35

Отряд, который выступил из заброшенного кишлака, выглядел довольно пестро: полевой командир в сером халате с шапкой-афганкой на голове, его телохранитель в испачканном копотью халате Салада и в белой чалме, двое десантников, переодетых в моджахедов, женщина-мусульманка, пакистанский мальчик и двое европейцев, укутанных в чаторы. Абу-Бакр скакал впереди всех, так как хорошо знал дорогу.

Ветер завывал вверху в горах, а здесь, на дороге, что вилась между горами, его почти не чувствовалось. Лошади скакали резво.

Часа через два отряд уже вышел на каменистое плато и приблизился к известной Батяне и капитану Столярову горбатой скале, на которой Мустафа-Шурави белой краской вывел два слова: «жизнь» и «смерть». Эта надпись и сейчас отчетливо виднелась на коричневом склоне.

– Налево пойдешь – смерть свою найдешь, направо – счастье тебя ждет, – капитан Столяров не успел договорить, как на дороге, на которую указывала стрелка со словом «жизнь», появились вооруженные всадники.

– Это не афганцы, – сказал Мустафа-Шурави. – Похоже, они прибыли с той стороны границы. Может, удастся разойтись с ними миром.

– Дост-Мухаммад! – проговорил Абу-Бакр.

Зоркие глаза телохранителя полевого командира заметили наркодельца во главе колонны.

– Ну все, это за нами, – обреченно сказала Мириам.

И почти одновременно с ней Алекс произнес:

– Там мой дед, – его глаза были не менее зоркими, чем у Абу-Бакра.

– Прорываемся по левой дороге – по стрелке «Смерть», – командирским тоном распорядился Мустафа-Шурави. – Там дорога опасная, но все-таки проходимая. И, надеюсь, там нет засады, как в прошлый раз. За мной!

Все пришпорили коней и во весь опор поскакали к левому склону горы. Пакистанцы – полсотни вооруженных всадников – уже выехали с узкой дороги на плато. Дост-Мухаммад показал рукой в сторону Мустафы-Шурави.

– Не стрелять. Только не стрелять! – громко произнес старик в зеленой чалме.

Несколько всадников оторвались от своего отряда и поскакали наперерез отряду беглецов.

– Командир, не уйдем! Я поскачу к ним и постараюсь задержать, – обернулся Абу-Бакр к Мустафе-Шурави.

– Нет! – воскликнул тот.

Но Абу-Бакр уже направил своего коня прямо к приближающимся всадникам. Он поднял руку:

– Я, Абу-Бакр, приветствую вас от имени полевого командира Мустафы!

Всадники приостановились.

– Почтенный Джелал ад-Дин просит вернуть его дочь и внука, – вместо приветствия сказал один из всадников на пушту.

– А как зовут дочь уважаемого Джелал ад-Дина и его внука? – спросил Абу-Бакр.

– Ты прекрасно знаешь, как их зовут, – зло ответил тот. – Потому что они сейчас едут вместе с вами.

– Внук и дочь не могут просто так уйти от своего деда, – не замечая раздражения собеседника, сказал телохранитель Мустафы-Шурави.

– Это не нам с тобой решать, а праведному Джелал ад-Дину.

– Неправду ты говоришь, – сказал Абу-Бакр. – Все происходит по воле Аллаха. Возможно, ваш праведный Джелал ад-Дин разгневал всемогущего?

Всадники не ожидали такой дерзости и даже на пару секунд растерялись, а тем временем Абу-Бакр пришпорил своего коня и поскакал от них прочь. Он заметил, что отряд с беглецами уже достиг края плато и приближается к горной тропе. Однако горец не стал догонять своих – он хотел отвлечь внимание пакистанцев, поэтому погнал своего коня через плато. Несколько пакистанцев бросились вслед за ним.

– Назад! – крикнул Дост-Мухаммад. – Нам он не нужен!

Тогда пакистанцы развернули коней и помчались в сторону отряда с беглецами.

– Рахмад! – сказал Дост-Мухаммад.

Человек, скакавший рядом с ним, достал из-под седла длинноствольное английское ружье с золоченым прикладом, инкрустированным перламутром, и прицелился. Раздался выстрел. Абу-Бакр остался в седле; он услышал, как пуля просвистела прямо над ним, и пригнулся к шее коня.

– Дай сюда, – Дост-Мухаммад выхватил ружье, прицелился и плавно нажал на спусковой крючок.

Теперь Абу-Бакр почувствовал, как ему обожгло локоть правой руки. Левой он изо всех сил ухватился за гриву коня.

– Не хотелось бы мне оставлять врага живым, – проговорил Дост-Мухаммад и еще раз прицелился, но конь Абу-Бакра уже умчал своего седока очень далеко, и у Дост-Мухаммада не было никаких шансов попасть.

– Рахмад, ты промахнулся. За тобой остался долг.

– Да, благородный Дост-Мухаммад, – покорно ответил боевик.

– Бери Харуна, догоните его. Здесь людей хватит. И помните: это он убил Абдул-Джаббара.

– Я привезу вам его ухо, – Рахмад кивнул бородатому и хмурому всаднику, что скакал позади, и вдвоем они направили своих лошадей на плато.

Сам Дост-Мухаммад с пакистанцами поскакал к горной тропе, по которой только что поднялся отряд с беглецами. Мустафа-Шурави был за проводника. Тропа становилась все круче, поэтому всем пришлось соскочить с коней и повести их под уздцы.

Абу-Бакр дал возможность отряду немного оторваться от преследования, но было понятно, что Алекс и женщины, особенно Мириам, не могут двигаться быстрее, чем преследующие их всех пакистанцы.

Беглецы шли один за одним, поэтому на узкой горной тропе они были хорошо видны преследователям. Боевики открыли одиночный огонь по Мустафе-Шурави, который шел впереди всех, и по русским десантникам, что замыкали отряд. Дальнейшее продвижение стало невозможным.

– Отпускаем лошадей! Ложись! – крикнул полевой командир. – Придется принять бой. На такой узкой тропе численностью они нас не возьмут, – Мустафа-Шурави говорил по-русски.

– Что он сказал? – Мириам подползла к Даринке.

Сербка перевела слова полевого командира.

– Я не могу стрелять в людей моего отца, – сказала Мириам.

– Я тоже не могу стрелять в своего деда, – поддержал ее Алекс.

– Зачем же вы тогда тащили автоматы? – с укором спросила сербка.

– А кто же знал, что так будет? – вздохнула Мириам.

– Это наемники. Огонь! – скомандовал Мустафа-Шурави.

Полевой командир, Милош, русские десантники, а затем и Даринка начали стрелять из своих автоматов. Пакистанцы прижались к скале и перестали стрелять. Мириам и Алекс так и не смогли открыть огонь в сторону «людей своего отца и деда» и вообще старались не смотреть на происходящее.

– Автоматы и рожки сюда! – крикнул им Батяня.

Алекс отдал ему свой «калашников», а Мириам – «мини-узи». Над скалой нависла зловещая тишина – ситуация была патовая. Отряд с беглецами никак не мог оторваться от преследователей, а пакистанцы не могли высунуться, чтобы не попасть под пули.

– Прикройте меня, – сказал Батяня.

Милош и капитан Столяров выпустили очередь по скалам, что были ниже по тропе. В это время Батяня перебежал поближе к Мустафе-Шурави.

– Короче, я остаюсь здесь, а вы отползаете – и бегом к вертолету. Дальше я их не пущу.

– Нет, ты уходишь, а я остаюсь, – перебил его полевой командир.

– А кто поведет группу?

– Тропа идет вокруг горы, потом спуск над обрывом, а дальше вы с капитаном уже знаете.

– Нет, брат. Провести должен ты, чтобы не рисковать. А вообще, тогда, в восемьдесят пятом, помнишь, ты остался. Теперь моя очередь – так что я остаюсь.

– Давай снова бросим жребий. – Не дождавшись ответа, Мустафа-Шурави достал из кармана штанов почерневшую от времени монетку. – Ты – орел, я – решка. – Он подбросил монетку, поймал и прихлопнул ладонью другой руки. – Решка – я остаюсь.

– Постой, дай-ка я подкину, – настаивал Батяня.

– Нет.

– Давай-ка, брат.

Мустафа-Шурави хотел спрятать монету в карман, но не успел – Батяня перехватил его руку, и полевому командиру пришлось разжать кулак.

– Я слышал про такие монетки, – усмехнулся Лавров и покрутил пальцами черную серебряную монету, наверное, еще времен Синдбада-морехода. – «Пиратская монета удачи».

На монете с двух сторон были решки.

– Давай, бери людей, а я остаюсь здесь, – скомандовал майор.

– Батяня, ты совсем не знаешь эти горы… – начал было Мустафа-Шурави.

– Я знаю горы во многих точках мира, – пресек его довод Батяня.

– Ладно, – махнул рукой полевой командир. – Будь по-твоему. Мы еще встретимся. Всем приготовиться к отходу! – крикнул он. – Андрей остается и нас прикроет!

– Я тоже остаюсь, – тут же отреагировал капитан Столяров. – Вдвоем мы вас лучше прикроем.

– Валера, это приказ, – сказал Батяня. – На этом участке можно справиться и одному.

– Уходим! Быстро! – скомандовал Мустафа-Шурави.

– Я не пойду! – упорствовал Столяров.

– Товарищ капитан, приказы не обсуждаются, – Батяня сейчас думал о семье Валеры, о его жене и сыне. – И давай сюда рожки и гранаты для подствольника.

Майор Лавров выбрал неплохо защищенную позицию за серым базальтовым валуном и залег. У него были два «калашникова» и «мини-узи».

– Все, уходим! – сквозь зубы проговорил Мустафа-Шурави.

Пакистанцы заметили, что беглецы начали ползком подниматься по тропе, и попытались высунуться из своих укрытий. Они стреляли вверх наугад. Батяня застрочил из своего автомата, чтобы не дать наемникам сделать хоть один точный выстрел. Когда в магазине кончились патроны, он не мешкая схватил автомат Алекса и стрелял, пока беглецы полностью не скрылись из виду. Теперь он мог дать себе передышку – вставил новый рожок в свой автомат и принялся ждать.

Рахмад и Харун быстро догнали Абу-Бакра – не управляемый седоком конь перестал бежать. Спокойным шагом он шел по каменистому плато. Телохранитель Мустафы-Шурави не мог ни пришпорить его, ни подогнать бунчуком. Абу-Бакр старался изо всех сил оставаться в сознании, чтобы держаться за гриву коня и не упасть на землю. Кровь черно-бордовым ручейком сочилась из его правой руки. Пуля имела крупный калибр, и рана была слишком большой, чтобы кровь могла свернуться и закрыть ее полностью.

Рахмад подъехал вплотную к лежащему на шее коня Абу-Бакру и с силой столкнул его золоченым прикладом винтовки с седла. Телохранитель Мустафы-Шурави, словно мешок с хлопком-сырцом, упал на землю, а конь, уже без седока, поскакал дальше.

– Ты убил многих. Но, главное, ты убил нашего друга Абдул-Джаббара, – произнес Рахмад над лежащим Абу-Бакром. – Теперь тебе самому придется умереть бесславно.

Пакистанец соскочил со своего коня, достал из-за пояса кривой нож и нагнулся над телохранителем Мустафы-Шурави. Рахмад пихнул его ногой, чтобы тот перевернулся на спину.

– Ну что, говоришь, зря Дост-Мухаммад приказал нам стрелять? – Рахмад одной рукой схватил раненого за ухо, а другой приставил к нему острый нож.

– Ты его вначале не пристрелишь? – скривился Харун.

– Отрежу ухо, а потом пулю в живот. Пускай помучается перед отправкой на небо.

– Ладно. Я поймаю коня, – Харун пришпорил своего скакуна.

Рахмад еще ближе наклонился к Абу-Бакру и вдруг, схватившись за грудь, с глухим стоном упал на бок. Харун обернулся и сам, с простреленным затылком, упал замертво с коня.

Они не могли услышать выстрелов. Скалы на краю плато скрывали стрелка.

Сабавун, как всегда, отправился следом за своим командиром. Подъезжая к каменистому плато, он увидел, как раненого Абу-Бакра, которого издали можно было узнать по белому, расшитому золотом халату Салада, догнали двое неизвестных. Сабавун посчитал, что они слишком грубо обошлись с его другом, поэтому ему пришлось вскинуть свою снайперскую винтовку с черной трубкой оптического прицела.

После Сабавун на своем скакуне поймал под уздцы коня Абу-Бакра и подвел его к раненому.

– Где командир? – спросил снайпер.

– Шурави ушел с шурави, – одними губами ответил телохранитель, – его не догонишь.

– Шурави – русские – всегда возвращаются к русским, – сказал Сабавун. Он поднял дорогую винтовку Рахмада. – Красивая штука.

Сабавун привязал трофей к седлу своего коня, затем заставил коня опуститься на колени, с трудом поднял тяжелого Абу-Бакра и перекинул его через спину своего коня. После этого повел под уздцы своего коня и коня Абу-Бакра к кишлаку Селаб, который славился в этой местности целебным источником.

Батяня разрядил еще один рожок и собрался поменять позицию. Он уже приметил подходящий выступ, как вдруг услышал характерный звук – словно в воздух подбрасывают металлическую болванку. Батяня еще со времен Афганской кампании хорошо знал, что это. Наемники начали стрелять из «М6» – пакистанского 60-миллиметрового миномета. Чисто инстинктивно десантник вжался в грунт. Над его головой разорвалась мина, похожая на уменьшенную в несколько раз авиационную бомбу. Град осколков просвистел над головой. Минометчик, как предположил Батяня, стрелял из-за небольшого утеса, почти вслепую, на слух. Где-то недалеко разорвалась еще одна мина.

Батяня выбрал момент и постарался достать минометчика из своего подствольника, но его граната «разбила» только макушку утеса.

«Пора сваливать», – десантник пополз к заранее выбранному скальному выступу.

Над ним еще раз ухнуло – было ощущение, словно железные когти вспороли форму и кожу на спине. Благодаря адреналину боли он не почувствовал. Батяня засунул «мини-узи» за пояс и переполз на новое место.

Наемники выпустили еще две мины по тому месту, где только что находился русский десантник. Подождав минуты три, пакистанцы показались из-за своих укрытий. Неожиданно для них, уже с другой позиции, Батяня открыл огонь. Двое автоматчиков в белых чалмах остались лежать на горной тропе, остальным пришлось снова залечь за камни. Лавров не стал ждать, когда над ним разорвутся очередные мины, а пополз наверх, чтобы спрятаться за какой-нибудь камень побольше. Спина у Батяни была уже вся мокрая от крови. Тут оглушительный взрыв расколол скальный выступ, из-за которого он минуту назад вел огонь. Острая каменная крошка поднялась высоко в воздух и со звуком дождя осыпалась на склон горы.

Еще несколько раз Батяня менял позицию, опережая наемников. Однако минометчик тоже сменил тактику. Он старался по наводке наблюдателей накрывать подходящие для укрытия места рядом с горной тропой, где мог залечь русский десантник. И все равно каждый раз, когда пакистанские наемники пытались продвинуться вверх, их останавливали автоматные выстрелы.