Глава 30

Конечно, Костя Панфилов не надеялся быстро создать из привыкшей к анархии запрудненской братвы организованный боеспособный отряд, которому под силу будет выполнять оперативные задания четко и эффективно.

Но и отступать было нельзя.

Прежде всего потому, что, не прибери он братву к рукам и не организуй ее, она начнет войну против него самого. Такова уж природа этих парней. Они признают только силу и власть, способную их подавить.

А материал они благодатный. Сильные физически и без тормозов, когда того требует ситуация. Есть, конечно, среди них трусы, прячущиеся за спины других, но сколько ни прячься, рано или поздно узнают, что ты – трус, и тебе придется либо избавиться от страха перед противником и болью, либо… Либо – сдохнуть. Потому что в любом отряде трусам нет житья. И командиры такие нравы только поощряют, сколь бы жестокими они ни казались.

Но рассчитывать на них всерьез сейчас, когда этот материал настолько сырой, что вода анархии и лени с него течет ручьями, может только полный идиот или неисправимый романтик. А свой детский романтизм Костя порастерял давно – в Афганистане, в зоне и после нее, потом в Запрудном. Растерял вместе с друзьями и близкими людьми.

Пусть кто-то назовет его циником, но Костя знал, что он просто принимает жизнь такой, какая она есть, вернее, такой, какой она ему видится. А он считал, что многим, ох многим нечего делать в этой жизни.

И он поможет этим людям расстаться с нею как можно скорее.

Но в одиночку он этого сделать не сможет. Ему нужна структура, четкая и надежная, как пристрелянный пистолет или крепкий нож.

Братва войдет в эту структуру, обязательно войдет, об этом Костя позаботится. Но не только на нее он делает ставку.

Есть еще и те, кто прошел Афган. У каждого из них свой счет к этой жизни. В этих счетах – и жизни друзей, убитых на их глазах, и разрушенные семьи, и обида на предавшее их государство.

Паша Бережнов собрал вокруг себя запрудненских «афганцев», тех, кто не спился, не забомжевал, кто в криминал не подался, – заливать кровью и водкой пустоту душевную. Паша – свой парень, с ним можно договориться, и он помогал уже Панфилову не раз, не откажется помогать и впредь. На него Константин здорово рассчитывает.

Но ведь в Москве ребят-«афганцев», которые маются по жизни, не находя себе места, – тысячи! Не все же они в криминал подались.

Они и в криминальных группах участвуют-то только потому, что хотят получить по своему счету. От кого? Не все ли равно? Да от любого, лишь бы затушить огонь обиды, боли и ненависти.

Из этих парней можно создать не только надежный отряд, можно собрать небольшую армию, которая будет вести войну с врагами по всем правилам военного искусства. А врагов им покажет он, Костя Панфилов.

Уже на следующий день он нашел в Москве областной военкомат и под предлогом создания общественной организации воинов-«афганцев» Москвы и Московской области получил несколько сотен адресов.

А еще через несколько дней четверо из них уже сидели у него в ресторане в Запрудном и обсуждали главный вопрос – кадровый.

Разговорчивый, отличавшийся мрачным юмором Стас Иконкин вызвался через неделю собрать несколько десятков афганских ветеранов здесь, в Запрудном.

Троим другим Костя предложил войти в группу разведки и начать собирать информацию о противнике.

Самый сложный вопрос – о поиске общего врага, решился сам собой.

Решился только потому, что Костя предложил финансировать сам всю будущую структуру. Все, кто мешал Панфилову зарабатывать деньги для нелегальной организации афганских ветеранов, из его личных врагов автоматически попали в разряд противника.

Для начала и этого было достаточно. Панфилов знал, что его враги не станут сидеть сложа руки. Они тоже его ищут и тоже строят планы. После первого же их удара по панфиловской структуре они из разряда умозрительного противника перейдут в разряд врагов, которых каждый ненавидит искренне, страстно и, так сказать, лично.

Братва приступила к тренировкам под руководством братьев Свиридовых, коренных запрудненцев, работавших в «Витязе» у Бережнова инструкторами спецподготовки. Панфилов договорился с Пашей, чтобы тот отпустил их поработать с братвой. Бережнов задумался было, но, договорившись с Константином, что охранная деятельность остается монополией «Витязя», согласился своих людей откомандировать в распоряжение Панфилова.

Братва Свиридовых знала, и это сильно облегчало дело. Владение спецприемами тоже сыграло положительную роль. Человек, который голыми руками может не только разбросать пятерых-шестерых противников, но и отправить их «в Сочи», вызывал среди братвы некоторое уважительное к себе отношение, даже если не был блатным.

А братья Свиридовы на первой же тренировке предложили десятерым «братанам» во главе с дюжим Мельником напасть на них двоих без оружия, и всех положили за три минуты. А потом продемонстрировали, как они каждого из этих десяти могли прикончить, будь это не тренировочный бой, а настоящий.

Братва была слегка растеряна, но выразила горячее желание учиться. Короче, братья Свиридовы контакт с запрудненской братвой потихоньку налаживали.

Правда, Константин старался каждый день бывать на тренировках и занятиях, контролировать ситуацию. И понимал, что об успехах говорить рано. Но, по крайней мере, ни одного пьяного или обколотого среди братвы замечено пока не было.

Группа разведки тем временем поделила между собой направления работы и приступила к активному сбору информации. На первом же совещании решено было Стаса Маленького, которого назвали так, чтобы отличать от Стаса Иконкина, верзилы почти двухметрового роста, поселить в Фокине как переехавшего из Москвы.

Он должен был стать резидентом в стане наиболее сильного сейчас противника среди соседних группировок. Панфилов понимал, что в саму группировку Стасу Маленькому внедриться не удастся, поскольку он не только блатным не был, но и в зону не ходил, фокинцы его на пушечный выстрел не подпустят. А вот внешнее наблюдение он вполне может вести, информацию собирать о членах группы, искать слабые места, а со временем, глядишь, и завербовать кого-то из фокинцев удастся, подкупить или еще как-то…

Через день Стас Маленький уже снимал небольшую квартиру в Фокине и сразу же устроился работать шофером на фокинскую автобазу.

Рослому, широкоплечему Степану дали задание устроиться в запрудненскую ментовку. После того как Константин рассказал своим новым товарищам о нравах, которые царят в Запрудненском ОВД, и о методах, используемых полковником Сапроновым, ни у кого из них не осталось сомнений, что этот клоповник нужно раздавить, но сделать все с умом и не подставляясь.

Сорокалетнего Сергея, бывшего командира взвода разведки, Константин предложил оставить в Запрудном для координации и контроля за текущей ситуацией. Поддержали его единогласно.

Сам он занялся поисками братьев Матукаевых, пожалуй, наиболее сложным заданием из всех остальных.

Реальнее всего было выйти на них через телевизионную компанию, контроль над которой они захватили силой и обманом, убрав из нее человека, имевшего с Панфиловым деловые контакты и договоренности о покупке контрольного пакета акций, и посадили своего, стучавшего им обо всех, кто приходил в офис компании от имени и по поручению Константина Панфилова.

Но сам Константин туда не пошел. Телекомпанию посетил Сергей. А двое ребят из «Витязя» его страховали и вообще были на подхвате.

Назвавшись продюсером съемочной группы каскадеров, Сергей предложил директору телекомпании финансировать съемки российского боевика-телесериала, взяв на себя обеспечение группы съемочной аппаратурой. Выслушав его вежливый отказ, он спокойно удалился, изображая искреннее разочарование в возможностях телекомпании.

А в расположенной неподалеку однокомнатной квартирке, которую накануне сняли по его распоряжению ребята из «Витязя», заработала приемная аппаратура. «Жучок», установленный Сергеем под крышкой стола директора, передавал все, что говорилось в его кабинете.

Ждать пришлось трое суток. На четвертые в кабинет директора заявился человек, говоривший по-русски с заметным кавказским акцентом, угрожал директору Николаю Павлову, требовал какие-то учредительные документы и проценты по какому-то кредиту.

Разговор записали и сообщили об этом визите в Запрудный Сергею и Константину. А один из «витязей» проводил кавказца до шикарного особняка в районе Таганки, рядом с Садовым кольцом, с его внешней стороны, на Краснохолмской набережной.

Особнячок скрывал от посторонних глаз двухметровый железобетонный забор, а металлические ворота открывали, чтобы пропустить джип «Чероки», на котором ехал кавказец, двое автоматчиков с черными бородами.

Забравшись на крышу стоящего на улице Народной шестнадцатиэтажного жилого дома, «витязь» по имени Олег, вооруженный хорошим «телевиком», смог за двое суток наблюдения разобраться не только в системе охраны особнячка, но и снять садящегося в «Мерседес» человека с ярко выраженной кавказской внешностью, который держался со всеми остальными подчеркнуто свысока.

А второй из «витязей», обойдя несколько соседних домов, выспросил у пенсионерок, сутками торчащих на лавочках и на лоджиях, что живут в особняке дагестанцы, что «бандюги они», что раз в два дня приезжает в особнячок фургон с продуктами, таскают ящиками.

Удалось также установить, что женщин в особнячке нет, только проституток привозят… Но уж этих-то регулярно, почти каждый день. Что за дагестанцы, чем именно занимаются, никто не знал, старушки только ухмылялись и повторяли одно и то же, – «бандюги они».

Некоторую ясность внесла некая пьяная личность, обнаруженная «витязем» Олегом в подвале той самой шестнадцатиэтажки, с крыши которой он делал снимки.

Личность, как выяснилось, умудрилась однажды попасть во двор особняка. Когда с полной сумкой пустых бутылок, она добиралась до родимого подвала с Новоспасского пруда, где занималась сбором пустой тары и в поисках надежной опоры держалась за железобетонный забор, то около железных ворот была остановлена каким-то «абреком», как с презрением выразилась личность, и грубо, за шиворот, уволочена во двор.

Затем ей, личности, дали пинка, чем смертельно оскорбили ее человеческое достоинство и заставили убираться, как какую-нибудь последнюю уборщицу, в каком-то «сарае» рядом с воротами, в котором стоял такой бардак, что по сравнению с ним подвал, где личность обитает уже второй месяц и ни разу еще не подметала, потому, что она личность, а не уборщица какая-нибудь, так вот, – этот подвал показался бы стерильным помещением.

В «сарае», как вспомнила, сильно напрягшись, пьяная личность, она подмела и вымыла полы в двух комнатах, в одной из которых было восемь топчанов, как в казарме, а во второй – какие-то шкафы.

Один из «абреков», отпихнув ногой возящегося с веником мужика, открыл такой шкаф и поставил туда свой автомат, после чего шкаф закрыл на замок.

Ясно было, что это что-то вроде караулки у «бандюг-дагестанцев». Но пьяная личность, которая через полчаса общения с Олегом вспомнила, что зовут ее саму – Семен Васильевич и что была она когда-то доцентом и кандидатом наук, правда, не помнит, каких, поведала Олегу еще один интересный факт.

Между собой «абреки» разговаривали на своей тарабарщине, но, когда Семен Васильевич спросил у одного из них, нельзя ли ему забрать мешок с пустыми бутылками, целую батарею которых он вытащил из-под топчанов, они перешли на русский, и один из них сказал другому, что пусть, мол, забирает и убирается оттуда поскорее. А то, если, мол, не приведи аллах (так и сказал: «Не приведи, аллах!»), вернется Руслан, он им уши отрежет с головами вместе, если узнает, что они не сами в караулке убирались, как он приказал, а какого-то пьяного русского мужика заставили.

Семен Васильевич все эту историю очень хорошо запомнил, потому что он сначала от смертельной обиды просто-таки протрезвел окончательно, когда его пинком наградили, а потом обрадовался смертельно, потому что мешок с бутылками ему забрать все же разрешили. Правда, еще один пинок дали, когда он из ворот выходил.

Вручив Семену Васильевичу в качестве гонорара бутылку «Анапы», Олег тут же сообщил добытые им сведения в Запрудный.

Константин понял, что с одним из братьев Матукаевых пришла пора разобраться. А в том, что в особняке жил Руслан Матукаев, Панфилов больше не сомневался.

Ну что ж! Одного он нашел.

Он поручил Олегу продолжать наблюдение за особнячком и начал готовить план «разговора» с одним из братьев-дагестанцев.

Через три дня он вызвал к себе в кабинет бухгалтера Шевченко и вручил ему запечатанный конверт.

– Держи, Виктор Сергеевич, – сказал Панфилов. – Остаешься за главного. Если я через три дня не появлюсь, вскроешь. Ну а остальное сам все знаешь, что да как. Держи поводья, словом.

Шевченко пожал плечами, взял конверт и улыбнулся скептически.

– Не люблю я эту таинственность и недомолвки, Константин Петрович, – сказал он. – Случалось вам и на больший срок отлучаться, и никаких конвертов вы мне при этом не оставляли. А тут что за притча?

Однако Константин ответил ему совершенно серьезно, без тени улыбки.

– Там, Виктор Сергеевич, мое завещание, – сказал он. – И инструкции, которые я оставил вам лично, о том, как распределить черный нал. Я не сомневаюсь, что, если понадобится, вы все сделаете именно так, как я прошу, так, как здесь написано.

Услышав слово «завещание», Шевченко тут же стер с лица улыбку.

– Надеюсь, этого не понадобится, – искренне сказал он.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Панфилов. – По крайней мере, не сейчас, рано еще, рано…

И вышел, оставив главбуха разбираться с делами и документами.

В конверте были главным образом распоряжения о таких посмертных просьбах, которые Панфилов не мог доверить ни одному нотариусу и вообще ни одной государственной структуре.

Например, он просил продолжать финансировать запрудненскую братву до тех пор, пока они будут сотрудничать с Павлом Бережновым, было письмо к самому Паше, которого Костя просил поработать с братвой, если ему, Панфилову, вдруг не повезет…

Но он не думал, что ему может не повезти. Просто, – деньги есть деньги, – и о них нужно позаботиться заранее, заранее пристроить куда-нибудь. Деньги без хозяина никогда не остаются, ни секунды бесхозными не лежат.

Только попробуй он, Жиган, отбросить коньки, сейчас же растащут, как стая воробьев кучу зерна, – каждый в клюве по зернышку. А у иных клювы такие, что туда и целый мешок этих зернышек влезет.

Настроен Константин Панфилов был серьезно. Он шел забирать жизнь у Руслана Матукаева и был уверен, что сделает это.

Конечно, проще всего было бы загрузить тротилом какой-нибудь «Урал» потяжелее, разогнать его хорошенько, выпрыгнув перед самыми воротами, снести их к едреной бабушке и взорвать особнячок вместе со всеми его обитателями. Но этот план имел один существенный недостаток. Панфилову необходимо было самому увидеть, как умрет Руслан Матукаев. А кроме того, он хотел поговорить с ним. О его брате, Хожахмете.

Поэтому от соблазна сделать все в одиночку пришлось отказаться. Да и еще одно соображение останавливало Константина. Он хорошо знал, что малейшая случайность часто перечеркивает даже самые надежные, стопроцентные планы.

А в случае неудачи слишком многие обрадуются его смерти, слишком многим он не воздаст должное. Панфилов не мог рисковать.

Он вызвал Стаса Маленького из Фокина и устроил небольшое совещание со своими «афганцами».

Решили Степана на операцию не брать, чтобы не засветить его ненароком, ему уже удалось собрать кое-какой материал о сотрудничестве Сапронова с Трошиным, не ясно было только, что за деятельность их объединяет.

Степан все никак не мог установить подслушивающее устройство в кабинете начальника ОВД, но на днях по графику ему предстояло ночное дежурство в отделе, и он на это дежурство очень надеялся. Вопрос с его неучастием в операции решили единогласно.

А вот по поводу пятерых «афганцев», которых Стас Иконкин привез с собой из Коломны и Чехова, немного поспорили. Сам Стас и Панфилов уверены были, что парней сразу же нужно проверить в деле, а Стас Маленький и Сергей сомневались. Народ, мол, неизвестный, присмотреться сначала нужно. Но в конце концов высказанный Константином аргумент, что есть, мол, такая вероятность, что не они к парням будут присматриваться, а парни – к их трупам, убедил скептиков. В самом деле, лучше всего людей проверить в деле. По крайней мере, сразу все станет ясно.

Двоих своих ребят из «Витязя» – Олега и его напарника Жору, – Паша Бережнов просто навязал Панфилову, хотя тот честно предупредил своего союзника, что дело предстоит сложное и опасное.

Но Паша сказал, что ребята не простят ему, если он их не пошлет с Панфиловым разбираться с тем особнячком, за которым они следили, что они, мол, его сразу же об этом предупредили, что сочтут это за недоверие, что ему, Паше, с ними еще работать и работать, и так далее и тому подобное… Короче, убедил.

А кроме того, Панфилов отобрал из братвы еще восемь человек из тех, кто заслужил рекомендации братьев Свиридовых. С ними Жиган сам поговорил с каждым отдельно и со всеми вместе.

После разговора никто из них не выказывал недоумения по поводу совместных действий с «афганцами». Понятие «союзники» заняло в их головах вполне определенное место. Главным среди них Жиган назначил Мельника.

Всего с ним вместе набралось двадцать человек. С оружием помог тот же Бережнов. Конечно, свое зарегистрированное «витязевское» оружие не взяли на операцию даже Олег с Жорой. Но Паша вывел Панфилова на своего человека в Москве, который оптом и потому не слишком дорого продал ему и два десятка «калашей», и с полсотни гранат, и бронежилеты, и много еще всяких необходимых мелочей, вроде черных маскировочных масок и небольших лесенок с крючьями, с помощью которых можно было перебраться через двухметровый забор буквально за пару секунд.

Оружие, рассчитывал Константин, в любом случае пригодится и после операции. Он намеревался в ближайшем будущем вооружить братву надежными стволами, покупать оружие так и так бы пришлось. Поэтому он не считал денег, приобретая весь этот арсенал.

В Москву выехали вечером, на шести машинах.

Предварительно Панфилов разбил людей на тройки и каждой поставил задачу, каждой разъяснил систему взаимодействия с остальными тройками, показал по схеме Москвы пути отхода к машинам, с каждой изучил составленный Олегом план двора и снимки, которые тот накануне сделал с крыши через телеобъектив.

Сам Панфилов решил действовать в одиночку.

Сергею он тоже отвел роль индивидуальную. Тот был «чистильщиком». Был когда-то, когда Костя еще гонял футбольный мяч с прочими запрудненскими пацанами в школьном дворе, в большом футболе, такой термин. Кажется, бразильцы его впервые ввели. Так называли последнего защитника, который «подчищал» огрехи своих товарищей по команде. Он всегда оказывался между прорывающимся к воротам центрфорвардом соперника и своим вратарем.

Две машины поставили на улице Народной, метрах в двухстах от особнячка, но не в пределах прямой видимости, добираться до них нужно было проходными дворами.

Три других припарковали под Большим Краснохолмским мостом, где по недосмотру столичной ГИБДД образовалась дикая автостоянка.

Шестой машине отводилась особая роль. Ее поставили прямо напротив ворот особняка, развернули носом к набережной, багажником к воротам. Сергей установил на заднем сиденье «муху» и тщательно навел гранатомет на ворота. Если кому-то из обитателей особняка удастся открыть ворота и выехать из них на машине, Сергей должен будет эту машину остановить гранатой.

Погода весь день накануне операции стояла пасмурная, и теперь луна была затянута реденькой сеткой серых облаков. Свет она давала едва заметный, и это было на руку нападавшим, так как еще с крыши Олег установил, что в двух окнах второго этажа постоянно торчат бородатые кавказские рожи, наверняка охранники.

По сигналу Панфилова, короткому, но громкому мяуканью, которое Костя исполнил мастерски, девятнадцать человек одновременно перелетели через двухметровый забор во двор особняка.

Две тройки запрудненцев, которыми командовали Мельник и Егерь, перемахнули забор рядом с караулкой, трое со стороны двух зарешеченных окон, еще трое – рядом со входом в караулку.

Две гранаты, одновременно влетевшие в каждое из окон, и еще две, брошенные в распахнутую ударом ноги Мельника дверь, взорвали ночь страшным грохотом и столбом огня над снесенной взрывной волной крышей.

Трое новобранцев из Коломны, едва приземлившись за забором, короткими очередями вспороли грудные клетки двум маявшимся у ворот автоматчикам, из которых только один успел дать очередь, да и ту – поверх забора, в сторону Замоскворечья.

Никого из шестерых запрудненцев рядом с караулкой в момент взрыва уже не было.

Четкие инструкции, вдолбленные Жиганом в головы запрудненских «братков», возымели действие, и каждый из шестерых убедился в правоте Жигана, который говорил, что, бросив гранаты, нужно со всех ног мчаться к стенам особняка. Если бы кто-то из них залег рядом с караулкой, его бы разнесло вместе с этим строением и завалило кирпичами. К тому же сразу после взрыва из окон второго этажа начали беспорядочно строчить из автоматов. Но все нападавшие уже были под стенами, и достать их из окон было практически невозможно.

Через пару секунд после первого взрыва прогремел второй – железную дверь в особняк сорвало вместе с рамой и пронесло по коридору до противоположной стены, открыв путь Панфилову и двум тройкам во главе со Стасом Иконкиным и Стасом Маленьким.

Как действовали его люди дальше, Константин уже не видел, да и не интересовался этим. У него не было ни одной лишней секунды. Он был уверен, что оба Стаса все сделают правильно, – одна тройка прочешет первый этаж, убивая всех, у кого в руках окажется оружие, а вторая – бросится вслед за ним на второй.

На втором этаже в это время грохнули еще два взрыва, и автоматчики замолчали. Волной от взрыва снесло дверь, и Панфилов едва успел прижаться к ступеням лестницы, укрываясь от полыхнувшего навстречу огненного шара.

Еще через секунду он выскочил в просторный холл второго этажа и увидел полуодетого дагестанца с автоматом в руках, который как при замедленной киносъемке плавно разворачивался в его сторону и вспарывал очередью стенные панели. Жиган упал на пол, чтобы не угодить под его очередь, и, еще падая, нажал на спуск автомата. Из груди дагестанца полетели клочья.

Не дожидаясь, пока он рухнет, Жиган вскочил и бросился по коридору направо, где, по его расчетам, должна была находиться просторная комната.

Навстречу ему из какой-то двери выскочил еще один дагестанец, чернобородый, голый, с бритой головой и с пистолетом в руке.

Панфилов ударил его кулаком по руке, держащей пистолет, и одновременно ногой в живот.

Пистолет, выстрелив в потолок, отлетел в конец коридора.

Дагестанец сложился пополам от удара тяжелого, подкованного железом ботинка.

Костя ударом кулака снизу выпрямил дагестанца. Тот грохнулся спиной о стену и начал медленно сползать по ней на пол.

Резко воткнув ему ствол автомата в живот, да так, что у кавказца глаза из орбит вылезли, Константин заорал:

– Где Руслан, сука?

Дагестанец только хватал ртом воздух, говорить он не мог. Но Панфилов увидел его красноречивый взгляд, брошенный на дверь в конце коридора.

Ударив его боковой частью приклада в висок, Константин бросился к двери.

Едва он к ней подбежал, изнутри раздались выстрелы, и в двери одно за другим появились три рваных отверстия. Полетели щепки.

Панфилов остановился.

Прикинув расположение внутренних помещений и количество окон с этой стороны особняка, он понял, что если Руслан и в самом деле в данной комнате, то он в ловушке. Окон в ней быть не должно.

Константин прислушался. В левом крыле особняка, по другую сторону холла, слышались короткие очереди «калашей» и редкие пистолетные выстрелы.

«Стас со своими зачищает помещение, – сообразил Панфилов. – Можно не торопиться».

– Руслан! – крикнул он в продырявленную пистолетными выстрелами дагестанца дверь. – Бросай пистолет! Ты отсюда не выйдешь.

В ответ в двери появились еще три дыры. Вырванная последним выстрелом из двери щепка воткнулась Панфилову в правую щеку.

Он поморщился и выдернул ее. По щеке поползла струйка крови.

Долго тянуть было нельзя. Шум наверняка привлек внимание милиции, и через несколько минут сюда слетятся «канарейки», «воронки» и прочие пернатые, на которых передвигаются муровцы.

– Что хатэл, гэрой? – раздался из-за двери хрипловатый голос, не утративший поток высокомерия, несмотря на явный разгром, устроенный Панфиловым и его людьми в особнячке.

– Где Хожахмет? – крикнул Панфилов.

– Твою маму имэет, – ответил голос из-за двери.

– Сейчас ты умрешь, Руслан, – сказал Панфилов громко, так, чтобы дагестанец хорошо слышал, и, не дожидаясь ответа, выпустил длинную очередь в дверь.

В двери появилась дыра, в которую можно было спокойно просунуть голову.

Константин ударом ноги распахнул ее и ворвался в комнату.

Дагестанец, голый по пояс, лежал на полу головой к двери, широко раскинув ноги в белых кальсонах, прижав голову к ковру.

Обеими руками он держал пистолет. Ствол смотрел Константину в грудь.

– Стреляй, Руслан! – крикнул Костя. – И молись своему аллаху!

Выстрелили они одновременно.

Пуля, ударив Панфилова в грудь, вышвырнула его из комнаты и припечатала спиной к стене напротив. Но он успел увидеть, как из заросшей волосами спины Руслана брызнули фонтанчики крови.

Кряхтя от боли в груди, Жиган поднялся и вновь вошел в комнату.

Руслан корчился на боку, пытаясь согнуть правую руку, перебитую пулей в предплечье, и направить ствол пистолета на Константина.

Костя перевел автомат на одиночные выстрелы и выстрелил ему в голову.

Руслан дернулся, выпрямился и затих.

– Жиган! – услышал Панфилов крик в коридоре второго этажа. – Шухер! Мусора!

Кричал, кажется, Мельник.

Только сейчас Панфилов услышал, что стрельба прекратилась и где-то еще далеко воют милицейские сирены. Звук приближался с каждой секундой.

– Уходим! Быстро! – опомнился Панфилов. – Все уходим!

Добежав до холла, он выпрыгнул из выбитого окна и бросился к забору. Следом из дверного проема выскочил Мельник.

На железных воротах с внутренней стороны висела на крючьях штурмовая лесенка. Панфилов, а за ним Мельник перебрались на ту сторону и бегом помчались к джипу, который Сергей уже завел, и ждал их, распахнув дверцы.

– Быстро! Рвем отсюда! – крикнул Сергею Константин, падая на переднее сиденье. – Да подожди, Мельника не забудь!

Мельник втиснулся в заднюю дверцу и тяжелым мешком плюхнулся на сиденье. Джип со все еще установленным сзади гранатометом, набирая скорость, помчался вдоль Москвы-реки, к Крутицкой набережной, в противоположную сторону от приближающихся милицейских сирен.

– Мельник, наши все ушли? – спросил с тревогой Панфилов.

– Мы последние! – еще не отдышавшись, сообщил Мельник. – Тебя чуть не забыли, бля, козлы! Ну, класс был! Как рвануло, я думал, все, накроет! Нет, только шибануло малость об стену.

– Во всех домах вокруг окна повылетали, – сообщил Сергей, который был взволнован, наверное, больше, чем все остальные, именно потому, что ему повоевать не довелось. – Красиво все сделали!

– Да-а, рвануло, бля, знатно! – не унимался возбужденный Мельник, которого одолел нервный словесный понос, ведь до этого в подобных разборках, со штурмом, с фейерверком, с таким уровнем вооружения и экипировки, с такой слаженностью действий, да еще в столь удачных, – ни одного раненого, – запрудненской братве участвовать еще не приходилось.

– Я смотрю, эти пидарюги черножопые как тараканы по полу ползают, – несло Мельника, – спали уже, суки! Ну я и дал по ним, весь рожок выдавил!

– Закрой фонтан, Мельник! – оборвал его Панфилов. – Не пыли, как салажонок.

Несколько минут ехали молча.

По Новоспасскому мосту переехали на замоскворецкую сторону и по Кожевнической и Зацепе выбрались к Добрынинской площади.

Уже когда по Большому Каменному мосту перебрались на Боровицкую площадь, Панфилов вдруг усмехнулся и сказал, полуобернувшись к Мельнику, словно продолжая с ним прерванный разговор:

– Хорошо поработали сегодня. Все хорошо поработали. Но работы еще много.

– Теперь фокинцам кранты! – неожиданно заявил Мельник.

Каждый из них думал о своем.

– Только никакой самодеятельности, как тогда, в сауне! – сказал Панфилов. – Тогда фокинцам действительно кранты…

За окнами джипа промелькнул Главпочтамт, памятник Пушкину, площадь Маяковского, чуть спустя – Белорусский вокзал.

На Ленинградском проспекте Сергей прибавил газу, и джип помчался в сторону Запрудного. Проскочили аэропорт, потом развилку с Волоколамским шоссе.

Сергей помалкивал, внимательно глядя на дорогу, – несмотря на поздний час, машин на проспекте хватало.

Глядя из окна на Химкинское водохранилище, Панфилов сказал самому себе:

– Теперь меня больше всего интересует, где второй, Хожахмет…

Тихо сказал, вполголоса. Но задремавший было Мельник услышал и встрепенулся.

– Елы-палы! – Он даже в лоб себя стукнул раскрытой ладонью. – Жиган! Я забыл совсем. Мы же эта… двоих живьем взяли. Пьяные в жопу. Один так и не проснулся. Этот твой… Стас везет их в багажнике.

Панфилов улыбнулся даже.

Новость была хорошая. У него есть о чем поговорить с дагестанцами.

– Какой Стас-то? – спросил он.

– Ну этот… Большой который, – ответил Мельник, тоже улыбаясь.

– «Товарищ ушел, он лопату схватил, – неожиданно запел Костя, – собравши последние силы…»

Улыбка медленно сползла с лица Мельника. Он вспомнил следующие строчки песни.

Всей запрудненской братве было хорошо известно, какой именно смертью погиб младший Панфилов – Игнат.