Глава 27

К великому удивлению собравшихся, при появлении Вероники Гогоберидзе следователь не повторил свою ставшую уже притчей во языцех фразу о месте нахождения этой ночью с часу до трех. К тому же реплику Игоря Вениаминовича переводчица тоже почему-то проигнорировала. При виде сногсшибательной черноволосой красавицы, одетой в полупрозрачное легкое платье, следователь глупо разулыбался и спросил, словно уличный приставала-дегенерат:

– Простите, девушка, а как вас зовут?

Над ухом дознавателя зычно затараторила переводчица, которой до Вероникиных прелестей не было никакого дела, и страж закона вернулся с небес на землю.

– Вы, извините, кто такая? – уже деловым тоном поинтересовался он. – Вы из этой труппы? Вы можете помочь следствию?

– Не все сразу, – улыбнулась гимнастка, выступая вперед и сильно припадая на покалеченную ногу. – Давайте я буду отвечать на ваши вопросы по порядку, – предложила она. – Итак: мое имя – Вероника Тимуровна Гогоберидзе, уроженка города Москвы, мать – русская, отец – грузин. Дату рождения вам называть? – Девушка кокетливо опустила миндальные очи долу.

– Нет… Зачем? – немного растерялся сыщик.

– Еще два года назад со многими артистами, которые присутствуют здесь, – она сделала плавный жест, указав раскрытой ладонью на ошарашенных дрессировщика и иллюзиониста, – я имела честь выступать в одной труппе, очень хорошо их знаю и, думаю, смогу помочь вам в расследовании этого дела.

– О каком деле вы говорите? – профессионально насторожился страж местного правопорядка. – Что вам известно?

– Честно говоря, только то, что уже известно всему городу. – Вероника картинно пожала плечами. – Я ведь не туристка и не отдыхающая. Я уже говорила, что живу здесь два года и за это время успела обзавестись в том числе и друзьями. Они-то и сообщили мне о том, что ночью из цирка сбежала медведица и устроила в городе настоящий погром. А поскольку в Лимассоле сейчас гастролирует только один цирк – русский, – вот я и решила помочь своим старым друзьям. – Она снова глянула на Заметалина и Жозеффи, и от этого взгляда им совсем не стало спокойнее. – Такое уж у нас, артистов цирка, негласное правило, – девушка мстительно смотрела на бывших приятелей, – если товарищ попадает в беду, то надо всегда прийти ему на помощь.

В отличие от артистов труппы, которые стояли поодаль и могли любоваться на мадам Гогоберидзе только со спины, Оршанский находился в непосредственной близости от дрессировщика и иллюзиониста и мог воочию наблюдать безмолвную пикировку между мужчинами и их недавней коллегой по цеху. Еще с самой первой встречи этой троицы, тогда, в «Русском ресторане», журналист догадался, что между этими людьми существует личная неприязнь. Причем не на интуитивном уровне, когда человеку просто кто-то не нравится – и все, а на куда как более высоком, личностном уровне. Мотивировки тогда Оршанского не интересовали. Тогда его вообще мало что интересовало, кроме Изольды и Вероники, но вот сейчас эта, как показалось Александру, долгая борьба подходила к завершающей фазе.

Он с удивлением, каким-то благоговейным трепетом и с нескрываемым удовольствием смотрел, как черноволосая красавица медленно сжимает кольца, словно удав на теле попавшего в его смертельные объятия животного.

– Помогите мне, пожалуйста. – Вероника протянула тонкую руку, и следователь, словно зачарованный, повел девушку туда, куда по всем законам и правилам криминалистики не имел никакого права допускать посторонних. Тем не менее он сам подвел хромающую гимнастку к месту преступления – клетке Антона Павловича. И, казалось, захоти сейчас Вероника отправить следователя к зверю в клетку, тот бы безропотно повиновался и вошел.

Оршанский завороженно смотрел на этот сеанс влюбленного гипноза, на это новое шоу, к которому цирковые, знавшие Веронику, скорее всего привыкли, а для Александра это было неповторимое представление. Он впервые за последние два дня взглянул на себя со стороны. Неужели же он, Александр Оршанский, известный московский ловелас и сердцеед, свободолюбивый и гордый холостяк мог позволить кому-то опустить свое мужское достоинство до уровня ниже плинтуса?

Он смотрел на парализованного следователя, а видел себя, вспоминал свой лепет в гримуборной этой черноволосой бестии, вспоминал, как еще совсем недавно, как побитый пес, стоял под ее дверью и тявкал что-то невразумительное. Какой же он был идиот! Как же можно так поддаваться женским чарам? И почему, интересно, Вероника совсем не смотрит в его сторону?! И даже не поздоровалась, черт бы ее побрал!

Гимнастка меж тем, чтобы избавиться от лишних ушей среди бывших коллег и надоедливого перевода, перешла на английский и стала деловито постукивать своей тростью сначала по замку.

– Странное дело, замок вполне надежный, – потом по прутьям, – и решетка в полном порядке – не проржавела и не источилась, – и, наконец, дошла до толстого деревянного пола-поддона, – и внизу все выглядит довольно убедительно и мощно…

Однако стук ее металлической палочки отдался в дереве поддона не плотным гулом, а скрытой досками пустотой.

– Хотя… – Она снова постучала тросточкой по доскам и, выразительно глядя на следователя, спросила: – Вам не кажется странным этот звук?

Следователь по-прежнему был невменяем, гимнастка сунула ему в руки свою тросточку, тем самым вызволив блюстителя закона из состояния прострации.

– Вот, попробуйте сами…

Страж порядка некоторое время непонимающе смотрел на металлический предмет в своей руке, затем, видимо, память догнала отключенный на некоторое время от реальности мозг, и полицейский повторил действия Вероники. Доски ответили тем же пустым гулом.

Вероника взяла из его рук трость, сделав свое дело, повернулась к законнику спиной и захромала к Александру, окончательно вернув следователя к реальности. Профессиональные рефлексы следопыта тут же дали о себе знать.

– Это тайник! Под этой клеткой – второе дно. – Он коротко приказал полицейским немедленно обследовать скрытую за досками пустоту.

– Судя по тому, что вы живы, девушку вам все-таки удалось спасти. Браво, мой рыцарь. – Вероника, внимательно наблюдая, как полицейские, боязливо косясь на спящего зверя, начали осторожно обследовать дно клетки, наигранно-любезно чмокнула Оршанского в щеку.

– Какую девушку? – увлеченный работой стражей правопорядка, Александр не сразу понял, о чем идет речь. – А-а-а-а, об этой несчастной, которая так опрометчиво бросилась за медведицей в бар?

– О ней, – коротко кивнула гимнастка.

– Да, в общем-то, я не за девушкой бросился, а за медведицей, – снова стал в позу жалкой собачонки Оршанский. Он клял себя, но поделать ничего не мог. – Надо было остановить полицию, пока Антона Павловича не пристрелили.

– А девушка? – строго держала линию гимнастка.

– Девушка? – снова с глупой улыбкой переспросил Александр. – Когда я прибежал, девушка уже лежала без сознания.

– И почему же ты, мой рыцарь без страха и упрека, не вернулся ко мне? – недоверчиво прищурилась Вероника. – Я ждала.

– Видишь ли, – не ко времени засуетился журналист, – эта девушка, как и я, оказалась русской.

– Это она тебе сказала?

– Нет, полицейские. Девушка же была без сознания. Слушай, – Оршанский наконец заставил себя разозлиться, – перестань меня ловить на глупых мелочах! Полиция вызвала «Скорую помощь», и мне, как соплеменнику, который способен изъясняться еще и на языке международного общения, пришлось доставить ее в больницу. Все!

– Она красивая? – неожиданно, в своей манере ставить собеседника в тупик, спросила Вероника.

– Кто? – снова запнулся Александр.

– Ну, не медведица же… – кокетливо улыбнулась гимнастка.

– Я ее не рассматривал.

– А мне показалось, что вчера в «Русском ресторане» ты только ее и рассматривал. Или я не права? – Девушка насмешливо смотрела на Оршанского и, видя его конфуз, добавила: – Это не вопрос. Отвечать не надо. Это так – игра воображения, и Вероника сильнее оперлась о предложенную Александром руку.

Полицейские тем временем оторвали несколько досок, которые скрывали довольно вместительный тайник, встали на коленки и с помощью фонариков стали обследовать вместительный проем. К живописно торчащим задам, обтянутым в форменное сукно, немедленно присоединилась и округлость в костюме следователя. Цирковая братия тоже придвинулась чуть поближе, заинтересованная результатами поисков.

– Пусто, – сообщил сыщик, который первым встал на ноги и начал тщательно отряхивать коленки. Публика разочарованно вздохнула. Полицейские один за другим стали подниматься.

– Господа, – обратился он к артистам и жестом попросил переводчицу заняться своими прямыми обязанностями, – я был бы вам очень признателен, если кто-нибудь из вас попросил прийти сюда вашу дирекцию!

– Я здесь, – тут же откликнулся чей-то басок, и к сухопарому следователю подошел директор этого сборного балагана. – Чем могу быть полезен?

– Как вы понимаете, – любезно начал страж правопорядка, – некоторые изменившиеся обстоятельства следствия требуют нашего немедленного вмешательства, – сообщил он, – и я бы настоятельно хотел, естественно, с вашего согласия, осмотреть цирк, всю прилегающую к нему территорию, а также служебные и жилые помещения.

– То есть, – уточнил переполошившийся администратор, – вы хотите учинить нам обыск?

Следователь безразлично пожал плечами, мол, называйте это как хотите, и напомнил:

– С вашего любезного согласия.

Ни отступать, ни скандалить, ни тем более становиться в позу директору не имело смысла. И он это прекрасно понимал. Можно было, конечно, потребовать ордер, санкцию прокурора и все такое прочее, но все эти меры отсрочили бы обыск на полчаса, максимум – на час. Следователь оставил бы здесь для наблюдения своих ребят, а сам бы быстро смотался за ордером, который ему, учитывая последствия медвежьего погрома и скрытый двойным дном тайник, выдали бы незамедлительно. Да еще подкинули бы с десяток рьяных полицейских. Так что обыск прошел бы по всем правилам кинематографа – с вытряхиванием перьев из подушек, распарыванием спинок кресел, переворачиванием мебели. Может быть, такого и не было бы, но на такой погром полицейские вполне имели право. А вдруг в тайнике перевозились наркотики? И если судить по объему полости под клеткой, туда запросто можно было впихнуть с полтонны героина! При таких раскладах тут полтруппы можно было подвести под статью и упрятать за решетку. И никакое родное правительство даже слова не пикнет в защиту своих сограждан…

Поэтому директор скрепя сердце молча кивнул в знак согласия содействовать следствию. Тем более что ни о какой плановой репетиции сейчас и речи не могло идти. Дай бог, чтобы не сорвалось вечернее представление, а то и того хуже – все гастроли.

– Только, пожалуйста, – попросил руководитель цирка, – я попросил бы вас осматривать личные вещи и помещения артистов в присутствии хозяев.

– Конечно, конечно! Непременно, – любезностью на любезность ответил следователь, и по его молчаливому знаку работа закипела.

Однако то ли преступники были очень хитры и предусмотрительны, то ли полицейские утратили свои навыки, но так или иначе, а круг не осмотренных объектов все сужался, и пока ничего предосудительного так и не было найдено.

Время шло, полицейские то и дело подбегали с безрадостными докладами, и следователь стал заметно нервничать. Полтонны героина, а значит, и его стремительный карьерный взлет с повышением по службе накрывался известно чем. В конце концов он не выдержал стояния под насмешливыми взглядами циркачей и, оставив вместо себя присматривать за артистами верзилу-сержанта, сам принялся за обследование оставшихся помещений.

– Это чей трейлер? – поинтересовался он у директора труппы, который в качестве понятого неотступно следовал за обыскивающей группой. – Кому он принадлежит?

– Здесь живет Вольдемар Жозеффи, – сообщил управленец, умышленно умолчав о его служебном статусе, и один из полицейских трусцой направился за хозяином, и через минуту взволнованный иллюзионист предстал пред зеленые очи правосудия.

– Пожалуйста, откройте дверь, – вежливо попросил сыщик.

Вольдемар со словами: «У нас никто и никогда не закрывается. Среди артистов труппы нет ни воров, ни преступников» толкнул незапертую дверь и ступил в свою вотчину. Следом за ним вошли сыщик, директор и двое полицейских чинов.

В общем-то, как и в остальных трейлерах, осматривать особо здесь было нечего. Полки с мелким реквизитом и гримом, напольные вешалки с костюмами для выступления, две кровати, стол, пластиковая посуда… Вот и весь нехитрый скарб. Вряд ли злоумышленники смогли бы укрыть здесь пять центнеров наркотических веществ. Разве что два вот этих массивных черных ящика…

– Я попросил бы вас показать нам, что находится внутри этих контейнеров, – следователь ткнул на ящик, в котором иллюзионист обычно распиливал свою ассистентку, и на второй, который участвовал в номере «человек-невидимка».

Иллюзионист послушно поклонился, зажег электрические лампы, хоть в трейлере было достаточно светло, встал в заученную сценическую позу и, словно выступая на манеже, стал быстро вращать ящики вокруг своей оси, попеременно открывая и закрывая дверки, выдвигая какие-то полочки и зачем-то постукивая по обитым материей стенкам деревянной тростью с набалдашником.

– Прошу убедиться, господа, – приговаривал он при этом, – что этот ящик – совершенно пуст. Пожалуйста, убедитесь, если не верите. – Он протянул следователю свою палочку, но тот только качнул головой:

– Спасибо, – вежливо отказался он, – я и так прекрасно вижу. Можете возвращаться назад.

– Если уж вы здесь все осмотрели, – в свою очередь, попросил иллюзионист, – можно я останусь у себя? На улице слишком жарко. Я никуда не буду выходить, – клятвенно пообещал мистер Жозеффи.

– Хорошо, – согласился блюститель закона, – оставайтесь. Но после окончания обыска я попросил бы вас проехать с нами в полицейский участок для более детального выяснения обстоятельств этого дела.

– Как вам будет угодно, – вежливо поклонился иллюзионист, и полицейская процессия покинула помещение.

Вольдемар дождался, пока стражи порядка удалились на достаточное расстояние, тихо повернул ключ в замке и негромко прорычал:

– А ну-ка выходи, курица ты безмозглая…

И как по волшебству, из ящика, который только что был совершенно пустым, бесшумно ступая босыми ногами, вышла белая, как полотно, Изольда.

– Может быть, ты мне расскажешь, – грозно наступал великий факир, – какой дурак тебя надоумил залезть в этот ящик? И как ты вообще здесь оказалась?

Видя, что девушку бьет мелкий озноб, и опасаясь, как бы та не впала в нервную истерику, Вольдемар решил отложить все объяснения на более позднее время. Он подал ассистентке халат, достал из холодильника ей и себе сок и, смягчив голосовой напор, попросил:

– Мне сейчас надо будет на некоторое время отправиться с полицейскими. Сколько я пробуду в участке – я не знаю. Дверь ты закроешь и никому, слышишь, никому не станешь открывать. Будь это хоть сам папа римский, поняла? – Девушка мелко-мелко затрясла головой, барабаня зубами о стеклянный край стакана. – Отдохни пока, успокойся, приведи себя в порядок. Поговорим, когда я вернусь. – С этими словами он встал, вышел из трейлера и, убедившись, что Изольда в точности выполнила его инструкции, запершись изнутри, отправился к изнывающим под солнцем товарищам по труппе.