Глава 24

— Ты что-то не понял, боец? Я тебе по-русски говорю: выполнять! И ты выполнишь приказ сержанта, ясно? — Узкие, прищуренные глаза Рахимова в упор смотрели на Степченко.

Сержант Рахимов был уже дембелем и по всем соответствующим неписаным законам был несказанно возмущен тем, что ему приходится втолковывать этому рядовому «политику партии». Кроме того, Степченко отрывал старослужащих от важного занятия — карты лежали на столе. Рахимов раздражался все больше — ему очень везло в игре.

Страсти на том самом посту, расположенном на выезде с полигона, кипели, грозя перелиться через край. Нет, слава богу, никаких внешних врагов в окрестностях не наблюдалось. Никто пока не крался с гранатометом или хотя бы с автоматом в руках, стремясь ликвидировать заставу. Все было гораздо проще, но некоторым от этого лучше явно не становилось. «Деды» сидели на КПП, балагурили, играли в карты и совершенно не собирались нести службу. По их глубокому представлению, они свое уже отпахали. Теперь тяжелую работу должны выполнять салаги. Но вот возникли проблемы…

— Да, земеля, я смотрю, «духи» борзеют все больше и больше, — хмыкнул Савельев, толстый рыжеватый увалень. — Когда мы были в его возрасте, то со старшими товарищами не спорили.

Поддержавший товарища Савельев был глубоко уверен в своей правоте. В свое время он выполнял все самые идиотские приказы «дедов» и теперь отыгрывался, как мог, на вынужденных подчиняться «духах». Он рассуждал с железной логикой: ежели ему приходилось вкалывать по полной программе, значит, то же самое должны выполнять и салаги. Савельев с детства привык преклоняться перед силой. Воспитываясь без отца, он рано узнал методы воспитания отчима, выражавшиеся в виде подзатыльников и побоев по поводу и без оного.

— Нет, сержант, распустили мы их с тобой, что ни говори. И ведь что получится: сегодня они уважать «дедушек» перестанут, завтра откажутся приказы выполнять, а послезавтра мы за них вкалывать будем! Все к этому и идет!

— Так что тебе не ясно, боец?

— Я уже свое отстоял, — тихо, но решительно произнес Степченко.

Он решил для себя: хватит. Если кто-то позволяет, чтобы его считали мишенью для насмешек, то он точно не из таких.

— Чего?! Кто отстоял: ты, что ли? Да тебе еще служить и служить! — Рахимов готов был уже взорваться.

Сержант не привык, чтобы всякое чмо шло наперекор его приказам. Какого черта? Если каждая букашка начнет рассуждать так, как ей вздумается, то на порядках в армии можно будет смело поставить крест.

— Тяжело ему! А кому сейчас легко? Я терпел, и ты потерпишь. В свое время мы выполняли все приказы, а ты чем лучше? Не ты порядки в армии заводил, так что закрой рот и не квакай. Ничего, не помрешь. Лишний раз постоишь — здоровее будешь.

— Это точно! — заржал Иевлев. — Я вот когда в армию пришел, так был кожа да кости. А сейчас…

— В общем, так, Степченко, — решительно произнес Рахимов, — вперед и без разговоров. Будешь стоять сверхурочно.

— С какой это стати? — сквозь зубы произнес Степченко.

Что бы там ни было, но больше поддаваться им он не намерен. Про то, что «как себя поставишь, так к тебе и будут относиться», он прекрасно знал. И сейчас решил стоять намертво. Вот это-то и вызывало озлобленность его «заклятых товарищей», сидевших напротив.

— А вот с такой самой! — выкрикнул сержант. — Ты что, уже забыл, как ты нас всех в прошлый раз подставил? Да за такое вообще убивать надо.

— Как это я подставил?

— Ха! Он еще и не знает! Нет, я вообще балдею: ведь смотрит в глаза, и хоть бы хны! Да тебе этим самым гвоздем надо череп пробить насквозь, чтобы навсегда запомнил, как от выполнения своих обязанностей косить. Ишь, умник нашелся! А мы этот гвоздик заныкали и тем самым тебя спасли, уродец ты неблагодарный.

— А в ответ даже спасибо не услышишь. И где тебя, боец, воспитывали, а? Такое впечатление, что не среди людей нормальных, а в лесу, как этого, из фильма… как его…

— Маугли, — ухмыляясь, подсказал Иевлев.

О книге Киплинга «деды» и не подозревали, но мультфильм они видели.

— Во-во, Маугли. Но ты не беспокойся, Степченко, армия и не с такими, как ты, справлялась, — заверил сержант, — ты у нас человеком станешь. Но поработать над тобой придется, потому, как вижу я, что человеческого в тебе ни на грош.

— Я… — начал было Степченко.

— А ну пошел на полигон! — заорал Рахимов, делая какие-то знаки товарищам. — Всякая шантрапа тут вякать будет.

Дальнейшие события протекали очень быстро. Вскочившие «деды» схватили Степченко за руки, вырвали у него автомат и пинками вытолкнули его из КПП. Он не успел опомниться, как его протащили по дорожке под хохот, больше напоминавший конское ржание, и силой затолкнули в дощатый ящик для песка у пожарного щита возле самого грибка.

— Пустите! — заорал он, пытаясь вырваться, оказавшись в горизонтальном положении.

Но силы были неравны. Здоровенный Рахимов навалился всем телом и наглухо закрыл крышку.

— Заматывай, — прошипел он.

Степченко понял, что ящик закручивают проволокой.

— Отдыхать хочешь? — издевательски произнес Иевлев. — Тогда всю ночь будешь отдыхать здесь!

— Отсыпайся, солдатик! — заржал Рахимов. — Смотри, не проспи смену караула.

— Видите, пацаны, ящик наполовину был пуст — это, конечно, непорядок, вот мы и решили эту проблему, пускай и временно. А продолжишь в том же духе, Степченко, будешь проводить здесь больше и больше времени.

Солдат изнутри ударил по крышке, но ничего путного из этого не получалось.

— Можешь и не пытаться, — съязвил Иевлев, — скорее голову расплющишь, чем отсюда выберешься.

Степченко вытянулся в полный рост, благо размеры ящика позволяли, и замолчал. Тем временем его коллеги рассуждали о том, кто же станет на посту вместо него.

— Так, Савельев, бери автомат и вставай на пост, — заявил Рахимов.

— А с какой это стати? Сейчас не моя очередь! — воспротивился тот. — Хочешь, сам и становись.

— Чего?! — возмутился сержант.

— Того самого. Салагами командуй.

Наконец после долгих препирательств старослужащие решили кинуть жребий. Выпало первому стоять все тому же Савельеву. Остальные отправились дрыхнуть в караулку.

Степченко лежал в ящике, словно в гробу. Другого сравнения ему просто не приходило в голову. Вокруг были доски, темнота и сырость. Лежа, он рассуждал, как странно все-таки получается: вместо того, чтобы служить, как полагается, он вынужден находиться в таком вот саркофаге. Поодаль слышались шаги Савельева.

Несмотря на то, что автомат у него отобрали, у Степченко оставалось кое-какое оружие — штык-нож. Терять теперь солдату было совершенно нечего, да и вообще, после конфликта страх перед старослужащими как-то сам собой исчез. Несмотря на свое незавидное положение, он теперь чувствовал себя гораздо увереннее, чем раньше. Ведь верно получается — важно только сделать первый шаг, преодолеть страх, сомнения, а там уже будет легче. Пользуясь штык-ножом, десантник попытался раздвинуть доски ящика. Но здесь его ждало разочарование: ящик в свое время изготовили с армейской основательностью. Доски были привернуты болтами к сварному каркасу из «уголков». Как ни ковырял их солдат, но пользы это не приносило.

— Я те поковыряюсь! — неожиданно раздался голос Савельева.

Привлеченный царапанием «заключенного», часовой с силой ударил прикладом в крышку. От грохота у Степченко зазвенело в ушах.

— Лежи тихо, а то я тебе устрою веселую жизнь, — злобно пообещал «коллега». — Ничего, боец, ты у меня еще наплачешься…

Солдат затих — да, как ни крути, а самостоятельно выбраться из «гроба» оказывалось невозможным.

Бежали минуты. Часовой, стоя под грибком, курил, пряча сигарету в кулак. Автомат, вместо того чтобы находиться у него на плече, стоял прислоненным к опоре — совершенно уверенный в том, что никто из офицеров в ближайшее время на посту не появится, Савельев позволил себе нарушить Устав караульной службы. Его товарищи крепко спали, строптивый Степченко был наглухо закрыт в ящике, а сам он понемногу начинал клевать носом.

Вдруг за его спиной бесшумно появилась почти не различимая в ночи тень. Незнакомец продвигался быстро и практически неслышно. Да и шел он не по дорожке с хрустящим гравием, а по траве. Почти мгновенно приблизившись к часовому, он взмахнул рукой, и острый нож перерезал бедняге горло — тот не успел даже крикнуть. Обмякшее тело убийца поволок в ближайшие кусты.

Там он не задержался, и вскоре тень уже показалась у бывшего КПП. Легко подпрыгнув, силуэт оказался в проеме высоко расположенного окна. Учитывая душную ночь, оно было открыто, что и сослужило находящимся там солдатам плохую службу. Несколько шагов внутрь — и могучие пальцы обхватили шею спящего Иевлева. Мгновение, и затрещали шейные позвонки жертвы, а по телу прошли конвульсии. Фигура двинулась дальше, сопровождая свои действия новыми приглушенными хрипами.

В стороне послышался шорох, и тут же вспыхнула зажигалка. Сонный сержант Рахимов вглядывался в темноту.

— Что такое? — недовольно спросил он. — Иевлев, это ты здесь шаришься?

Во вспышке света сержант увидел то, что повергло его в животный ужас. Леденящий душу крик раздался в тесных стенах, но резкий взмах ножа перерезал ему шею от уха до уха, оборвав истошный вопль. Тело Рахимова рухнуло на пол, повалив тумбочку, из которой со звоном выкатилась посуда. Тень вскочила на окно и бесшумно исчезла в темноте.

Савченко, находясь в ящике, слышал какую-то возню, но что это было, он пока не понимал. Лежа на спине, он имел возможность глядеть лишь вверх. Пока что в щель было видно только звездное небо.

«Что там творится? — думал он. — Может, эти придурки обкурились? Хотя почему не слышно ни одного членораздельного слова?»

Истошный вопль заставил его вздрогнуть. Это уже было мало похоже на «дружеское времяпрепровождение».

— Эй, — негромко позвал Савченко, прильнув к щели, — что у вас такое?

И тут он услышал тихое поскрипывание гальки на дорожке. Подсознательно, интуитивно он понял: люди так не ходят. Какой-то непонятный, необъяснимый страх охватил солдата, и он счел за лучшее замолчать, тревожно ожидая, что будет дальше. Но его услышали. Неприятным было то, что эти странные шаги в полном безмолвии приближались к его ящику. Савченко дернулся, но что он мог поделать? В щели между досками появился глаз — причем явно не человеческий. Послышалось злобное рычание. Этот «кто-то» горел желанием добраться до солдата. Сил у неизвестного было хоть отбавляй — это сразу же стало понятно по тому, как он с легкостью приподнял один край тяжеленного ящика.

— Ты что делаешь?! — заорал ошеломленный десантник.

Незнакомое существо, похоже, схватило большой камень, так как последовали тяжелые удары по ящику, от которых у рядового зазвенело в ушах. Солдат очутился в положении подопытного, когда с ним могут делать, что угодно, а он — ничего.

— Ладно, — прошептал десантник, — я тебе устрою приключение…

Когда после очередного приподнятия ящика с его последующим резким опусканием глаза чудища вновь заглянули внутрь, Степченко, приноровившись, ударил штык-ножом в глаз. В ответ раздалось дикое рычание, и ящик полетел в кювет. Из темноты послышался тихий свисток, и следом прозвучал голос:

— Фу!.. Чача! Чача!

Ударившись головой, Степченко потерял сознание. Песок набился ему в рот, нос, запорошил глаза.