Глава 19
Если бы не личные усилия Саши Порожняка, похороны его телохранителя Долбана прошли бы совершенно незаметно. То ли Долбана никто не любил, то ли попривыкла братва к тому, что с регулярностью в несколько месяцев приходится провожать кого-то из своих в последний путь.
В общем, началось с того, что никто не взял на себя добровольную обязанность заняться похоронами и поминками.
Так и лежало тело Николая Кураева в морге городской больницы. Порожняк ждал, когда же наконец появится кто-нибудь из желающих проводить кореша по полной программе. Ну, в конце концов, не тащить же его на погост в кое-как сколоченном гробу из неструганых сосновых досок. И не самому же пахану этим заниматься.
Но время шло, а желающих не находилось. У Саши Порожняка вообще стало складываться такое ощущение, что между ним и братвой возникла стена непонимания. Не требовалось особого ума, чтобы понять причину такого поведения братишек.
Глухое раздражение среди «синих» копилось давно. Очень многие были недовольны тем, как Порожняк ведет дела – надеется на авось, ждет до последнего, решительных действий не предпринимает.
Еще его недолюбливали за то, что он отгородился от братвы, убивал время в безумно дорогом кабаке, тратил лавэ на бесконечно меняющихся шалашовок, не заботился о расширении бизнеса, почти равнодушно смотрел на все возрастающее засилье черных.
За счет завоеванного в прошлом авторитета Порожняку еще удавалось гасить конфликты среди «синих» – разводить рамсы.
Но некоторые события последнего времени вызвали среди запрудненских пацанов настоящий всплеск недовольства. Во-первых, Порожняк, не особенно заботясь о том, как это будет воспринято его мазуткой, стал тратить на себя общаковые бабки.
Новая хата, которую приобрел Саша, ремонт и обстановка влетели в копеечку. Возмущались многие, но никто не смог бросить вызов в открытую. Все-таки за спиной Порожняка маячила фигура Шурика Захара. А это имя среди славянской братвы пользовалось непререкаемым авторитетом.
Да и как сделать конкретную предъяву, если все общаковые бабки были в полном распоряжении Порожняка? Какой «шестерке» пришло бы в голову решиться на такой отчаянный шаг?
В общем, кто-то из братишек простил, кто-то побоялся, кто-то решил держаться в стороне.
Но вот на городском рынке нашли труп Долбана, личного отбойщика Саши Порожняка. Коню понятно, что Долбана замесили черные. Кто еще властвует на рынке? И неважно, по какой причине это произошло. Факт налицо.
Но, вместо того чтобы предпринять решительные действия, показать этим зверям, кто в доме хозяин, Порожняк валит в кабак бухать вместе со своей биксой.
– Это ж твой персональный отбойщик, – возмущались братки. – Кому, как не тебе, надо пошмалять азеров. Мы всегда готовы пойти на такое святое дело.
Вслух, правда, никто этого Порожняку сказать не осмелился, но все напряженно ждали команды.
Наконец спустя два дня команда последовала. Братва собралась. Почти у каждого волына. Все ждут, нервничают. Порожняк забил стрелку Айвазу.
А в результате? Эта обезьяна нагло прикатила на своем «шестисотом» «мерсе» и потом так же нагло свалила. А Порожняк через новую «шестерку» Зюзю передал, что, мол, все ништяк, все на мази, гуляй, Вася. И это после того, как азеры самого Порожняка чуть не угробили.
Самому-то повезло, только чичу на кумполе посадил. А вот его бикса с кучей дырок в организме в реанимации сейчас валяется. Правда, говорят, что Порожняк всем в больничке нехило подмазал, чтобы и операцию провели как следует, и присматривали по-нормальному, и в отдельную палату положили.
Ну так ясно – опять общаковые бабки в ход пошли. И ясно, что картошкой Порожняка накормить хотели все те же звери.
За всеми последними событиями торчали уши Айваза. По крайней мере, в этом была абсолютно убеждена запрудненская братва. И черных нужно было наказать.
Правда, кто-то грохнул павильон возле городского рынка. После взрыва два азера отправились к Аллаху. Но никто не мог с уверенностью сказать, чья это заслуга.
Братва этого вроде не делала, а Порожняк с Зюзей наглухо молчали.
Первым настоящим проявлением недовольства стали похороны Долбана. Порожняк, напрасно прождав два дня, принялся самолично обзванивать и объезжать своих пацанов. Но все, как один, уклонялись от этой неприятной обязанности.
Причины были разными. Кто-то ссылался на отсутствие опыта, кто-то изображал запой, а Корень, например, вообще заявил, что боится жмуриков.
В конце концов Порожняк, покрывая в душе пацанов потоком мата, был вынужден обратиться в похоронное бюро. Там все обещали сделать по высшему разряду: и гроб за пять штук баксов из Москвы притаранить, и венки из живых цветов, и транспорт какой следует.
– Не вопрос, – сказал Порожняк, отстегивая бабки.
Был заказан также батюшка из городской церкви. Но в назначенное время он на кладбище не появился. Спешно посланные за ним гонцы обнаружили батюшку упившимся до непотребства.
Церковные служки объяснили, что с утра отец Иннокентий был занят на крестинах. Пришлось тащить на кладбище дьякона, хотя он отчаянно упирался и пытался объяснить, что ему это по сану не положено. К тому же дьякон в отличие от батюшки был мужичонкой хилым и непредставительным.
Слава богу, хоть в похоронном бюро слово сдержали. Тело Долбана под белоснежным шелковым покрывалом лежало в дорогом полированном гробу с бронзовыми ручками, начищенными до блеска.
От кафе «Олимп», где по традиции намечались поминки, покойного к городскому кладбищу провезли в черном «Мерседесе»-катафалке. Братва, выстроившись неровными рядами, некоторое время следовала за гробом. Затем на личном транспорте, составившем внушительную процессию иномарок, добрались до кладбища.
Но здесь все прошло как-то скомканно и несолидно. Дьякон прогнусавил короткую молитву, гроб опустили в яму, засыпали землей, поставили над свежей могилой крест, положили цветы и вернулись в кабак.
Ни у кого, кроме Порожняка, даже слова доброго в адрес отбойщика не нашлось.
Да и поминки прошли как-то не по-человечески. Все быстро наберлялись и часа через два стали разбегаться. Заваленные снедью столы опустели.
Заметив, как поднимается со своего места Самсон, сидевший в дальнем углу, Порожняк подозвал его к себе.
– Ты с Корнем вопрос решил? – спросил Саша.
– А че? – успевший изрядно набухаться, Самсон едва ворочал языком.
– Че, че, бабки ему вернул?
– Так мы это… добазарились.
– Как это – добазарились?
– Ну, он это… сказал, что ему не к спеху. Подождет.
– Да? – удивленно поднял брови Порожняк.
Заявление Самсона звучало тем более странно, что еще на кладбище к Порожняку подошел сам Корень и, улучив удобный момент, пожаловался на Самсона. Мол, зажал должок, отдавать не хочет, а ему, Корню, эти бабки срочно нужны. Вон, мол, вся братва на тачках, а он, как бедный родственник, должен каждый раз просить, чтоб его кто-нибудь подвез. И ладно бы просто так кататься, а то ведь по делам надо.
Порожняк, который из-за последних событий уже смутно помнил о непонятке, возникшей между Самсоном и портовыми, пообещал Корню, что напомнит Самсону о его обязательствах.
– Когда это вы добазарились?
– Так вот… щас… тут.
– А где Корень?
– Так это, свалил уже. Я тоже, Саша… мне это, надо… – Самсон громко икнул и скривился, как будто его срочно призывал к себе белый фаянсовый друг.
– Ладно, вали, – махнул рукой Порожняк. – Завтра эту тему перетрем. Вкурил?
– Ага, – кивнул Самсон и поплелся вдоль ряда столов.
Через несколько минут Порожняк остался в компании единственного человека – своего водителя и нового отбойщика Зюзи. В результате, нахлеставшись водяры до состояния полного изумления, Саша уронил голову в тарелку с салатом.
Чертыхаясь и проклиная все на свете, Зюзя взвалил шефа на плечи и потащил его к выходу. На уставленные бутылками и блюдами с закусками столы тут же как воронье налетели официантки.
– Маня, ты все котлеты забираешь?
– Все.
– Ну тогда я беру заливное…
* * *
Нетвердой походкой Самсон направлялся к своему дому.
Выражение его лица то и дело менялось, губы непрерывно шевелились, как будто он разговаривал с невидимым собеседником. И не просто разговаривал, а пытался что-то ему доказывать, то и дело рубя воздух рукой с зажатым между пальцами окурком сигареты.
Встречавшиеся на его пути прохожие обходили Самсона стороной, потом еще и оглядывались. Некоторые выразительно вертели пальцем у виска – мол, спятил мужик.
Завернув к своему подъезду, Самсон увидел сидящего на скамейке Корня. Швырнув на грязный, заплеванный асфальт очередной окурок, Корень встал.
– Самсон, – недовольно сказал он, – где тебя, бля, носит? Я вот уже, бля, целый час верзоху протираю.
– А че? Я, может, гулял. У меня, может, на душе паскудно. А ты тут какого хера?
– Базар есть, пошли к тебе.
Они вошли в подъезд, поднялись в квартиру Самсона. Тот долго не мог попасть ключом в замочную скважину.
– Ты че, мудила, – выругался Корень, – я ж тебе сказал – сегодня много не бухать! Дай сюда ключ!
Он сам открыл дверь и втолкнул Самсона в квартиру.
Тот ввалился в тесную прихожую, немного потоптался на месте, потом махнул рукой и, не разуваясь, прошел на кухню.
Корень, с подозрением следя за дружком, направился следом.
Самсон извлек из замызганного кухонного шкафчика бутыль с мутной белесой жидкостью.
– Э, э, ты чего? – воскликнул Корень.
– Пошел ты, – безразлично сказал Самсон. – Я нажраться хочу, муторно мне.
– Я тебе, бля, нажрусь!
Корень вырвал бутылку из рук слабо сопротивлявшегося Самсона и заставил его сесть на табуретку.
– Ну ты, говноед, бля, я даже стакана на грудь не принял. А тебе бы только водяры наглотаться. Это че такое?
Корень вытащил из горлышка бутылки бумажную пробку, потянул носом, скривился, учуяв густой аромат самогона.
– Сделаем дело, вместе набухаемся.
– Пошел бы ты на хрен, Корень, со своим делом! Дай сюда хавку.
– Хавку тебе? – зло выкрикнул Корень. – Будет тебе завтра хавка! Порожняк на парашу посадит, бык ты доеный! Я ж зиканул, как он с тобой базланил.
– Как это ты зиканул? – подвыпивший Самсон туго соображал. – Ты ж сразу свинтился.
– Как надо, так и зиканул.
Лицо Самсона внезапно исказилось злобной гримасой.
– Сука… сказал, что завтра, бля… Жалко, я его не грохнул.
– Сам виноват! «Лимонку» надо было под ноги, на верняк кидать.
– Ну чего я, виноват, в натуре? – потух Самсон. – Там еще эта бикса хиляла. Слышь, Корень, капец нам.
– Ты чего? Какой капец?
– Просекла она меня. Она как раз в мою сторону зырила. Дай сюда «дядю Ваню», нажраться хочу.
Самсон потянулся рукой к бутылке, но Корень оттолкнул его.
– Куда нажраться? Ты че, паскуда, мне раньше про биксу не сказал? Она ж там на кресте валяется, в любой момент Порожняку настучать может.
– Я думал – ей хана.
– У тебя еще и думалка есть? Олень ты сивый!
– Хайло не разевай, – обозлился Самсон. – Еще что-нибудь вякнешь – я тебе башку отверну!
Корень быстро понял, что не стоит дразнить гусей – Самсон был намного крепче и в случае чего мог запросто свернуть ему шею.
– Ладно, ладно, не кипятись, я ж не по злобе. Мы ж с тобой корефаны по жизни. Если эта прошмандовка тебя заложит, то нам обоим хана. Надо че-то делать.
– А че делать? До пахана сейчас хрен доберешься.
– Не скисай, мы до бабы до его доберемся.
– Как? Тубанар рвануть?
– Не, – возбужденно проговорил Корень. – Не ссы, все будет путем. У тебя вода в кране есть?
– Тока холодная.
– Что надо. Давай включай. Сунь башку под воду.
– На хрена?
– Тебе протрезветь надо. Ну давай, Самсон, не тяни кота за яйца, и так ночь на дворе, времени мало.
* * *
Молоденькая медсестра, полчаса назад вступившая на дежурство в ночную смену, сидела на вахте у входной двери городской больницы.
В такие теплые летние ночи дежурство обычно проходит спокойно, и девушка с наслаждением вчитывалась в страницы романа Даниэлы Стил.
Внезапно раздался скрип входной двери, и на пороге появились двое молодых мужчин, которые с озабоченным видом направились к медсестре.
Один из них был высокого роста, крепкий, плечистый, с грубоватым лицом и коротко стриженными волосами. Второй – поменьше ростом и пощуплее.
У того, что повыше, ладонь правой руки была перевязана грязной, испачканной кровью тряпкой.
– Слышь, сестрица, – обратился к девушке низкорослый, – где тут перевязочная?
– А что случилось? – с сожалением откладывая книгу, спросила медсестра.
– Да понимаешь, – виновато заулыбался посетитель, – мы тут с дружбаном киряли, я разливал, а он вот хотел колбаски нарубить. Ну и вот это, ножичком себе по руке шарахнул. Я ему кое-как перемотал, да вот смотрю, что кровь все идет и идет.
Высокий, как бы в подтверждение сказанных слов, продемонстрировал неумело перевязанную грязной тряпкой руку.
Медсестра брезгливо поморщилась:
– У вас что – бинта не было?
– Не-а, откуда же ему взяться?
– Хорошо, – всем своим видом демонстрируя недовольство из-за того, что ее оторвали от важного дела, сказала медсестра, – у нас там дальше по коридору приемный покой. Вы подождите пока, а я вызову кого надо.
Низкорослый с радостной улыбкой похлопал высокого по плечу.
– Пошли, братишка, все будет нормалек.
Сестра, заметившая на пальцах посетителей синие татуировки-перстни, с неприязнью посмотрела им вслед и потянулась к трубке телефонного аппарата.
– Алла Ивановна, тут надо срочную перевязку сделать. Да, в приемном покое.
Исполнив свой служебный долг, девушка снова погрузилась в чтение популярного романа.
Там, в далеком воображаемом мире, все было гораздо интересней. Балы, приемы, зависть, интриги, изощренные многоходовые комбинации и, наконец, любовь, не знающая преград.
А здесь было скучно и тоскливо: протертый скрипучий стул, настольная лампа с кривым абажуром, допотопный телефонный аппарат, выкрашенные унылой зеленой краской стены, неистребимый едкий запах дезинфекции.
А еще – постоянная непроходящая скука. Разве здесь, в запрудненской городской больнице, может произойти что-нибудь интересное для молодой девушки?
* * *
– Самсон, сиди тут. Когда придет лепила, тяни побольше.
– Это как? Тюльку гнать?
– Да, толкай любое фуфло. А я пошел – с понтом сортир шукать.
Оставив Самсона в приемном покое дожидаться прихода дежурного врача, Корень осторожно вышел из комнаты и двинулся по коридору в поисках отделения реанимации.
План, который пришел ему в голову полчаса назад, был хотя и простым, но рискованным. Известно, однако, что не пьет шампанского тот, кто не рискует.
К его счастью, Корень приблизительно знал, где находится палата, в которую после операции положили Катьку Добрынину.
Намедни, перед похоронами Долбана, Зюзя рассказывал, как они с шефом навещали Катьку в больнице. Она, правда, была без сознания, вся в бинтах, и врач упирался, не хотел пускать. Но за каких-то двадцать баксов сам распахнул дверь палаты.
Еще Порожняк добазарился с врачом, чтобы Катька лежала в палате одна, без посторонних. Это, а также обещание обеспечить порожняковской шмаре должный уход и присмотр обошлись Саше дополнительно еще в три сотки гринов.
Тогда, днем, Корень вполуха слушал рассказ Зюзи, не подозревая о ценности подобной информации. Ему никакого дела не было до того, в какой палате и на каком этаже лежит порожняковская бикса.
А вишь, поди ж ты, пригодилось…
Прижимаясь к стенкам и замирая при каждом шорохе, как герой дешевого боевика, Корень пробирался к палате. Опасался он, по большей части, напрасно – в это время больница спала.
Как и предполагала дежурная медсестра, погруженная в чтение любовного романа, ночь выдалась спокойной.
Пока в приемном покое Самсону делали перевязку, Корень без приключений добрался до нужной двери. Несколько секунд он стоял, прижавшись ухом к дверному косяку.
В палате было так тихо, что Корень даже испугался. А вдруг Катьку перевели в какое-нибудь другое место?
Он осторожно взялся за ручку, потянул дверь на себя.
Вздох облегчения вырвался из его груди. Зря боялся – здесь она.
Добрынина на самом деле была в палате одна, хотя по углам комнаты стояли еще две кровати, аккуратно застеленные чистым бельем.
Катька лежала под капельницей. Тонкая трубочка, заканчивающаяся на конце иглой, была закреплена на сгибе локтя куском пластыря.
Корень вытащил из заднего кармана джинсов выкидной нож и нажал на кнопку. В ночной тишине щелчок лезвия прозвучал как выстрел.
И тут Корень испытал настоящий страх. Теперь он понял, почему Самсон не мог даже гранату швырнуть как следует. Руки у Корня тряслись, как после недельного запоя. Сердце грохотало в груди, словно паровой молот. Кровь стучала в висках, во рту внезапно пересохло, и язык прилип к нёбу.
Убить человека гораздо труднее, чем это можно себе представить на кухне за рюмкой самогона. А ведь перед выходом на дело Корень для храбрости глотнул граммов этак сто пятьдесят. Это Самсону можно было не добавлять, он и так принял на грудь столько, что не поморщился, расшарашив себе ладонь лезвием ножа.
Теперь понятно, почему он с такой готовностью принял план Корня. Ему-то что – порезал себе руку, и все дела.
Внезапно Корень понял, что зарезать Катьку ножом не сможет. Но ведь что-то надо делать. Завтра она наверняка придет в себя, и Порожняк поставит на ножи Самсона.
Несмотря на грозную внешность, Самсон по натуре сучара еще та. Только под киром еще что-то может, а трезвый… Ему на дружбана насифонить, как два пальца обоссать. Вот тогда и тебе, Корень, хана.
Внезапно откуда-то из коридора донеслись шаги. Корень обмер, мучительно пытаясь сообразить, где можно спрятаться. Разве что под кроватью, как неудачный любовник, застигнутый ревнивым мужем.
К счастью, шаги быстро стихли.
«Твою мать, – выругался про себя Корень. – Счас застукают, поднимут хай».
Кусая губы, он двинулся к Катьке. Закрыл нож, спрятал его в карман.
Подруга Порожняка неподвижно лежала на кровати с пружинным матрацем, перевязанная бинтами, как египетская мумия.
И вдруг, едва Корень оказался рядом с ней, Катька открыла глаза. Из уст ее донесся слабый стон. И уже не имело значения, пыталась ли она позвать на помощь или просто отреагировала на появление рядом с собой человеческой фигуры.
Отступать было некуда. Корень одной рукой захлопнул ей рот, другой принялся душить за горло. Заскрипела, заскрежетала кровать. Катька неожиданно сильно стала извиваться, дергаться всем телом.
Проклиная все и всех на свете – Самсона с его глупостью и трусостью, Порожняка, медсестру на входе, скрипучую кровать, шатающуюся капельницу, всю эту долбаную больницу, – Корень все сильнее сжимал пальцы на горле жертвы.
Прошло не больше полминуты, когда она так же внезапно затихла. Впрочем, эти мгновения показались Корню вечностью.
Он осторожно отнял мокрые потные руки от тела Катьки, словно боялся, что они прирастут к ней.
Все, не дышит… А теперь – скорее отсюда!
