Глава 15

Пустая фляжка из-под коньяка стояла на дощатом столе. Над погасшим костром висел закопченный котелок. Ветер покачивал края тяжелой льняной скатерти. Солнце уже перевалило через зенит, поверхность озера, до этого голубая, вспыхнула отраженным золотым светом. Дневная жара уже спала, но еще не успела перейти в вечернюю прохладу.

Президент сидел рядом с Бондаревым на бревне и сосредоточенно морщил лоб, пытаясь найти ответ на, казалось бы, простой вопрос друга.

– Если честно, – произнес он, но, перехватив ехидную улыбку Клима, поправился, – буду с тобой откровенен, от меня зависит многое, но далеко не все. И если ты хочешь знать, что будет завтра, то этот вопрос не ко мне, я не аналитик и не сотрудник метеоцентра. Я могу тебе только сказать, каким хотел бы я видеть завтрашний день.

– Понятно. Кто же не хочет, чтобы всем было хорошо? Но хотя бы одного человека в стране ты сделал счастливым. Я неплохо отдохнул. Жаль только, что редко такие дни случаются.

Пение птиц, шелест листвы, гудение ветра над лесом нарушил чужеродный звук – загудел лодочный мотор. Бондарев повернул голову. Рассекая искрящуюся гладь озера, к камышам мчалась моторка.

– В лодке один человек или два? – не открывая глаз, спросил президент.

– Двое.

– Что-то случилось.

Президент поморщился, поднимаясь с бревна, при друге он мог позволить хоть немного побыть самим собой, не так тщательно прятать усталость, раздражение. Но когда лодка ткнулась носом в песок, он уже был собран и бодр. Помощник с виноватым видом торопливо подошел к костру.

– Извините, но…

– Я понимаю, что это делается не только с целью испортить остаток дня.

Помощник вымученно улыбнулся:

– Хайновского сегодня утром взорвали во дворе собственного дома, как раз во время задержания. Среди бойцов группы есть погибшие и пострадавшие. Взрыв был таким мощным, что от Хайновского практически ничего не осталось. По предварительным данным, в его ноутбук вместо аккумулятора была подложена взрывчатка.

Президент выжидающе смотрел на помощника:

– Кто мог его взорвать накануне ареста?

– Версии отрабатываются, – такой ответ ни к чему не обязывал, помощник почувствовал это, – возможно, убийство заказали партнеры по бизнесу, те, кому было невыгодно, чтобы он заговорил. Но это еще не все. Только сейчас выяснилось, что все принадлежащие ему акции Хайновский поместил по частям в разные банки, как залог под кредиты. Следы расходования кредитов теряются. Теперь, даже если мы сумеем доказать незаконность передачи акций Хайновскому…

Президент оборвал его взмахом руки:

– Нам их за просто так не вернут, возможно, придется их выкупать.

Бондарев, торопясь, вдавливал клавиши мобильника. Секунд пятнадцать вслушивался в длинные гудки.

– Информация об этом прошла в новостях? – спросил он.

– Взрыв почти в самом центре Москвы не скроешь от журналистов.

– Я же сам сказал ей не брать трубку, – Клим Владимирович с раздражением бросил трубку в карман.

– Кому?

– Ей, – дал самый короткий ответ Бондарев, – я должен ехать. – Клим, не торопясь, пошел к воде: – Не хочу, чтобы еще один человек погиб.

Не успел никто и глазом моргнуть, как Бондарев вскочил в моторку. Охранник, доставивший помощника, не добежал даже до тропинки в камышах. Взревел мотор, и лодка, набирая скорость, понеслась к противоположному берегу, оставляя за собой густой пенный след.

– Черт… – вырвалось у обычно сдержанного и дипломатичного помощника.

– Позвони и скажи, чтобы ему дали зеленый коридор до самого Коломенского, – вздохнул президент.

– Может, дать ему машину из вашего сопровождения?

– Это лишнее. И проследи, чтобы его рыболовные снасти собрали, поставили их отдельно. Клим Владимирович ими очень дорожит.

Клим Бондарев пробежал по аллейке, промчался возле беседки, на ходу вскинул руку, прощаясь с супругой президента, стоявшей на крыльце.

– Клим Владимирович, – закричала она, – что случилось?

– В другой раз.

Женщина покачала головой.

«И так всегда. Но Клим – единственный, кому я и муж доверяем безоговорочно. Это другим нужны посты, лицензии, должности. А он настоящий друг, с которым можно просто поговорить. И когда плохо, на него можно рассчитывать».

Бондарев распахнул дверцу внедорожника, вскочил за руль. Еще не разогнавшись, виляя из-за того, что колеса пробуксовывали, внедорожник понесся на опущенный полосатый шлагбаум. Охранник в будке как раз заканчивал разговор с помощником президента.

– На выезде его не задерживать!

Охранник бросил трубку мимо рычагов аппарата и метнулся к кнопке управления шлагбаумом. Полосатая пластиковая доска пошла вверх. Мужчина в форме сомкнул веки, он был почти уверен, что машина сейчас снесет шлагбаум к чертовой матери. Но Клим чуть ослабил газ. Автомобиль выровнялся, и шлагбаум лишь скользнул по крыше, завибрировал.

Клим мчал по шоссе с предельной скоростью, иногда ему казалось, что другие машины просто стоят на месте. Он петлял, перестраиваясь, обгонял по обочине, вздымая шлейфы пыли. Вслед ему шептали ругательства, настойчиво сигналили, грозили кулаком.

Иногда, оказавшись на свободном участке трассы, он хватал мобильник и жал на кнопки, набирая собственный домашний номер. В наушнике звучали протяжные гудки, и в эти моменты Бондарев отчетливо представлял себе свою гостиную, где «надрывается», озаряясь мягким зеленым светом, не только компактный радиотелефон, но и гремит старый, еще довоенный, находящийся в прекрасном состоянии «сименсовский» аппарат, подаренный ему друзьями на день рождения. И ему хотелось верить, что Лада прислушивается сейчас к его звонкам, просто не решается взять трубку.

Приближался город, и, хотя дорога стала шире, машин на ней прибавилось, лавировать становилось все сложнее, поневоле пришлось чуть сбросить скорость. Другие автомобили, повинуясь знаку, уже чуть ползли. Бондарев выскочил на разделительную полосу. Машину трясло так, что оставалось удивляться, как она не разваливается на части. Милиционер перебежал дорогу под самым носом у испуганных водителей и, став на краю разделительной полосы, завертел полосатым жезлом, как самолетным винтом, показывая, чтобы Бондарев проезжал как можно быстрее.

«Спасибо другу, – усмехнулся Клим, – догадался дать распоряжение. Все-таки хорошо, что у нас Россия, а не Германия. Там такие штучки с „зеленым коридором“ для друзей очень быстро становятся предметом судебного разбирательства».

Из-за поста ГИБДД сорвалась милицейская машина с включенными сиреной и мигалками. Вскоре она уже замаячила впереди. Милицейский автомобиль расчищал дорогу. Машины шарахались к обочине, замирали. Прохожие недоуменно пожимали плечами, глядя на то, как «менты» прокладывают путь для самого заурядного потрепанного внедорожника с московскими выгоревшими номерами.

Перед поворотом в свою улицу Бондарев махнул рукой, чтобы машина сопровождения уходила, но капитан дорожной службы получил другие инструкции. Он выключил сирену и тоже свернул в узкую улицу с частной застройкой. Машины прошли дверь в дверь, и лишь перед самым своим домом Клим чуть вырвался вперед. Даже не оглядываясь, он бросился на крыльцо, вбежал в дом. Но в комнату заглянул не сразу, ожидая засады, прижался спиной к простенку и глянул в дверное стекло, отражавшее стол и диван.

– Эй! – его возглас наполнил пустую гостиную и погас в ней, дверь в спальню, дверь в ванную комнату оставались открытыми.

«И там никого, – Бондарев перешагнул порог, снял наколотую на акулью челюсть записку, пробежал ее взглядом, тут же отметил, что телевизионный пульт лежит не на том месте, где он оставил его в последний раз.

– Дурочка… – пробормотал он, опускаясь на диван и забрасывая ногу за ногу, – ты мне казалась осмотрительнее.

Капитан сидел в милицейской машине и тяжело дышал, словно всю дорогу не ехал, а бежал перед Бондаревым. Перед ним за лобовым стеклом простиралась простенькая московская улочка, каких уже мало осталось в столице.

«И зачем мы так мчались?»

Когда капитан выбирался на узкий тротуар, на соседней улице усатый мужчина, стоявший у забора, раздраженно оправдываясь, бросил в трубку мобильника:

– Он приехал не один, с ним как минимум мент, – и тут же зашагал к припаркованному неподалеку от перекрестка старому «Мерседесу».

Клим сидел и прислушивался к шорохам, наполнявшим дом, но все они были привычными, ни одного лишнего.

Послышался настойчивый стук по косяку входной двери.

– Разрешите?

– Проходите, – голос Бондарева звучал ровно и спокойно.

В гостиную заглянул капитан милиции. Он не знал, кого ему пришлось сопровождать, с какой целью, просто выполнил приказ начальства. Капитан снял фуражку и вытер мокрый лоб, ему пришлось попотеть, чтобы на протяжении пятнадцати километров городских улиц держаться впереди внедорожника. Он смотрел на мужчину, сидевшего у стола, и не мог понять – зачем тот мчался через весь город, куда спешил? Не за тем же, чтобы теперь покачивать ногой в одиночестве.

– Все в порядке? – спросил он и не удержался, прошелся взглядом по рыболовным трофеям, развешанным у камина.

– Почти, – отозвался Клим, – спасибо за помощь.

– Работа такая, – устало улыбнулся милиционер, – вы машину водите классно.

– Многие так считают… – рассеянно ответил Клим Владимирович.

– Я поехал?

– Можете ехать, – это прозвучало как приказ.

Милицейская машина так и не смогла развернуться на узкой улице в один прием, капитану пришлось сдавать задом.

Бондарев забарабанил пальцами по столу. Он мог сто раз ошибаться, возможно, Ладе ничего и не грозило, но он на время взял ответственность за нее на себя. А теперь даже не знал, где ее искать. Не то чтобы он не мог без нее жить, такого с Климом никогда не случалось, на женщин он всегда смотрел трезво, и ни разу еще ему не приходилось терять из-за них голову. На его взгляд, Лада была породистой, сексапильной, умной женщиной, с которой неплохо проводить время. А самым ее большим достоинством являлся «веселый секс». Но, кем бы она ни была, пусть даже древней занудной старухой, Бондарев взялся ее опекать и не имел права допустить, чтобы с ней случилось плохое.

«Работа? Дом? Подруги? Родители, если они у нее живы? Иногда после счастливого спасения вспоминаешь, что долго не навещал родителей. Просыпается сентиментальность… – перебирал в уме Клим, пытаясь понять, куда могли понести Ладу ноги после того, как она вообразила себя абсолютно свободной, – нет ничего хуже, чем думать за женщину. Они не думают, они живут эмоциями. И эмоции у них непредсказуемы».

Он всматривался в короткие слова записки.

«Написана торопливо. Ей хотелось уйти как можно скорее, но никто не заставлял ее писать. Рука двигалась непринужденно, без напряжения. Она даже не заботилась о том, чтобы писать разборчиво, мол, кому надо, постарается прочесть».

Старый черный блестящий телефонный аппарат затарахтел своим допотопным зуммером. Звонок трофейного «Сименса» был рассчитан на то, чтобы его услышали в одной из просторных приемных рейхсканцелярии. Запульсировал светом и радиотелефон.

– Слушаю, – Бондарев редко когда говорил «алло».

– Клим, – прозвучал на другом конце линии голос Лады, – ты нашел записку? Я ушла, а потом подумала, что ты станешь волноваться. Решила перезвонить.

– Записку нашел. Как ты?

– Со мной все в порядке. Извини, не могу говорить долго. Звоню с чужого мобильника, ты же вытащил меня из дому, даже не дав толком собраться.

– Тебе нельзя быть одной в городе. Нужно встретиться.

– Почему?

– Нельзя, – повторил Клим.

– Ты думаешь… – Лада не договорила.

– Я хотел бы тебя увидеть прямо сейчас.

– Я не против, – после короткой паузы с видимым усилием проговорила Сельникова, – мы встретимся… – и она принялась объяснять, как и где они встретятся.

Клим, обычно привыкший сам выбирать место и время встреч, на этот раз не перебивал, слушал внимательно и лишь изредка поддакивал, чтобы напомнить о себе.

– Жди на скамейке, минут через двадцать я приеду, – сказал он и отложил трубку.

Лицо Бондарева помрачнело, он отворил небольшой холодильник-бар, примостившийся у стены, потянул на себя дверцу морозилки. Из-под шуршащего, звенящего пакета с колотым льдом извлек черный полиэтиленовый сверток, заклеенный скотчем, сорвал липкую ленту и сунул за пояс холодный, тускло поблескивающий пистолет.

Бондарев вошел в арку парка, украшенную разноцветными вымпелами и воздушными шариками. Какой именно праздник приближается или он уже наступил, он даже не старался вспомнить. За последние годы календарь пополнился новыми датами, и если церковные Клим помнил даже во времена СССР, то новые, вроде Дня независимости, для него еще не устоялись. Да и не тот сейчас был случай, чтобы думать о празднике.

Аллея вела от ворот к круглой площадке с бетонным памятником, от нее уже расходились по всему парку дорожки-радиусы. Мирно прогуливались мамаши с колясками, щебетали дети. Целующиеся парочки стали попадаться уже дальше от центральной части парка.

«Теперь налево», – припомнил объяснения Лады Клим Бондарев и тем не менее свернул направо.

Москву он знал практически всю, не считая самых новых районов. В его голове существовал подробный план города. Клим точно представлял себе то место, к которому должен выйти, но появиться он собирался не с той стороны, откуда его ждали. До назначенной встречи оставалось десять минут. Проходя по параллельной аллейке, Бондарев издалека увидел Ладу, сидевшую на скамейке – с самого края, с другого края расположился мужчина с развернутой газетой в руках. То и дело он поднимал голову и всматривался в проходивших мимо него людей. Рядом двое дворников в оранжевых жилетах вяло подметали асфальт метлами.

«Красивые женщины никогда не приходят раньше назначенного времени. Одно несоответствие. Рядом с ней есть свободная скамейка, и мужчина устроился бы на ней – второе. Этого достаточно, чтобы насторожиться», – Клим расстегнул куртку и зашагал прямо по газону, стараясь держаться под прикрытием кустов, так его не сразу могли заметить.

Последние сомнения рассеялись, когда Бондарев, заходя к скамейке сбоку, увидел, что мужчина хоть и смотрит в газету, но взгляд его не скользит по строчкам, вдобавок дворники продолжали мести уже десять раз подметенный участок поближе к скамейке.

– Лада! – властно крикнул Клим.

Женщина резко обернулась, в ее глазах читался отчаянный страх. Мужчина отбросил газету и вскинул пистолет, но навести ствол на Бондарева не успел. Клим выиграл время, заходя со стороны его правой руки, и выстрелил первым. Сейчас он не рисковал, имея перед собой как минимум трех противников, а их могло оказаться и больше. Поэтому стрелял наверняка – пуля вошла мужчине в голову.

Лада еще не успела осознать, что рядом с ней убили человека, она округлившимися глазами смотрела на то, как заваливается на скамейку любитель почитать газету, и не видела, что дворники уже целятся в Клима из двух стволов.

Бондарев был уже в шаге от скамейки, он выбрал наиболее рискованный для себя вариант – схватил Ладу, крепко прижав ее к себе одной рукой, и вместе с ней перевалился через спинку скамейки. Два выстрела из пистолетов с глушителями прозвучали тихо, как хлопки ладонями. Пули впились в брусья парковой скамейки – ощерились веера смолистых желтых щепок. Лада опомнилась, пронзительно завизжала, хоть пока и находилась в безопасности – Клим прикрывал ее собой.

Бондарев приподнялся над спинкой и выстрелил. «Дворник» в оранжевой жилетке вздрогнул, выронил пистолет и рухнул на асфальт, получив пулю в переносицу. Второй раз Клим выстрелить не успел, пришлось нырнуть под прикрытие лавки. Сельникова уставилась на дымящуюся гильзу, застывшую у ее колена. Две пули пронеслись точно в том месте, где мгновение тому назад виднелась голова Бондарева.

Лада цеплялась за Клима, хватала за руки.

– Они убьют нас… – шептала она, – убьют…

Бондарев выстрелил, целясь через узкую щель между брусьями, он специально брал повыше, чтобы не зацепить людей в парке. Пуля прошла мимо.

– Если не перестанешь меня трясти, нас убьют – это точно, – подтвердил он, придерживая руку с пистолетом.

Мужчина в дворницкой жилетке колебался недолго. Он стоял на открытом месте, двое его товарищей уже погибли, а противник находился за прикрытием скамейки. Мелькнули полы жилетки, «дворник» побежал сломя голову через клумбу, газон, захрустели кусты. Бондарев поднялся во весь рост, прицелился, но на спуск так и не нажал – цель оказалась далеко.

– Можешь подняться, – Клим подал руку Ладе.

Она отряхнула колени, испачканные черной влажной землей.

– Была бы в чулках, порвала бы, – женщина сказала это так, словно воображаемые чулки уже были порваны и виноват в этом оказался Клим.

– Но ты же в джинсах! – не выдержал Бондарев такой изощренной логики.

Он нагнулся над любителем посидеть с газетой в руках, первым делом приложил пальцы к артерии – мертвее не бывает, после этого расстегнул пиджак, под которым оказался бронежилет.

– Правильно, что стрелял сразу в голову.

– Что ты сказал?

– Они в бронежилетах. Уходить надо.

– Куда? Зачем?

– Ты хочешь поговорить с милицией? Тогда оставайся, – Клим схватил Ладу за руку и потащил за собой, – не глазей по сторонам, лицо прячь.

Люди в парке разбегались задолго до того, как к ним приближались Клим с Ладой. Где-то за углом взвыла милицейская сирена.

– Я здесь не пролезу! – уже хныкала Лада перед оградой.

– Пропихну.

– Но ты уже с той стороны.

– Значит, вытащу.

Бондарев помог Сельниковой пролезть между разогнутыми каким-то местным силачом прутьями металлической ограды. Они оказались на улице. С одной стороны шла ограда парка, с другой стояли жилые дома.

– А тот, второй… в жилетке, – запричитала Лада, – он может нас поджидать, – вспомнила она об опасности.

– Он боится нас больше, чем мы его. Он уже далеко.

Бондарев мог бы его догнать, но с ним была женщина, которую он не собирался бросать на произвол судьбы.

– Если ты намереваешься идти до светофора, то делай это без меня.

Они перебежали улицу наискосок и нырнули во двор. Сельникова быстро потеряла ориентацию. Бондарев то вел ее по обветшавшим, осыпающимся бетонным лестницам, то они оказывались возле строительной площадки, то им приходилось огибать поставленный полукругом жилой дом. Наконец вдалеке затихли надрывные звуки сирены.

Лада уже не пыталась проявить самостоятельность, женщина крепко сжимала мужскую ладонь и покорно где шла, а где и бежала следом за своим спасителем. Ей казалось, что он-то наверняка знает, что сейчас следует делать, куда и зачем они убегают. Клим остановился.

– Садись, – предложил он, указывая на полусгнившую лавку во дворе жилой пятиэтажки.

– Зачем? Мы же убегаем. Надо уйти еще дальше.

– Тут рядом метро. Такси брать не стоит. Так что, считай, мы уже пришли. Но я хотел бы знать, как ты оказалась в парке.

Только сейчас, когда первая волна страха схлынула, Лада сообразила, что практически сама заманила Клима в ловушку, подставила под пули.

– Это я виновата, – тихо произнесла она, – я сказала тебе…

– Ты виновата тем, что вышла из дома.

– Я знаю, – Лада разжала пальцы и отпустила руку Бондарева, – он… Хайновский жив, слышишь, жив, это все он устроил.

– Ты видела его собственными глазами?

Этот вопрос поставил Ладу в тупик.

– Нет, – покачала она головой, – я слышала его в темном подземелье… Он даже не отозвался на свое имя.

– Голос легко спутать. Хотя, возможно, ты и права.

– А кто же еще это мог быть? Кому нужна моя, твоя смерть? Он ужасно мстительный, никогда и никому ничего не прощал.

– Иногда люди мстительны настолько, что достают своих врагов и с того света, – усмехнулся Бондарев, – особенно если успели при жизни оплатить услуги мстителей.

Сельникова кусала губы:

– Не знаю… не знаю… но мне кажется…

– Какая разница, жив он или мертв, если в любом случае он угрожает нам. И не только нам.

– Кому еще?

– Мы для него не враги, так – противники, люди, доставляющие мелкие неприятности. Мой друг – вот его настоящий враг.