Глава 18

Когда Володя сбросил пленного боевика, как мешок с картошкой, на пол бункера-завала, Демидов некоторое время критически рассматривал «языка».

– На кой хрен нам этот чучмек сдался? – наконец недовольно спросил он, пренебрежительно глядя на пленного. – В качестве балласта? Самим, как говорится, жрать нечего, а вы нахлебника притащили…

– Ты, милок, хоть и командир, – внушительно произнес Митрич, – но помолчи. Хороший «язык» никому еще не мешал.

– В самом деле, Купа, – поддержал старика Локис. – Надо же выяснить, кто на нас напал.

– Я это тебе и без «языка» скажу, – ответил Демидов. – Бандиты! Так что ради этих сведений кормить его смысла нет.

Володя с укоризненным видом поцокал языком. Неприязнь их командира к «языкам» была общеизвестна в группе. И основана она была не столько на том, что Купец не доверял полученным от них сведениям, сколько на том, что после допроса с пленником надо было что-то делать. По законам разведки, «выпотрошенный язык» уничтожался. Проще говоря, его пускали в расход, без особых церемоний. Но это на войне. А положение разведчиков было, мягко говоря, двояким. С одной стороны, они выполняли боевое задание, а с другой, находились на своей территории. А значит, на них распространялись все российские законы, включая уголовный кодекс.

– Действительно, командир, – поддакнул Ефимов, который возился с портативной рацией, прослушивая эфир, – надо же выяснить, что за уроды не дали нам спокойно позавтракать. Тебе что, самому неинтересно, против кого мы воюем?

– С бандитами мы воюем! – нетерпеливо перебил радиста Купец. – Вы чем, вообще, слушаете? И потом, как вы представляете себе наши дальнейшие действия с этим уродцем? Или вы предлагаете взять с него честное слово, что он никому про нас не расскажет, и отпустить на все четыре стороны?

– Не утрируй, Купа, – проговорил Володя. – Никто его отпускать не собирается, и ты это прекрасно знаешь.

– А что ты собираешься с ним делать? – с нескрываемым ехидством спросил Локис. – Сдать в полицию?

– Да ты не переживай, сынок, – вмешался в разговор Митрич, деловито пристраивая свой карабин в уголке бункера. – Мы у него сейчас спросим все, что надо, а потом в рай к гуриям отправим.

Пленный, который все это время молча слушал, о чем говорили разведчики, испуганно замычал и затряс головой, пытаясь встать. Локис вынул у него изо рта кляп и почти ласково спросил:

– Говорить будем?

– Все скажу, начальник! – скороговоркой ответил тот. – Спрашивай! Что знаю, все говорить буду! Только не убивай. Аллахом клянусь, что про вас ни одной живой душе ни слова не скажу! Вообще, забуду, что с вами встречался. Хлебом клянусь!

– Не верь ему, – посоветовал Митрич, подсаживаясь с другого боку к пленнику. – Я их породу за эти годы хорошо выучил. Им нашего брата православного обмануть даже за грех не считается. Только отпусти его, он сразу же в горы побежит атаману своему докладывать…

Локис брезгливо скомкал обслюнявленную боевиком бандану и отбросил ее в сторону.

– Кто вы такие и что вам было нужно на базе? – спросил у пленника Демидов.

– Мы на станцию шли, – проглотив слюну, затараторил «язык». – Аслан говорил, что мы теперь станцию охранять должны, потому что в горах чужие люди появились.

– Не части, – осадил говорившего Купец. – Кто это «мы»? Кто такой Аслан? На какую станцию? Как узнали про чужих людей?

Пленник замолчал, испуганно глядя на медведеподобного Демидова. Тот тоже смотрел на своего собеседника, ожидая ответов на свои вопросы. Томительная пауза начинала затягиваться. Купец буквально гипнотизировал боевика тяжелым немигающим взглядом, от которого тот ежился и сжимался, словно хотел стать менее заметным.

– Что, передумал говорить? – сочувственно поинтересовался Демидов. – Или решил умереть героем? Только ты учти, мы не МВД, а разведка, у нас методы покруче будут. Да и законы у нас другие. Шлепнем тебя здесь, и полный порядок. Можешь сам выбрать, как тебя лучше кончать, – предложил капитан Демидов, доставая свой НР – нож разведчика. – В печень сойдет? Быстро, и почти ничего не почувствуешь. – Купец попробовал лезвие на остроту.

– Может, лучше веревкой? – неожиданно предложил Локис, задумчиво глядя на пленника. – Оно, конечно, больнее и неприятнее…

– Ногами сучить будет, – откликнулся из дальнего угла Чернов.

– Ничего, ноги придержим, – заверил пленника Купец.

– Да и непредвиденных побочных эффектов много, – продолжал Чернов. – Описается, например, или еще чего похуже. Вонь его нюхать…

Разведчики обсуждали все это обыденно, просто, как будто решали, что им приготовить на обед. Пленный боевик затравленно переводил взгляд с одного говорившего на другого, постепенно осознавая, что все это не шутка и не розыгрыш.

– Начальник, – хрипло прошептал он, – молю тебя, только не убивай! У меня мать болеет, жена есть, дети… Сын в Нальчике в сельской академии учится, ему помогать надо…

– Вот видишь, – укоризненно сказал Демидов, – сын хлеб растить учится, а ты людей убиваешь… Нехорошо делаешь!

– Аслан всех баранов за долги забрал, – всхлипнул мужчина; он все еще был связан, поэтому вытереть скатывающиеся по худым впалым щекам слезы не мог. – Потом сказал, что я ему еще должен. Сказал: или сам к нам иди, или сына приводи. А он у меня один, остальные дочери. Вот я и пошел…

– Погодь-погодь, – оживился вдруг Митрич, молчавший все это время. – Я, кажись, тебя знаю. Сразу-то разглядеть времени не было…

Старик подошел к пленнику, который сжался в комок, с опаской глядя на Митрича. Несколько секунду он пристально вглядывался в лицо боевика, чуть не прижимаясь к нему носом.

– Ну, точно, знаю, – наконец обрадованно проговорил старик.

– Как можешь меня знать? – испуганно спросил пленный. – Я не из этих мест.

– Ты мне пули-то не отливай, – прикрикнул на него Митрич. – Не местный он, как же! Из Апеанчи ты, бывший участковый. Карагоев его фамилия, – обращаясь к десантникам, пояснил старик. – Мазурик был, пробы ставить негде! А потом, когда грузины с абхазами воевать начали, он в ополчение к абхазам записался – и сгинул. Люди, кто там был, баяли, что он то за одних, то за других воевал. Он же полукровка – отец абхаз, а мать грузинка. На нем, шельмеце, столько кровушки человеческой – страх один!

– Неправду говоришь, старик, – забормотал боевик. – Я никого не убивал. Совсем стрелять не умею.

Купец вдруг решительно шагнул к тому, кого Митрич назвал Карагоевым, схватил того за воротник куртки и резко уткнул его лицом в камни бункера. Вывернув кисть его правой руки и придавив запястье, он внимательно осмотрел и ощупал средний сустав указательного пальца.

– Никого не убивал, говоришь? – зловеще переспросил Демидов, опять усаживая пленника. – А мозоль на пальце у тебя от авторучки появилась? Сыну конспекты переписываешь? А ведь я тебя, сука, предупреждал, кто мы… В общем, либо ты говоришь, либо…

Купец умышленно не стал договаривать, что именно последует за вторым «либо», давая Карагоеву возможность самому это осознать. Поняв, что прикидываться несчастной жертвой бандитского беспредела больше смысла нет, Карагоев сел поудобнее, откинувшись спиной на стену.

– А что ты мне сделаешь? – нагловато ухмыляясь, поинтересовался он. – Два раза убьешь, что ли? Не получится. А один раз эту неприятность как-нибудь переживу.

Демидов понимал, что боевик прав. Когда много и часто убиваешь других людей, своя жизнь чаще всего перестает быть ценностью. А сидевший перед ним бандит убивал, видимо, не только много, но и с удовольствием. Поэтому нужен был какой-то особый, желательно психологический, ход, чтобы заставить пленника говорить. Конечно, Демидов мог бы применить силу, но он всегда считал, что это малоэффективный способ. Если человека пытать, то он запросто сознается в чем угодно, даже в покушении на императора Александра II. Но ничего путного Купцу в голову не приходило.

– А ты можешь ничего больше не говорить, – подал голос Митрич. – Железных дорог здесь нет, а станция только одна. Так что мы и без тебя все знаем. И про Аслана твоего выясним. Ты ведь у него не один приспешник? Вот и найдем более сговорчивого… Передохнули, бойцы? – спросил он у разведчиков. – Тогда пошли…

Старик не спеша поднялся и направился к выходу.

– Митрич, а с этим-то что делать? – удивленно спросил Локис, указывая стволом ВСК на Карагоева.

Старик на несколько секунд задумался, стоя в проеме выхода. Солнце, которое уже довольно высоко поднялось над горами, освещало его грубое, багровое лицо. Его было можно хорошо рассмотреть.

– Постой, а ведь я тебя тоже знаю, – внезапно оживился пленник, пытаясь подняться на связанных ногах. – Ты ведь…

Договорить он не смог. Митрич вдруг решительно шагнул к пленному, что-то доставая на ходу. Десантники не успели ни среагировать, ни даже сразу понять, что задумал Митрич. Он нагнулся над Карагоевым и сделал какое-то неуловимое движение правой рукой. Связанный человек выгнулся дугой и захрипел. На мгновение его глаза округлились от ужаса, но уже в следующую секунду начали стекленеть, изо рта по подбородку побежала тоненькая струйка крови. Еще через мгновение тело бандита обмякло и сползло по стене. Митрич распрямился, вытирая об рукав штормовки финку.

– Никчемный был человечишка, – равнодушно проговорил он. – Такому и жить незачем. Пошли, ребятки…

Разведчики, подавленные таким простым и обыденным убийством, потянулись за своим проводником. Конечно, в душе каждый из них понимал, что Митрич все сделал правильно, но что-то скребло на душе. Все-таки, несмотря на все правила, наставления и инструкции, они «работали» на территории своей страны, а не в тылу врага…