Глава 26
— Ладно, дальше пойду сам. Спасибо, что проводил.
— Как знаешь, Василий. А то, может, вместе до подъезда дойдем, — сказал невысокий широкоплечий крепыш, пожимая Трубачеву руку.
— Спасибо, Семен, тут до моего дома уже рукой подать.
— Будь здоров.
Провожатый Трубачева свернул налево, в переулок. А Василий, медленно переставляя костыли, двинулся по улице прямо. Вечернее солнце скрылось за горизонтом, оставив золотиться только верхушки садовых деревьев.
Василию нравилось жить здесь, в частном секторе, среди зелени огородов и невысоких домов с крышами из шифера и кровельного железа. Все это напоминало ему о деревне, где он родился и вырос. Машины здесь ездили редко, и дети могли спокойно возиться в песочницах возле заборов.
Сейчас, в десятом часу вечера, на не-
широкой зеленой улице было тихо. Соседи, обычно сидевшие на скамеечках у домов, балагурившие и щелкавшие семечки, уже разошлись.
Кое-где через распахнутые окна, полуприкрытые низко свисавшими ветвям плодовых деревьев, виднелись светящиеся экраны телевизоров.
Василий не торопился, старался подо льше насладиться напоенным ароматами летнего сада воздухом. В последнее время такая возможность выдавалась у него редко. Приходилось по большей части сидеть в своем закопченном подвале и возиться с документами. По вечерам кто-нибудь из ребят провожал Василия домой, оберегая его от нежелательных встреч.
После пожара в подвале Трубачев получил еще одно предупреждение. Сегодня ближе к вечеру кто-то подкинул в подвал письмо, в которое был завернут камень. Пока парни, работавшие рядом с Василием, спохватились и выскочили наверх, двор уже опустел.
Письмо, написанное от руки, содержало грязную брань и заканчивалось словами: «Вали отсюда, да побыстрей, а то хуже будет. Это наше последнее предупреждение». Прочитав текст на измятой бумажке, Трубачев сжег письмо в пепельнице.
Он уже подходил к дому, когда за его спиной раздался визг колес и шум двигателя. Оглянувшись, Трубачев успел увидеть только стремительно надвигающийся силуэт легкового автомобиля. Машина направлялась прямо на Василия.
Глухой удар бампером о человеческое тело и стук деревянных костылей по капоту прозвучали почти одновременно. Удар был так силен, что позвоночник сломался, как хрупкая тростинка.
Тело Василия почти переломилось пополам. Его швырнуло вверх, перекинуло через лобовое стекло и крышу автомобиля, мчавшегося с выключенными фарами. На ближайшем же перекрестке машина резко свернула вправо и с визгом умчалась.
Василий умер не сразу. Когда на шум из соседних дворов выбежали люди, он лежал на земле, неестественно перегнувшись в пояснице, и силился что-то сказать, шевеля разбитыми в кровь губами. Сломанные костыли разбросало в разные стороны.
Склонившиеся над инвалидом соседи смогли услышать только неясное сипение, вырвавшееся из его горла. Потом кровь на губах стала пузыриться, он несколько раз сильно дернулся и затих.
То, что не смогли сделать афганские «духи», завершилось для Василия Трубачева на родной земле.
Никто не видел автомобиля, сбившего председателя афганского фонда. Только по шуму мотора некоторые догадались, что это была легковушка. Естественно, ее марка и номер тоже остались неизвестными.
Врачам «Скорой помощи», прибывшим на место происшествия спустя сорок минут, оставалось только констатировать смерть и сообщить об этом в милицию.
* * *
Константин узнал о происшествии с его другом лишь вечером следующего дня. Сделав еще кое-какие дела в Москве, он вернулся домой, и здесь его настигла страшная весть.
Вначале он отказывался ей верить. Потом, когда наконец осознал, что произошло, его охватила невообразимая тоска. Что-то подобное он уже испытал после смерти матери.
Лишь в тот момент, когда теряешь близкого человека, понимаешь, какое большое место он занимал в твоем сердце.
Василий Трубачев не был его братом по крови, но стал им по духу. Теперь, после его смерти, совсем иначе воспринимались все слова, которые Константин услышал от него во время последней встречи.
Трубачев погиб не от пули, не от осколка разорвавшейся гранаты и даже не от бандитского ножа. Он погиб не в окопе или рукопашной схватке, не от руки снайпера или афганца-смертника. Его просто сбила машина, где находились его же соотечественники, которым он встал на пути.
Но что это меняло? Василий умер на боевом посту, как настоящий солдат.
Его похоронили на простом деревенском кладбище недалеко от родного дома. Не было орудийного лафета, алых сафьяновых подушечек с орденами и звездами, воинского караула и прощального салюта. Не звучал полковой оркестр.
И лишь добровольно явившийся на похороны батюшка из местного прихода помахал кадилом и произнес над могилой несколько прощальных слов.
Бросая на крышку гроба горсть сухого желтого песка, Панфилов мысленно поклялся другу и брату Василию в том, что его смерть не останется безнаказанной. Его убийц покарает Константин Панфилов по прозвищу Жиган.
* * *
Сменив свою недавно отремонтированную «Волгу» на повидавший виды на своем веку «жигуленок», Жиган уже второй день колесил по городу. Форму одежды тоже пришлось поменять. Деловой костюм и белая рубашка с галстуком не слишком подходили для того дела, которым теперь занимался Панфилов.
Василия Трубачева сбила машина, но Жиган ни секунды не сомневался в том, что за рулем ее сидели люди, посланные Матвеем.
Вначале у Жигана мелькнула мысль, что Матвей таким образом просто отомстил Трубачеву за то, что он перешел ему дорогу, ведь серьезными делами Василий еще не успел заняться.
Но, вспомнив о деталях последнего разговора с Трубачевым, Жиган пришел к выводу, что все гораздо серьезнее.
Кто-то из окружения Василия наверняка стукнул Матвею об информации, касающейся торговли наркотиками. Теперь, когда парни из «Саланга» остались без присмотра, узнать об этом почти не представлялось возможным.
Жиган выбрал другой путь. Он решил сразу выйти на основное звено в цепи — на самого Матвея. И не так глупо, как в первый раз. Вначале необходимо отследить все связи Матвея в городе и по возможности вычислить его более высоких покровителей.
Жиган оделся в старые потертые джинсы, серую майку, ветровку защитного цвета, нахлобучил на голову дурацкую кепку, позаимствовав ее у Терентия, прикрыл глаза солнцезащитными очками.
Пару дней он не брился, и густая темная щетина окончательно изменила его облик. Сейчас он смахивал на обычного городского делягу, подрабатывающего частным извозом.
Выходя из машины, он глубоко натягивал на лоб козырек кепки, сутулился и держал руки в карманах ветровки. Он почти не выпускал из уголка рта дымящуюся сигарету, регулярно сплевывал себе под ноги и вообще старался косить под приблатненного.
Константин быстро вычислил квартиру, в которой жил Матвей, отследив его однажды вечером во время возвращения домой после тренировки в спортзале профтехучилища.
Матвея постоянно возил на белых «Жигулях» один из его подручных. Сам он обычно сидел на заднем сиденье, а место впереди рядом с водителем занимал тот самый здоровенный бугай, которого люди Матвея звали Гаврилой, а сам Жиган про себя назвал Гренадером.
Слежка осложнялась тем обстоятельством, что Матвей соблюдал крайнюю осторожность.
И Константину, для того чтобы его не заметили, пару раз приходилось намеренно отставать. К счастью, он мог менять машины. Терентий выписал ему доверенность и вручил ключи от своих «Жигулей». Вместе с машинами Константин разнообразил и одежду.
Пересаживаясь в автомобиль Терентия, он вместо ветровки надевал легкую летнюю курточку, а вместо кепки — широкополую шляпу.
Профессионал слежки, какой-нибудь штатный кагэбэшный топтун, наверное, высмеял бы Жигана за дилетантизм, но у Панфилова просто не оставалось другого выбора.
Матвей жил в неприметной пятиэтажке, а его квартира на третьем этаже выходила окнами на пустырь. Здесь он только ночевал. В восемь утра возле его подъезда уже стояли белые «Жигули» с водителем и Гренадером впереди.
Некоторые маршруты Матвея подозрений не вызывали — горисполком, магазин, баня, спортзал. Но вот его визиты на| рынок заинтересовали Жигана.
Неторопливо прохаживаясь в сопровождении Гренадера вдоль торговых прилавков, заполненных свежей зеленью с огорода, огурчиками, цветочками, арбузами, южными фруктами, кооперативными шмотками, расческами, цветочными горшками и прочей дребеденью, Матвей иногда задерживался возле торговцев-южан.
Носатые азербайджанцы делали вид, что нахваливают свой товар, предлагали попробовать, протягивали ломтики груш, слив, арбузов и, прикрываясь этим, о чем-то разговаривали с Матвеем вполголоса.
Жиган, отиравшийся в стороне и старавшийся не выделяться из общей серой массы покупателей, несколько раз видел, как торговцы передавали Матвею небольшие плотные свертки.
Теперь Константин на всякий случай постоянно носил с собой в кармане «лимонку». Авось пригодится. Матвей — парень серьезный, с ним шутить нельзя.
Вечером, сидя в машине неподалеку от профтехучилища, где со своими парнями тренировался Матвей, Константин увидел нечто весьма интересное.
К зданию училища лихо подкатили новенькие белые «Жигули-восьмерка» с тонированными стеклами. Стараясь рассмотреть пассажиров машины, Константин вынул из бардачка бинокль, когда-то по случаю приобретенный на толкучке.
Окна «восьмерки» были лишь немножко приоткрыты, и Жиган, как ни старался, ничего увидеть не мог. Он только обратил внимание на то, что новая машина, судя по всему, успела побывать в какой-то переделке. Одна фара была разбита, капот примят, а лобовое стекло пересекала длинная трещина.
«Восьмерка» стояла возле училища почти до темноты. Пассажиры из нее так и не вышли. Константин успел выкурить уже добрых полпачки сигарет, пока тренировка закончилась и люди Матвея стали расходиться. Наконец вышел и он сам в сопровождении Гренадера.
Увидев белую «восьмерку», Матвей сделал короткий взмах рукой. «Ясно, — подумал Жиган, — там его знакомые».
Машина Матвея и «восьмерка» выехали со стоянки и отправились в сторону окраины. Потом на перекрестке они ушли направо, и Константин на несколько секунд потерял их из виду. Когда он вывернул следом, машина Матвея уже исчезла, а белая «восьмерка» стояла у обочины.
Константин сбросил газ, также намереваясь остановиться. Но «восьмерка», неожиданно взревев мотором и завизжав колесами, ушла вперед. «Панфилов, ты явно пропустил что-то интересное, — отметил про себя Жиган. — Либо они тебя вычислили, либо… »
Он решил следовать за «восьмеркой» до тех пор, пока хватит бензина в баке.
Спустя несколько минут он понял, что его подопечные направляются в мотель. Возле мотеля «восьмерка» завернула на стоянку, и из нее вышли два человека. Жиган, наблюдавший за ними в бинокль с обочины дороги, вначале не поверил своим глазам. Решил, что почудилось, а может, просто плохо разглядел — фонари на стоянке горели тускловато.
Водитель «восьмерки», грузноватый мужчина в годах, ростом выше своего напарника, шел, небрежно вертя на пальце ключи от своей машины. Второй, лоховатого вида мужичок, что-то живо рассказывал своему спутнику. Их внешности ничем особенным не отличались, кроме одной детали, привлекшей внимание Жигана. У водителя был наголо обрит череп.
Помнится, одного такого Жиган встречал в камере следственного изолятора. Соседи по камере звали его Карзубым. Его Жиган запомнил хорошо.
Когда Жигана, как обычного первохода, хотели в камере окрестить, он навел там небольшой шорох. После этого к заключенному Панфилову приклеилось прозвище «ломом опоясанный».
В камере вместе с Карзубым находились еще какие-то кенты. Их лица уже почти стерлись из памяти Жигана. Звали этих засранцев… Как же их звали?
Он начал перебирать прозвища, которые хаотично всплывали в его голове, не подчиняясь никакой логике.
Халда, Архип, Сирота… Да, кажется, был там Сирота. Здоровый такой бугай. Нет, очевидно что-то другое. Лось. Нет, Лось прибыл позже. Работал в «Луне» вышибалой. Афоня, бармен оттуда же. Малхаз, смотрящий отряда на зоне. Нет, не он. Резо, Хомут, Косой, Бульдозер… Нет, Бульдозер — это вообще из другой песни, известный такой шмональщик в колонии. Пока он пытался вспомнить нужные погонялы, пассажиры «восьмерки» скрылись за дверью ресторана. «Фу ты, черт, — выругался про себя Константин, — теперь придется ждать до второго пришествия».
Из ресторана можно было сразу пройти в мотель и подняться в номера. Скорее всего эти двое после ужина и выпивки останутся здесь на ночевку. Значит, надо приготовиться провести часов десять в машине.
Чтобы не маячить на дороге, Панфилов заехал на стоянку и пристроился на свободное место в углу площадки. Отсюда хорошо видны были и вход в ресторан, и белая «восьмерка».
«Черт, неужели это сам Карзубый, — гадал он. — А кто второй? Что они здесь делают? Что у них общего с Матвеем?»
Ночь стояла теплая и ясная. Константин, сидя в машине, перебирал в памяти клички и фамилии из своего зековского прошлого. Иногда ему приходилось прерываться, чтобы понаблюдать за клиентами, выходившими из ресторана. Но человека, похожего на Карзубого, он так и не увидел.
… Он уже давно перестал вспоминать прозвища и дергаться на каждый звук — лишь открывал и закрывал глаза, когда совершенно четко в памяти всплыли две кликухи: Шкет и Кисель.
Этот второй для Шкета крупноват. Он, кажется, был мелким и вертлявым. А вот на Киселя вполне смахивает.
* * *
Вздрогнув, он открыл глаза. Черт, кажется, все-таки заснул.
Бросив взгляд на стоянку, Константин успокоился — белая «восьмерка» стояла на месте.
А вот и клиенты. Наверное, все-таки существует то, что называют шестым чувством.
Теперь он и без бинокля увидел вразвалочку направлявшихся к машине Карзубого и Киселя, с которыми он не встречался так много лет. Постарели оба.
Да, годы никого не красят. Похоже, Кисель совсем спился. Физиономия одутловатая, под глазами набрякшие мешки. Карзубый выглядел чуть лучше и держался увереннее. Впрочем, он и в камере считался паханом у своих «шестерок».
Они подошли к машине, с явным сожалением оглядели разбитую фару и треснувшее лобовое стекло. Потом Карзубый и Кисель уселись в машину, выехали со стоянки и направились по шоссе в сторону Москвы.
«Ну давайте, голубчики, — потягиваясь, думал Жиган, — далеко не уедете».
Ночью он проделал небольшой трюк с машиной Карзубого. На случай ошибки в опознании немного похимичил в двигателе «восьмерки».
Своих давних знакомых Константин увидел километрах в четырех от мотеля, возле небольшого лесочка. Машина съехала на обочину, а двое ее пассажиров, подняв капот, тщетно пытались оживить умерший двигатель.
Натянув кепку и водрузив на нос темные очки, Константин остановил свой «жигуленок» возле Карзубого и крикнул:
— Помощь не нужна?
— Слышь, братан, — похмельным голосом откликнулся Кисель, — тут че-то с точилой. Ты просекаешь че-нибудь в этой херне?
Константин поставил свою машину перед «восьмеркой», склонив голову, вышел из автомобиля и тут же сунул голову под капот. Чуть покосившись налево, где стоял Карзубый, он увидел выглядывавшую из-под пиджака рукоятку пистолета.
— Дело дрянь, — сказал Панфилов, изображая глубокое сочувствие.
— А че там? — шмыгнул носом Кисель.
— Карбюратор сдох.
— Это че за херовина?
— Вы, мужики, даете, — рассмеялся Константин. — Ездите на такой лайбе, а про карбюратор не слыхали. Это ж в моторе главное.
— Ну, бля, — недовольно сказал Кисель, — пусть в этом говне резинщики разбираются.
Карзубый, очевидно, владелец машины, все это время надменно молчал. Константина, похоже, они не узнали.
— Братан, это, — сказал Кисель, почесывая пятерней небритую физиономию, — ты сделай че-нибудь, а мы забашляем.
Константин высунулся из-под капота, глянул на дорогу. Она была совершенно пуста. Можно действовать.
— Сейчас посмотрим.
Жиган незаметно приблизился к Карзубому и за считанные доли секунды выдернул у него пистолет из-за пазухи.
Карзубый даже не успел дернуться, когда ствол уперся ему в подбородок. Кисель, попробовавший что-то вякнуть, мгновенно получил удар рукояткой пистолета по переносице. Вскрикнув, он схватился двумя руками за разбитый нос. Сквозь пальцы потекла тонкая струйка крови.
— Руки! — заорал Жиган. — Оба руки подняли, падлы!
— Что такое? — заныл Кисель. Константин тут же наградил его пинком под зад.
— Подними клешни! А ты, череп, что — не слышал?
Карзубый, ошеломленно хлопая глазами, поднял руки вверх. Кисель последовал его примеру медленно подняв залитые кровью ладони. Его разбитая переносица мгновенно опухла. Из рваной раны сочилась кровь.
Константин захлопнул капот автомобиля и скомандовал:
— Оба развернулись, руки на капот, ноги шире плеч.
Держа пистолет у затылка Карзубого одной рукой, другой Жиган ощупал его с ног до головы. Потом то же самое он проделал с Киселем, который успел испачкать чуть примятый капот каплями крови. Оба были пусты.
— А вот сейчас мы с вами поговорим. Размахнувшись, он врезал рукояткой пистолета сначала по затылку Карзубого, потом вырубил Киселя.
* * *
— Очнулись, голубки? — влепив Карзубому и Киселю по паре пощечин, Жиган привел их в чувство.
Они стояли привязанными к деревьям друг напротив друга. Веревка лежала у него в багажнике «Жигулей», он обычно использовал ее для буксировки.
Карзубый и Кисель задергались, тщетно пытаясь освободиться.
— Ты че делаешь? — жалобно всхлипнул Кисель. — Ты че, сука?
Его распухшее лицо украшали застывшие кровоподтеки. Крупное лицо Карзубого и его наголо обритая голова покрылись крупными каплями пота.
— Да он, падла, нашу тачку заныкать хочет.
— Ошибочка вышла, — сказал Константин. — Вон ваша «восьмерка», она мне на хрен не нужна.
— Что ж тебе надо? — севшим голосом спросил Карзубый. — Бабки? Так забирай и вали.
— Нет, Карзубый, — проговорил Жиган. — Ты так дешево не откупишься.
Он снял солнцезащитные очки, кепку и пригладил волосы.
— Узнаешь?
— Бля! — взвизгнул Кисель. — Это ж тот шиз, ломом опоясанный!
— У него память лучше, — рассмеялся Константин. — Он помнит, как по рогам получил.
— Сука, — со злобой выговорил Карзубый.
— Нет, — поправил его Панфилов, — это ты сука. Это ты на кумовьев пахал и над первоходами измывался.
Карзубый молчал, страшно выпучив глаза.
— А где ваш старый дружбан Шкет? — поинтересовался Жиган. — Опять где-нибудь парашу вылизывает?
— Пошел ты, падла, — сплюнул Карзубый. — Зачем на лесоповал затащил? Зассал?
— Тут разговаривать удобнее, — спокойно объяснил Жиган. — Меньше свидетелей.
— Отомстить хочешь? — на лице Карзубого играла странная улыбка — двигались только краешки губ, а весь рот оставался неподвижным.
— А что, мало я вас тогда замесил? Еще хочется? Но я связанных не бью.
— Благородный, — усмехнулся бандит.
— Узнать хочу кое-что. Вы для меня люди ценные. Если б я хотел отомстить, вы бы уже давно в своей тачке жарились.
— Ну-ну, — покривился Карзубый.
— Откуда она у вас, кстати? Вы же у нас люди вроде небогатые? Денег не копили, все больше по зонам ошивались. Или кто пожалел?
— Общаки еще никто не отменял, — сказал Карзубый. — Настоящая братва своих греет.
Константин присел на пенек между деревьями, повертел в руке пистолет.
— И «макарами» братва греет?
— А что? — с вызовом спросил Карзубый. — Нельзя?
— Ничего. Мне просто интересно, с какого мента его сняли.
— С дохлого, — ухмыльнулся Карзубый.
— Так ведь опасно при себе ствол с дохлого мента таскать. А вдруг повяжут? Пойдешь за мокруху на вышак.
— Мне насрать.
— Врешь ты все, Карзубый. У тебя вон и сейчас поджилки трясутся. Кем ты был всю свою жизнь? Шавкой, сучарой голодным. А то, может, ты перековался?
Карзубый густо позеленел, стал дергать головой, стряхивая капли пота.
— Зря хорохоришься, — сказал ему Жиган. — Очко, оно-то ведь не железное, играет. Какие у вас дела с Матвеем?
— Не знаю никакого Матвея, — сказал Карзубый. — Хочешь, плюнь на лысину.
— А ты? — Жиган повернулся к Киселю.
— Я не… — Кисель затряс головой, — не…
Константин с задумчивым видом достал из пистолета обойму, внимательно разглядел ее со всех сторон, сунул назад, передернул затвор и поднялся. Подойдя к Киселю, он приставил к его глазу ствол и все так же задумчиво сказал:
— А не выбить ли тебе мозги? Кисель в ужасе зажмурил второй глаз, задергался всем телом.
— Я… я… не убивай, не убивай. Я все скажу.
— У, падла, — прошипел Карзубый. — На хрена я только взял тебя с собой.
Константин еще ближе придвинулся к Киселю и рявкнул ему на ухо: — Кто?
— Нас послали только ксиву передать, а что там было, я не знаю. Бля буду, не вру. Мы только ксивы возим.
— От кого?
— Я не знаю, не знаю, как его зовут.
Это Карзубый знает.
— Ладно, с ним я поговорю позже. А ты, пес, говори, откуда знаешь Матвея?
— Нам его показали. Показали один раз, а потом мы сами ездили.
— Чем он занимается?
— Черножопые ему «дурь» гонят с югов, а он в Москву переправляет.
— Кому?
— Я ж сказал, не знаю. Морды видел, а кто такие, не знаю.
— Братва?
— Не, какие-то вояки.
— С чего ты взял?
— Я ни на ком росписи не видел. Одна только имелась у кого-то — крылья такие с парашютом.
— Что было написано внизу, ВДВ?
— Не видел я. Убери пушку. Константин опустил пистолет, отошел на шаг в сторону. Кисель хватал ртом воздух.
— Хорошо поет птичка, — кивнул в его сторону Жиган. — Теперь тебя хочу послушать, Карзубый.
— Ни хрена ты от меня не дождешься. Я лучше себе язык откушу.
— Хорошая идея. Интересно, как ты это сделаешь?
Презрительно глянув на Константина, Карзубый отвернулся.
Подумав, Константин отошел на несколько шагов назад, поднял пистолет и, почти не целясь, выстрелил. Пуля ударила в дерево несколькими сантиметрами выше лысого черепа Карзубого.
— Черт, промазал, — с чувством сказал Жиган. — Вот что значит давно не тренироваться. Кисель, как ты мыслишь, отстрелю я ему ухо или нет?
— Расскажи ты ему все! — заверещал Кисель. — Тебе что, больше всех надо?
— Нет, ухо неинтересно…
Жиган медленно опустил руку с пистолетом вниз и после короткого прицеливания снова нажал на курок. Пуля, выбив кусок щепы, ушла в ствол дерева несколькими сантиметрами ниже паха Карзубого. Прямо между ног.
В следующее мгновение Жиган увидел, как на брюках Карзубого появилось небольшое темное пятно. С каждой секундой оно все увеличивалось в размерах, достигнув наконец колена.
— Ну что? — серьезно спросил Жиган. — Будем продолжать упражнения на меткость или поговорим?
Карзубый, в одно мгновение превратившийся из мужественного бойца в обыкновенную шваль и потерявший всякое уважение в глазах Киселя, истерично завопил:
— Это волки засушенные!
— Отставники, что ли? — спросил Жиган.
— Да, да!
— Чем занимаются?
— Тебе же Кисель сказал — «дурью» торгуют.
— Что, просто продают?
— Не знаю я. У них вроде бы какая-то контора есть, где они со всем этим дрочатся.
— Какая контора?
— Там стоит какой-то самогонный аппарат. Засыпают одно, а выходит другое.
— Где это?
— Не знаю. Не помню. Константин снова прицелился Карзубому между ног.
— Яйца отстрелю, сразу вспомнишь.
— В Химках возле кладбища. Там похоронная контора.
— В конторе?
— Там только сверху контора, а снизу подвал.
— Кто этим занимается? Фамилии?
— Не знаю, ей-Богу, не знаю. Константин опустил пистолет и щелкнул предохранителем.
— Бог тут ни при чем… А ты интересный человек, сведущий. Много хорошего поведал. Жалко тебя убивать. Или в живых оставить?
— Точно! — завопил Кисель. — Мы ж тебе все рассказали. Отпусти ты нас.
Присев на пенек, Панфилов закурил. Что-то похожее на жалость к этим двум ублюдкам шевельнулось у него в душе. Пусть остаются здесь, позагорают.
Кисель снова начал хныкать:
— Забери себе тачку, только нас больше не трогай.
— Заткнись.
Константин докурил сигарету, поднялся с пенька, сунул пистолет за пояс, запахнул ветровку и направился к машине. Его
«Жигули» и «восьмерка» Карзубого по-прежнему стояли на обочине. Кровь, которой Кисель испачкал капот своей машины, Константин стер еще до того, как перетащил его с Карзубым в лес.
На всякий случай он открыл машину Карзубого и вырвал провода из замка зажигания.
Какой-то листок упал с приборной доски на пол. Константин подобрал его и прочел текст, отпечатанный на пишущей машинке: «Трубачев Василий, общество „Саланг“, Железнодорожная, 10». Дальше был указан домашний адрес Трубачева. И еще — «… инвалид первой группы, передвигается на костылях».
Кровь ударила ему в голову. Да, он должен был догадаться раньше — разбитая фара, измятый капот, трещина на лобовом стекле…
* * *
— Развяжи нас, — заскулил Кисель, увидев приближающегося к нему Жигана.
Константин подошел к Карзубому и схватил его за горло.
— Это ты, падла, сбил машиной инвалида?
— Нам приказали. — Кто?
— Матвей. Бабок дал.
— Я не виноват! — заверещал Кисель, увидев перекошенное от ярости лицо Жигана. — Это все он, он рулил! Меня не трогай!
— Я вас убивать не буду, — едва шевеля губами, произнес Константин. — Вы себя сами убьете.
Он вынул из кармана ветровки «лимонку», сдвинул вверх веревку, которой Карзубый был прикручен к дереву, освободил ему кисть и вложил в нее гранату.
— Держи.
— Ты что делаешь?
— Держи, а то сразу пристрелю. Дрожащими пальцами Карзубый зажал гранату в руке.
— Вот так.
Константин выдернул кольцо.
— Захочешь жить, будешь держать. Отпустишь — вас обоих в клочья покромсает. Это вам за Василия. Он был моим другом.
Не успел он проехать и нескольких километров, как до него донеслось эхо взрыва.