Глава 25
— Можно, Владимир Андреевич? — в кабинет Мокроусова заглянула секретарша.
Главный врач Центра протезирования и реабилитации стоял, склонившись над своим старомодным дубовым столом, и с озабоченным видом перебирал бумаги.
— Я занят, — раздраженно бросил он.
— Я знаю, Владимир Андреевич. Но дело в том, что… — девушка замялась и, обернувшись, выразительно посмотрела через плечо. — К вам пришли.
— Ну и что? Пусть подождут, я пока не принимаю.
Он выглядел очень недовольным.
— Товарищ из милиции.
— Что? Какая милиция?
— Он говорит, что из уголовного розыска. Следователь. Занимается делом нашего э… Никиты Григорьевича.
— Ах, вон оно что? Так бы сразу и сказали.
В кабинет вошел невысокий коренастый мужчина с широким, крупной лепки лицом, короткой стрижкой, в темно-сером довольно непрезентабельном костюме и туфлях явно не из магазина знаменитой швейцарской фирмы «Балли».
Недовольство на лице Мокроусова мгновенно сменилось маской радушия и гостеприимства.
Позабыв о своих бумагах и занятости, он шагнул навстречу гостю и протянул ему руку.
— Здравствуйте, товарищ…
— Борисов, — представился вошедший.
— Позвольте узнать ваше звание, — с чувством пожимая руку следователю, спросил Мокроусов.
— Капитан.
— Пожалуйста, товарищ капитан. Проходите, садитесь. Я к вашим услугам. Милочка, сделай для нас кофе, будь так добра.
Милицейский капитан с любопытством осмотрел кабинет главврача, сел в предложенное ему кресло, расстегнул пиджак на груди.
Мокроусов бросил на следователя взгляд, в котором, кроме внимания и почтения, присутствовала и некоторая доля снисходительности. Ведь самому Владимиру Андреевичу и в страшном сне не могло присниться, чтобы он когда-нибудь надел костюмчик от объединения «Большевичка» и туфли какой-нибудь обувной фабрики номер один.
— Я по поводу вашего сотрудника Долгушина, — кашлянул посетитель.
На лице Мокроусова тут же появилось выражение скорби.
— Да-да, понимаю. Для нас всех это такая утрата. А что бы вы хотели узнать от меня?
— Вы же были его, так сказать, начальник. Некоторые факты биографии…
— Вы можете обратиться в наш отдел кадров, — сказал Мокроусов, поправляя на переносице очки в тонкой золотой оправе. — Там вам предоставят исчерпывающую информацию.
— Это все, конечно, будет сделано официальным путем, — сказал капитан Борисов.
Он выглядел несколько смущенным, что обычно не свойственно представителям его профессии.
— Видите ли, Владимир э…
— Андреевич.
— Видите ли, Владимир Андреевич, анкетные данные, конечно, полезны для общего ознакомления, составления, так сказать, приблизительного портрета потерпевшего…
В кабинет вошла секретарша, держа руке поднос с кофейными чашками и блюдцами.
Судя по всему, следователь, навестивший Мокроусова, никогда прежде настоящего китайского фарфора в руках не держал. И потому не мог оценить по достоинству ни изящества форм, ни красоты рисунка.
Зато длинные и стройные ноги секретарши он проводил долгим и выразительным взглядом.
«Что ж, вполне определенный типаж, — подумал Мокроусов, мгновенно определив тактику собственного поведения. — Милицейский служака с весьма ограниченным воображением».
Следователь сделал два глотка кофе и отставил чашку в сторону.
— Вы уже, наверное, в курсе того, что произошло с вашим сотрудником Долгушиным?
— В общих чертах, — Мокроусов развел руками. — Занятость. Вы знаете, очень много текущих дел. У меня ведь больные, операции, почти двести человек персонала. Я буду вам очень признателен, если вы посвятите меня во все подробности. Там, где не хватает фактов, приходится довольствоваться в основном слухами.
— Общая картина такова, — казенным тоном сказал следователь. — Соседи по лестничной площадке услышали в квартире потерпевшего шум борьбы и крики, они обратились по телефону в органы внутренних дел. После этого на место прибыл дежурный наряд милиции. Дверь квартиры была заперта, на звонок никто не отвечал, и старшему наряда пришлось в присутствии понятых вскрывать дверь. Владимир э…
— Андреевич.
— Владимир Андреевич, я, с вашего позволения, закурю.
— Разумеется. Пепельница на столике рядом с вами.
Следователь достал из кармана пачку «Родопи» и, чиркнув спичкой, закурил.
Кабинет сразу же заполнился удушливым запахом дешевого болгарского табака.
Мокроусов вышел из-за стола, открыл форточку.
— В ванной комнате было обнаружено тело со следами множественных ножевых ранений. После того как понятые опознали в потерпевшем Долгушина Никиту Григорьевича, старший наряда вызвал оперативно-следственную группу. После проведения необходимых следственных мероприятий было возбуждено уголовное дело по факту убийства.
Мокроусову, российскому интеллигенту в третьем поколении, неприятно резануло слух, как следователь произнес «возбуждено», с ударением на втором слоге. Но как человек воспитанный, он лишь чуть-чуть поморщился.
— Значит, убийство? — со вздохом спросил он. — И никаких сомнений?
— Характер ранений никак не подтверждает версию о самоубийстве, — произнес Борисов. — Но мы, конечно, рассматривали и ее.
— И ничего из вещей не взяли?
— Да, — покачал головой Мокроусов, это печальное событие. Множественные ножевые ранения… Какой варвар сделал это?
— Нам бы тоже хотелось узнать. Борисов затушил в пепельнице окурок и прикурил новую сигарету.
Мокроусов сдержанно кашлянул, но промолчал.
— Скорее всего мне придется вызвать вас в качестве свидетеля по делу о смерти Долгушина, — сказал следователь.
— Свидетеля? — удивленно переспросил Мокроусов. — Но что же я вам могу сообщить? В тот день я допоздна находился на работе.
— Не пугайтесь, Владимир Андреевич, — следователь наконец-то запомнил имя и отчество главного врача. — Свидетель и подозреваемый — это разные вещи.
— Я понимаю. Что мне нужно делать?
— Вас вызовут повесткой. Вы просто дадите некоторые показания для протокола. Чистая формальность, поверьте. Я хотел бы поговорить с вами о привычках, наклонностях потерпевшего, его связях. Пообщаться с вами э… так сказать, в неформальной обстановке.
— Не знаю… Долгушина я хорошо знал с профессиональной точки зрения, как специалиста. Он считался нашим ведущим сотрудником. Довольно перспективным, Между прочим. Иногда он ассистировал мне Во время наиболее сложных операций.
— А какой у него был характер?
— Я бы сказал — очень ровный. Он находился в нормальных отношениях со всеми сотрудниками нашего центра. Я не припоминаю, чтобы кто-то жаловался мне на Никиту Григорьевича. Мне тоже не приходилось конфликтовать с ним.
— Какие у него были интересы?
— Он целиком посвятил себя избранному делу. Работа — его единственная настоящая страсть.
— Ну, насчет страсти не знаю… — про тянул Борисов, медленно качая головой.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Мокроусов.
— Об этом чуть позже. Насколько нам удалось выяснить, Долгушин вел одинокий образ жизни.
— Да, он не имел семьи. Следователь заерзал в кресле.
— Вот об этом мне и хотелось бы поговорить с вами, Владимир Андреевич. Давайте не ходить вокруг да около. Долгушин был гомосексуалистом?
— Почему вы так решили?
— Судя по показаниям соседей и еще кое-каким косвенным данным, которые нам удалось обнаружить у него в квартире, Долгушин не интересовался женщинами.
— А что это за косвенные данные, о которых вы говорите?
— Мы нашли у него несколько э… мужских журналов. Ну, знаете, с фотографиями обнаженных мужчин.
— Да-да-да, — закивал Мокроусов, — я тоже замечал за ним эту странность. Но, откровенно говоря, мне казалось, что это чисто медицинский интерес. Однако, могу вас уверить, на профессиональных качествах Никиты Григорьевича это не сказывалось.
— Зато сказалось на его личной жизни, — глубокомысленно заметил следователь, допивая уже остывший кофе.
— Вы думаете, что эта его… наклонность и привела к столь печальному финалу? — с сомнением спросил главврач.
— Это рассматривается нами как одна из версий. Но, признаюсь честно, наиболее вероятная.
— Вы не могли бы рассказать об этой версии подробнее, если это, конечно, не нарушит тайну следствия? Так, кажется, это у вас называется?
— Возможно, еще рано об этом говорить, но есть ряд обстоятельств, которые заставляют нас думать именно так.
— Какие же это обстоятельства?
— Его нашли в ванной в обнаженном виде. Орудием убийства послужил обычный кухонный нож.
— Нож тоже нашли?
— Да, он лежал рядом с трупом. Недавно в Москве произошло еще одно очень похожее убийство. Оно уже раскрыто.
— Любопытно, любопытно…
— Гомосексуалист из чувства ревности убил своего любовника. Поскольку в деле замешан иностранный гражданин, оно не получило широкой огласки. Но картина наблюдалась почти такая же. Убитый был найден в ванной, в обнаженном виде, со следами множественных ножевых ране ний.
— Итак, вы думаете, что Никита Григорьевич имел, скажем так, близкого друга, который в порыве страсти соверши этот поступок?
— Возможно. И я очень хотел бы найти этого близкого друга. Может быть, с вашей помощью это удастся?
— Боюсь, вряд ли смогу вам помочь, — с сожалением сказал Мокроусов. — Я ведь вам уже говорил — у меня очень много сотрудников, и чьи-то взаимные симпатии остаются для меня, как бы это поизящнее выразиться, за кадром. У нас современная клиника, работа поставлена по цивилизованному образцу. У сотрудников просто нет возможности заниматься личными делами в рабочее время. Что происходит с ними после работы, я тоже, увы, не знаю. Кстати, а почему вы решили, что Никита Григорьевич мог питать подобную э… страсть к кому-то из моих подчиненных?
— Но вы же сами сказали, что он был очень предан своей работе. Обычно интриги на сексуальной почве разворачиваются там, где человек проводит большую часть жизни.
— Я думаю, этим, — с нажимом сказал главврач, — Долгушину сподручнее было заниматься после работы. Вы не хотите еще кофе?
Следователь посмотрел на часы.
— Нет, благодарю. Мне пора. Мокроусов встал из-за стола и проводил гостя до дверей своего кабинета.
— Очень сожалею, товарищ следователь, что ничем не смог помочь вам. Вы сами понимаете, я бы рад, но…
— Почему же? Вы мне помогли. Я, конечно, еще порасспрашиваю ваших сотрудников, но скорее всего вы правы — надо искать следы в другом месте.
Выпроводив милицейского капитана, Мокроусов снял очки, вынул из кармана носовой платок с вышитой на нем монограммой в виде буквы М и тщательно промакнул пот на лбу и висках. Сейчас он пребывал в состоянии тихой паники.
Если этот Борисов или как там его… что-нибудь пронюхает о его отношениях с Никитой Долгушиным, то из свидетеля он быстро превратится в подозреваемого. Надо что-то делать.
Но что? Может, Виктор Иннокентьевич снова поможет?
* * *
— Успокойтесь! — рявкнул Крючков. Он вышел из-за своего рабочего стола и стал медленно прохаживаться по кабинету. Мокроусов, сидевший в кресле, как-то съежился и затих. Весь его лоск исчез, потные руки дрожали, глаза за линзами очков покраснели, и даже очень дорогой костюм сидел на нем мешковато.
— Вам нечего бояться, — сказал Крючков уже более сдержанным тоном. — Кто знает об истерике, которую закатил вам Долгушин?
— Наверное, секретарша, — жалобно пролепетал Мокроусов. — Она находилась в приемной и могла…
— Секретарша — наш человек. Она знает, как себя вести и что говорить. В клинике знали о вашем… — он кашлянул, — романе?
— Думаю, нет. Едва ли Никита рассказывал кому-то обо мне. Но не исключено, что догадывались. Так в каждом учреждении…
— Не в каждом учреждении подчиненный влюбляется в своего начальника, — обвиняющим тоном сказал Крючков. — Своими порочными страстями вы ставите под угрозу очень важное дело.
— Я ничего не мог с этим поделать, — простонал Мокроусов. — Это выше моих сил…
— Я повторял вам, и не один раз, что ваш моральный облик должен быть безупречен. Убирайтесь из моего кабинета!
Мокроусов выскочил как ошпаренный. Когда дверь за ним захлопнулась, Крючков вытащил из пачки сигарету, нервно закурил и тут же в ярости принялся гасить окурок в пепельнице.
— Пидарасы долбаные!.. Никак не могут жопы свои успокоить! Всю плешь проели. Одни проблемы от этих хренососов!