Глава 8
Панфилов вышел из универсама с тремя бутылками пива, которые прижимал локтем, поскольку обе руки у него были заняты пакетом, набитым продуктами. Пакет оказался слишком тонким, и одна его ручка оторвалась, едва Константин вышел на улицу.
О чем может думать человек, у которого вот-вот из пакета под ноги вывалится полкило сыра, колбаса и соленая рыба, а еще бутылки из-под локтя того и гляди посыплются на асфальт? Понятно о чем – где найти новый пакет покрепче и вообще как все это донести до квартиры, где все еще спит его напарник и единомышленник Сашка Макеев, который едва продерет глаза, как тут же заявит, что умирает с голода.
Визг тормозов вернул Константина к окружающей его действительности. Скорость реакции у Панфилова всегда была великолепной.
Он не успел еще до конца повернуть голову вправо, как тут же сгруппировался и ринулся боком прямо в огромное стекло витрины универсама.
Прямо напротив Константина резко затормозил джип, из окна которого торчал ствол автомата.
Тело Панфилова ударило в стекло одновременно с автоматной очередью, но чуть выше.
Основной обвал осколков стекла обрушился вниз, когда он уже перелетел внутрь магазина. Константин покатился по полу, сбивая ногами легкие каркасные стойки с пачками многочисленных сортов чая и кофе. Куда из его рук делся пакет с продуктами и что стало с пивом, которое он прижимал локтем, Константин не смог бы вспомнить, даже если бы очень захотел. Ему было совершенно не до того.
Панфилов знал, что сейчас раздастся вторая очередь, и ее следует опасаться больше, чем первой, на которую он успел среагировать. Сейчас он лежит на полу универсама и представляет собой идеальную мишень для нападающих, особенно если автоматчик догадается выскочить из машины и в два прыжка занять позицию около разбитой витрины.
Уши Панфилова резанул истошный визг, который поднялся в заполненном покупателями торговом зале после столь неожиданного появления Константина прямо из витрины. Неизвестно, за кого его приняли находящиеся в зале, но автоматная очередь, сопровождавшая его вторжение в магазин, не оставляла сомнений в намерениях тех, кто остался по ту сторону витрины.
На полу рядом с Константином неожиданно оказался охранник в пятнистой форме, в руке которого Константин увидел пистолет.
– Живой? – удивленно и обрадованно спросил охранник у Константина, распластавшегося на полу среди осколков стекла. – Ну вы, суки, даете! Опять витрину вдребезги! Кто за нее платить-то будет?
Константин уже нашел правой ногой точку опоры. Он уперся в жестко укрепленную в полу стойку большой витрины и, резко оттолкнувшись, скользнул по мраморному полу под прикрытие выступающей вперед ее горизонтальной части, через мгновение полностью закрывшей его от возможных выстрелов со стороны разбитого окна.
В этот момент раздалась вторая очередь.
Охранника наверняка продырявили бы насквозь, если бы он хоть сколько-нибудь интересовал нападавших. Но они хотели добраться именно до Константина и стреляли именно по той витрине, под которой лежал Панфилов.
Одновременно с выстрелами на Константина обрушился дождь пахнущей алкоголем жидкости.
«Вино-водочный отдел, – подумал он. – Макеев наверняка скажет, что я надрался в одиночку и вся эта история пригрезилась мне спьяну…»
Охранник между тем опомнился и начал выполнять должностную инструкцию. Он метнулся за ближайший выступ витрины и произвел оттуда три выстрела в сторону разбитого окна.
В ответ прозвучала третья очередь, на этот раз уже по охраннику, но сразу вслед за ней Панфилов услышал звук отъезжающей от магазина машины.
Он сообразил, что ему пора уносить ноги. Едва в универсаме появится милиция, как начнутся допросы, выяснение личности и причин, по которым на него совершено нападение.
А что он им скажет? Что он один из тех людей, которые на протяжении последнего месяца держали в страхе всю криминальную Москву, уничтожая преступников их же методами, истребляя их любыми способами, которые им были доступны?
Что это именно он выступал в черной маске по московскому телеканалу и предупреждал убийц, насильников и грабителей, что не оставит их в покое до тех пор, пока они не исчезнут из Москвы навсегда?
Ничего более идиотского придумать в его положении было невозможно.
Если смотреть по сути того, что они делали с Сашкой Макеевым, их действия можно было только одобрить – они боролись с преступностью. Но методы…
За эти самые методы им светила, если не вышка, то уж, по крайней мере, максимальный срок отсидки, что и для Панфилова, и для Макеева, давно переставших считать себя молодыми, было равносильно пожизненному заключению. Упекли бы их на всю катушку.
Нет, такой вариант Константина Панфилова абсолютно не устраивал.
Панфилов немедленно вскочил на ноги и бросился к выходу.
Он знал, что провоцирует этим панику, но именно этого и добивался. Ему надо было, чтобы магазин заполнился толпой мечущихся людей и началась полная неразбериха. Иначе охранник вцепится в него и не выпустит из своих лап до приезда милиции. Устраивать потасовку еще и с охранником Панфилов не хотел.
Вслед за ним действительно бросились еще несколько человек, однако женщина, лежащая у самой кассы, из-за которой медленно высовывалась голова молоденькой кассирши с перекошенным от страха лицом, не сделала даже попытки подняться.
Константин заметил, что из-под ее головы показалась неторопливая струйка крови.
«Черт! Зацепило! – досадливо подумал Панфилов, рядом с которым смерть ходила слишком часто и слишком часто рядом с ним страдали ни в чем не повинные люди. – Ее-то как задело? Наверное, рикошетом».
Он перепрыгнул через тело женщины и устремился прямо к выбиравшейся из-за дальней витрины девчонке-продавщице с возгласом:
– Срочно нужен врач! Где у вас телефон? Женщина ранена!
Продавщица тут же ринулась в подсобку, оглядываясь на Константина, который устремился вслед за ней. Панфилов знал, что в атмосфере общей растерянности люди всегда хватаются за первую же инициативу, которую им предложат. Лежащей на полу женщине врач не был нужен, она была мертва, Константин был в этом абсолютно уверен. Но вызвать «Скорую помощь» все равно было необходимо, ведь это самое естественное действие, и именно его выбрал Панфилов для прикрытия своего отхода.
Девушка, которая повела его к телефону, влетела в один из кабинетов, расположенных в длинном коридоре, и решительно указала на телефон, стоящий на одном из столов. В кабинете никого не было.
– Господи! Что ж теперь будет-то? – бормотала девушка, глядя, как Константин раз за разом набирает «03», делая вид, что каждый раз занято.
– Ты чего причитаешь? – спросил он смотревшую на него круглыми глазами девушку. – Жива осталась. Считай – все в порядке!
Но та, казалось, его не слушала. Она продолжала смотреть в его сторону бессмысленным взглядом, и только теперь Константин понял, что в глазах у нее вовсе не страх, а растерянность и озабоченность.
– Эй! Ты чего? – спросил он и даже помахал у нее перед самыми глазами ладонью, чтобы сфокусировать ее взгляд на себе.
Она, похоже, наконец, его заметила.
– Так ведь хозяин нас самих заставит платить за все, что там переколотили, продавщиц, кассиров, охранников – всех, кто в торговом зале работает, – пробормотала она. – Из зарплаты вычтет. Я подсчитать пытаюсь, много ли там разбили…
Панфилов молча выматерился.
«Что за время, мать его! На глазах у этой девчонки только что убили человека, а ее ничего не интересует, кроме денег, которые она теряет. До чего дешевой стала человеческая жизнь и до чего все привыкли к убийствам, смерти, чужим страданиям. Чем дальше, тем, похоже, человек все больше замыкается в личных проблемах и теряет что-то важное и нужное, хотя, может быть, и бесполезное для сегодняшней жизни. Но нужное для жизни вообще».
– Слушай, страдалица, – сказал Панфилов, беря ее за плечи и поворачивая лицом к двери в коридор. – Сбегай, посмотри, нет ли там еще раненых, пока я звоню. Заодно и ущерб поточнее прикинешь…
Девица какой-то механической походкой затопала к торговому залу.
Панфилов тут же набрал «Скорую» и сообщил о перестрелке в универсаме. Его спросили, кто звонит, и он раздраженно буркнул:
– Очевидец!
И бросил трубку. Пора было сматываться.
«У служебного выхода из магазина наверняка тоже стоит охранник, – соображал Константин. – Если он сейчас тоже кинулся в торговый зал, то дверь, конечно же, запер. Если я сейчас же не придумаю, как отсюда выбраться, то окажусь в ловушке, и тогда остается только добровольно сдаться в руки ментам. Безрадостная перспектива».
Главное, на что рассчитывал Панфилов, – это на всеобщую растерянность, которая должна была сейчас всех охватить. Обычно немного находится в подобных ситуациях людей, которые начинают с того, что бросаются не спасаться сами, а оказывают помощь другим. И уж совсем редко встречаются люди, способные быстро увидеть ситуацию в целом, сделать правильный вывод и взять на себя ответственность руководить действиями других людей.
«Главное, чего бы мне сейчас не хотелось, – подумал Панфилов, – это попасть на глаза охраннику, который бросился мне на помощь, он наверняка успел рассмотреть меня и запомнить. Для него я тот, на кого совершено нападение, кто расколотил витрину, из-за кого весь переполох, то есть человек, которого необходимо задержать до приезда милиции. Для остальных я такой же покупатель, случайный свидетель происшествия, как и они сами. Поэтому мне стоит рискнуть вновь показаться в торговом зале и разыскать ту озабоченную девчонку-продавщицу».
Он знал, где ее найти. Конечно же, она стояла у расколоченной пулями витрины с выпивкой и прикидывала, сколько и чего разбилось.
Константин подошел к ней сзади и потянул за рукав красно-белого рабочего халата.
– Эй, помощница! – сказал он. – Найди-ка быстренько того охранника, что у служебного входа стоял. Скажи, что врачи приехали, их надо через служебный пропустить, чтобы не мешался никто.
Он с таким же успехом мог называть любые аргументы, пусть даже самые бессмысленные, девчушка все равно не смогла бы их оценить. Поступила уверенная команда от человека, который точно знал, что делать, и она с готовностью ринулась ее выполнять.
Константин поспешил в коридор и через несколько секунд оказался у служебного входа. Заслышав торопливые шаги охранника по коридору, он принял озабоченный и раздраженный вид и принялся мерить шагами пространство перед дверью служебного входа.
– Где же вы ходите, любезный! – строго спросил он охранника, еще не дав ему подойти к двери. – Мы прибыли по вызову полторы минуты назад и вынуждены торчать перед закрытой дверью. Вас же предупредили, что мы подъедем к служебному входу.
– Да можно было и через главный, – бормотал охранник, бренча ключами, среди которых он никак не мог отыскать нужный.
– Но там же не развернуться с носилками! – воскликнул Панфилов. – И позвольте, молодой человек, нам самим судить, как лучше организовать эвакуацию раненых с места происшествия!
– Да я-то что? – смутился охранник, открывая дверь. – Можно и открыть, раз такое дело… Через двор, конечно, удобнее с носилками, никто не помешает. Но там же ворота… Как же вы…
Видно было, что его одолели сомнения. Но дверь уже приоткрылась.
Панфилов резко рубанул ему ладонью по шее. Обмякшее тело охранника повисло у него на руках.
– Не расстраивайся, правильно сделал, что открыл, – сказал Константин, отволакивая охранника в сторону и прислоняя к стене. – Сейчас и правда врачи приедут. Им отсюда удобней заходить будет.
Константин выскользнул наружу, прикрыл за собой дверь и, мгновенно осмотревшись, понял, что находится не на улице, а в рабочем дворе магазина, совершенно пустынном, заставленным мусорными ящиками и пустыми контейнерами из-под разгруженных товаров.
– А мне уходить отсюда удобней, – добавил он шепотом и направился к тому месту, где контейнер стоял почти вплотную к забору.
Вскарабкаться на контейнер, перескочить с него на забор, а оттуда соскочить на улицу было совсем не сложно. Еще одной удачей было то, что забор выходил не на ту же улицу, что и фасад магазина, а в переулок.
Никто не видел, как Панфилов перемахнул через забор. Если кто и находился несколько минут назад в переулке, наверняка побежал смотреть на разбитую витрину, на вываливающую из магазина толпу, на охранника, который стрелял по бандитам, на валяющиеся на асфальте автоматные гильзы и другие весьма интересные для любопытствующих москвичей вещи.
Никто не помешал Панфилову отправиться по переулку в противоположную от магазина сторону и вскоре оказаться на соседней улице.
Убедившись, что теперь его пребывание на этой улице никак нельзя связать с происшествием в магазине, Панфилов облегченно вздохнул и вдруг подумал:
«А ведь Макеев уже, пожалуй, проснулся и остервенело шарит по пустому холодильнику… Да и мне давно не мешало бы перекусить. Ну что за идиотские истории могут случиться с человеком, который отправился купить продукты на завтрак!»
В тот момент Панфилов еще не понимал, что происшедшая с ним история в магазине не случайность и что теперь он каждую секунду вынужден будет оглядываться по сторонам в ожидании выстрела, несущегося на него с большой скоростью автомобиля, взрыва или удара ножом. Но очень скоро ему предстояло это понять и оценить.
Причем понять гораздо раньше, чем он успеет позавтракать…
«Судя по прямолинейности и упрямству, которое было проявлено нападавшими на меня людьми, – думал Панфилов, шагая к магазину "Продукты", расположенному в пяти минутах ходьбы от универсама, – они из разряда братанов-исполнителей. Значит, кто-то из московских лидеров решил мне отомстить за своих людей. Ни одна из "шестерок" ни со мной, ни с Макеевым, конечно, не справится, но придется быть начеку. Все это не настолько опасно и интересно, чтобы этим голову забивать. А вот откуда им известно, что мы с Макеевым в Москву вернулись? Информацию в "светскую хронику" мы не давали. Наоборот, хотели спокойно пожить, без особых скандалов и историй. Так эти козлы сами нарываются. Сколько можно, в конце концов?! Что нам теперь опять хвататься с Макеевым за оружие? Начинать их опять крошить в капусту? Уже поняли мы, к сожалению, что ни хрена полезного из этого не выйдет…
Сколько будут на свете существовать деньги, столько люди будут убивать из-за них друг друга. К таким вот марксистским открытиям мы с Макеевым пришли. Запугать на время можно, и то ненадолго. Придут в себя – и опять за старое. А там и молодняк подрастает. И, конечно, тоже вперед рвется. Нет! У нас не людей надо переделывать, а страну, в которой они живут. Боюсь, что нам вдвоем это будет не под силу».
Константин настолько погрузился в размышления о своих взаимоотношениях с московской криминальной средой, что забыл о происшествии в универсаме. Он шел по московской улице, навстречу ему шагали озабоченные утренними проблемами москвичи, дома сидел голодный Макеев… Все вроде бы было в порядке. Осталось только вновь купить сыр, колбасу, пиво и прочую снедь, вернуться домой и наконец-то позавтракать.
«Как бы Макеев меня разыскивать не отправился, – с тревогой подумал Панфилов. – Я ему даже записки не оставил, что в магазин пошел. Мы же с ним договорились, что поодиночке никуда ходить не будем. Мало ли что может случиться, береженого бог бережет. Вот сегодня со мной и случилось, едва я только из дома высунулся… Похоже, что последние дни за нами следили. Кто? И зачем? Мстят нам за то, что мы пытались руки им выкрутить и Москву от них очистить? Скорее всего. Но когда же мы "хвост" подцепили? Ведь никто не знал, что мы с Сашкой в Москву вернулись?..»
Задумавшийся Панфилов почувствовал вдруг резкий толчок в плечо и готов был уже отпрыгнуть в сторону, чтобы сориентироваться и понять, кто на него нападает, но вовремя понял, что, задумавшись, он налетел на прохожего.
От толчка Константин чуть не упал и вынужден был ухватиться за человека, на которого налетел. Тот тоже уцепился за Константина, но непогашенная сила инерции все еще несла его вперед, и он развернул Константина лицом в обратную сторону, все еще держась за него.
И тут Константин услышал характерный звук, который трудно было спутать с каким-либо еще звуком, – приглушенный тупой щелчок, раздающийся при выстреле из пистолета с глушителем.
– Простите… – забормотал налетевший на него человек. – Я не хотел вас…
Он вдруг обмяк и начал сползать вниз прямо в руках у Панфилова.
Константин бросил быстрый взгляд в ту сторону, откуда он шел. Человек, только что выстреливший в него и попавший в прохожего, все еще держал пистолет в вытянутой руке. До него было всего метров пять.
Ствол был нацелен точно Панфилову в голову. Лицо человека с пистолетом показалось ему знакомым.
Дальше Константин действовал автоматически, не успевая подумать, почему именно это движение совершает, почему именно в эту сторону движется. Его тело само выбирало позицию, подчиняясь бессознательным командам мозга. Это был инстинкт самосохранения, опирающийся на весь опыт и знания, которые Жиган успел приобрести за всю свою жизнь, – и в Афганистане, и в зоне, и в разборках с запрудненской братвой, которая вначале хотела подчинить себе удачливого бизнесмена, а потом сама искала у него расположения, и в стычках с дагестанцами, которым он мстил за погибшего от их рук брата, и еще во многих схватках, из которых Константин выходил победителем.
Панфилов резко согнулся, уходя из зоны видимости нападавшего, и тут же услышал еще один щелчок. Тело не успевшего еще упасть человека приняло на себя и этот выстрел.
Только потом Панфилов сообразил, зачем он вырвал из рук падающего на него человека небольшой «дипломат» и швырнул его в стрелявшего.
Конечно, он сделал это для того, чтобы не дать ему возможности произвести третий, прицельный выстрел, потому что положение Константина было очень невыгодным, – через пару секунд тело раненого человека окажется на асфальте, и Константин останется без какого бы то ни было прикрытия перед направленным на него стволом.
Но летящий в его сторону «дипломат» заставил нападавшего дернуться, и пуля опять пошла мимо.
Панфилов услышал, как закричала женщина на противоположной стороне улицы, и в голове его этот факт был отмечен наравне со многими другими и был даже интерпретирован – «промахнулся и ранил женщину». Но и это он проделал машинально, без участия воли.
Константин все так же неосознанно резко рванулся в сторону и оказался под прикрытием стоявшего у обочины «Мерседеса».
Только тут он начал осознавать обстановку и управлять своими действиями сознательно.
«Все! Теперь он меня не достанет! – лихорадочно думал Константин. – Значит, будет отходить. Он тут и так хорошо отметился, народу настрелял – не меньше двух человек. Мне, кстати, тоже не мешало бы подумать, есть ли у меня желание встречаться с милицией… Что за веселенький денек сегодня! Прямо-таки сезон охоты на меня открыли с самого утра!»
Поскольку встречаться с милицией у Панфилова по-прежнему не было никакого желания, он вскочил на ноги и бросился вслед человеку, который в него стрелял. Зачем он побежал именно в ту сторону, а не в противоположную, Константин думал уже на бегу, глядя, как мелькает впереди темная куртка нападавшего.
Стрелять он уже не будет, а если и будет – наверняка промахнется. Чтобы сделать точный выстрел на бегу, да еще с оборота, да еще с неустоявшимся дыханием, нужно быть профессионалом очень высокого класса. Вряд ли такие есть в распоряжении московских криминальных князьков. Ведь это опять их работа, чья же еще?
А вот проводить его и проследить, как и на чем он отбудет восвояси, кто его ждет в машине, в которую он, без всякого сомнения, нырнет, было бы неплохо. Чем больше информации имеешь о противнике, тем легче его уничтожить… Или – тем легче от него защититься, поскольку нападать у Панфилова не было ни малейшего желания.
Наверное, они с Макеевым превысили лимит, отпущенный нормальному человеку на жестокость и убийство. После той странной встречи, сразу после того, как они вернулись в Москву и решили продолжать свой «крестовый поход» против преступности, что-то произошло с Константином. Да и Макеев тоже обмяк, когда Панфилов рассказал ему, почему он отпустил сутенера, которого они выловили прямо у «Интуриста» и хотели повесить его над главным входом в гостиницу, чтобы шуму побольше наделать, чтобы его смерть не прошла незамеченной.
Сутенер оказался еще молодым, хотя и из ранних – Макеев успел подсчитать, пока они его «пасли» и прикидывали, годится ли он в «объекты ликвидации», что на этого худенького паренька работает не менее десятка «девочек». А когда Панфилов понял, что это место у «Интуриста» досталось пареньку как бы по наследству от прежнего хозяина этой территории, Дениса по кличке Ди Каприо, убитого ими же, Константин не сомневался, что труп этого худощавого воспреемника сутенерской традиции будет сегодня же болтаться на веревке над входом в гостиницу.
Как они это сделают – совершенно не важно. Делали еще и не такое. Главное – криминальная Москва тут же узнает об их возвращении в столицу и о том, что операцию по очистке Москвы от криминальной нечисти они будут продолжать.
И вдруг Константин его отпустил, хотя парень был уже в его руках и злобно шипел, не в состоянии сколь-нибудь эффективно сопротивляться Константину, дергал сведенными за спиной руками, отчего в его запястья впивались обода наручников, смотрел на Константина с открытой, но бессильной ненавистью.
А Константин мельком взглянул на его лицо и собирался даже тащить его в комнату на третьем этаже, из которой можно было попасть на козырек над входом, и вдруг остановился, посмотрев на парня очень внимательно.
Его лицо вдруг показалось Константину поразительно знакомым.
Потом Панфилов задал ему один вопрос и, выслушав ответ парня, отпустил его, не наградив даже хорошим подзатыльником.
– У тебя была сестра? – спросил Константин с уверенностью, что тот ответит утвердительно, и почему-то волнуясь от этого.
Парень смотрел все так же злобно, но было заметно, что вопрос о сестре оказался для него несколько неожиданным. Он машинально кивнул и, похоже, даже разозлился на себя из-за этого.
– Как ее звали? – спросил Панфилов.
– Марго… – пробормотал парень, не понимая, что происходит.
Константин посмотрел на него еще раз и дернул за руку, разворачивая к себе спиной. Потом снял с него наручники и сказал:
– Иди.
Глухим таким голосом сказал, без всякой интонации и без эмоций.
Едва парень поверил, что свободен и показательной экзекуции не будет, как мгновенно исчез. А Константин вышел на Тверскую и просигналил Макееву, что операция отменяется.
Макеев жутко удивился, поскольку был уверен, что сутенер в руках у Константина, и поджидал только сигнала, чтобы присоединиться к Панфилову. Но непосредственным исполнителем акции был Константин и имел право отказаться от любого действия, если сочтет его опасным или неоправданным, так они договорились заранее. А все объяснения потом.
Дома Константин тихо, но отнюдь не спокойно сказал Макееву только одну фразу:
– Этот гаденыш – брат Маргариты…
И Макеев больше не приставал к Константину ни с какими вопросами.
Он понимал, что тому нужно побыть одному, наедине с самим собой, потому что прошлое выглянуло сейчас наружу из-за нагромождения мелочей, которыми забрасывает память настоящее, и Константин вновь оказался один на один со своей болью и виною.
Панфилов сам все рассказал Макееву. Давно рассказал, когда они только познакомились и еще даже не могли предположить, что станут искоренять в Москве преступность ее же методами – убийствами, насилием, страхом.
Когда Панфилов рассказывал о Маргарите Макееву, он уже понимал, что любил эту некрасивую, но искреннюю и непосредственную девушку – московскую проститутку, которой он спас жизнь.
Но это было уже после ее смерти. Когда же она была рядом с Панфиловым, он еще не понимал этого, не мог себе в этом признаться. Просто чувствовал, что ему легче и лучше, когда она рядом.
Оказывается – это и есть любовь. Только понимаешь это порой слишком поздно, когда исправить и вернуть уже ничего нельзя…
* * *
…Внезапно Константин остановился. Но не потому, что убегавший от него человек вместо того, чтобы нырнуть в салон машины, устремился к расположенной неподалеку станции метро, а под землей его преследовать в одиночку было бы гораздо сложнее.
Константин остановился потому, что вспомнил, наконец, где он видел лицо человека, который только что в него стрелял. И это воспоминание его так поразило, что он остановился и прекратил преследование.
Тот, кто сейчас в него стрелял, не принадлежал ни к одной из московских криминальных группировок. И охотился он за Панфиловым и Макеевым давно. Именно этот человек руководил очень неудачными, надо сказать, действиями отряда омоновцев, когда Панфилова и Макеева однажды чуть не взяли, это было в Калуге…
Этот человек работал в ФСБ и у него был приказ арестовать «борцов с преступностью», а если этого сделать не удастся – уничтожить.
Но если это действительно он, то Панфилов вообще отказывался понимать тактику его действий. Что это за фээсбэшник, который работает один, без прикрытия и даже не обеспечил себе надежный и удобный путь отхода с огневой позиции? То, что он сегодня «совершил», пытаясь застрелить Панфилова, это же дилетантизм какой-то.
И зачем он сунулся в метро? У ФСБ что, средств не хватает на приобретение машин?
Пусть даже не «Ауди», он и на обычных «Жигулях» от меня ушел бы, если бы к этой операции ФСБ была подключена ГИБДД. А оно так чаще всего и бывает. ФСБ любит окружать себя организационным комфортом, созданным усилиями других родственных ведомств. Это им авторитета добавляет в глазах остальных.
«И еще, – вспомнил вдруг Панфилов. – Он же застрелил сегодня двух прохожих, этот офицер из ФСБ! Ну, возможно, женщину он не застрелил, а ранил, но тем хуже для него, она же опознать его теперь может. Ерунда какая-то получается! Не может ФСБ так работать! И непрофессионально слишком, и очень неорганизованно, и слишком нагло.
Нет, самому в этом вряд ли удастся разобраться. Надо с Сашкой посоветоваться, он все же в милиции раньше работал, и не в самой маленькой должности. Сам, наверное, подобные операции разрабатывал, может, сообразит, что к чему…»
– Эх, черт возьми! На завтрак-то я так ничего и не купил…
Панфилов почувствовал противную сосущую пустоту в желудке и решительно направился к первому попавшемуся на глаза магазину.
Магазин назывался «Молочный двор», но Панфилова это не остановило.
В конце концов, Макеева лучше посадить на молочную диету, чем заморить голодной смертью.