Глава 13
Коварство в святилище чести

Дарк лежал на телеге, медленно везущей его к месту предстоящего турнира, и видел лишь небо; огромное, голубое, простиравшееся во всю ширь его сонного взора и успокаивающее. Левый бок моррона подпирали успевшие опостылеть за день добровольного истязания собственной плоти доспехи, а под ногами позвякивала устрашающая груда оружия, подогнанного под его руку довольно неплохим кузнецом Октаром и изготовленная в строгом соответствии с правилами герканских турниров. К примеру, одноручный меч, которым Аламезу вскоре предстояло биться, был неуклюж и чересчур широк. С таким оружием предпочел бы не вступать в бой ни Дарк Аламез, ни Дитрих Гангрубер, даже если оно и было бы остро заточенным. Ширина лезвия превышала четыре пальца, что значительно замедляло движения бойца и делало невозможными некоторые изящные и довольно эффективные приемы. Однако на турнирах кровопролитие и прочие травмы не приветствовались, поэтому устроители неусыпно следили, чтобы оружие не было уже, чем щели забрал на шлемах, предназначенных для пеших рыцарских поединков.

Утомленный шестнадцатичасовой тренировкой прошлого дня, Аламез проспал большую часть пути и, наверное, пребывал бы в приятном забытьи до самого рева трубы, извещающего о начале состязаний пажей, оруженосцев и прочего благородного с рождения молодняка, претендующего на крупицу славы, почета, уважения, а также и на привилегии, которые им сулил рыцарский герб. Но отдых моррона был вероломно нарушен громким стуком молотков, неприятным слуху жужжанием пил, терзающих крепкие волокна дуба, и, конечно же, забористой бранью подгонявших рабочих плотницких старшин. К счастью, Дарку не нужно было напрягать неустанно ноющие мышцы спины и шеи, чтобы поднять голову и осмотреться по сторонам. Моррон и так знал, что происходит. До открытия турнира оставался всего лишь один день, а строительство трибун и работы по ограждению площадок для боев, по всей видимости, были весьма далеки от завершения. Впрочем, для него это не было новостью. Все три года, что он прожил в графстве Дюар, происходило одно и то же. Подготовка места ристалища и зрительских трибун каждый раз затягивалась до последнего и завершалась лишь поздней ночью при свете костров.

Обычно перед началом состязания участников охватывает волнение и трепетный страх, которые, в свою очередь, пробуждают неусыпный интерес ко всему, что происходит вокруг, или полнейшую апатию. Одни отпрыски благородных родов постоянно рыскали по турнирным площадкам, путаясь у рабочих под ногами, и везде совали свои любопытные носы. Другие же, наоборот, впадали в панический ужас перед предстоящим и до самого выхода на поединок отсиживались со спущенными штанами в кустах, отчего имели весьма бледный, неуверенный вид, который частенько зрители принимали за признаки робости да трусости. Естественно, глупо бы было ожидать, что опытный воин, каким когда-то был Дарк Аламез, уподобился бы одним или другим претендентам на рыцарские шпоры. Настоящее испытание должно было начаться лишь на следующий день, а сегодня моррону предстояла лишь легкая разминка, нужная исключительно для исполнения нудных, но необходимых формальностей. Благородный Дитрих фон Херцштайн, коим он с позапрошлого дня являлся, должен был доказать, что достоин выйти на поединки против настоящих рыцарей.

Даже когда телега остановилась среди десятка иных телег, также заваленных грудами стали, предназначенной защищать своих хозяев и разить их врагов, Дарк продолжал неподвижно лежать и задумчиво созерцать небо. Октар, бывший за возницу, попытался растолкать как будто потерявшего интерес к происходящему вокруг моррона, но, видимо, скупой, флегматичный ответ Аламеза «Пшел вон, холоп!» прозвучал весьма убедительно. Верный слуга Гентара посчитал, что его подопечный готов к грядущему испытанию, раз уже вжился в роль хамоватого господина.

Ничуть не удивленный ответом и даже не подумавший оскорбиться, Октар невозмутимо пожал плечами, сплюнул на землю и вскоре ушел. Вместе с двумя подручными, сопровождавшими Аламеза к месту турнира и исполнявшими роли его слуг, кузнец забрал все до последней булавы оружие и понес его к судейским палаткам. Дарк знал, что в ближайший час его никто не потревожит. Заявка на его участие в состязании, конечно же, была уже подана (Аламез даже не сомневался, что Мартин Гентар о том заблаговременно позаботился), однако сейчас, перед началом испытаний, участникам требовалось предъявить на суд устроителей все надлежащие бумаги и оружие, которым претендент собирался биться. Докучливые герольды графа Дюара, бывшие на турнире судьями, должны были проверить на подлинность родовые грамоты и рекомендательные письма от рыцарей, у которых претенденты служили пажами да оруженосцами. Затем старший кузнец состязания, наверняка не последняя фигура в гильдии кузнецов Мелингдорма, должен был проверить оружие на соответствие требованиям турнира и отметить его особой меткой. С оружием без клейма на площадки для боев не допускались ни претенденты на рыцарские шпоры, ни сами благородные рыцари. Турниры развлекали народ, они оживляли торговлю, тренировали воинов и способствовали повышению боевого духа как участников, так и зрителей, однако король не хотел ради потехи толпы и обогащения торговцев калечить тех, на чьих копьях да мечах зиждилась его корона.

Округа была полна голосов и прочих в основном раздражающих слух звуков. Однако они, как ни странно, не мешали развалившемуся на телеге бездельнику размышлять о том, что имело весьма сомнительное отношение к будущему испытанию. Несмотря на общий умиротворенный настрой, Дарк злился – злился на Гентара, из которого приходилось вытаскивать правду клещами, притом по частям. Наутро после ночного разговора Аламез собирался сделать еще одну попытку разузнать, куда подевался Марк, но старый хитрец как будто предвидел его намерение и трусливо избежал нежелательной беседы, потихоньку покинув дом ни свет ни заря. Когда Дарк со вторыми петухами появился в его опочивальне, то Мартина уже и след простыл. Маг исчез, забрав все свои вещи и оставив на столе лишь небольшую склянку с дурно пахнущей мазью да записку, в которой пояснял, как правильно наносить омолаживающую смесь на лицо и когда ее следует удалять. Для Аламеза так и осталось загадкой, когда он в следующий раз увидит собрата по клану и увидит ли вообще. Хоть по логике вещей Гентар должен был обязательно появиться завтра на турнире, но от хитрого некроманта можно было ожидать любого подвоха.

Не испытывал Аламез теплых чувств и к Октару. По мнению моррона, кузнец, а по совместительству и наставник претендента на рыцарские шпоры, чересчур загонял его прошлым днем; заставил трудиться до боли в мышцах и до жуткого зуда во всех натертых да взопревших под доспехами местах. Хорошо еще, что доспехи, теперь мирно покоившиеся рядом с ним на возу, оказались добротными и, наверное, одними из лучших во всей провинции, хоть и выглядели совсем не привлекательно: обшарпанно и невзрачно, как будто уже побывали в дюжине серьезных переделок и успели изрядно проржаветь на мокром полу сырой кладовой. Кираса сидела ладно, а налокотники, массивные паундоры и наколенники ничуть не стесняли движений. Стыки Октар подогнал идеально, так что вряд ли пластины переклинило бы даже после неудачного точечного удара вражеской булавы по примыкающим друг к дружке поверхностям. И это было важно, ведь по условиям герканских турниров бой продолжается, даже если один из соперников из-за повреждения лат не может шевелить рукой иль ногой. Сплав, из которого была сделана броня, был ощутимо легче и тоньше иных стальных пластин. Что же касалось его прочности, то моррону оставалось лишь уповать на лучшее. До первой схватки и первого пропущенного удара это невозможно было проверить. Только безумец будет испытывать прочность брони, колотя по ней кувалдой всего за день до начала турнира. Это такая же несуразная затея, как попытка учить игре новичка-музыканта на идеально настроенной перед выступлением лютне.

Хоть по вине Октара Аламез и переусердствовал вчера с занятиями, но зато теперь точно представлял, каковы его шансы на успех. Надо сказать, в общем и целом перспективы были весьма многообещающими. Состязание оруженосцев моррона не волновало. Скорее всего, он стал бы в нем победителем. Если бы удача отвернулась от него, да и преподнесла бы несколько неприятных сюрпризов, то он все равно бы вошел в число новичков, отобранных судьями для участия в настоящем турнире. В пеших поединках завтрашнего дня он смог бы стать лучшим, если бы не пришлось биться двуручным оружием. Состязание «отряд на отряд» моррона не беспокоило, с его-то опытом участия в сражениях он смог бы продержаться до конца схватки и нанести противникам ощутимый урон коварными вылазками да уловками. Только если выбранный его соратниками командир оказался бы отменным тугодумом, его отряд потерпел бы поражение. Не радовали Аламеза лишь конные состязания. В бою на копьях он чувствовал, что был безнадежно слаб. Такому не научиться за один день, тем более когда нет напарника. О победе в этом виде турнира не могло быть и речи. Дарк мог рассчитывать лишь на то, что строгие судьи сочтут его потуги достойными рыцарских шпор и оценят его несгибаемый дух да завидное упорство.

…Монотонный громкий рев доброго десятка походных труб вырвал моррона из плена раздумий и, надо сказать, сильно встревожил, ведь это был сигнал участникам состязания и их слугам явиться на место проведения ристалища и начать облачаться в доспехи. Октар же с подручными до сих пор не вернулись. Впрочем, поволноваться Дарку пришлось недолго. Стоило ему лишь сесть и осмотреться по сторонам, как тревожные предчувствия ушли. Многочисленные отпрыски благородных семейств и их хлопотливая челядь не проявляли беспокойства. Большинство из них пытали счастья добиться рыцарства не в первый раз, так что прекрасно знали, что следующий раз рев труб раздастся лишь через час.

С любого ложа, будь то мягкая кровать иль жесткое днище телеги, трудно встать, но раз уж ты поднялся, лечь обратно вряд ли удастся; на такой подвиг способны лишь заслуженные лежебоки. Дарк тут же понял, что он не из их числа, поэтому, кряхтя и потягиваясь, спрыгнул с телеги, а не завалился обратно. Все вокруг было как всегда, все было знакомо и привычно, ведь проводимые в Мелингдорме турниры Аламез посещал каждый год. Турнирные площадки подготавливались на том же самом месте, что и в прошлом году, а именно, перед крепостной стеной, между угловой, безымянной северо-западной башней и башней Святого Анквиния. Место ристалища было большим, оно протянулось вширь от крепостного рва до самой опушки леса, где пара дюжин рабочих только начинала возводить палаточный лагерь для рыцарства и их слуг. Трибуны для графской семьи, иной мелингдормской знати, а также уважаемых горожан пока и в помине не было; на ее месте виднелось лишь огромное нагромождение досок да пара телег без лошадей, груженных плотницкими инструментами и ящиками с гвоздями. Большинство рабочих пока было занято тем, что вкапывали по периметру будущего ристалища флажки устроителя турнира, то есть его сиятельства графа Дюара, да мастерили ограждение вокруг турнирных площадок. Даже если бы Аламез посетил это место впервые, то уже понял бы, где будут проводиться конные состязания, а где пешие бои. Легко было и предсказать, что в этом году благородные рыцари не просто сойдутся в чистом поле отряд на отряд, а потешат далеких от воинского дела простолюдинов красочным зрелищем взятия бутафорской крепости. Полдюжины плотников, маляров да землекопов уже трудились над созданием некоего миниатюрного подобия участка крепостной стены и двух небольших башенок. Одни возводили деревянный макет укрепления, другие окрашивали его под грязно-серый цвет каменной кладки, а третьи рыли вдоль всей декорации огромную, но не глубокую яму, которая, естественно, только символизировала ров и в которую нельзя было погрузиться даже по пояс.

Бездельники всегда вызывают возмущение, в особенности у тех, кто трудится не покладая рук. Всего около сотни рабочих создавали своим упорным трудом место завтрашнего красочного зрелища, в то время как более трех сотен разгильдяев, непрерывно галдевших посреди экипажей да телег, с важным видом откровенно били баклуши. Конечно же, далеко не все из них претендовали на высокое звание участника турнира. Здесь прохлаждались и чертовы трубачи, чьими стараниями Дарк окончательно распрощался с приятной дремотой; и приближенная челядь юных отпрысков благородных семейств, молодые ребята, наверняка мечтавшие в скором времени занять завидные посты герольдов, гонцов, вестовых да младших оруженосцев при возвысившихся до рыцарских шпор хозяевах; и прочая безликая, но тем не менее разношерстная масса, которую можно было бы охарактеризовать всего одним словом: «прислуга».

Низкородные участники скопления не интересовали Аламеза, а вот к юношам, щеголявшим в дорогих одеждах и пугавших будущих соперников молодецким бахвальством, моррон присмотрелся, правда, длилось это недолго, потому что их ряды медленно, но верно редели, да и изучать-то там было особенно нечего. Для двух третей юных дворян предстоящее состязание должно было стать первым серьезным испытанием в жизни, и лишь не более десятка задиравших носы молодцов гордо носили на шляпах соколиные перья. Это означало, что им уже доводилось принимать участие в турнире и даже пару разиков посчастливилось удачно скрестить мечи с рыцарями.

Неукоснительно повинуясь указаниям блюстителей турнирного порядка, которые были одеты в цвета графа, груженные амуницией телеги и кареты покидали одна за другой место сбора и непрерывной вереницей тянулись к опушке леса, туда, где только начинали возводить палаточный лагерь. Видимо, состязание юнцов было столь неинтересно и незначительно, что его решили провести подальше от места завтрашнего ристалища. У рабочих «еще и конь не валялся», а разношерстная толпа превращала своим присутствием строительную площадку в базарную площадь.

Народу вокруг становилось все меньше и меньше, и оставшийся один возле повозки Дарк уже начинал нервничать, но тут из толпы разноцветных одежд, темных плащей да пестрых шляп с беретами наконец-то вынырнула серая, приземистая и с виду невзрачная фигура Октара. С трудом протискивающийся сквозь хаотично движущийся в основном на одном и том же месте людской поток, кузнец изрядно запыхался, лицо его было покрыто капельками пота. В правой руке он держал уже опробованную Дарком в деле булаву и одноручный меч с уродливо широким лезвием, а в левой нес котомку, из которой торчали свитки грамот.

– На, держи! – сказал, как выплюнул, кузнец, суя в руки Дарка поклажу, а сам оперся о телегу и часто задышал. – В суме все грамоты, береги ее! Разрешение на твое участие получено, оно тоже там… внутри! Как приедешь на место, сразу герольду графскому и почетному рыцарю его покажешь. Это перво-наперво сделать надобно, а уж апосля… – раскрасневшийся кузнец махнул рукой, – …в доспехи облачайся.

– Что значит «приедешь», что значит «облачайся»! – возмутился Дарк. – А ты с твоими парнями здесь, что ль, останешься?! А как же я один оденусь-то?!

– Не боись! Все, что сам застегнуть не сможешь, мы потом прибегем да подправим! Чай, успеем до начала потехи! – немного успокоил моррона Октар. – Вишь ли, незадачка какая вышла! Народищу сопливого сегодня особливо много привалило, все в рыцарята затесаться хотят… а старшой кузнец, как назло, в стельку пьян! За него, дурня, еле поспевает пара помощников отдуваться: и оружие проверяют, и клейма ставят, всё вдвоем… Толпища перед их палаткой просто жуть! Слава Небесам, что меня ребята хорошо знают… Потихоньку, пока другие не видели, мне на меч да булаву клеймо турнирное поставили, а вот со всем остальным обождать придется! Я щас обратно бегу, к парням своим, а то вдруг что не так… Да ты не боись, вслед за остальными подводами езжай, а мы прибегем, успеем…

– А если нет, если опоздаете?

– Успеем! – заверил кузнец. – А если чуток и задержимся, то ты вот энтим повоюй… Это ж на рыцарских поединках выбор оружия строго оговорен, а когда вьюнцы состязаются, всем до лампады, чем кто бьется, лишь бы клейма на стали стояли исправные.

– Ладно, будь по-твоему, – выразил согласие кивком Аламез и, взяв в руки поводья, сел на место возницы. – Но если меня с турнира выгонят, сам перед Мартином ответ держать будешь!

– Сдержу, чай, не впервой! – рассмеялся кузнец и отправил телегу в путь, хлопнув увесистой ладонью лошаденку по крупу. – Ты там главное того, поосторожней, силушку рассчитывай! Не зашиби нечаянно кого вусмерть, судьи графские того не любят!..

Состязание оруженосцев (хотя большинство участников еще не дослужились до этого звания и, несмотря на зрелый возраст, ходили в пажах) проводилось гораздо дальше, чем Дарк предполагал. Караван груженных доспехами и оружием телег прогрохотал по неровной дороге мимо только возводимого палаточного лагеря и направился к опушке леса, где вереница подвод завернула направо и примерно с полмили ехала вдоль поля.

Моррону сразу стало понятно, что устроители не жаловали бои новичков, не имевших даже герба, и проводили их лишь для того, чтобы мелингдормский турнир полностью соответствовал «Уложению…» предка нынешнего короля. Местом боев должно было стать чистое паровое поле, даже не утрамбованное и не выровненное перед началом схваток. Рытвины, ухабы, огромные ямы, многие из которых были заполнены стоялой водой, и ржавеющие обломки выброшенного полевого инвентаря обильно покрывали арену предстоящего состязания, неимоверно усложняя участникам задачу во время боя удержаться на ногах.

Палаток для переодевания и отдыха юных соискателей славы, конечно же, не было; и то, и другое действа должны были вершиться возле телег, расставленных в три ряда вдоль опушки леса. Но зато посреди поля красовался огромный походный шатер, в котором за накрытым яствами столом величественно восседали четверо рыцарей. Впрочем, о высоком положении компании сотрапезников оставалось лишь догадываться, ведь на них не было не только доспехов, но даже достойных благородных мужей одежд. Все четверо восседали за столом в не первой свежести простых холщовых рубахах и, подобно низким простолюдинам, пренебрегали столовыми приборами: трое рвали жирное мясо руками и лишь один из дворян, видимо самый воспитанный, ел поросенка с ножа, с огромного охотничьего ножа, более походившего на короткий меч. Только темно-синие шарфы, повязанные на рукава грязных рубах, да то, что герольды графа робко стояли возле стола и не решались присесть, выдавало в грязнулях-чревоугодниках представителей оплота герканского воинства, благородных воителей из Мелингдорма, а заодно и почетных рыцарей, то бишь судей предстоящего испытания.

Пообещав себе, что, когда получит герб, никогда не опустится до подобного свинства как в одежде, так и в плане манер за столом, Дарк оставил телегу и, послушавшись совета Октара, сразу направился к небольшому, примыкавшему к шатру навесу, где вместе с остальными благородными юношами предъявил старшему писарю состязания содержимое своей котомки.

– И чо те дома-то не сиделось? В своей бы глуши счастья и попытал, – недовольно проворчал невысокий, но имевший сегодня довольно большую власть чин, с нескрываемым подозрением и отвращением рассматривая предъявленные Дарком бумаги.

– У нас турниры не проводятся, ваш ближайший! – соврал первое, что пришло в голову, моррон, позабывший обговорить с Гентаром этот момент и уточнить, что он должен отвечать.

– Ладно, ступай… – нехотя поставил печать на разрешение ворчливый писарь, видимо удовлетворенный ответом, – …но, когда кости те, вьюноша, переломают, сам, за свой счет, до родимых болот добираться бушь, на милость его сиятельства не рассчитывай! Всех калек по домам развозить, казны не хватит!

Получив такое оптимистичное напутствие, Дарк лишь слегка улыбнулся. Писарчук и не догадывался, кто перед ним. Не мог знать и того, что пытался накликать беду на голову лучшего из собравшихся на поле бойцов, а возможно, и будущего победителя мелингдормского турнира. В зеркало Дарк в тот день не смотрелся, а то бы не удивлялся, что его не воспринимают всерьез. Если бы моррон увидел свое отражение, то непременно поразился бы, насколько молодила его мазь, которую он утром втер в щеки и лоб. Почти волшебная смесь, изготовленная лично некромантом, сотворила настоящее чудо. Она не только превратила лицо двадцатипятилетнего зрелого мужа в умильную мордашку восемнадцати-девятнадцатилетнего юноши, но и скрыла уродливый шрам на лбу – боевую отметину, оставленную более двухсот лет назад секирой махаканского гнома.

По всей видимости, до начала рыцарских потех в исполнении подрастающего поколения герканского дворянства оставалось не так уж и много времени. Идя быстрым шагом обратно к телеге, Дарк с завистью наблюдал, как поспешно натягивали на своих господ стальные одежды расторопные слуги, и проклинал Октара с его подручными, которых почему-то до сих пор не было. Возле судейского шатра тоже возникло тревожное движение. Рыцари еще сидели за столом, набивая животы за графский счет и обильно запивая угощение дорогим вином из погребов его сиятельства; но вот герольды засуетились, забегали, явно делая последние приготовления, да и трубачи, выйдя на поле, стали прочищать трубы.

Ждать дольше было нельзя. Тех недотеп, кто по зову трубы не успевал выйти на поле и встать в строй в полном боевом облачении, просто-напросто вычеркивали из списка состязавшихся. Судьи были глухи к мольбам и жалобам, а если со стороны опоздавшего звучали угрозы, то на них отвечали по-рыцарски: кулаком в ухо иль пинком под зад, в зависимости от того, в каком почетный рыцарь был расположении духа и что ему было не лень поднять, руку иль ногу.

Обычно воины начинают облачаться с кирасы, но им помогают несколько слуг. Дарку же не приходилось рассчитывать на милость соседей, кроме ехидных смешков да злорадных ухмылок, он ничего не увидел и не услышал. Будущие соперники и их челядь лишь радовались, что ему не успеть, что на одного бойца в состязании, скорее всего, станет меньше. Решив нарушить привычный порядок ритуала облачения в броню, Аламез сначала надел ботинки, затем наколенники с поножами, и лишь когда его ноги были полностью закованы в сталь, взялся за толстую кожаную куртку (заменявшую полноценный рыцарский гобиссон). Именно после того, как моррон натянул поверх нижней одежды кольчугу, и начались основные трудности. Ремешки кирасы застегивались сзади, и без помощников тут не обойтись, но, поскольку выбора не было, Дарк решил свершить невозможное. Тонкие кожаные жгутики постоянно выскальзывали из пальцев, но в конце концов поддались и с грехом пополам закрепились. Надевать броню на руки было уже легче, хоть и с ней Аламез тоже довольно долго провозился. Сигнал трубы возвестил о построении, уже когда обрадованный своим успехом моррон натягивал на руки стальные перчатки, однако первый же шаг стер улыбку с его омоложенного лица. Аламезу лишь удалось кое-как закрепить на себе тяжелую груду бряцающего и болтавшегося при ходьбе металла. Чтобы стальные части доспеха превратились в единую, крепкую и надежную броню, проклятые ремешки нужно было подтянуть. Даже в этом ему никто не собирался помочь. Отпрыски благородных семей отпускали в адрес еле идущего по полю моррона лишь колкости, а их раболепные слуги ржали не хуже коней. Если бы то, как на нем болтались кираса и иные верхние части доспехов увидели судившие состязания почетные рыцари, то попытка заслужить герб со шпорами завершилась бы еще до того, как звук трубы оповестил бы о начале поединков. Аламеза просто прогнали бы прочь, ведь Геркании не нужны воины, не умеющие даже носить броню; великому королевству не нужны рыцари, настолько бедные, что даже не в состоянии прокормить парочку заморышей-слуг.

Дарк понимал, что стал всеобщим посмешищем и что вот-вот его так и не начавшейся рыцарской карьере будет положен конец; понимал, не знал, что делать, но все равно шел по неровному полю к месту, где толпа закованных в латы бойцов постепенно принимала очертания неровного строя. Моррон уповал на чудо, и оно, как ни странно, свершилось. Внезапно все неудобства исчезли, а двигаться в броне стало так же легко, как прошлым днем во время тренировок. Кираса прекратила ерзать по груди, стальные пластины выровнялись и перестали бренчать одна о другую при ходьбе. Складывалось ощущение, что крепежные ремешки подтянулись, притом без чьего-либо участия, сами собой. Не только моррон, но и те, кто над ним смеялся, заметили произошедшие изменения. Шуточки прекратились, а сродное конскому ржание простолюдинов стихло. Двое, видимо самые набожные из претендентов на герб, даже подняли правые руки, чтобы перекреститься, но их отвлек разнесшийся над полем протяжный и громкий рев труб, возвестивший о начале состязания. Когда оглушающий и будоражащий кровь звук наконец-то прекратил терзать уши присутствующих, Аламез уже занял место в строю.

В напыщенной и чересчур затянутой вступительной речи старшего герольда графа не было ничего интересного. Седобородый слуга его сиятельства назидательным тоном, с пафосными паузами и важным выражением на продолговатой, морщинистой физиономии, поведал отпрыскам благородных герканских семейств о долге, о чести, о достоинстве и, конечно же, о том, как почетно стать участником мелингдормского турнира, проходящего под покровительством такого великого человека, как граф Дюар. Одни юные соискатели рыцарских шпор с трепетом и вниманием слушали изобилующую красивыми оборотами речь опытного оратора, но большинство откровенно зевало, причем гораздо искренней и протяжней, чем на проповеди в церкви. Последних было легко понять, тем более что Дитрих ванг Херцштайн был из их числа. Они пришли сюда за титулом, причем многие приехали из очень далеких мест, и их интересовал результат, а не пустое, бесцельное сотрясение воздуха на тему: «О, славься великое герканское рыцарство! О, славься Его Величество Герканский Король! О, славься и процветай, милостивый повелитель Мелингдорма!»

К счастью, ничто не длится вечно, и любой муке рано или поздно приходит конец. Старший герольд честно отработал языком свой хлеб и уступил место не столь красноречивым ораторам. Едва старик замолк, как благородные судьи прервали трапезу и показались из шатра, причем не удосужившись даже приодеться или хотя бы сменить закапанные жиром рубахи. Но все же кое-что изменилось в их облике – почетные рыцари пристегнули к поясам ножны с мечами и надели на левые руки стальные перчатки.

«Кто перечить их решениям станет, тому зубы перчаткой пересчитают! А кто не уймется и бузить начнет, того просто-напросто прирежут! И управы потом на них не сыскать! – правильно истолковал назначение меча и перчатки Дарк и был весьма поражен, что оказался не единственным, кто придерживался того же мнения. Где-то слева за спиною моррона послышался тихий шепоток догадливого, но неразумного юнца, осмелившегося произнести вслух то, о чем Аламез решился только подумать. – Вот те и рыцарская честь, вот те и благородство с убеждениями! На силе как все испокон веков держалось, так и держится!»

На поле собралось чуть более восьмидесяти претендентов, а если быть точнее, восемьдесят четыре по списку, копия которого имелась в руках у каждого герольда. Всех юношей можно было без труда поделить на четыре равные группы, но, как оказалось, доблестные герканские рыцари были не в ладах с элементарным счетом. Судьи распределили между собой соискателей на глазок и огласили свое решение в весьма грубой форме.

– Значитца, так! – изрек первый почетный рыцарь, вытирая темно-синим судейским шарфом жир с усов и подбородка. – От начала строя до тебя, долговязый! Все вы берете щиты, оружие и бегом марш к красному флажку! Ваши бои я, барон Герхард ванг Теугорлиц, сужу. Надеюсь, они повеселей петушиных будут! Кто за четверть часа не поспеет, может не спешить, а к нянечкам домой отправляться, теплое молочко на крылечке хлебать!

Остальные ораторы были столь же немногословны. От речи к речи менялся лишь цвет флажка, имя судьи, отведенное на сборы время да оскорбления, которыми рыцари награждали юных соискателей титула. Поскольку Дарк вступил в строй одним из последних, то его распределили в четвертую группу, судить бои которой должен был некий фон Кервиц, судя по имени, так же, как и фон Херцштайн, выходец с далекого герканского севера.

Аламезу не повезло. Хоть на сборы бойцам его группы дали аж целых полчаса, но яшмовый флажок (так герольды почему-то называли стяг зеленого цвета) находился в самом конце поля, почти у самого берега реки. Успеть к сроку можно было лишь бегом, ведь у моррона не было слуг, которые принесли бы ему оружие. Впрочем, не только он один оказался в незавидном положении. Из-за не вовремя ушедшего в запой кузнеца многие из участников не успели вовремя поставить клеймо на оружие, так что отведенные полчаса растянулись на добрый час, а строгие судьи посмотрели на задержку сквозь пальцы. Когда правила иль законы не соблюдают многие, нарушители не наказываются…

Добравшись до телеги, Аламез с горечью обнаружил, что Октар со слугами так и не появился. В первые бои ему было с чем вступить, но тем не менее положение оставалось критическим. Любое оружие имеет дурное свойство ломаться, и без замены никак не обойтись. Если бы меч моррона сломался, а на булаве лопнул предохранительный кожух, его бы сняли с состязания, вне зависимости от того, как бы он провел предшествующие бои и насколько расположил к себе судью.

Взяв в руки оружие и закинув за спину щит, Аламез отправился в обратный путь, как нетрудно догадаться, также бегом. Он прибыл к флажку четвертым и, в отличие от остальных, даже ничуть не запыхался, чем несказанно удивил одобрительно кивнувшего ему фон Кервица.

Потянулись долгие минуты ожидания. Скучали все: и расхаживающий в задумчивости вдоль берега реки рыцарь, и сидевший на земле под флажком герольд, в чьи обязанности входило вызывать претендентов на поединки и вести учет их побед, и сами участники состязания, уже прибывшие на место и не знавшие, чем заняться. Находившимся поблизости слугам было гораздо легче: им не надо было ломать головы, как скоротать время. Разложив для своих господ по кускам мешковины оружие, они ушли к лесу и, вытащив из котомок харчи, занялись чревоугодием.

Но вот сопровождавший отряд трубач поднес свой блестящий инструмент к губам и известил о начале состязания. Засидевшиеся без дела соперники и те, кто только пришел, тут же образовали строй. Группа оказалась меньше, чем остальные – в ней всего было восемнадцать человек, что не могло не обрадовать Аламеза. Чем меньше участников, тем меньше боев и тем быстрее завершится этот кошмар, бывший всего лишь первым этапом всего состязания.

– Слушайте, господа, и не говорите, что не слышали! – оглушающее громко прокричал вышедший перед строем герольд. – Поединки ведутся на жизнь. При кровопролитии или серьезном увечье бой тут же останавливается, однако повреждение доспехов одного из состязающихся не является основанием для прекращения боя. Слово благородного фон Кервица для вас закон. Ослушавшегося судью ждет суровое наказание. Выбор оружия остается за каждым участником. Менять оружие иль щит в ходе схватки запрещается. Помощь слуг словом иль делом запрещается. Нарушитель избивается палками, а его хозяин с позором покидает состязание. Условия победы: сбить противника наземь, вытеснить его за границу площадки, обозначенной малыми флажками, иль выбить из рук оружие. В иных случаях победителя и проигравшего определяет благородный фон Кервиц. Проигравший единожды в последующие бои не вступает и покидает состязание без позора. Четверо самых сильных и стойких из вас допускаются к следующему этапу состязаний, который будет проводиться возле судейского шатра и начнется в три часа после полудня. От имени моего господина, его сиятельства графа Дюара, желаю вам доброй стали в руках и пламени в сердце!

«Красиво, хоть и напыщенно!» – отметил про себя Дарк, весьма обрадованный тем, что услышал. Претендентов всего восемнадцать, а остаться должно четыре. Это значило, что моррону нужно победить лишь в двух боях. При самом неблагоприятном стечении обстоятельств, то есть если он в первом же поединке сломал бы меч, у него оставалась в запасе еще булава. Ко второй половине дня, ко второму этапу состязания в его распоряжение всяко уже имелся бы полный арсенал помеченных турнирным клеймом мечей, секир да булав.

– На первый поединок вызываются… – стал читать по списку герольд, которого Аламез слушал лишь вполуха.

Своего нового имени моррон никак бы не пропустил, знать, какие имена носили соперники, ему не хотелось, впрочем, любоваться тем, как юные бойцы наскакивают друг на друга – тоже. Несмотря на шум и гвалт, воцарившиеся вокруг, игнорируя выкрики и лязг сталкивающейся стали, моррон сел на землю и, закрыв глаза, стал представлять небо, голубое, безоблачное, приносящее чистоту в мысли и покой в душу.

– На четвертый поединок вызываются высокородный Дитрих фон Херцштайн и высокородный Гуго ванг Адельверг! – вырвал Аламеза из неги приятного забытья уже изрядно похрипывающий голос герольда.

Поскольку поединки велись не между рыцарями, выполняющий обязанности глашатая герольд позволил себе не называть мест, из которых прибыли претенденты. Впрочем, это была совершенно излишняя информация. К тому моменту ряды участников уже основательно поредели. Трое потерпевших поражение бойцов понуро плелись по дороге в сопровождении слуг, тащивших на себе покореженную броню, а трое победителей решили перед следующим выходом отдохнуть от тяжести стали и блаженно растянулись на траве в одном лишь мокром от пота нижнем белье.

Быстро поднявшись на ноги, Аламез надел на голову шлем для пеших боев (с сеткой из толстых прутьев вместо забрала), взял булаву вместе со щитом и вышел на линию боя. Турнирный одноручный меч был неуклюж, и Дарк решил биться им лишь в крайнем случае, когда и если сломает булаву.

Гуго ванг Адельверг оказался рослым, широкоплечим парнем, наверняка способным ломать ударом ноги молодые деревца и таскать на плечах трехлетку-быка. Соперник был, бесспорно, грозен, но по сравнению с орком, наверное, выглядел бы недокормленным хиляком, замученным скоромной едой да постами. Чтобы устрашить противника, Гуго рычал и потрясал в руках секирами.

«Болван даже не понимает, что незаточенные турнирные секиры почти бесполезны против щита. Видать, решил пользоваться ими как дубинами!» – рассмеялся про себя Дарк, не испугавшийся ни внушительных габаритов противника, ни его звериного рыка.

– Готовы? – спросил судья, но, даже не подумав дождаться ответа, выкрикнул: – Начали!

Громила остается всего лишь громилой, даже если его одеть в доспехи. Зарычав еще громче и замахнувшись секирой в правой руке, ванг Адельверг с места ринулся на врага и сам не понял, как очутился на земле, а стальной башмак Аламеза надавил ему на затылок. Не только Гуго, но и большинство присутствующих не успели заметить, какой коварный прием провел хитрец фон Херцштайн, хоть, по большому счету, и замечать-то было нечего. Дарк всего лишь сделал шаг навстречу бегущему сопернику, преклонил колено, как делают рыцари, целуя меч, святую реликвию иль краешек дамского платья, и выставил вперед под углом щит, защищая голову от удара вражеских наколенников. Эффект получился тот же, как если бы разогнавшемуся быку бросили под ноги бревно. Гуго с разбега налетел на живое препятствие, но поскольку из-за высокого роста силача центр тяжести его тела находился гораздо выше точки соприкосновения, то не смел противника с пути, а просто перелетел через него и распластался по земле. Аламез же не был великодушен и не дал противнику подняться.

– Бой закончен! – огласил свой вердикт хохочущий фон Кервиц. – Ну ты и шельма! Где только такому научился? Как только сообразил?

Послушавшись приказа почетного рыцаря, Дарк убрал ногу, но, как оказалось, слишком рано. Несогласная с решением судьи сторона явно не желала уходить без победы. Разозлившийся Гуго быстро вскочил и тут же занес секиру над головой повернувшегося к нему спиной Аламеза, но нанести подлый удар не успел, поскольку его больно ужалило острие боевого меча, погрузившееся довольно глубоко в прорезь доспеха под мышкой. Фон Кервиц не тратил времени на предостережения, а словам предпочитал действия. Заметив, что ванг Адельверг замыслил неладное, судья сам исполнил наказание, а лишь затем зачитал приговор.

– Стащить с мерзавца доспехи! – приказал почетный рыцарь, вытирая о траву окровавленный меч. – Гнать палками до самых городских ворот! Бить, пока бока не посинеют! Эй, герольд, отметь там у себя. Ванг Адельверга на состязания больше не допускать, устроителей других турниров известить о его низком поступке!

Самой экзекуции Дарк не видел, но зато отчетливо слышал истошные крики верзилы Гуго, избиваемого добрым десятком палок. Аламез не был любителем подобных зрелищ и нарочно не смотрел в сторону дороги, по которой толпа слуг с задорным посвистом и улюлюканьем гнала нарушителя турнирных правил. Моррона в данный момент волновало другое. Ему нестерпимо хотелось ослабить ремешки на доспехах, но он боялся искушать судьбу. В первый раз они сами собой подтянулись, но во второй раз могло и не повезти. Неизвестно, к чему, в конце концов, пришел Аламез, но возможности поразмышлять ему не дали. Еще до того, как объявили следующий бой, герольд громко выкрикнул его имя.

Не став перечить и сетовать, что он еще не отдохнул, Дарк снова надел шлем и вышел на исходную линию. Однако герольд повел себя странно. Вместо того чтобы объявить имя соперника, он замахал рукой, подзывая моррона к себе.

– Благородный Арвик фон Кервиц, являющийся почетным рыцарем сегодняшнего состязания, – издалека начал герольд, протягивая подошедшему Дарку скрепленный сургучовой печатью свиток, – уполномочил меня известить вас, милостивый государь, что вы его милостью допускаетесь до следующих состязаний. Прошу покинуть место ристалища и направляться к судейскому шатру!

Пребывая в растерянности и отказываясь верить своим ушам, Аламез все-таки принял бумагу, но расспросить герольда так и не успел. Слуга графа уже повернулся к нему спиной и стал выкрикивать имена участников следующего, пятого по счету поединка.

– Не нравится мне все это, ох, не нравится! – проворчал Дарк, обращаясь к Октару, стоявшему у него за спиной и затягивающему ремешки на доспехах.

– А что не нравится-то? – спросил кузнец. – Все вроде бы как нельзя лучше складывается.

– Вот это как раз и не нравится, – с тяжким вздохом изрек Аламез. – Как-то уж все гладко выходит, того и гляди, нагрянет беда! Доспехи сами собой затянулись, заминка с оружием боком не вышла, да и предварительные бои как-то легко прошли! Я и разка одного по противнику не ударил, как мигом к основному состязанию допустили.

– А чего тебя не допустить-то? – рассмеялся Октар, явно не видевший повода для беспокойства. – Боец бойца, как ворон ворона, издалека видит! А о фон Кервице молва добрая идет, толковый он рыцарь… так рассудил, что раз ты себя достойно проявил, то к чему попусту утруждаться?

– Мартин приехал? – спросил Аламез, нутром чувствуя, что трудности еще впереди.

– Нет, не подъехал пока, но обещался быть, – немного успокоил моррона Октар. – Думаю, ко второй иль третьей твоей схватке точно появится… Дел-то у него, знаешь, скоко… у-у-у!

– Знаю, – кивнул Дарк, – но если бы он был уже здесь, мне было бы спокойней! Ты только глянь, что творится! И небо тучами грозовыми затянулось, и воронье кружит!

– А ты не думай о том! – попытался воодушевить Аламеза Октар. – Думай о приятном! О том, к примеру, что из толпы соискателей тридцать два бойца в списке осталось, а значитца, те всего-то в трех боях победить надоть! Конечно, еще меньше остаться должно было, но что-то сегодня благородные господа судьи уж больно милостями своими раскидываются. Не одного тя вот так вот от схваток освободили. Как видят, что боец стоящий, так сразу и печать на разрешение ставют. Да ладно, не омрачай чело мыслишками дурными! Одолеешь супротивников, попадешь в четверку вьюнцов, коих к турниру завтрашнему допустят, тогда…

Октар был прав. Как это ни странно, но до маленькой победы сегодняшнего дня оставалось свершить не так уж и много. Приятно радовало также то, что Дарк фактически не участвовал в схватках, а значит, и физически не устал. Он был в более выгодном положении, чем большинство соперников, но тем не менее что-то необъяснимое не давало Аламезу покоя.

По сравнению с первой половиной дня, местность перед судейским шатром выглядела совсем по-иному, и дело даже не в том, что солнце скрылось, а небо затянулось тучами. Число повозок, телег да запыленных карет заметно уменьшилось. Как разузнал уже кузнец, имевший знакомых не только среди городских кузнецов, но и графских слуг, во второй, заключительной части состязания должны биться тридцать два бойца, и шансы на успех были велики. Пока Аламеза облачали в доспехи, он не отрывал глаз от так же готовящихся к боям юношей и усиленно пытался понять, что же его в этой серой, безликой массе настораживает, где именно притаилась угроза, которую он ощущал.

Второй этап состязаний должен был пройти быстро, гораздо быстрее, чем первый. «Чем меньше народу, тем больше порядка!» – это правило не знало исключений и безотказно действовало и на турнирах. К тому же во второй половине дня уже не было неразберихи с оружием, да и все площадки для боев находились поблизости, а именно были размечены флажками по левую сторону от судейского шатра. Четыре судьи; четыре площадки, расположенные вблизи одна от другой; и всего тридцать два соискателя, из которых надо было отобрать четверых. Вся потеха не продлится долее пары часов, но это будут очень тяжелые, напряженные часы, часы боли, часы боев, часы душевных терзаний и постоянного ожидания беды.

Облачение в доспехи завершилось вовремя. Как только умелая рука Октара подогнала последний ремешок, трубы известили о продолжении состязаний. На этот раз участников выстроили не в ряд, а ровным полукругом, так, чтобы каждому было видно, как протекают бои на площадках. Позади них толкалась толпа прислужников, а также рабочих, закончивших смену и пришедших поглазеть. Хоть состязание оруженосцев совсем не турнир, но все равно захватывающее дух развлечение между однообразно протекавшими часами копания ям и махания молотком.

Делить на группы претендентов не стали, а кто против кого выходит на бой, определял простой жребий. Десятилетняя девчушка, видимо дочурка кого-то из графских слуг, брала разложенные на столе перед шатром листочки с именами претендентов и протягивала их старшему герольду, который громко зачитывал имена. Условия боев немного изменились, о чем в самом начале известил старший герольд. На этот раз выбор оружия не был свободным, а так же определялся волей случая, то есть жеребьевкой.

В число первых восьми бойцов, вышедших на площадки, Дарк не попал, чем, впрочем, был не очень расстроен, а скорее, наоборот, даже обрадован. Почему-то Аламезу казалось, что присутствие Мартина способно огородить его от беды и принесет ему удачу. Моррон то и дело вопросительно смотрел на Октара, но тот лишь отрицательно мотал головой, подавая неутешительный знак, что некромант еще не появился. За тем, как протекали первые бои, Дарк совсем не следил. Он был одиноким, молчаливым зрителем в первых рядах кричащей, машущей руками и дающей советы толпы и весьма сожалел, что не мог пока из нее выбраться.

Хотя вскоре удача повернулась к нему лицом, точнее, в профиль. Девчушка вытащила листок с его именем, но то, что он услышал потом, чуть ли не подорвало его боевой дух и не ввергло в бездну отчаяния.

– Дитрих фон Херцштайн, красный флаг, двуручный меч против Тильва ванг Бенгера, одноручный меч и щит! – выкрикнул герольд, как приговор.

Дарка не расстроило имя соперника, он даже не знал, как тот знаменит и что на прошлогоднем турнире чуть было не получил рыцарские шпоры. В печаль Аламеза повергло иное, а именно то, что ему предстояло сражаться двуручным мечом, который он не любил. Противнику же, наоборот, досталось самое любимое оружие Аламеза.

С видом приговоренного к смертной казни, поднимающегося на эшафот, Дарк вышел на площадку для боя, неся на плече громоздкое, нелюбимое оружие, и с завистью взирал на самоуверенного врага, в глазах которого блестели презрение и превосходство. Тильв, в свою очередь, правильно определил чувства, переполнявшие моррона, но в то же время ошибся в причине, по которой они возникли. Явно считавший себя непобедимым, юнец не мог и подумать, что зависть Дарка вызвана его одноручным мечом, а не тремя соколиными перьями, прикрепленными к левому наплечнику, знаку того, что юный ванг Бенгер уже сумел одолеть в честном бою трех рыцарей.

Судья дал отмашку, и на радость толпе противники сошлись в поединке. Дарк не стал сразу атаковать, а предпочел держаться на дальней дистанции, хотя двуручный меч – оружие, предназначенное более для нападения, нежели защиты. Впрочем, он мало что терял, ведь один или два пропущенных удара не являлись причиной для остановки боя, а повалить себя на землю или выбить оружие из рук Дарк юнцу не дал бы. Его стиль ведения боя тут же был перепутан с трусостью как засвистевшими зрителями, так и осмелевшим противником. Аламез постоянно шел по кругу, уходя от прямых атак и четко соблюдая дистанцию. Он изучал врага, на это нужно было время, но, уверенный в своем мастерстве и, следовательно, превосходстве, ванг Бенгер значительно облегчил моррону задачу. Фаворит состязаний прошлого года был слишком молод, никогда не участвовал в войнах, поэтому и не знал, как дерутся на бранном, а не турнирном поле. Тильв и не догадывался, что тяжелый и неповоротливый двуручный меч может дать преимущество «свободной руки» и как этим можно воспользоваться. Дарк же руководствовался простым правилом: «Что не запрещено, должно быть обращено во благо!»

Когда оруженосец в очередной раз пошел в атаку, пытаясь нанести Аламезу удар по корпусу слева, моррон не ушел назад, а позволил юнцу сократить дистанцию. Он даже, вопреки ожиданиям, не повел навстречу меч, чтобы принять на массивное перекрестье лезвие противника, а убрал левую руку с рукояти и подставил под удар стальной наруч. Тупой клинок, естественно, не причинил вреда моррону. Не успел Тильв отдернуть руку и убрать меч назад, как Аламез ловко вывернул левую руку, и его пальцы крепко впились в кисть противника. Правой же рукой, которая сжимала тяжелую и массивную рукоять меча, моррон нанес резкий, тычковый удар в решетку шлема противника. Тут же раздался скрежет ломающихся прутьев, ванг Бенгер потерял сознание и рухнул, как подкошенный.

Все три остальных боя тут же остановились. Толпа в негодовании заголосила, а в спину Аламезу полетели яйца, помидоры, капустные кочерыжки и прочие плоды с мелингдормских огородов.

– Да что ж такое творится! Да будь меч вострым, ему ж бы руку оттяпали?! – выкрикнул кто-то из толпы, и этот крик недовольства поддержало более десятка голосов.

– Выгнать, мерзавца! Чо недозволенное творит?!

– Низя так драться!

– Палками, его палками да по наглой морде!

Дарку пришлось услышать много нелестных пожеланий в свой адрес. Будь в его руках что угодно, но только не двуручный меч, он бы не стал так рисковать своей только появляющейся репутацией и победил бы более изящно. Стоя и выслушивая, какого нелестного мнения о нем собравшиеся, Аламез уже сожалел, что отважился на этот прием. К тому же Дарк боялся, что удалившиеся на совещание в шатер почетные рыцари вынесут весьма неприятный для него вердикт, а именно не только присудят ему поражение, но с позором выгонят, как, например, выгнали и избили Гуго ванг Адельверга.

Минуты ожидания протянулись мучительно долго, и, как назло, обстрел овощами не прекращался, хоть герольды и приложили немало сил, чтобы утихомирить толпу. Наконец-то благородные судьи покинули шатер, и вперед вышел барон Герхард ванг Теугорлиц, видимо самый уважаемый и влиятельный из всех рыцарей. Ему даже не пришлось поднимать руку, чтобы толпа затихла. Как только он остановился и посмотрел на собравшихся, многоголосый гвалт тут же смолк.

– Мы, четверо рыцарей благословенного Небесами Королевства Геркания, избранные волею Его Сиятельства графа Дюара, устроителя мелингдормского турнира, судьями данного состязания, держали сейчас совет. Мы обсуждали, насколько действия высокородного Дитриха фон Херцштайна соответствуют рыцарской чести и турнирным положениям Королевства Геркания, – рыцарь на миг замолчал, чтобы перевести дух. – Встречная атака, которую фон Херцштайн провел против нападавшего на него высокородного претендента Тильва ванг Бенгера, состояла из трех действий, а именно: отражения меча противника наручем, захвата и удержания кисти ванг Бенгера и удара в решетку шлема. Последнее действие, как вы все видели, привело к падению ванг Бенгера наземь и к невозможности продолжать схватку.

– Шустрей излагай! – раздался из задних рядов толпы голос уже изрядно набравшегося и по этой причине осмелевшего рабочего.

– Заткните скотину! – скупо отдал барон распоряжение, которое тут же бросились исполнять многочисленные добровольцы. – В захвате и удержании кисти противника мы, судьи, не нашли ничего предосудительного. Это действие часто используется в бою и не осуждается во время турнирных поединков. Отражение рубящего удара меча наручем весьма опасный прием и не всегда удается в боевых условиях. Мы, судейский совет, сочли это действие претендента также правомочным и не нарушающим правил, поскольку удар ванг Бенгера был средним по силе и если бы его меч был востер, то это не привело бы к отрубанию кисти противника. К этому выводу мы, как не раз побывавшие в битвах рыцари, пришли, учтя как физическую силу атакующего, так и неплохое качество доспехов защищавшегося.

«Два из трех, весьма неплохо!» – с горечью подумал Дарк, боявшийся, что третье обвинение все же лишит его возможности продолжить борьбу за рыцарские шпоры. Тем временем бывший старшим из судей барон сделал два шага назад, а его место занял благородный фон Кервиц, судивший и этот поединок Аламеза.

– Хоть тычковые удары оружием в лицевую сетку турнирного шлема при проведении пеших боев запрещены, – без какой-либо вступительной речи тут же продолжил фон Кервиц, – но фон Херцштайн ударил ванг Бенгера перчаткой, а не рукоятью оружия. Ни перекрестье его меча, ни его яблоко не коснулось прутьев решетки шлема противника. Он бил перчаткой, хоть его рука и сжимала меч. В этом я, как почетный рыцарь, судивший этот поединок, заверяю всех присутствующих и клянусь своей честью и милостью всевидящих Небес! К тому же след, оставшийся на лицевой решетке шлема, не мог быть оставлен ни перекрестьем, ни яблоком, это след от руки в стальной перчатке. Мы, почетные рыцари мелингдормского состязания оруженосцев, заявляем, что Дитрих фон Херцштайн не запятнал свое имя позором и, поскольку одержал верх над высокородным ванг Бенгером в честном поединке, может продолжить борьбу. Кто не согласен с нашим решением, пусть бросит мне вызов! Я его приму, даже если зачинщиком окажется непосвященный в рыцари!

После оглашения вердикта судей недовольный ропот толпы постепенно стих, да и любители покидаться яйцами присмирели. Желающих оспорить решение, конечно же, не нашлось, бои продолжились, а Дарк, счастливый, но немного озадаченный тем, что все обошлось, прошествовал к своей телеге, где его поджидал неожиданный сюрприз. Октара рядом с возом не было, а на телеге развалился давненько немытый, бородатый мужик в драных штанах да рваной рубахе.

– Эх, дружище, не можешь ты жить тихо, спокойно. Всё бы те показуху устраивать да внимание людское к себе привлекать! – лыбясь щербатым ртом, изрекло обнаглевшее грязное чучело. Суровый взгляд, которым его испепелял приближавшийся моррон, перепившего наглеца ничуть не смущал. – Оно понятно еще было б, если б тута девки красные водились, а то одни мужики собрались. Перед кем выкаблучиваешься-то?

Подойдя вплотную, Аламез уже сжал руку в кулак, чтобы должным образом ответить на вопрос перепившего низкородного мерзавца, однако он вовремя посмотрел на лицо мужика, точнее, ему в глаза, и не стал пускаться в рукоприкладство.

– А ты рисковал, Мартин! Повезло же те, что я тя признал, – прошептал Аламез, бросив на телегу опостылевший двуручный меч. – Кстати, ты бы с телеги-то слез! Не дело такой рванине, как ты, на сене валяться, на котором только что герканский господин своим высокородным седалищем сиживал.

– Ты прав, оплошал, учту! – не стал перечить некромант, зачем-то принявший чужое обличье, и тут же спрыгнул с телеги. – Я лучше рядышком пока постою, так вернее будет. Только ты до меня не дотрагивайся, иллюзия плохонькая, на скорую руку наложенная, слететь в любой миг может.

– Зачем маскарад-то устроил? – поинтересовался Аламез, бесспорно обрадованный появлением товарища, но боявшийся испортить репутацию благородного человека панибратским общением с грязным и пахнувшим перегаром низкородным отребьем.

– Есть на то причины, – уклончиво ответил Гентар, одновременно следивший за тем, что происходит на площадках ристалища, и выискивающий взглядом кого-то в толпе. – О том подробней чуть позже расскажу. Как у тя-то делишки?

– Признайся честно, как на духу! – прошептал моррон, которому внезапно пришла в голову шальная мысль. – Это не твоих ли ручонок дело, что мне сегодня так везет? Удача просто обсыпала милостями! Не ты ли случаем на решение судей повлиял, и не ты ли чары на доспехи наложил, что ремешки сами подтягиваются? Если так, то недоработал дружок! Мог бы еще латы самоодевающимися и самоходящими сделать!

– Нет, не моих, – пакостно хихикнул некромант. – Рыцари по чести судят, а доспехи… – Мартин немного замялся, как будто что-то недоговаривая, – ты их береги, такой брони нигде в Геркании не сыщешь! Чар же на них моих нет, так что пользуйся спокойно, только уж впредь бейся попроще, не заставляй судей после каждого поединка в шатер бегать! Устанут советы держать да и выгонят тя к чертовой матери!

– Обещаю! Даже если двуручный меч попадется, все равно обещаю! – кивнул Аламез, сам уже не раз пожуривший себя. – Скажи лучше, от кого рожу прячешь?

– Есть новости, – вместо ответа изрек некромант, видимо так и не нашедший в толпе высматриваемых им недоброжелателей.

– Хорошие?

– Да это как посмотреть, – хмыкнул некромант, еще сам не понимавший, идут ли дела у их компании в гору или под откос. – Семь рыцарей не появятся завтра на турнире, а те, кто прийти осмелится, будут с позором изгнаны. Это сильные соперники, так что радуйся! Двое из них мертвы, а пятеро остальных не допущены на ристалища самим графом.

– Научил бы, как такие чары сотворить, а то что-то устаю мечом махать, – пошутил Аламез, но его собеседнику было не до смеха.

– А чары тут ни при чем! Двоих не я на тот свет спровадил, а кое-кто еще…

«Та толстушка, поди, что в Гендвик к родственничкам отправилась, – подумал про себя Дарк. – Ох, и любишь же ты темнить, Мартин!»

– А остальные пятеро отнюдь не чарами, но усилиями моими, не скрою, с турнира изгнаны были! Великие дела не только и не столько знаниями да твердой рукой вершатся, сколько постыдными доносами, – с сожалением произнес некромант. – Да, да, дружище, ради цели великой пришлось мне до недостойных деяний опуститься. Покопался в грязном бельишке мелингдормского рыцарства, за слова нужные да свидетельства неким мерзким личностям приплатил, и вот те результат! Одного достойного рыцаря титула лишили за то, что он на дочери простолюдина женился, о ее низком происхождении знал, но правду от святых отцов скрыл. Второго не жаль, ростовщичеством барончик занимался, торговцам тайно ссуды выдавал да на землях своих втихую цех сапожный открыл… Третий в компании пьяной, веселой герканского короля именами позорными нарекал. Четвертый – клятвопреступник, а пятый… пятый вовсе и неблагородного происхождения оказался, по поддельным бумагам двадцать лет прожил. В общем, нет ничего невозможного, если людей убеждать можешь да в кошельке золото звякает. Тут и рассказчики найдутся, и свидетели…

Без всяких сомнений, Мартин не тратил времени даром и за полтора дня многое успел. Однако хлопоты шпиона и доносчика утомили некроманта, лишили его душевных сил и почти погрузили в состояние медлительности, уныния и апатии.

– Однако эта новость хоть и радостна, но не столь важна, как иные, – с тяжким вздохом произнес некромант, усилием воли взяв себя в руки. – Ты должен знать, что…

Договорить Мартин Гентар не успел; герольд выкрикнул имя его собеседника. На этот раз Дитрих фон Херцштайн должен был биться боевым топором и щитом на площадке под белым флажком. Имя соперника Аламез опять не запомнил.

Первый круг боев был завершен, однако претендентов осталось не шестнадцать, а всего четырнадцать. Двое бойцов хоть и одержали победы, но выйти на следующий поединок не смогли бы из-за полученных травм. Со сломанной рукой да трещиной на копчике можно продолжить бой, но о дальнейшем участии в турнире нечего и помышлять. Эти новости Аламез узнал, пока шел к месту ристалища. Чего только не услышишь, проходя мимо возбужденно обсуждавших ход состязания соперников.

Новый противник насторожил Дарка сразу, и для такой подозрительности имелись три веские причины. Во-первых, противник был невысокого роста и хилого телосложения, однако чересчур ловко и быстро вертел огромным двуручным молотом, разминаясь перед поединком. Во-вторых, на голове соперника был не турнирный шлем с решеткой вместо забрала, а обычный шлем с очень узкими прорезями для глаз. Правила состязания такого не запрещали, но только безумец или очень уверенный в своих силах боец отважился бы изначально поставить себя в столь незавидное положение. Когда обзор мал, трудно заметить все до единого движения противника, а значит, и велик шанс пропустить удар. Третья причина открылась моррону, лишь когда соперник посмотрел на него. Дарк ничего не увидел, кроме налившихся кровью, суженных глаз, с лютой ненавистью взиравших на него сквозь узкие прорези шлема. Аламезу даже показалось, что у тощеватого оруженосца к нему имеются личные счеты.

– Марвиг ванг Фаберлинг, в последний раз спрашиваю. Не желаете ли заменить шлем? Если ваш турнирный шлем поврежден, мы дадим другой! – задал вопрос судивший поединок Герхард ванг Теугорлиц.

Получив вместо ответа лишь интенсивное отрицательное мотание головой, барон пожал плечами и объявил о начале поединка. Вот нашлось и четвертое обстоятельство, насторожившее Аламеза. Его соперник не хотел, чтобы кто-либо слышал его голос. Он еще не был рыцарем, чтобы давать обет молчания, следовательно, причина такой таинственности могла крыться лишь в одном. Соперник опасался, что Дарк его узнает, а значит, под доспехами скрывался вовсе не Марвиг ванг Фаберлинг, а кто-то еще, противник не только загадочный, но явно куда более опасный.

Предчувствия не обманули моррона, а логика, к сожалению, не подвела. С первой же секунды схватка пошла в головокружительном темпе, а Дарк едва успевал отпрыгивать да отклоняться от быстро летавшего по воздуху молота. Похоже, враг, несмотря на непредставительное телосложение, обладал недюжинной силой и завидной выносливостью. Он практически не отдыхал, нанося один за другим удары, каждый из которых был таким мощным, что мог не только сбить Аламеза с ног, но и снести ему голову с плеч. То, что поверх стальной поверхности тяжелого и грозного оружия было нашито несколько слоев толстой кожи, значительно смягчавшей удар, казалось еле успевавшему увертываться моррону весьма сомнительным утешением.

Дарку не оставалось ничего иного, как только скакать, подобного горному козлу, из одного угла площадки в другой и слушать, как безумствует рукоплещущая его сопернику толпа. Зрители злопамятны, они не простили моррону то, как он обошелся с их любимчиком Тильвом, да и, честно признаться, умение его нынешнего противника заслуживало бурных аплодисментов. Аламез забыл о боевом топоре, бесполезном при таком раскладе, да и щитом мало пользовался, боясь, что первый же удар молота, принятый на него, оставит на стальной поверхности внушительных размеров вмятину да и левую руку сломает. Когда удары настолько сильны, не стоит и помышлять об отражении атак, а надо молиться, чтобы ноги не подвели.

Бегать нельзя бесконечно, тем более когда место ристалища ограничено. Нечеловечески сильному противнику наконец-то удалось зажать моррона в угол, и один из последующих ударов молота непременно должен был оказаться последним. Только чудо могло спасти Аламеза, и оно, как ни странно, случилось. Барон ванг Теугорлиц вдруг остановил бой и жестом подозвал Дарка к себе.

– Юноша, вынужден сделать вам замечание, – громко произнес почетный рыцарь, так чтобы его слова услышала толпа. – Вы деретесь недостойно, как трусливый мужлан! За все время поединка вами не было нанесено ни одного удара, не отражена ни одна атака. Или вы одумаетесь и пересилите свой страх, или вы больше никогда не примете участия в состязаниях оруженосцев! Выбор за вами! А сейчас на линию и продолжайте бой!

Хоть Дарк и обещал Мартину драться попроще, но обстоятельства не оставляли ему выбора, как только провести очень коварный и рискованный прием. То, что судья прервал бой и соперники встали на исходные позиции, дало моррону второй шанс взять инициативу в свои руки и больше ее не выпускать. Только непрерывно атакуя и действуя непредсказуемо, он мог рассчитывать на успех да и на то, чтобы уйти с площадки ристалища на своих двоих, а не уползти калекой.

Едва судья дал отмашку, как Дарк, прикрывшись щитом, ринулся навстречу занесшему молот для удара по голове врагу. Когда до столкновения молота с его шлемом оставались считаные доли секунды, моррон резко изменил направление бега и отпрянул вбок. Если бы несущееся вниз оружие врага хоть вскользь задело плечо Аламеза, то ему вряд ли бы удалось удержаться на ногах, но судьба проявила к смельчаку благосклонность. Молот пролетел мимо, а уже в следующий миг край щита Дарка полоснул противника по забралу. Удар был несильным, скользящим, но он заставил врага замешкаться, а моррону дал время, чтобы пустить в ход истосковавшийся без дела топор. С жутким гулом тупое оружие опустилось на левый наплечник того, кто скрывался под именем ванг Фаберлинга, а затем тут же взмыло вверх, чтобы испытать на прочность его шлем. Однако противник каким-то чудом вывернулся из-под удара и, отпрянув на пару шагов назад, вновь занес молот. Не только Дарк, но и зрители были обескуражены, ведь даже самый могучий боец не смог бы так быстро оправиться от сокрушительного удара по ключице. Хотя бы на пару мгновений его рука должна была повиснуть плетью, но этого не случилось. Неизвестно, что подумали зрители и какие мысли пришли в голову не остановившему бой судье, но Дарк теперь точно был уверен: тот, с кем он сошелся в схватке, вовсе не человек.

«Тальберт, наверняка он! – подумал Аламез, не знавший, что вампир Тальберт Арканс к тому времени был уже мертв. – Ну, что ж, скотина, вот судьба нас и свела! Пора отомстить за убийства морронов!»

К сожалению, зачастую одного желания мало, а ярость не помогает бойцу. Аламез атаковал, метясь топором в поднятый левый локоть противника, но опоздал на какую-то долю секунды. Вместо того чтобы ударить занесенным над головой молотом сверху, враг сделал оружием быстрое круговое движение вниз и не только выбил топор, но и сильно ушиб руку моррона от локтя до самой кисти.

За спиной развернувшегося от удара вокруг своей оси и инстинктивно отпрянувшего назад Дарка раздались испуганные крики. Видимо, взмывший ввысь боевой топор полетел в сторону зрителей. Боль продлилась недолго, да и рука уцелела, обошлось без перелома, но Аламез остался без оружия, а судья почему-то не желал прекращать бой. Впрочем, последнее обстоятельство было моррону только на пользу. Пока поединок продолжался, у него еще был шанс одержать победу.

Не успел моррон опомниться, как враг подскочил к нему и нанес мощный боковой удар в шлем. Все случилось так быстро, что Дарк ни за что не успел бы увернуться, но тут произошло непредвиденное: его левая рука как будто сама собой поднялась и подставила под несущийся молот щит. На пару секунд Аламез оглох от грохота, ворвавшегося в его уши, а его онемевшее тело ощутило лишь вибрацию трясущейся стали, дрожь мышц все еще поднятой вверх левой руки, резь в пояснице и спазмы, как будто вывернутого наизнанку живота. Глазам же моррона предстала ужасающая и одновременно приковывающая взор картина – его щит, подобно стеклянному витражу, разлетелся на десяток мелких осколков.

Согласно законам мироздания, такой мощный, сокрушительный удар должен был отбросить Дарка на несколько шагов назад, сбить его с ног и выбить за флажки, обозначавшие границу турнирной площадки. Однако этого не произошло, моррон стоял, как вкопанный, и кричал от боли, хоть сам и не слышал своего крика. Оцепеневшее тело не повиновалось Аламезу, но все равно кто-то как будто им управлял. Не понимая, что происходит и откуда взялись силы, обезоруженный моррон бросился на вновь поднимавшего молот врага и, выставив вперед правое плечо, ударом наплечника под низ забрала сбил его с ног.

Как только тело худощавого силача ванг Фаберлинга коснулось земли, судья прекратил бой.

– Молчать! – громко выкрикнул барон ванг Теугорлиц, чтобы заглушить рев воодушевленной увиденным зрелищем толпы. – Потеря топора осложнила положение фон Херцштайна, но у него оставался еще щит, который также является частью оружия воина и которым также можно наносить удары, поэтому я и не остановил поединок. Когда же доблестный ванг Фаберлинг, показавший завидное умение владения боевым молотом, разбил и разметал на десяток шагов щит противника, я собирался прекратить бой… собирался, но не успел, хоть и не мешкал. Фон Херцштайн также показал себя достойно! Доблесть воина кроется не только в том, чтобы наносить удары, но и в том, чтобы их мужественно сносить. Фон Херцштайну удалось это, а затем он тут же поверг противника наземь. Победителя назвать нельзя, поэтому я назначаю второй поединок между этими противниками. На отдых даю полчаса, после чего герольд снова выкрикнет их имена, и оба бойца выйдут на эту самую площадку. Щит фон Херцштайна сломан, а молот ванг Фаберлинга поврежден, от удара на нем разорвался защитный кожух, поэтому оба противника выйдут на бой с оружием в обеих руках. Право выбора остается за ними, но двуручное оружие запрещено, впрочем, щиты – тоже. Победителя в этом бою ждет высокая награда, право участия наравне с рыцарями в завтрашнем турнире!

«Хоть молота не будет, и то слава Святым Небесам!» – думал Дарк, еле передвигая ногами в сторону телеги, где его с нетерпением ждали Октар с Мартином, и все пытаясь понять, способна ли еще двигаться левая рука, жутко нывшая и повисшая вдоль туловища плетью.

– Тальберт Арканс мертв, – огорошил Аламеза Мартин, снимавший с него доспехи. – Он погиб в схватке с морроном. Фанорий и Милена отомщены. Я хотел тебе сказать, но не успел, тебя вызвали на бой.

– Ага, дело рук толстушки-веселушки, – предположил Дарк, вспомнив, что в переодетой дамами компании был еще один моррон.

– Нет, не ее пухлых ручонок, – поразило Дарка признание Гентара.

Все еще пребывавший в облике грязнули-простолюдина некромант огляделся по сторонам, видимо до сих пор опасаясь, что за ними могут следить, достал из-за пояса флягу, смочил темно-синей жидкостью чистую тряпочку и принялся осторожно протирать уже зацветшие всеми цветами радуги ушибы на обеих руках Аламеза.

– К сожалению, та, точнее, тот, о ком ты подумал, оказался недостаточно умен, – почти на ухо Дарку прошептал Мартин. – Впрочем, ему, возможно, и удалось бы одолеть Арканса, если бы не пришлось бороться еще и с Форквут. Кстати, мне кажется, именно Каталина и была сейчас твоим противником. Почему бы и нет? Доспехи скрыли ее фигуру, а глухой шлем спрятал лицо, ее голоса тоже никто не слышал.

– Наверное, ты прав, – кивнул Дарк. – У меня нет врагов, так страстно желавших забить меня молотом. Смерть ее помощника, близкого друга и возлюбленного в одном лице, явно озлобила альмирскую красавицу. Вполне логично, что она хочет убить всех морронов, которые попадутся ей на пути, значит, и твоя жизнь в опасности…

– Нет, ты снова допускаешь ошибку, – не согласился Мартин, закончив обмазывать пострадавшие участки рук темно-синим раствором. – Ты многого не знаешь, поэтому и судишь примитивно.

– Так расскажи!

– Хорошо, – кивнул некромант, – только давай под телегу залезем! Так надежней будет, там нас точно никто не увидит и не услышит!

– Ну, что ж, под телегу, так под телегу! На сеновал, так на сеновал! – пошутил Дарк, уже не чувствовавший боли в мышцах и поэтому пребывавший в хорошем расположении духа.

– Так вот, – пытался начать разговор некромант, как только морроны оказались под телегой.

– Постой! – перебил его Дарк. – Перед тем, как начать, скажи, кто убил Арканса? Это должен быть очень сильный моррон, и что он в Мелингдорме забыл? Почему мне до сих пор о нем не рассказал?

– Кто он, я тебе не скажу! – уверенно заявил маг. – Он уже несколько лет тайно жил в графстве и наблюдал за активностью шеварийского клана на севере от Мелингдорма. Иноземные кровососы организовали что-то вроде опорного пункта в поместье некоего барона ванг Трелла, который, как оказалось, тоже был обращен в вампира. Скорее всего, Тальберт с Каталиной должны были помочь именно ему приблизиться к герканскому двору, именно из владений ванг Трелла они и появлялись, чтобы нанести очередной удар; именно туда они и должны были доставить Марка, естественно, сразу после того, как его бы захватили. Мой друг должен был это проверить. О его миссии не знал никто, даже Совет Легиона. Видишь ли, еще несколько лет назад…

– Все это меня не волнует! – замотал головой Дарк. – А вот то, что все это время поблизости был моррон, весьма настораживает. Признайся, старина, он за мной тоже следил?

– Ну и за тобой иногда приглядывал, – вынужден был сознаться некромант.

– Послушай, сколько еще козырей у тебя по рукавам припрятано? – негодуя, Дарк покачал головой.

– У игрока, уважающего себя, рукава большие, – хитро прищурился некромант. – Ладно, давай ближе к нашим делам! Имени его я те все равно не выдам, а времени осталось мало. Тебя вот-вот против Каталины биться позовут!

– Так ты все-таки уверен, что это Форквут? – засомневался Аламез.

– Уверен, – кивнул Мартин, – но только месть тут ни при чем! Она бежала во время схватки, она бросила Тальберта! Видимо, Арканс ей сильно поднадоел, а может быть, чересчур часто разочаровывал в последнее время.

– Так чего же она хочет? – удивился Аламез. – Неужто так разозлилась, что я ее за грудь тяпнул? Так в драке всяко бывает…

– Нет, и это здесь ни при чем, – хихикнул Мартин, в глазах которого вспыхнули и тут же погасли огоньки молодецкого задора и необузданной похоти. – А хочет наша альмирская подружка все того же, а именно заполучить Марка, чтобы ее шеварийский хозяин смог использовать его способности и не дать нашему ставленнику, то бишь тебе, получить рыцарские шпоры. Пойми, их посылали помочь Орсию ванг Треллу, а он погиб, они не смогли спасти ставленника шеварийцев. Глава клана будет о-о-очень зол! Бежать в Шеварию прямо сейчас для Форквут равносильно самоубийству, но если дамочке удастся заполучить Марка, да и тебя на тот свет отправить, то она не только заслужит прощение, но и награду получит. Все промахи будут списаны на мертвого Арканса, который оказался недостаточно хорош и подвел свою выдающуюся во всех отношениях напарницу. Ей же достанутся лишь заслуги, притом немалые. Поверь, Орсий не единственный герканский рыцарь, которого прельщает власть и вечная жизнь. Нового агента с титулом шеварийцы быстро найдут!

– А Марк? Ты Марка хорошо спрятал? – Безопасность того, с кем он прожил три года и делил кров да хлеб, волновала Аламеза куда сильнее, чем победа в турнире. – Каталина его не найдет, пока мы тут?..

– Не волнуйся! – хитро улыбнулся маг. – Твой дружок в безопасности, я охранничка к нему очень надежного приставил, да и сам регулярно проведываю. К тому же, пока турнир не закончится, Форквут возле нас тереться будет. Из-за ограниченности временнóго фактора приоритеты дамочки поменялись. Сейчас ее первоочередная задача – помешать тебе… так что ты уж не оплошай! – несмотря на узость пространства под телегой, Гентар умудрился одной рукой по-дружески похлопать Дарка по плечу, а другой подсунуть ему под нос маленькую дольку чеснока.

– Зачем? – удивился Аламез. – Уж тебе ли не знать, что это брехня! Чеснок вампирам смерть не приносит!

– Правильно, не приносит, – кивнул некромант, искривив губы в злорадной ухмылке, – однако ты забываешь, насколько у кровососов остро обоняние. Ты пока в руке чеснок припрячь. Перед самым началом боя в рот его положи, но не ешь, а вот как к Форквут близко окажешься, как расстояние сократишь, так разжуй и в забрало красотке дыхни! Увидишь, как ее перекорежит да сплющит!

– Мерзкий ты тип, однако, – рассмеялся Дарк, – мерзкий и коварный!

– С вампирами жить – о честности забыть! – изрек в собственное оправдание Мартин. – И еще, Каталина дамочка башковитая, так что ты пакости не только на площадке ристалища жди…

– Ты рядом, ты выручишь! – ответил Дарк и, понимая, что правду о таинственном морроне и о местонахождении Марка все равно из Гентара клещами не вытащить, стал вылезать из-под телеги.

Сделал он это весьма своевременно. Дарк только облачился в доспехи, как герольд выкрикнул его имя, вызывая на повторный бой. Взяв в правую руку меч, а в левую булаву, Аламез твердым, армейским шагом направился к турнирной площадке, однако здесь его ожидало горькое разочарование. Его противник, высокородный ванг Фаберлинг на поединок не явился. Герольд выкрикивал имя искусного мастера молота более десятка раз, но все без толку. Барону ванг Теугорлицу и остальным судьям не оставалось ничего иного, как отдать победу Дитриху фон Херцштайну и удостоить юного оруженосца высокой чести участия в мелингдормском турнире.