Глава 8
Он пришел в себя от страшного холода. Открыв глаза, Жиган увидел, что лежит на каменном полу в маленькой узкой камере с тусклой лампочкой под потолком. Окна в камере отсутствовали, поэтому невозможно было понять, какое сейчас время суток – день или ночь.
Холод, казалось, проникал до самых костей. Дрожа всем телом, Жиган поднялся. Он по-прежнему был в одном нижнем белье, запачканном высохшими пятнами крови. Голова трещала от боли, как перезрелый арбуз.
Понемногу стали всплывать в памяти какие-то обрывки воспоминаний. Помойка, собрание, ночь, замес, бойцы с ножками от табуреток в руках, конвой…
Жиган осторожно потрогал рукой лицо. Бровь больше не кровоточила, щека покрылась засохшей коркой. Странно, почему нет опухоли?
После того как он пропустил столько ударов, половину физиономии должно было разнести как воздушный шар. Объяснялось все просто. Несколько часов подряд он пролежал на холодном каменном полу, который послужил чем-то вроде компресса.
Босые ноги окоченели, покрылись крупной гусиной кожей. Жиган принялся растирать коленки и замер. На узкой полоске нар в углу лежало что-то скомканное, измятое. В тусклом свете ему показалось, что это человек. Но, присмотревшись, он увидел, что это была его собственная одежда.
Жиган тут же бросился одеваться. Чуть-чуть согревшись, он огляделся по сторонам: может, тут и обувка найдется?
Точно. В противоположном углу камеры валяются разбросанными сапоги-прохоря. Кажется, он начинает догадываться, что произошло.
Это либо штрафной изолятор, либо помещение камерного типа, а короче говоря – карцер. Его затащили, бросили сюда в бессознательном состоянии, потом следом швырнули одежду и обувь.
Жаль, конечно, что нет лагерного клифта – телогрейки. Ладно, придется кантоваться в том, что дали. Хорошо хоть, что совсем голышом не оставили.
Превозмогая боль во всем теле, он прошелся по камере, растер спину и ноги до восстановления кровообращения. Стало потеплее.
Потом он кое-как улегся на деревянные нары, долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и наконец погрузился в тяжелую глухую дремоту…
* * *
Из оцепенения его вывел лязг металлической двери. Послышались чьи-то неровные шаги.
Жиган лежал, не шевелясь и не открывая глаз. Какая разница, кто там пришел, плевать.
Над ухом кто-то заорал:
– Встать!
Открыв глаза и чуть повернув голову, он увидел начальника отряда капитана Белянина. Правда, кричал не он, а его заместитель – лейтенант Жуковский, который стоял за спиной начальника.
– Осужденный Панфилов, встать!
Стараясь не потревожить больные места, Жиган кое-как спустился с нар и выпрямился.
– Вот так-то лучше, – поучительно сказал Жуковский.
Белянин вплотную приблизился к Жигану и пристально посмотрел ему в глаза. Это напоминало кадры из старой кинохроники, изображавшие премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, который обходит строй советских солдат. Великий британский политик точно так же пристально вглядывался в лица этих непонятных ему русских.
Жиган едва сдержался, чтобы не отвернуться. От Белянина несло таким жутким перегаром, что сразу же хотелось огурца крепкой деревенской засолки. Еще мгновение – и у Жигана от запаха алкоголя начала бы кружиться голова.
К счастью, Белянин, шумно втянув ноздрями воздух, опустился на доски нар. По его внешнему виду трудно было понять – действительно он пьян или у него это обычное состояние. Жигану он сесть не позволил.
Лейтенант Жуковский закрыл дверь, перед этим сказав что-то вертухаю.
И начальник отряда, и его заместитель были без шинелей, в одних мундирах. Белянин вытащил из кармана галифе пачку сигарет, спички и закурил.
– Осужденный Панфилов, вы знаете, где находитесь?
То, что капитан Белянин обратился к нему на «вы», Жигана не удивило. С некоторых пор он принял себе за правило ничему не удивляться.
– Догадываюсь.
– Догадливый, – хмыкнул капитан Белянин, обращаясь то ли к своему заместителю, то ли к самому себе.
Несмотря на страшный запах перегара изо рта начальника отряда, говорил он ровно, спокойно, четко выговаривая слова:
– И где же вы, осужденный Панфилов?
– В штрафном изоляторе.
– Правильно. Вы заметили, что я даже не потребовал от вас представиться по форме?
Жиган промолчал.
– Ладно. – Капитан лениво махнул рукой с зажатой между пальцами дымящейся сигаретой. – На вас наложено дисциплинарное взыскание в виде тридцати суток пребывания в ШИЗО.
До Жигана не сразу дошел смысл произнесенных начальником отряда слов. Тридцать суток? Месяц? В ШИЗО?
– А где моя шапка? – спросил Жиган.
Белянин, который в этот момент пытался затянуться сигаретой, поперхнулся дымом и закашлялся.
– Ты слышал, Жуковский? – прочистив горло, сказал он. – Ему месяц на делянке париться, а он спрашивает, где его шапка.
– Потому и спрашиваю, – устало сказал Жиган. – Холодно здесь.
– Ах, вон оно что, – зевнул Белянин, – здесь, оказывается, холодно. Слышишь, Жуковский? Осужденный Панфилов думал, что отправляется в Сочи, на пляж.
– Они все так думают, – откликнулся лейтенант. – Засpанцы!
– Чего? Кто – они? – недоуменно посмотрел на него Белянин.
– Ну… первоходы, – смутился Жуковский.
– А… Вы, осужденный Панфилов, хоть бы поинтересовались, за что вас в штрафной изолятор определили.
– А что, мне за это срок скостят? – В голосе Жигана прозвучал вызов.
Но капитан Белянин предпочел не обратить внимания на интонацию.
– Верно, не скостят, – спокойно сказал он. – Но знать-то надо.
– За что?
– За невыполнение правил внутреннего распорядка исправительно-трудового учреждения. Спать надо по ночам, осужденный Панфилов.
Жиган даже не знал, смеяться ему или плакать. С одной стороны – он вроде бы как невиновен и наказывать его вовсе не за что. А с другой…
– Вы хоть понимаете, осужденный Панфилов, что вам крупно повезло? – растягивая слова, произнес капитан Белянин. Потом он затянулся, выпустил из легких дым и добавил: – Пока. Жуковский, что-то мне прохладно, сходите за шинелью.
– Слушаюсь, товарищ капитан.
Лейтенант исчез за дверью. Белянин затушил окурок сигареты и закурил новую. Не забыл предложить и Жигану.
– Угощайся.
– Благодарю, гражданин начальник, – вежливо отказался он.
А ведь курить хотелось страшно.
Белянин опять пристально посмотрел ему в глаза. Потом молча вынул несколько сигарет из пачки, обломал фильтры и положил сигареты между досками. Потом добавил туда же несколько спичек. Спрятав обломанные фильтры в карман, Белянин как бы между прочим спросил:
– Я что-то не пойму, Панфилов, ты блатной или нет?
Он снова вперился в Жигана своим пристальным взглядом. Но, не заметив никакой реакции, сказал:
– Ладно. Не хочешь отвечать, твое дело. Я тебе в душу лезть не собираюсь. Черт, куда там этот Жуковский подевался?
Начальник отряда встал с нар и, засунув руки в карманы галифе, принялся прохаживаться по камере – насколько позволяло место, конечно.
– Странно все как-то получается, – будто размышлял вслух капитан Белянин, – я вроде бы злиться на тебя должен, требовать для тебя наказания посуровее. А вместо этого что происходит? Я иду к полковнику Жуликову, самому начальнику колонии, чтобы просить за какого-то зека. Тебе, между прочим, знаешь что светило?
– Не знаю.
– Штрафной изолятор – это цветочки, можно даже сказать – дом отдыха. А тебе светила статья 193 Уголовного кодекса РСФСР. По глазам вижу, что не знаешь такой статьи. Это плохо. Уголовный кодекс для тебя должен быть настольной книгой, осужденный Панфилов. В статье 193 Уголовного кодекса Российской Федерации сказано, что за сопротивление представителям администрации исправительно-трудового учреждения тебе полагается до трех лет лишения свободы.
– Какое сопротивление?
– Вооруженное сопротивление, Панфилов. Тебя ведь взяли со ступером в руках, с заточкой металлической. При желании на тебя можно было бы и что-нибудь покрупнее повесить. А что в результате? В результате ты отдыхаешь на делянке. Не жизнь, а малина.
«Я что, тебе еще задницу за это целовать должен?» – мрачно подумал Жиган.
Словно перехватив его мысли, капитан Белянин глянул на Жигана и засмеялся.
– Нет, благодарить меня не надо. Мне вот интересно стало, что ты за фрукт. Я твое личное дело три раза перечитывал. И, ей-богу, ничего не понял.
Начальник отряда как-то странно понизил голос и беспокойно глянул на дверь.
– Может, тебя того… в армии… гм… особый отдел пpивлекал?
– Я не понимаю, к чему вы клоните, гражданин начальник.
Белянин облизнул враз пересохшие губы, снова вытащил сигарету и закурил.
– Ладно, это я так. Ты ж все равно ничего не скажешь.
За дверью послышались шаги. Наконец прибыл лейтенант Жуковский с шинелью начальника отряда.
– Ты где ходил? – раздраженно спросил Белянин после того, как лейтенант накинул на плечи шинель.
– Извините, товарищ капитан, прапорщик Моргунчик задержал.
– Какого черта?
– Вы же знаете, товарищ капитан, он у нас теперь журналист, а грамматики не знает. Все спрашивал меня, как это слово пишется, а как то. Я ему говорю: мол, меня товарищ капитан ждет, мерзнет, а ты задерживаешь. А Моргунчик мне: а вот еще одно слово, а вот еще. Насилу отвязался, товарищ капитан.
– Ерунда какая-то, – сморщился капитан. – Ладно, Жуковский, иди.
На лице лейтенанта застыло немое выражение обиды. Сейчас он был похож на собаку, которая, виляя хвостом, принесла хозяину из соседней комнаты тапочки. А он, неблагодарный, прогоняет ее.
Жуковский нарочито медленно открывал дверь, наверное, надеясь, что Белянин передумает и оставит его в камере. Но начальник отряда дождался, пока дверь за лейтенантом захлопнется, и только после этого продолжил разговор.
Странное дело. Начальник отряда по возрасту был лишь на несколько лет старше Жигана, в сущности, его ровесником. Но разговаривал так, как будто у него за плечами были долгая-долгая жизнь и громадный опыт.
– Был у меня один случай. Правда, не в этой колонии. Я тогда еще замом начальника отряда служил, как Жуковский. Привели к нам этапом из Ростовской области одного, вроде тебя. Тоже вроде как ломом опоясанный. Молодой, резвый. Фамилию вот, правда, запамятовал. Как же его звали? В общем, не важно. Весь отряд на уши поставил. Каратист оказался. Отрицаловку мочил за милую душу. В ШИЗО отсидел сорок пять суток. Зеки его, конечно, зауважали. Смотрящий зоны его к себе вызвал, по душам поговорил и назначил смотрящим отряда. А двух недель не прошло, явился наш каратист в оперативную часть и выложил все, что знал. Там в рабочке ступера делают, тут с воли в зону анашу проносят. Начальник оперчасти распорядился провести такой шмон, что зеки в голос завыли. Изъяли все, что было можно, даже журналы с голыми девками. Смотрящего зоны и еще нескольких авторитетов отправили на «Белый лебедь». Знаешь, что это такое?
– Слыхал.
– Их там под Соликамском быстро перевоспитывают. Чуть что – в карцер. Наручниками к батарее отопления пристегнут и опетушат. Сегодня был вор в законе, а завтра – петух объявленный.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
– Зачем? Герой-то этот, каратист, оказался казачком засланным, агентом. Я так думаю, что даже личное дело у него было липовое. Нас о таких операциях в известность не ставят. Не доверяют, наверное.
Тут начальник отряда умолк, словно потерял на мгновение нить разговора.
Жиган тоже понял, к чему клонит капитан Белянин – мол, не хочешь ли ты, парень, как-нибудь легонько намекнуть на некоторые обстоятельства? Мы со своей стороны оценим такой шаг и посодействуем.
Жигану даже смешно стало – за опера приняли. Так что же теперь, оправдываться, бить себя в грудь, утверждать, что на «контору» никогда не работал? Да хрен с вами, думайте что хотите.
Никогда, как здесь говорят, на цирлах не ходил и за лишнюю пайку задницу лизать не намерен.
– В общем, так, Панфилов, – наконец откликнулся начальник отряда, – я тебе не завидую. Нажил ты себе врагов вагон и маленькую тележку. Теперь жизнь тебе медом не покажется. Нарушил порядок в отряде – это раз, не захотел сотрудничать с администрацией – это два, смотрящего отряда, Малхаза, из-за тебя сделали петухом объявленным. Сегодняшнюю ночь он провел вместе с опущенными. Малхаз не простит тебе этого до конца своих дней. А он, между прочим, был на хорошем счету у смотрящего зоны, Артура. Ты с ним еще не знаком? Так скоро познакомишься. Артур собирался сделать Малхаза положенцем. Положенец – это тот, кто претендует на звание вора в законе. Если Артур захочет, то от мести тебя не спасет даже штрафной изолятор.
Жиган спокойно выслушал речь капитана Белянина.
– Я каяться не собираюсь, гражданин начальник. Что сделано, то сделано.
Белянин словно ожидал такого ответа. Даже не глянув на Жигана, он направился к двери. У порога он на мгновение задержался.
– Я-то хотел как лучше, Панфилов. Но, видно, зря я перед тобой распинался. Запомни, с этой минуты никто за твою жизнь и гроша ломаного не даст.
* * *
Время в четырех каменных стенах текло так медленно, что Жиган перестал за ним следить. День или ночь, утро или вечер – какая разница. Все тот же пронизывающий до костей холод, все то же бессмысленное однообразие.
Поначалу его преследовало постоянное, не отпускающее ни на минуту чувство голода. Здесь, в штрафном изоляторе, кормили один раз через сутки. Да и едой то, что приносил баландер, назвать было трудно – стакан кипятку и кусок хлеба.
А еще очень хотелось курить. Пару суток Жиган не притрагивался к сигаретам, которые оставил после себя капитан Белянин.
Но это было неимоверной мукой. Все-таки он не выдержал и сдался. В конце концов, кому и что он доказывает?
Ни блатные, ни тем более менты его поступка не оценят. Так что незачем рвать душу.
Первую сигарету он выкурил жадными глубокими затяжками. Но прежде пришлось повозиться с огнем – спички-то были без коробка.
Жиган внимательно оглядел доски на нарах, обшарил все углы и даже заглянул за парашу. Обнаружить не удалось ничего.
Жиган воспользовался старым солдатским способом и принялся зажигать спички о натянутую штанину. Получилось только со второго раза. Одной спичкой пришлось пожертвовать.
Постепенно от сигарет остались лишь несколько микроскопических окурков. Эх, жаль, нет ни кусочка бумаги. Из сохранившегося табака можно было бы сварганить вполне приличный чинарик.
Сохранилась даже спичка. Но, как говорят в таких случаях, близок локоть, да не укусишь.
* * *
Судя по количеству паек, Жиган провел в ШИЗО уже одиннадцать дней. Полторы недели в полном одиночестве. Согревало лишь то, что с каждым днем пребывания в карцере миг освобождения приближался.
Жиган не знал, что происходит вокруг. С тех пор как его навестил капитан Белянин, в штрафной изолятор больше никто не заглядывал. Лишь баландер передавал пищу через зарешеченное окошко в двери. Его появление было для Жигана знаком времени.
Иногда накатывала глухая злоба. Но по большей части спутником Жигана была безысходная тоска. По ночам ему снилась еда. Все чувства и мысли притупились.
А жизнь в колонии шла своим чередом. Хотя Жигана уже полторы недели не было среди заключенных, о нем помнили. Именно вечером этого дня произошло событие, которое определило его дальнейшую судьбу.
* * *
В медсанчасти колонии, или, как здесь говорят, на «кресте», в небольшой комнате старшей медсестры смотрящий зоны Артур проводил сходняк.
Вор в законе Артур Русланович Месхиев был коронован в тюрьме города Златоуста на авторитетной сходке, и его полномочия признавали и славянские воры, и лаврушники. Одно слово Артура могло означать жизнь или смеpть.
Он был невысоким полноватым мужчиной с коротко остриженными седыми волосами. За те четырнадцать лет, которые ему пришлось в общей сложности провести в местах лишения свободы, Артур, кроме звания бродяги, приобрел еще целый букет болезней.
Об этом свидетельствовал нездоровый землистый цвет лица и почти постоянный глухой кашель. Несмотря на испорченные легкие, Артур много курил. Он испытывал слабость к дорогим сигаретам.
Вот и сейчас на столе перед ним лежала пачка «Мальборо», и, прежде чем начать разговор, Артур закурил.
В комнате собрались авторитеты, которые смотрели за отрядами и промзоной. Почти в таком же составе они собирались десять дней назад. Не было лишь смотрящего четвертого отряда Малхаза.
Во время обычного планового замеса шестерых бойцов Малхаза замочил какой-то неизвестный первоход. Сам Малхаз допустил крупный косяк. Он стал ломиться, искать помощи у администрации.
Даже простой зек, став ломовым, заслуживает безграничного презрения. Что уж говорить об авторитете, смотрящем отряда?
Надо сказать, что Артуру крупно повезло. На самом-то деле он не успел сделать Малхаза положенцем. Смотрящий четвертого отряда сам распускал эти слухи, пытаясь таким образом повысить свое реноме.
Если бы так было на самом деле, то после косяка, допущенного Малхазом, Артуру грозили бы крупные неприятности. Бродяга, представивший положенца, поручается за него своим званием и авторитетом.
Зона вовсе не закрытое место, как думают многие. Здесь все как на ладони. Любое происшествие быстро становится известно далеко за ее пределами.
На предыдущем сходняке проступок Малхаза после короткого обсуждения был единодушно признан несовместимым не только со статусом положенца, но и блатного вообще. Здесь же была определена и мера наказания.
В ту же ночь Малхаз лишился своего пpивилегиpованного статуса и места в отряде. Его отправили к опущенным. А смотрящим отряда был временно назначен лаврушник Косой.
Долго исполнять свои обязанности он не мог, потому что через месяц ему предстояла откидка. Был еще один вопрос, который требовал для своего решения времени. Теперь это время пришло.
– Вот что, пацаны, – сиплым прокуренным голосом сказал Артур. – Надо решить вопрос с четвертым отрядом.
Авторитеты переглянулись между собой.
– Так ведь вроде все ясно, – негромко заметил смотрящий промзоны авторитет по кличке Хомут. – Есть Косой…
– О Косом речь не идет, – с некоторым раздражением сказал Артур. – Он человек порядочный, все это знают. А ты, Хомут, пасть захлопни. Тебе пока никто слова не давал. После будешь базланить.
Хомут мелко-мелко заморгал и опустил голову.
– Пока вы чифирь гоняли и машек своих драли, я делом занимался. Разослал малявы, выяснил обстановку.
На столе неожиданно зазвонил телефон. Артуру пришлось прервать разговор и поднять трубку. Некоторое время он молча слушал, а потом по-грузински поприветствовал собеседника и несколько минут разговаривал с ним.
Никого из присутствующих в комнате это не удивило. Здесь, в зоне, Артур мог позволить себе почти все.
Из-за своих болезней довольно много времени он проводил в медсанчасти. Здесь у него была хоть и небольшая, но отдельная палата с телевизором, взятым в кpасном уголке. Он мог свободно перемещаться по территории колонии и был единственным среди заключенных, к кому офицеры ИТК-6 обращались с уважением, исключительно по имени-отчеству – Артур Русланович.
Закончив разговор и попрощавшись, Артур положил трубку, с сожалением посмотрел на догоревший окурок сигареты, затушил ее в пепельнице и достал новую сигарету из лежавшей перед ним пачки «Мальборо». Сделав пару затяжек, он продолжил:
– Сегодня я получил маляву от одного очень уважаемого человека. Когда-то судьба свела нас вместе в Златоустовской тюрьме. Может быть, некоторые из вас его знают, это Толик Рваный. Пришла и еще одна малява. Но о ней позже.
В подтверждение своих слов Артур достал из кармана своей новенькой черной робы несколько бумаг и положил их перед собой.
– Теперь я хочу послушать вас. Как мыслите? Что нам делать с первоходом, который четвертый отряд на уши поставил?
Артур внимательно посмотрел на смотрящего первого отряда, профессионального каталу Резо.
– Непорядок, – подумав, сказал Резо. – Все было тихо, мирно, мужики работали, пастухи пили, закон кое-как соблюдался. Непорядок…
Резо вздохнул и замолчал.
– А ты что скажешь, Мамука? – обратился Артур к еще одному лаврушнику – смотрящему второго отряда.
Мамука был совсем молодым парнем, тянувшим свои три года за распространение наркотиков. Он говорил с сильным грузинским акцентом и активно жестикулировал.
– Что я могу сказать, Артур? Канэчна, нэпарядак. Бойцов замесыл, Малхаза обидэл. Кто он вообщэ такой? Мужик нэ мужик, блатной нэ блатной. Может, он вообщэ индюк?
В таком же духе высказались и остальные авторитеты. Особенно резок был Хомут, единственный славянин среди собравшихся.
– Че тут думать, Артур, че думать? Замесить его надо как следует, и все. Да какой замесить, мочить надо. Чтоб другим неповадно было. Это что же получается? Приходит какой-то пухнарь, нарушает все законы, порядок соблюдать не хочет, а мы тут будем лясы точить? Сам его заглушу, плюнь на лысину.
– Ша, пацаны.
Артур положил конец обсуждению.
– Теперь слушай сюда. Мочить мы его не будем… пока. Толик Рваный в своей маляве сообщил, что парнишка этот – честный. Никаких косяков за ним нет. Еще в СИЗО менты его пытались обломать, прессовали, а потом в шерстяную хату засунули. Ни на какие приколы не купился, шерстяных уделал. Толик Рваный сам его крестил. И погоняла у этого парнишки Жиган. Вкурили?
– Толик Рваный – человек, конечно, авторитетный, – сказал Резо, – бродяга настоящий. Ну а вдруг как он ошибся? Помнишь, Артур, как на лесоповале в Архангельской области тоже один такой был по прозвищу Зверь? Потом оказалось, что он на кума работал.
– Такое тоже случается, – согласился Артур, – вот поэтому я послал еще несколько маляв своим друзьям в Златоглавую. Все проверили. Нет, Жиган не наседка.
– А кто проверял-то? – с сомнением спросил Хомут. – Мы их знаем?
Артур бросил на него такой тяжелый взгляд, что смотрящий промки, извиняясь, развел руками.
– Я только спросил, Артур.
– Этим людям я верю, ваши сомнения мне понятны. Еще что-нибудь?
Авторитеты беспокоились не напрасно. Как многие зоны в системе исправительно-трудовых учреждений Министерства внутренних дел РСФСР, исправительно-трудовая колония № 6 Кировской области, а точнее, ее руководство жило с левака.
Левак – это неучтенная продукция, которую производили зеки в промышленной зоне. Кое-что из строительных материалов шло областному начальству, кое-что хозяин и его подчиненные использовали для строительства собственных домов и дач.
В таких условиях хозяин был лично заинтересован в том, чтобы в зоне царил порядок. А кто может обеспечить порядок лучше воров в законе, авторитетов?
Они следят за тем, чтобы мужики работали, выполняли и перевыполняли план, чтобы никто не мутил зону, привлекая тем самым излишнее внимание руководства областного Управления внутренних дел.
С приходом к руководству в МВД новых людей и развернувшейся на этом фоне борьбы за чистоту органов внутренних дел для руководства исправительно-трудовых учреждений настали трудные времена.
МВД и КГБ стали часто проводить тайные операции, отправляя в колонии своих законспирированных агентов под видом зеков.
Те добивались авторитета среди осужденных, проникали во все дела, происходящие в колонии, а затем по их информации устраивались широкомасштабные проверки. Воров отправляли в ИТК-6 Соликамска, более известную под названием «Белый лебедь», офицеров понижали в звании, а некоторых даже судили.
В данном случае Артуру приходилось беспокоиться не только о поддержании порядка в зоне, но и о сохранении положения. Именно поэтому он проверил Жигана по своим каналам.
– Значит, так, пацаны, – подвел итог разговору Артур. – Дергаться не будем. Жиган понятий не нарушал, косяков за ним нет. Крестил его сам Толик Рваный, значит, был у него на то резон. Сегодня вечером я зайду на делянку, покалякаю с этим парнишкой. Может, он нам на что и сгодится. Задатки у него хорошие. Если, конечно, не будет рогом упираться и косяки пороть… Молодежь надо растить и воспитывать. Помните, каким Мамука был? Вот то-то и оно. А сейчас, пацаны, у меня для вас сюрприз есть.
Артур вынул из кармана куртки аккуратно свернутый бумажный пакетик, развернул его и высыпал на стол полтора десятка таблеток.
– Немного, конечно, – словно извиняясь, сказал он, – но уж не взыщите, пацаны, что есть.
– Колеса, – восхищенно произнес Мамука.
– Теофедрин, – уточнил Артур. – Каждому по пять таблеток. Резо, займись.
Отсчитав положенную каждому долю, Резо с недоумением спросил у Артура:
– А себе?
– В другой раз, – сказал смотрящий зоны. – Сегодня у меня еще есть дела.
