Глава 16
Голова у Константина соображала теперь предельно ясно и четко.
«Террористам и не нужно никакого склада, – пронеслось у него в голове. – Чтобы не привлекать внимания, они не будут снимать в аренду склад. Они выгрузили свои упаковки с "кофе" прямо в коридоре. Единственное, что они могли сделать, – это предупредить Папу, что оставляют на день, на два свой товар в коридоре, сославшись, например, на то, что не успели оформить документы на аренду складского помещения… Нет, так не пойдет. Это вызвало бы недоумение – почему не успели, если с этим проблем не возникает?
Они могли договориться не с Папой, а с кем-то из грузчиков. Сказать, например, что их интересует помещение поближе к выходу, и они ждут, когда оно освободится. Взрыв у выхода обязательно заденет фундамент боковой стены рынка, и их цель таким образом будет достигнута.
Искать нужно рядом с центральной площадью, в одном из боковых коридоров».
Константин бросился в первый попавшийся коридор, пробежал его, озираясь по сторонам, но ничего не обнаружил. Коридор оказался пуст.
Панфилов побежал обратно. Суетящийся с тележками, груженными товаром, народ поглядывал на него с легким недоумением, что, мол, мужик, заблудился, что ли? Но Константин не обращал на это внимания. Часы в его мозгу равномерно отсчитывали секунды, и он чувствовал, что с каждой секундой уходят его шансы на победу.
Второй коридор тоже оказался пуст. Константин бросился в третий. И в нем тоже ничего не оказалось.
«Мать твою! – подумал на бегу Константин. – Все коридоры я обежать не успею. Куда же этот Тихонов-Шевчук запропастился, черт бы его побрал! Не понимает, что ли, что времени у нас нет!»
– Панфилов! – услышал он крик и резко обернулся навстречу.
– Наконец-то! – воскликнул он, увидев подбегающего к нему Шевчука. – Взрывчатка где-то рядом, в одном из боковых коридоров, в банках с кофе. Эти три я осмотрел, в них пусто. Давай в эти…
Он указал рукой еще на три коридора.
– Остальные мои. Быстрее! Мы еще успеем!
Шевчук сорвался с места и скрылся в одном из указанных Константином коридоров. Константин тоже свернул в один из коридоров.
Он успел осмотреть еще два оказавшихся пустыми коридора, когда, выбежав опять на площадь, услышал вопль Шевчука:
– Нашел!
Константин помчался на крик. Фээсбэшник стоял перед огромной грудой картонных упаковок, аккуратно сложенных в углу коридора, на повороте. Константин подбежал, склонился над наклеенной на одной из коробок бумажкой.
«Кофе индийский», – прочитал он.
– Есть! – сказал он. – Шевчук, срочно машину, грузовик, у нас с тобой двадцать минут осталось.
Тот схватился за сотовый телефон.
– Не работает он тут! – крикнул Панфилов. – Срочно беги наверх. Я гостей подожду.
Шевчук добежал лишь до поворота и вдруг круто развернулся и помчался обратно к Константину.
– Едут! – сдавленным голосом произнес он. – «Газель». Сюда едут. Панфилов, это они!
– А то кто же! – согласился Константин.
Как всегда, в самый напряженный момент он становился спокоен и сосредоточен. Это была старая выучка, которую он получил еще в молодости – в Афгане, в лагере спецподготовки. В моменты опасности надо держать себя в руках, не давая воли ни нервам, ни воображению. Стоит разозлиться на противника, потерять над собой контроль, и все – он получает над тобой преимущество.
Выигрывает тот, у кого крепче нервы. Это главное преимущество в поединке. В этом Жиган убедился, когда оказался в зоне один против десятерых и одержал победу, искалечив нескольких человек. Остальные разбежались, струсили. Трудно не испугаться, когда на твоих глазах человеку ломают позвоночник, а тебе нужно нападать следующим на того, кто это сделал. Весь пыл пропадает в такие моменты. Это Константин хорошо понимал.
Врага побеждают не силой, главное – одержать психологическую победу. Заставить его почувствовать себя побежденным. Тогда ты выиграешь. А выигрыш всегда один и тот же – жизнь. Точно так же и сейчас.
Укрывшись за коробками с кофе, Панфилов с фээсбэшником следили за подъезжающей к ним машиной.
«Вляпался в историю, мать твою, – думал в этот момент полковник Шевчук. – Мое ли это дело, лазать по подвалам и ловить своими руками террористов? Похоже, дал я маху, когда решил раскрутить эту запрудненскую историю втихаря, не докладывая ничего Утину. Надо было подстраховаться. Вывалят сейчас из этой "газельки" пять человек с автоматами, что мы с бывшим уголовником Панфиловым делать будем?»
Шевчук уже пришел в себя, оправился от растерянности и совсем забыл, как он смотрел с надеждой на этого самого «бывшего уголовника» и ждал, когда тот подскажет ему, что делать. Он уже выбросил это из головы, поскольку помнить это было неприятно и даже опасно. Опасность заключалась в том, что Утин мог узнать о беспомощности, проявленной одним из руководителей отдела, и квалифицировать эту растерянность вполне определенным образом.
Шевчук искоса посмотрел на Панфилова. Тот не спускал глаз с приближавшейся машины и, казалось, кроме нее не видел и не слышал ничего. Что-то первобытное, охотничье светилось в его глазах. Нет, не охотник! Панфилов в этот момент был похож на древнего воина, наблюдающего, как враг приближается к пещере, в которой живет его племя. Шевчук, пораженный этим сравнением, даже взглянул на его руки и удивился, увидев в правой не огромную дубину или каменный топор, а вполне современную «беретту», которой сам снабдил Жигана.
«Герой, блин! – подумал Шевчук. – Видали мы таких героев. Тот придурок в арматурном цехе положил тебя на кирпичи, и ты валялся там под его пулями, как кусок дерьма. И остался бы там навсегда, если бы я не пристрелил того идиота, с которым ты неизвестно что не поделил. Эффектно тогда все это вышло, нечего сказать!»
Реабилитировавшись таким образом в собственных глазах, Шевчук почувствовал легкое сожаление от того, что спас тогда Панфилову жизнь. Если бы он этого не сделал, не было бы и свидетеля его позора. Шевчук словно забыл, что именно Константин решил логическую загадку со спрятанной взрывчаткой, и вообще, если бы не он – взрыв на рынке оказался бы для полковника Шевчука полной неожиданностью. И Шпицберген, которым любил пугать своих подчиненных генерал Утин, стал бы для него реальностью. Не обязательно, конечно, Шпицберген, это Утину просто название полюбилось, звучало, на его взгляд, устрашающе. Но в какую-нибудь Тмутаракань обязательно Шевчука заслали бы. И это еще – в лучшем случае. А то и под трибунал можно было угодить!
– Давайте, ребята, ближе, ближе, – услышал он тихий шепот Панфилова. – Быстрее, мы заждались уже, времени у нас мало.
«Черт возьми! – вспомнил Шевчук. – Время! Сколько до взрыва осталось?»
Он хотел посмотреть на часы, но не решился этого сделать. Любое неосторожное движение могло привлечь к ним с Панфиловым внимание водителя «Газели», лицо которого Шевчук мог рассмотреть через лобовое стекло. Какой будет его реакция, предсказать было трудно. Но рисковать не стоило.
«В конце концов, не самоубийцы же они! – подумал Шевчук. – У них все должно быть рассчитано. Раз они не торопятся, значит, у них все идет по графику и время для отхода у них есть».
Он чуть не произнес мысленно: «Время для отхода у нас есть», словно это он был террористом и сам должен был сейчас заложить поcледнюю партию взрывчатки и успеть отойти до взрыва. Шевчуку стало слегка стыдно за эту оговорку.
Он понял, что судьба запрудненского рынка его волнует гораздо меньше, чем собственная жизнь. Это было неприятное открытие, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал думать о том, что какое ему, в сущности, дело до нескольких десятков людей…
Полковник Шевчук услышал, как слегка скрипнули тормоза «Газели», но это не прекратило течение неприятных для него мыслей.
«…Ладно, пусть не десятков, а сотен людей, которые погибли бы в этом взрыве, – продолжал думать полковник. – Почему именно я должен рисковать своей жизнью, чтобы избавить их от этой участи? Разве я стремился когда-то стать героем и совершать подвиги? Возможно, в детстве что-то похожее со мной и было. Но сейчас-то как я здесь оказался? А если мне…»
Шевчук не заметил своей оговорки. Про стоящего рядом с ним Константина он вообще забыл.
«…А если мне не удастся помешать этим людям сделать то, что они хотят сделать? Если ни они, ни я не успеем выбраться отсюда до взрыва? Ранят меня, например, и я не смогу бежать? Какой смысл будет в моей смерти тогда? Чушь какая-то! Я не должен был здесь находиться! Это все из-за Панфилова. Это он меня сюда заманил. В таком случае пусть сам и расхлебывает!»
– Берешь на себя водителя, – услышал он еле слышный шепот Панфилова. – На счет три! Раз! Два!
Шевчук не услышал, как Панфилов произнес «Три!». Он только видел, как губы его шевельнулись, и в то же мгновение Константин оказался впереди, метрах в пяти от него. Шевчуку ничего не оставалось, как последовать за ним.
Полковник увидел, как округлились глаза водителя «Газели», когда они с Панфиловым выскочили из своего укрытия и как он что-то закричал и схватился за автомат.
Не обращая на него внимания, Панфилов промчался рядом с кабиной и скрылся за корпусом машины. Шевчук с ужасом понял, что не успевает до выстрела добежать до кабины, и нырнул под капот.
На него посыпались осколки выбитого очередью лобового стекла. Шевчук на четвереньках перебрался под правую дверцу кабины, понимая, что водитель сейчас высунется сквозь выбитое переднее стекло и достанет его второй очередью из автомата.
Сжав пистолет во вспотевшей ладони, он рванул дверцу на себя и, не поднимая головы, просунул руку в кабину и несколько раз нажал на курок. В ответ раздался вскрик и ругательства на незнакомом языке.
«Ах ты, сука! – мелькнуло в голове полковника Шевчука. – Попал!»
Он вскочил на ноги и, не целясь, только уловив краем глаза фигуру человека в кабине, разрядил в него всю обойму. Пули били во вздрагивающего при каждом выстреле человека, превращая его голову в кровавое месиво. Переднее стекло оказалось забрызганным кровью.
Водитель обмяк и повис на рулевой колонке. Шевчук вытер мгновенно выступивший на лбу пот и прислушался.
Сзади было тихо.
«Ну, Панфилов! – подумал Шевчук. – Что же ты? Обосрался?»
Он осторожно пробрался вдоль корпуса машины и выглянул, стараясь оставаться незамеченным.
Панфилова он не увидел. Рядом с открытой дверцей лежал человек лицом вверх. Шевчук бросил на него мимолетный взгляд и тут же отвернулся. Глаз у того не было. На их месте у него зияли две кровавые дыры. Из машины послышалась какая-то возня и придушенный хрип.
Шевчук осторожно заглянул внутрь.
Он увидел, что Панфилова прижал к полу огромный громила.
Хрипел Жиган, поскольку громила одной рукой держал его за горло. Выбитый из его руки пистолет валялся на полу машины.
Громила давил всей своей массой на руку Панфилова, которой тот удерживал нож, занесенный над ним, и Шевчуку на мгновение показалось, что Костя уже настолько ослаб, что лезвие ножа сейчас начнет медленно опускаться и войдет в его грудь.
Рука Шевчука, в которой был пистолет, вскинулась сама собой, но нажимать на курок он почему-то не спешил. Он сам не знал почему, но не стрелял. В его сознании возникла картина, которая заворожила его своим содержанием: лезвие ножа касается груди Панфилова и медленно входит до рукоятки. В этот момент Шевчук нажимает на курок, и громила с простреленной головой падает на Панфилова. Это была очень соблазнительная картина. Единственная мысль омрачала ее – до взрыва осталось всего несколько минут, и что делать дальше с обнаруженным складом взрывчатки, Шевчук просто не знал. Не успел об этом подумать. Ведь там могут оказаться детонаторы с часовым механизмом, и не один. А где их искать и главное – когда?
Он уже собрался выстрелить громиле в затылок, когда тот то ли услышал его дыхание, то ли просто почувствовал его присутствие и на мгновение оглянулся на стоявшего у раскрытой двери Шевчука.
Полковник увидел лицо человека, который недавно сбрил бороду, поскольку подбородок и щеки у него были значительно светлее остального лица. В глазах у него Шевчук ясно прочитал предельную злобу и ненависть.
Отвлекшийся на Шевчука громила на мгновение ослабил давление на лежащего под ним Панфилова, и тому удалось освободить прижатую к полу левую руку.
Константин обеими руками вывернул руку нападавшего вверх и развернул нож острием к бандиту.
Чеченец рухнул грудью на собственное оружие, но тут же дернулся от Панфилова и схватился за рукоятку торчащего из его груди ножа. Резко рванув ее на себя, он выдернул нож из груди и снова занес его над Константином.
Но из открывшейся на груди раны струей хлынула кровь, взгляд громилы помутнел. Он качнулся, и в этот момент Константин ударил его коленом в висок. Громила осел влево и свалился на упаковки с кофе, которые занимали всю заднюю часть салона.
Константин, вытирая с лица залившую его кровь только что убитого человека, выбрался из машины, тяжело и хрипло дыша.
– Грузи! – заорал на Шевчука Константин. – Не стой, мать твою! На воздух взлетим!
– Сколько осталось? – выдавил из себя Шевчук, со страхом озираясь на груду коробок с кофе, словно забыл, что на руке у него часы.
– Грузи! – снова крикнул на него Константин. – Некогда время смотреть.
Константин схватился за ближайшую коробку и швырнул ее в салон «Газели», прямо на лежащего в нем чеченца. И тут же бросился за следующей коробкой.
– Не поместится все! – завопил Шевчук. – Уходить надо! Не успеем!
– Грузи, сука! – тихо сказал ему Константин и даже остановился на секунду. – Не взорвешься здесь, я тебя наверху придушу, если не успеем.
И швырнул в салон вторую коробку.
Шевчук бросился к куче с упаковками. Две мысли, от которых он не мог избавиться, засели у него в голове.
Первая – сколько минут осталось до взрыва? Или уже секунд? Эта мысль подгоняла его и заставляла бегать от груды упаковок к машине так быстро, как только мог.
Вторая – зачем грузить взрывчатку, если ребенку ясно, что все в «Газель» не поместится? Для того, чтобы ослабить силу взрыва? Это глупо. Они не знают даже, что за взрывчатое вещество используют на этот раз чеченцы. Может быть, тут и одной упаковки хватит, чтобы разнести рынок вдребезги? А вытащив заминированную «Газель» наверх, они устроят еще один взрыв. Какой в этом смысл, если спасти рынок все равно не удастся?
Константин словно прочитал его мысли.
– Они не могли поставить детонаторы в первых партиях, – крикнул он на бегу. – Грузи только те, что с краю или сверху. Детонаторы скорее всего в них.
Они бросили еще по паре коробок.
Панфилов снова крикнул:
– У нас четыре с половиной минуты.
«Рынок уже пуст! – тут же подумал Шевчук. – Ради чего мы рискуем? Эвакуацию начали пять минут назад и большую часть народа наверняка успели вывести. Если и осталось несколько человек, то и тех сейчас вытащат с рынка, хоть за шиворот. Что же за подвиг дурацкий мы здесь устраиваем? Спасаем историческую достопримечательность? Или архитектурную ценность? У этого Панфилова-Жигана с головой не в порядке.
Шевчук тоже начал считать секунды. Он понимал, что может ошибиться, но все же хоть ориентировочно представлял себе, сколько времени осталось до взрыва.
Он твердо решил, что две минуты оставит себе в запасе. В конце концов, никто не приказывал ему спасать рынок ценой собственной жизни.
«Самое дорогое – это человеческая жизнь!» – крутилась в его голове дурацкая фраза, невесть каким образом всплывшая в памяти. Она сбивала его со счета, раздражала, Шевчук боялся ошибиться в подсчете секунд и потерять это самое дорогое, что у него было.
«Через минуту я прострелю его упрямую башку, – подумал он. – И у меня останется еще две минуты, чтобы добежать до выхода. К тому же взрыв произойдет в подвале, значит, стены будут рушиться с некоторой задержкой, которой мне хватит, чтобы отбежать на безопасное расстояние, где меня не достанут обломки».
Он уже прилаживался на бегу с очередной коробкой, как ему будет удобнее выхватить пистолет в тот момент, когда он окажется у Панфилова за спиной, но вдруг тот, швырнув очередную коробку в салон, крикнул ему:
– Все! Уходи! Беги к выходу!
«Ах, гад! – подумал с облегчением Шевчук. – Почувствовал, что сейчас я тебя прикончу, если не остановишься!»
Панфилов, не дожидаясь реакции фээсбэшника, кинулся к машине и, рванув на себя левую дверцу, принялся выволакивать из-за руля тело убитого Шевчуком водителя. Труп зацепился ногой за стойку сиденья и никак не желал покидать кабину «Газели».
Шевчук слышал, как Панфилов выматерился. Водитель торчал из кабины, свесившись почти до пола обезображенной головой. Руки его касались бетона.
Панфилов полез через тело убитого в кабину.
Полковник оглянулся на груду оставшихся упаковок с кофе. Она заметно уменьшилась. Но и оставшегося хватило бы на очень приличный взрыв с катастрофическими последствиями, окажись среди банок кофе хоть одна, снабженная детонатором.
«Что же я тут стою! – с ужасом подумал Шевчук. – Сколько времени-то осталось? Я не успеваю добежать до выхода!»
И он бросился бежать по коридору к центральной площади, поняв, что сбился со счета и не знает теперь, в какой момент прогремит взрыв. А в том, что он прогремит, Шевчук не сомневался. Он ненавидел всей душой Панфилова, заставившего его таскаться с коробками, совершать бессмысленные действия вместо того, чтобы вовремя отойти на безопасное расстояние от обреченного на уничтожение рынка.
Он еще услышал, как позади взревел мотор «Газели».
«Идиот! – билось в мозгу Шевчука единственное слово. – Он идиот! И я тоже идиот, что не пристрелил его, когда была такая возможность!»
Шевчук не заметил, как проскочил нужный поворот. Он бежал теперь в глубь складского лабиринта, но еще не знал этого. Это открытие ему еще предстояло сделать.