельника уже давно лежала на ручке дверцы сидящего перед ним водителя.

В то же мгновение Мельник распахнул дверцу и легко выбросил молодого дагестанца из его машины.

– Держи старика, Мельник! – крикнул Панфилов, хватаясь за руль и нажимая на газ, еще не успев перебраться на место водителя.

Мельник ухватил старика за ворот халата, не давая ему вывалиться из машины.

Сергей, не снимая кольца с «лимонки», с криком «Ложись!», бросил ее под ноги охранникам. Те попрыгали кто куда, как молодые джейраны.

– Э! Джан! Зачэм так? – бормотал Курбан, подбирая торчащие наружу ноги.

– Слушай, Курбан! Времени у нас на разговоры нет! – быстро сказал Панфилов, гоня машину в глубь виноградника по единственной дороге. – Нам нужен отец жениха. Покажешь нам его, больше мы никого не тронем. Слово даю.

– Зачэм так гаваришь? – сказал Курбан, понявший наконец, что эти трое русских приехали на свадьбу незваными гостями. – Зачэм праздник портишь?

– Праздник, говоришь? – переспросил Панфилов. – С каких это пор у вас праздником стало родниться с внуком вора? Это брат твой Аскар дочери жизнь портит, а не мы. Мы только привет внуку вора привезли из Москвы, от его брата Руслана…

Старик ничего не ответил, только засопел яростно.

Впереди показалось скопление автомобилей на большой ровной площадке, окруженной небольшими строениями без окон, под шиферной крышей. Еще дальше можно было разглядеть несколько длинных рядов столов, за которыми уже сидели гости.

– Нам Хожахмет нужен, – повторил Константин. – Давай старик! Если мы сами его искать будем, много крови прольется…

– Нэ нада многа кровь, – пробормотал старик. – Гости нэ виноваты, что мой брат деньги любит. Сильна любит. Вон он сидит. Рядом с невестой.

Курбан показал куда-то на противоположный конец самого длинного среднего стола. С того места, где стояла машина, даже разглядеть невозможно было, кто там сидит.

– А говоришь, глаза плохие, – усмехнулся Панфилов. – Приготовьтесь, парни.

Он тронул машину, медленно объезжая лавки с гостями и направляя ее к дальнему концу праздничного стола. В стекла несколько раз заглядывали какие-то свирепого вида дагестанские рожи, но, увидев рядом с водителем Курбана, отскакивали от машины.

В конце концов, брат отца невесты может позволить себе подъехать к своему месту за столом на машине, он несколько часов стоял у ворот, встречал гостей.

Панфилов всматривался в людей, сидящих рядом с невестой, расстояние до них сокращалось с каждой секундой. Он сразу узнал Хожахмета, похожего на убитого им Руслана, как одна капля воды бывает похожей на другую. Только понаглее, что ли? Столько надменности было в его взгляде.

Панфилов остановил машину метрах в пятнадцати от жениха с невестой и сидящих рядом с ними родителей.

– Скажи, что я поздравить хочу Хожахмета, – подтолкнул он в бок Курбана. – Мне нужно, чтобы он встал. А то не зацепить бы кого.

Курбан внимательно посмотрел на Жигана, можно ли ему верить?

– Мамой клянись, – сказал Курбан. – Убьешь только его.

– Братом клянусь! – серьезно ответил Панфилов. – Выходи!

Курбан открыл дверцу и начал медленно выбираться наружу. Наконец вылез и встал рядом с машиной. За столами сдержанно шумели, свадебное дагестанское веселье еще не успело набрать силу.

Увидев Курбана, Аскар и Хожахмет поднялись со стаканами в руках, готовясь принять поздравление. Но Курбан не подошел к ним, чтобы обнять брата, а сделав несколько шагов, остановился.

– К тебе гости, Хожахмет, – сказал он, жестом показывая на машину. – Привет от твоего брата привезли, из Москвы.

Панфилов стоял уже рядом с машиной, глядя только на Хожахмета.

Хожахмет забеспокоился. Почему Руслан передает приветы с русским, а? С каких это пор он начал водить тесную дружбу с иноверцами? Что-то тут не так.

Не зная Жигана в лицо, Хожахмет тем не менее почувствовал, что от этого русского исходит серьезная опасность.

А он, Хожахмет, держит в правой руке стакан с вином, пистолет остался в плечевой кобуре слева, левой рукой его не вытащить. Охранники – идиоты! – без его приказа гостя не тронут.

Да и не много их тут, рядом с ним, всего двое, остальные там, у ворот, не мог же он прийти с многочисленной охраной на свадьбу сына, выказывая тем самым недоверие не только гостям, но и отцу невесты.

А ссориться с ним Хожахмету очень не хотелось. Вот и взял с собой только двоих, и у тех, кроме пистолетов, ничего нет… Ай, нехорошо все получилось!

– Сам Руслан приехать не смог, Хожахмет, – сказал Панфилов. – Просил передать, что скучает по тебе очень, к себе зовет!

– Что гаваришь, э? – спросил Хожахмет. – Пачэму скучаэт? У него дэнег мало, да?

– Так ведь на чужой стороне и весна не красна, – возразил Константин. – Есть такая русская поговорка. Не слышал?

– Кто ты? – спросил Хожахмет, уже сильно нервничая. Его раздражал этот русский, который разговаривал нагло и агрессивно.

– Моя фамилия Панфилов, – сказал Константин.

Тут стакан из руки Хожахмета полетел в сторону, и пальцы сжали рукоятку пистолета. Он попытался спрятаться за столом, но не успел.

В руке Константина уже блеснул вороненой сталью «вальтер» и дважды выплюнул свинец в Хожахмета.

Первая пуля попала ему в лицо, пробив кость рядом с носом.

Если бы Хожахмет не сползал вниз, вторая вошла бы точно следом за первой, но голова дагестанца опустилась, и вторая пробила ему лобовую кость над левым глазом. Осколки черепа брызнули на землю за спинами жениха и невесты. Выстрелить в ответ он так и не успел.

Криков гостей Константин уже не услышал. Он видел только раскрытые в ужасе глаза женщин, сидящих за столом, и открытые рты кричащих что-то мужчин.

Он нырнул в «жигуленок», успев крикнуть перебравшемуся за руль Мельнику:

– К машинам гони!

Положение у запрудненцев, надо сказать, было хреновое. Выбраться из виноградника на машине можно только по дороге, и то лишь в том случае, если удастся поменять старенький «жигуленок» на одну из иномарок, сгрудившихся неподалеку от праздничных столов.

Иначе догонят. Догонят, окружат и расстреляют, даже не дав выбраться из машины.

Через ряды лозы даже на иномарке не проскочить, значит, остается только два пути, – прорываться через ворота по дороге, навстречу охранникам, которые наверняка уже разобрались с неразорвавшейся гранатой и теперь спешат сюда, или – рвануть к реке, вдоль рядов лозы.

Константин решил, что лучший вариант – захватить одну из машин и с боем прорваться по дороге, разбросав охранников.

Этот план мог удасться лишь в том случае, если бы запрудненцы были на танке, ну, на худой конец, на бульдозере. Но в их распоряжении оказался всего «БМВ», и едва они увидели дорогу, загроможденную машинами опоздавших гостей, как поняли, что этот путь отхода для них отрезан.

Оставалась река. Мельник круто развернул машину и погнал ее обратно к берегу Аликазгана.

Переполох среди гостей, попрятавшихся под праздничными столами, они произвели большой. Ревя мотором, «БМВ» помчался мимо, внося еще большую сумятицу в общую неразбериху. Многие из прибывших на свадьбу долго не могли понять, что же все-таки произошло.

– Мельник, река, – крикнул Сергей, показывая рукой вперед. – Тормози!

Не успев понять, зачем тормозить, Мельник нажал на тормоз. Сергей с автоматом вывалился из задней дверцы, крикнув Панфилову и Мельнику:

– Уходите! Я задержу!

– Стой! Куда ты? – закричал Панфилов, но Сергей только махнул рукой и быстро побежал к груде камней возле дороги.

Мельник нажал на газ, и машина слетела по пологому берегу к самой воде.

Передние колеса погрузились в воду, возле левой дверцы тут же образовались буруны, течение было сильным. Мотор заглох.

Сзади застучал автомат Сергея. В ответ послышались пистолетные выстрелы.

Несколько пуль ударили в корпус машины.

– Уходим, Жиган! Уходим! – прокричал в ухо Панфилову Мельник. – Перещелкают, как в тире!

– Подожди! – огрызнулся Константин, выскакивая из машины и прячась от выстрелов за радиатор, прямо в обжигающе холодную воду. – Там Серега!

Словно в ответ на его слова на берегу раздался взрыв, и автомат Сергея замолк.

– Твари! – выкрикнул Панфилов и, вскочив, бросился в сторону противоположного болотистого берега. – Туда, Мельник, к камышам!

Река была неглубокая, но дно сплошь усеяно камнями, течение сбивало с ног. Константин выстрелил еще пять раз в сторону берега, не видя ни одной конкретной цели, и добравшись, наконец, до глубокого места, почувствовал, как его понесло течением вниз. Мельника он из вида сразу же потерял.

Выстрелов с берега он не слышал, но вдруг словно железным ломом ударило в правое плечо и руку обожгло болью. Правая рука сразу же перестала слушаться, и Панфилов почувствовал, что идет ко дну.

Ноги наткнулись на камни, Константин оттолкнулся от них и вынырнул на поверхность, но его сбило течением и перевернуло головой вниз.

«Камни, твою мать! – успел он подумать. – Голову разобью!»

Извернувшись, словно ящерица, он рванулся, как ему показалось, к поверхности, но колени сильно ударились об острые выступы камней на дне, и Константин почувствовал, что задыхается.

Правая рука не действовала. Оттолкнувшись от чего-то несущегося навстречу под водой левой рукой, он снова выскочил на поверхность и глотнул воздуха, прежде чем его потащило вниз.

«Чапаев, мать твою! – подумал он. – Неужели – все? Конец мне?»

Но в это время мелкие камни, по которым его волокло течением, вдруг сменились песком, и он почувствовал, что течение уже не тащит его с такой силой. Он поднял голову, и она оказалась над поверхностью воды.

Метрах в пяти перед ним была песчаная отмель, намытая рекой на внутренней стороне поворота русла. Шагах в двадцати от кромки воды шевелились на слабом ветру засохшие буро-зеленые заросли камышей.

«Хрен вот вам, а не Чапаев! – зло усмехнулся Панфилов. – Не дождетесь!»

Шатаясь на ослабевших ногах, он шумно ввалился в камыши и упал на землю.

– Мельник! – крикнул он лежа, не поднимаясь от земли. – Мельник! Живой?

В ответ Константин услышал только шум реки и отдаленные крики, где-то на другом берегу.

Константин поднялся и выглянул из камышей.

– Мельник! – еще раз позвал он. – Отзовись!

Оглядев отмель, он увидел метрах в пятидесяти ниже по течению, лежащего наполовину в воде человека. Попробовал ползти, но песок под руками не давал опоры, и Константин только отгребал его назад.

– Мельник, мать твою! – заорал Панфилов, бросаясь к нему. – Живой!

Мельнику повезло меньше, чем ему. Пуля пробила крестец, и обе ноги отказали.

Панфилов схватил его левой рукой за джинсовую куртку и потащил в густые камыши с песчаной отмели, где они оба представляли собой прекрасные мишени для стрелков с другого берега.

– Брось меня, Жиган! – хрипел Мельник. – Оба пропадем. Они сейчас переправятся на этот берег. Тогда обоим – хана!

– Это мы еще посмотрим! – упрямо твердил Жиган, таща Мельника все глубже и глубже в камыши. – Это мы еще посмотрим! Еще посмотрим!

Почва под ногами начала проваливаться, и за телом Мельника оставалась неглубокая канавка, которая тут же, на глазах заполнялась водой.

– Стой, Жиган! – простонал Мельник. – Не могу больше… Остановись. Стой же, сука!

Мельник заскрипел зубами и потерял сознание.

Панфилов сделал еще пару шагов и провалился сразу по пояс в болотную жижу. Под ногами дна не было.

Ухватившись за Мельника, он подтянулся левой рукой обратно, на более твердую почву.

Впереди лежало болото. О том, чтобы перетащить Мельника на другую его сторону, раненому Панфилову нельзя было даже и мечтать. Константин лег рядом с Мельником, кривясь от боли в раненом плече. Страшно хотелось курить. Он полез в карман, вытащил пачку «Кэмела», вылил из нее воду, вытряхнул на грудь размокшие в кашу сигареты, взял щепотку, положил в рот, пожевал.

Желание курить, хотя бы раз затянуться сухим очищающим мозг дымом от этого не уменьшилось, только рот наполнился горькой слюной и сильно захотелось пить.

Константин зачерпул ладонью воды прямо из лужицы между двумя кочками и смочил губы. Стало немного легче.

– Мельник, – позвал он, нащупав пульс у него на шее. – Мельник! Очнись, Мельник!

Панфилов зачерпнул воды, полил из ладони на лицо Мельника. Тот открыл глаза.

– Хана мне, Жиган, – тихо сказал Мельник. – Ноги не слушаются. Идти не могу.

– Не ссы, пацан! – повеселел Панфилов. – Прорвемся! Гадом буду – прорвемся!

Мельник покачал головой.

– Давай так, Жиган, – сказал Мельник. Говорил он с трудом, видно, сдерживался, чтобы не заорать от боли. – Я здесь подожду. А ты дорогу ищи. По болоту ты меня не протащишь. Оба сдохнем. Иди ищи дорогу. Я подожду. Иди.

Панфилов тяжело поднялся. Мельник прав. Тащить его через болото, не зная дороги, означало верную смерть.

– Слышь, Мельник, – сказал Константин. – Дождешься меня, слышишь? Я тебя вытащу! Ты только держись. Смерть к себе не пускай. Я тебе слово даю, – вытащу!

Он повернулся и шагнул в сторону от той лужи, куда провалился по пояс.

– Подожди, – окликнул его Мельник. – Возьми… Мало ли что.

Он вытащил из кармана две «лимонки», протянул Панфилову.

– Иди. Ищи дорогу…

Панфилов сунул их в карман и двинулся вправо. Туда, где, по его расчетам, должно было находиться Каспийское море. Если даже болото тянется до самого моря, можно же его обойти по побережью!

Он отошел метров на двести, когда за его спиной грохнул взрыв.

Он резко обернулся и чуть не упал от острой боли, пронзившей раненое плечо. Над болотом, над тем местом, где он оставил Мельника, взметнулся вверх столб болотной жижи.

– Мельник! – закричал Панфилов, бросаясь назад. – Зачем ты? Мельник! Зачем?

Споткнувшись, Константин упал на хлюпающую под ногами землю и, сильно ударившись раненым плечом о кочку, потерял сознание…

На том месте, где совсем еще недавно лежал раненый Мельник, взрывом вырыло неглубокую воронку в болотной трясине. Вода быстро залила его и сровняла с поверхностью окружающего место взрыва болота. Мельника не стало…

Через неделю артель рыбаков из поселка Оранжереи, которая из дельты Волги ходила на катерах ловить воблу и леща вдоль западного побережья Каспия в сторону Кизлярского залива, пристав к берегу напротив острова Тюлений, чтобы пополнить запас пресной воды, обнаружила бредущего по берегу человека в разорванной одежде. Его правое плечо было кое-как перевязано обрывками рубашки. Он шел, спотыкаясь, к северу вдоль берега моря. На вопрос, куда он идет, человек ответил: «Не знаю…»

– Ты в порядке? – спросил артельный бригадир. – Помощь не нужна?

Человек помотал отрицательно головой и, потеряв сознание, упал.

Бригадир распорядился поднять его на борт катера. В карманах у него нашли две гранаты, пистолет «вальтер» с тремя запасными обоймами, тысячи полторы долларов и водительское удостоверение, выданное Запрудненской ГИБДД на имя Панфилова Константина Петровича.

Совещались недолго. Чтобы подобранный на берегу мужик в себя пришел не скоро, влили ему в рот водки, деньги и оружие забрали, водительское удостоверение бригадир сжег, а самого Панфилова Константина Петровича, без денег, документов и сознания выгрузили на калмыцком побережье Каспия, в районе поселка Каспийский, недалеко от пунктов первичной переработки рыбоконсервного завода, где берег настолько загажен отходами сельди, что даже чайки избегают этого участка побережья.

Там и очнулся Панфилов от невыносимой вони, обнаружив себя лежащим на песке в десяти метрах от громадной кучи гниющей рыбы.

Он долго не мог сообразить, где он, и даже не мог до конца поверить, что это именно он сидит на песке на берегу моря в этом смраде и поглаживает ладонью раненое плечо.

Он не помнил, как сюда попал, что с ним было после того, как он услышал взрыв, которым Мельник решил для себя проблему возвращения.

Зато Константин хорошо помнил испуг, мелькнувший в глазах Хожахмета, когда он назвал свою фамилию. Вспоминание было приятным.

Остальное не имело значения.