Глава 30

Володя все же настоял на том, чтобы поехать в клинику Бертрана вместе с Люка и Гудаевым. Для страховки.

– Мне так будет спокойней, Леха, – убеждал он Демидова. – Доверяй, но проверяй – есть такое выражение. Вот и я хочу быть уверенным, что нас не надуют, как восемнадцатилетних провинциалок.

На самом деле Володя хотел лично присмотреть за Гудаевым. Бойцы Дроздова были опытными ребятами, но, как любил выражаться их командир, полковник Туманов, «свой глазок всегда надежней соседского».

– Да катись ты куда хочешь, – не выдержал наконец Демидов. – Пока у тебя на этой почве паранойя не началась…

Дрозд тоже не имел ничего против. Его бойцы вынесли инспектора Люка, который так и не пришел в себя, во двор и быстро погрузили в самый обычный, ничем не примечательный фургон. Гудаев, у которого левую половину лица разнесло так, что заплыл глаз, вышел сам. На пороге он, словно прощаясь со всеми, пристально посмотрел сначала на Аню, а потом на Демидова.

– Где-то я тебя видел, русский, – прошамкал он. – И второго, дружка твоего, тоже видел. Не помню где, но обязательно вспомню…

– Иди уже, – пробурчал Купец. – Конечно, вспомнишь, куда ж ты денешься, когда разденешься… А если память подведет, тебе напомнят.

Усевшись в джип, они выехали со двора. Ради конспирации на машине стояли обычные парижские номера. Как-то так получилось, что никто не обратил внимания: одна из жалюзи на втором этаже слегка подрагивала, а за ней мутным блином белело чье-то расплывчатое лицо.

– Слушай, Шурик, – спросил Локис, – а что это за квартира, в которую ты нас законопатил?

– А зачем тебе об этом знать? – хмыкнул Дрозд. – По-моему, это неважно. Главное, что она надежна во всех отношениях. В этом квартале снимают комнаты и квартиры ремесленники от богемы – реставраторы, копиисты, камнетесы и прочие неудачники от искусства. Ну, и обычных работяг немало. Словом, народ тихий, спокойный и законопослушный, хотя и сильно пьющий. Кстати, по-французски этот район называется quartier de bohemian – Цыганский квартал. Полиция здесь появляется крайне редко, поскольку это не русские алкоголики, а европейские.

– А что, есть разница? – несмешливо поинтересовался Володя.

– Еще какая, – хмыкнул Дроздов. – Они, в отличие от наших, хоть и напиваются до остекленения, но делают это в гордом одиночестве. Но самое главное отличие в том, что, надравшись, они не горланят на всю улицу «Ой, мороз, мороз…», не мотаются по соседям в поисках приключений на свои задницы и не выясняют, кто кого уважает…

– Надо же, какие подробности… – Володя поерзал на боковом сиденье и, переводя разговор на другую тему, поинтересовался: – Далеко до этой клиники ехать?

– Минут за двадцать доберемся, – нехотя ответил Дроздов. – Если ничего не случится…

– А что должно случиться? – вскинул брови Локис. – Вы-то никак не засвечены в этом деле…

– Да как сказать… – Дроздов потер бровь. – Когда вы вот этого клоуна в машину затолкали, мы вам отход обеспечивали…

– Каким образом?

– Полиция палить начала куда попало, – лицо у майора было усталым, – пришлось выпустить пару похожих машин в разных направлениях. Ну, чтобы с толку сбить. Потом мой человек сказал, что у вас есть раненый. Я сначала думал – урюка ранили, а вышло вон чего… На хрена вы вообще потащили с собой этого Люка?

Володя промолчал, чувствуя на себе испытующий взгляд Дроздова.

– Рассчитывали прикрыться им как щитом, пока из Парижа не вырвемся, – признался наконец Локис. – А видишь, как получилось…

Клиника Бертрана оказалась большим особняком в стиле европейского неоклассицизма. Трехэтажный дом располагался в глубине густого сада, к нему вела асфальтированная дорога. Джип-фургон, тихо урча мощным двигателем, не торопясь подъехал к одному из подъездов. Дроздов вылез из салона и позвонил. Он что-то объяснил вышедшему охраннику, и уже через несколько минут Люка переложили на носилки и куда-то унесли.

– Так, – заглядывая в салон, проговорил майор, – теперь будем решать, что с этим делать. Бертран сказал, что его надо в челюстно-лицевую хирургию везти. Это где-то рядом, но идти придется пешком…

Гудаев, плотно зажатый между двумя крепкими спецназовцами, всю дорогу сидел тихо, прикрыв глаза. Казалось, что он дремлет. Но Локису, который уже дважды сталкивался с коварством Салмана, это спокойствие казалось подозрительным. Конечно, на нем были наручники, но что они значили для человека, совершившего когда-то два побега из-под стражи? Причем второй побег Гудаев совершил из генпрокуратуры Чечни, через окно спрыгнув с третьего этажа, освободившись от «браслетов» даже не за считаные минуты, а за какие-то секунды на глазах трех изумленных конвоиров.

– Ты рассказал своим парням, что за жучару они охраняют? – выбираясь из джипа, тихо спросил Локис Дроздова.

– Да нет, – пожал плечами фээсбэшник. – Чего пугать-то раньше времени?

– А они у тебя пугливые? – насмешливо поинтересовался Володя. – А я думал, что вы все из железа отлиты, как ваш основоположник…

– Ты с нами поехал, чтобы ерничать? – сердито спросил Дрозд.

– Ладно, не злись, – примирительно сказал Локис и, хлопнув коллегу по плечу, предложил: – Давай-ка мы его с тобой отконвоируем, а твои парни нас подстрахуют…

Едва Гудаев вылез из машины, разведчик и фээсбэшник сняли с него наручники, ловко подхватили его под локти и тут же вывернули ему руки особым хватом, заставив Салмана согнуться, почти касаясь головой земли. Он застонал от боли, но ничего не сказал. Его тело было податливым. Казалось, что он сломлен и от него никакого сопротивления ожидать не следует. Тем не менее Володя старался быть начеку.

– Ну, и где этот санитар, который должен нас проводить? – оглядываясь по сторонам, непонятно у кого спросил Дроздов.

Эта фраза словно послужила для кого-то сигналом. Словно из-под земли перед ними выросли три фигуры в черном. В лоб Володе уперся пистолетный ствол с навинченным на него глушителем. Откуда-то справа раздался хрипловатый голос, произнесший на чистом русском языке:

– Отпустите его и отойдите на пять шагов.

– А ху-ху тебе не хо-хо, – сдерзил Локис, выхватывая из-за пояса пистолет; одновременно он резким движением поднял Гудаева и попытался закрыться как щитом.

Однако Дроздов не понял его замысла и продолжал удерживать пленника в прежнем положении. Гудаев вывернулся в какой-то замысловатой позе. От нестерпимой боли в плечах он взвыл дурным голосом. Локис лишь наполовину прикрылся эмиссаром. Дроздов же додумался присесть на корточки, выворачивая Гудаеву плечо до максимума.

– Отпусти его, шакал! – уже на полуистеричных нотах заорал невидимый человек. – Отпусти, иначе вас всех перестреляют, как куропаток!!!

– Шура, отступаем за машину, – шепнул Володя. И первым начал осторожное движение назад. Трое вооруженных пистолетами боевиков медленно пошли за ними.

– Сколько у тебя людей? – все так же тихо опять спросил Локис. Он не опасался, что Гудаев может каким-то образом предупредить своих соплеменников, которые собирались его освободить. Кричать со сломанной челюстью не так-то просто. К тому же если только он подаст голос, достаточно просто легонько хлопнуть его по щеке, и он тут же замолчит. Точнее, закричит, но от боли.

– Со мной – шестеро, – так же тихо ответил Дроздов. – А что? У тебя есть какие-нибудь идеи?

– Они не начнут стрелять без команды? – продолжал спрашивать Локис, игнорируя вопросы майора.

– Если эти уроды не начнут первыми, то за своих я ручаюсь… Да в чем дело-то?

– Пока сам не знаю, – признался Володя. – Просто пытаюсь сообразить, как нас так быстро вычислили.

Продолжая прикрываться Гудаевым, который старался вести себя смирно, спецназовцы обошли машину, остановившись возле переднего капота. Боковым зрением Локис видел, что двое оставшихся в салоне бойцов легли на пол. Водитель, достав оружие, выбрался из-за руля и тоже изготовился к бою. Те, кто относил Люка в клинику, замерли возле входа, держа оружие на изготовку. Боевики, которые появились, как черти из табакерки, следом за Локисом и Дроздовым обогнули машину, но, увидев готовых к бою людей, предпочли отступить немного назад. Нервы у всех были на пределе. Володя чувствовал это по себе. Он отпустил руку Гудаева и теперь держал пистолет двумя руками, ловя цели. То же самое сделал и Дроздов. Он заставил Салмана лечь возле машины, для надежности поставив на него ногу.

– Как полагаешь, – спросил Шурик, – у них снайпер есть?

– Навряд ли, – не очень уверенно ответил Володя. – Иначе он бы не истерил, а давно положил нас тут на хрен…

– Я считаю до трех, – опять закричал невидимый боевик. – Если вы не отпустите Салмана, мы открываем огонь…

– А чего это ты только до трех считаешь? – ехидно поинтересовался Локис.

Боковым зрением он уловил слабое движение аккуратно постриженных, на английский манер, кустов, которые были высажены вдоль пешеходной дорожки. Их явно пытались обойти с тыла, чтобы положить всех и наверняка. Сколько человек прячется за кустами и чем они вооружены, Володя видеть не мог, но предполагал, что не только пистолетами.

«Странно, что они не стали палить, как только мы появились», – подумал он, продолжая искоса следить за колыханием плотной стенки кустарника. Тот шевелился еле заметно, к тому же быстро сгущающиеся сумерки не давали возможности отследить перемещение противника.

– Шура, – тихо проговорил он, – на девять часов – опасность. Подозреваю автоматчиков, а то и пулемет…

Договорить Володя не успел: из кустарника действительно высунулся раструбленный ствол. Все решали секунды. Для того чтобы полностью изготовиться к стрельбе, пулеметчику требовалось около полутора-двух минут. За это время надо было срочно сменить позиции. Наверняка этот стрелок хорошо «срисовал», кто и где стоит. Чтобы уложить всех спецназовцев, ему вполне хватит двух длинных очередей. Теми парнями, которые остались в салоне фургона, займутся те трое, которые первыми обнаружили себя.

– На землю! Откатывайтесь в стороны! И сразу – огонь!!! – заорал Локис не своим голосом, первым падая на асфальт, перекатываясь по нему и открывая беглый огонь из «беретты» в направлении кустов, стараясь целиться, насколько это было возможно, немного выше торчащего из кустов пулеметного ствола.

Дроздов кувыркнулся в противоположную от Володи сторону и так же бегло расстрелял всю обойму в темноту. Водитель, выскочив из-за капота, несколько раз выстрелил в черные фигуры боевиков, которые, видимо, никак не ожидали, что окажутся у кого-то на линии огня. Да и то, что отступили они аккурат под два ствола тех, кто оставался в фургоне, тоже было для них неприятным сюрпризом.

Расстреляв всю обойму, Володя перекатился в другую сторону, быстро сменил магазин, с сожалением подумав, что у него это последние патроны. Пулемет молчал. Его ствол по-прежнему был угрожающе направлен в сторону фургона, но никто не стрелял. Рывком вскочив на ноги, Локис в два прыжка преодолел расстояние до стенки кустов и, с силой оттолкнувшись от земли, нырнул за нее. Перекувыркнувшись через голову, он откатился в сторону, держа пистолет в вытянутых руках. Но стрелять не пришлось. За кустами неподвижно лежали двое. Видя, что никакой опасности нет, Локис смело поднялся в полный рост и подошел к боевикам.

Один, видимо, собирался расстрелять спецназовцев, стоявших возле фургона, из французского пулемета системы «шательро». Очевидно, Локис попал в него первым выстрелом. Убитый боевик лежал, скукожившись, подтянув колени к подбородку. В затылке зияла здоровенная дырка от выходного отверстия. Скорее всего, он только готовился к стрельбе, привстав на одно колено, когда пуля прострелила ему голову.

Второму, вооруженному австрийской штурмовой винтовкой «фалширмягер», или, как еще ее называют, «Army universal gun», сокращенно AUG, повезло больше. Если, конечно, можно назвать везением то, что шальная пуля прошла вдоль всего позвоночника.

– Что там, Вовик? – окликнул Локиса Дроздов.

– Один «двухсотый», один «трехсотый», тяжелый, – отозвался Володя, забирая трофеи и продираясь через кусты. – А у вас как?

– Полный абзац, – развел руками Шурик. – Двоих ребята уложили наповал, одного ранили. Сейчас поинтересуемся, кто они такие…

Из дверей приемного отделения вышел Бертран и приблизился к Локису и Дроздову. Удивительно, но, несмотря на то что во дворе его клиники произошла самая настоящая бойня, он был совершенно спокоен, если не считать грустного выражения глаз за толстыми линзами очков. Санитары клиники уже выбегали с носилками, собираясь убрать трупы до приезда полиции.

– Скажите мне честно, Саша, – проговорил Бертран, осторожно дотрагиваясь до руки фээсбэшника, – вы искренне полагаете, что мои хирурги сидят без дела и целыми днями только курят?

– Понятия не имею, Лев Моисеевич, чем занимаются ваши хирурги, – прижимая руку к груди, ответил Дроздов.

– Тогда для чего вы устроили этот фузийяд?

– Чего устроили? – переспросил Локис.

– «Fusillade» по-французски – перестрелка, – быстро пояснил Дроздов и, обращаясь к Бертрану, проговорил: – Это не мы, Лев Моисеевич, устроили, а вот эти неизвестные, но уже покойные дяденьки.

– Прекратите, юноша, – поморщился профессор. – Я достаточно долго живу на этом свете, чтобы чего-то не понимать. Кстати, где тот пациент, которому раскрошили челюсть? Надеюсь, с ним ничего больше не случилось?

Локис огляделся: Гудаева нигде не было.

– Сбежал, сучонок! – невольно вырвалось у него. – Поймаю – удавлю, козла нерусского!

– Боже ж ты мой! – трагическим голосом воскликнул Бертран, закатывая глаза. – Что за шлемазлы приходят на смену старым добрым чекистам?! Эти шаромыжники не могут даже сохранить того, что им удалось украсть!

Из нагрудного кармана халата он достал какую-то коробочку, нажал кнопку и, поднеся коробочку к губам, сказал что-то по-французски.