Баррикада возводилась в том месте, где улица Тулуз разветвлялась на две узкие улицы. За спинами защитников баррикады мэрия, немцы собирались атаковать ее.

Командовал защитниками невысокий, крепкого сложения мужчина в берете. Его называли майор Поль. По команде майора был перевернут автобус, стоявший у тротуара, стали выносить мебель из близлежащих домов и лавок.

Курт Мейер находился среди парижан… Сейчас на нем был гражданский костюм, и Курт Мейер радовался как ребенок. Впервые за долгое время он стал собой.

Из переулка показался толстый мужчина в переднике. С гордым видом толстяк толкал перед собой тележку. Тележка была маленькая, аккуратная, с навесом и рекламной надписью на боку: «Самые свежие и горячие булочки».

– Ребята! Куда поставить эту красоту? – объявил мужчина.

– Туда! – махнул рукой майор. – Ты чего такой веселый? – с подозрением спросил он.

– Это самое выгодное вложение капитала! – хохотнул торговец.

Вокруг Курта Мейера были очень интересные люди. Какой-то парень, почти двухметрового роста, привлекал к себе внимание тем, что, работая, напевал.

– Ты кто? Откуда? – спросил Курт, когда они, поднимая камень, едва не столкнулись лбами.

– Жан из Версаля! – объявил мужчина.

– Версальский Жан, значит? – Мейер улыбнулся. – В самом дворце живешь?

– Нет, просто из Версаля, – серьезно ответил парень. Вдруг хлопнул Курта по плечу. – Ты расслабься, – сказал Жан. – Я сам затяну этот камень!

В конце концов баррикада была закончена.

– Будем надеяться, что танки не атакуют, – задумчиво произнес майор Поль, раскладывая перед собой боеприпасы.

– Что, можно ожидать танки? – спросил кто-то.

– Кто знает, что у этих бошей на уме, – произнес майор задумчиво.

Жан занял наблюдательный пункт в кабине автобуса.

– Боши! – заорал Жан. Он выпрыгнул из своего наблюдательного пункта и скатился по баррикаде вниз. Устроился рядом с Куртом.

– Где они? – спросил внимательный Поль.

– Сейчас покажутся из-за поворота.

– Танки есть? – подал голос Мейер.

– Кажется, да.

– Скверно, – произнес задумчиво майор Поль. – Впрочем, будем надеяться на лучшее.

Немцы предпринимали одну атаку за другой, но все они захлебывались. Атакующих встречал дружный шквал огня. Фигуры в серо-зеленом валились на асфальт, оставшиеся в живых укрывались за выступами домов. Им не давали высунуть нос.

Но боеприпасы кончились, количество бойцов таяло.

Жан из Версаля увидел, что пуля перебила древко трехцветного знамени. Знамя упало, и Жан бросился вверх.

– Да тут еще длинный шест! – донесся сверху его веселый голос. Это было последнее, что сказал Жан… Он успел установить знамя, но пуля сразила его. Он скатился вниз с пробитой головой.

Жана оттащили к дому, где складывали раненых и убитых.

Откуда-то появился командир Поль.

– Проклятье! – вскричал он. – С улицы Бланше прибыл гонец, который утверждает, что боши послали танки. Сейчас они будут здесь, нам просто не удастся удержать этот район.

– Если пробраться по дворам и подорвать их? – произнес парень-блондин, который показался Курту знакомым.

Майор Поль ткнул пальцем куда-то вбок:

– Там есть узкий переулок. По нему можно пройти, но на повороте стоит дом, там на втором этаже – пулеметный расчет. Переулок простреливается насквозь… Два часа назад мы пробовали сунуться туда – три трупа… – Он сплюнул. – Так я совсем лишусь людей…

– Что предлагаете? – спросил блондин.

– Нужно подавить пулемет, проникнуть к немцам в тыл и поджечь танки, – сказал майор Поль. – Это единственный выход. Лучше сделать это до того, как они начнут стрелять по нам. Несколько снарядов – и от этой груды мусора, – он кивнул на баррикаду, – ничего не останется.

– Я согласен пойти, – сказал Курт.

– Я тоже, – парень-блондин внимательно посмотрел на него.

– Помнишь меня? – Курт улыбнулся.

Парень не ответил, прикрыл белесые ресницы, помотал головой. Потом вновь уставился на Мейера.

– Где Адель? – спросил Курт. – Вам удалось скрыться из театра?

Парень скривился.

– Мы потеряли друг друга в катакомбах, – сказал он. – Не знаю, где она. Увидишь, дай мне знать.

Курт сжал карабин, передернул затвор, глянул внутрь. Обойма была полная.

– Пойдем, – сказал блондин. – Я тебя прикрою.

– Ты веришь этому немцу? – спросил командир.

Блондин внимательно посмотрел на майора Поля.

– Он не немец, – произнес он.

Командир ответил долгим взглядом.

Баррикада осталась за домами. Они пробирались по развалинам.

– Значит, прикроешь меня? – по-русски спросил Курт Мейер.

Блондин уставился на него.

– Что стал? Нам надо идти. Времени в обрез.

Парень зашагал вперед.

– Значит, не помнишь меня? – вновь по-русски спросил Иван Денисов. – Один раз – в катакомбах. Второй раз – портрет. – Он улыбнулся, видя, как стал серьезным блондин. Добавил: – Так Адель жива?

– Н-не знаю… – Блондин покачал головой. – А ты откуда?..

– …Знаю русский язык? – Курт Мейер улыбнулся. – Не удивляйся, я такой же русский, как и ты… У каждого свой путь…

Став комендантом «большого Парижа», фон Хольтиц решил изменить политику немецких властей. Он распорядился срочно передать Обергу и Кнохену, чтобы выпустили на волю всех арестованных. Комендантский час отменил. Однако уже было поздно. В городе полыхало восстание.

20 августа к коменданту с утра поступали донесения от немецких подразделений, противостоящих французам. Мэрия была в руках восставших. Фон Хольтиц отмечал флажками на карте объекты, которые теряли немцы.

– Черт бы все побрал, – выругался фон Хольтиц. Он поднялся и отметил флажком мэрию. Стоял и долго рассматривал карту.

В кабинет влетел запыхавшийся адъютант.

– Генерал, принята шифровка из Берлина! – сказал адъютант. – Сейчас по радио будет говорить фюрер…

Фон Хольтиц резко обернулся:

– И что?

– Обращение адресовано вам лично!

– Так включай радио, черт возьми…

Адъютант пересек кабинет и включил радиоприемник, который стоял на подоконнике. Некоторое время слышался треск эфира. Адъютант подкрутил ручку настройки, и комендант услышал:

– …Париж должен быть уничтожен! – захлебывавшимся голосом вещал фюрер. – Военный комендант города генерал фон Хольтиц, я обращаюсь к вам! Вся Германия обращается к вам! Вы слышите?…Весь мир содрогнется…

В кабинет влетел полковник Клинк, начальник отдела транспорта.

– Генерал, вы слышите? – блестя глазами, заявил он. – Телефонируйте на аэродром, пусть кто-нибудь поднимает самолеты…

Комендант принялся хлопать себя по карманам, искал сигареты. Вот он вынул пачку, трясущейся рукой достал сигарету и закурил.

– Чего вы ждете, генерал? – спросил полковник.

Фон Хольтиц посмотрел на него:

– Полковник Клинк, соберите своих людей и срочно отправляйтесь к мэрии, возможно, вам удастся отбить ее у французов… Исполняйте!

– А приказ фюрера?

– Еще одно слово, и я прикажу вас расстрелять!

Клинк помотал головой и сорвался с места.

В радиоприемнике звучал захлебывавшийся голос фюрера… Фон Хольтиц метнул на приемник ненавидящий взгляд, вдруг достал пистолет и разрядил его в радиоприемник.

Майор Поль подробно описал дом, в котором расположился пулеметный расчет. Пробираясь по развалинам, Курт Мейер и Павел Бондарев быстро нашли тот дом, который был нужен. Серая пятиэтажка с высокой крышей, почерневшей от времени, с пустыми глазницами окон.

– Как думаешь, где они? – спросил Курт.

– Улицу простреливать было бы удобно со второго этажа. Ну-ка…

Они шмыгнули во двор и зашли в подъезд. Курт Мейер остался внизу, Павел Бондарев поднялся на второй этаж.

Скоро Павел вернулся.

– Я видел, их двое, – довольно кивнул он. – Кажется, меня не заметили.

– Да, иначе уже гремели бы выстрелы. Что думаешь делать?

– Надо чем-то выманить их. Черт, ты зря не взял свой китель!

– Погоди, у меня есть мысль. Гранаты лучше оставим здесь.

Они сложили гранаты в темном месте под лестницей.

Поднялись по лестнице. Курт прокричал на немецком языке, обращаясь к пулеметному расчету:

– Солдаты, фюрер с нами! Я приказываю вам… – Он намеренно сделал паузу. И она оказалась выверенной. Один солдат, а за ним и второй показались над подоконником…

Курт и Павел были готовы. Они выстрелили одновременно. Оба немца были убиты наповал.

– Ты отлично стреляешь, – сказал Павел Бондарев Курту. – А теперь – вниз, быстро!

Они спустились, прыгая через три ступеньки.

– Вперед, через двор! – скомандовал Курт.

Они пересекли двор и вошли в подъезд. Окна квартиры первого этажа выходили на улицу. Дверь оказалась незаперта. Они вошли в эту квартиру, о которой знали заранее, остановились в прихожей. Курт выглянул из-за выступа стены. Окна зала были без стекол, сразу за окном Мейер увидел пятнистую броню танка.

Мейер отпрянул.

– Мы пришли туда, куда нужно! – произнес он довольным тоном.

– Хорошо, – кивнул Павел. – Я пошел…

Он бегом пересек комнату, замер, прислонившись к стене. Граната была с ним. Он вырвал кольцо и метнул гранату в окно. Тут же присел. На улице полыхнул взрыв…

То же самое проделал Курт Мейер. Прогремел второй взрыв.

– Теперь – ходу! – скомандовал Курт Мейер.

Они припустили к двери, выскочили на улицу.

Два танка, подорванные Куртом Мейером и Павлом Бондаревым, перегородили улицу, по ней теперь нельзя было проехать. Защитники баррикады могли ликовать. Озадаченные немцы прекратили атаки, и баррикада продержалась до вечера. В двадцать один ноль-ноль был получен приказ полковника Анри Роль-Танги прекратить огонь.

– Что такое? – спросил Курт.

Майор Поль объяснил ему. Консул посольства Швеции в Париже предложил перемирие. Гитлеровцы послушались – они хотели получить передышку в надежде, что войска с фронта прибудут в Париж.

В условиях острой нехватки боеприпасов перемирие удовлетворило и восставших. Они надеялись на появление войск де Голля.

23 августа 1944 года танковые колонны генерала Паттона охватили Париж в смертельные клещи. В авангарде наступающих двигалась французская бронетанковая дивизия генерала Леклерка.

На перекрестке автомобиль генерала Эйзенхауэра догнал арьергард французских танков. Водитель притормозил. К автомобилю бежал какой-то полковник. Когда француз приблизился, стал виден Лотарингский крест на его берете.

– Разрешите повернуть танки на Париж! – откозыряв, произнес полковник.

– Кто вы такой? – резко спросил Эйзенхауэр.

– Полковник Леруа, бронетанковая дивизия Леклерка.

– Я приказывал Леклерку двигаться на восток, – проворчал Эйзенхауэр. – Город находится под контролем внутренней армии Парижского района. Шведский консул обещал перемирие…

– К черту шведского консула! – орал французский полковник. – Поступила информация из мэрии – там работает радиопередатчик, вещают открытым текстом. Париж могут взорвать.

– Хорошо, – сказал Эйзенхауэр. – Пусть Леклерк разворачивает свои танки. Даю вам три дня.

– Есть! – откозыряв, ответил полковник Леруа. Его лицо осветилось радостью.

Не дожидаясь реакции Эйзенхауэра, полковник устремился к своим солдатам.

Первоначально Эйзенхауэр задумывал обойти Париж стороной и двигаться к другим, более важым целям. Однако де Голль, узнав о намерениях американца, взбеленился. Он ворвался в штабную палатку. Тонкие губы де Голля были сжаты в полоску, да и глаза полыхали страшным огнем.

– Генерал, как вы можете оставить мой город без помощи?

– Я уже отдал приказ! – раздраженно бросил Эйзенхауэр. – Дивизия Леклерка меняет направление…

– А я узнаю об этом в последнюю секунду! – закричал де Голль. – Я хочу, чтобы вы знали… Я иду вслед за Леклерком…

– А сколько человек вы хотите с собой увести, генерал? – спросил Эйзенхауэр. – Взвод? Полк? Дивизию? У меня каждый человек на счету! Мы и так долго провозились под Версалем, все сроки летят к черту! Через полчаса, – он посмотрел на часы, – у меня состоится важный телефонный разговор с Рузвельтом, что я доложу президенту?

– Что вы поступаете как человек! – сказал де Голль, развернулся и вышел из палатки.

Французская танковая дивизия генерала Леклерка, входящая в состав американской армии Паттона, изменив направление главного удара, двинулась на Париж.

Отряд французских командос на джипах «Виллис» ворвался на аэродром. Был отдан приказ – не стрелять по самолетам, но охране аэродрома досталось. Развернув спаренные пулеметы «Виккерс», установленные на автомобилях, французы стали уничтожать все живое в пределах видимости. Сперва охранники, засев в предназначенных для этого укрытиях, пробовали отстреливаться, затем, видя, что напор наступавших не ослабевает, устремились к транспортному «Юнкерсу», который, ведомый отчаянным пилотом, выруливал на взлетную полосу. Несмотря на пулеметные очереди, пяти или шести человекам удалось добежать до самолета. Кто-то успел запрыгнуть в люк прямо на ходу – французский офицер, подняв к глазам бинокль, видел, как счастливцам протягивали руку и втаскивали в самолет, кого-то оттолкнули – из люка показалась белая рука. Гитлеровский солдат, с которым так обошлись, припал на одно колено, сорвал с плеча автомат и в отчаянии выпустил вслед самолету длинную очередь. Было видно, как пули высекли искры из обшивки. Разумеется, «Юнкерс» это не остановило.

– Командир, я могу резануть по бакам, – задумчиво произнес пулеметчик, рассматривая разворачивавшийся самолет.

Офицер оглянулся. Вокруг все пылало.

– Не надо, – ответил офицер, вновь приставляя бинокль к глазам. – Пусть проклятые боши убираются домой. Расскажут своим, как получили по зубам от французов.

«Юнкерс» тем временем развернулся и замер в начале взлетной полосы. Прогрев двигатели, самолет начал разгоняться. Прошло несколько минут – и тяжелый транспортник взмыл в небо.

– Все! – сказал офицер. – Будем надеяться, что последний самолет с захватчиками покинул Париж…

25 августа генерал де Голль вслед за Леклерком триумфально вступил в Париж. И хотя на крышах еще орудовали немногочисленные немецкие снайперы, французская столица была освобождена. Де Голля приветствовали восторженные парижане. Звонили колокола собора Парижской Богоматери.

Что случилось с остальными героями этой истории?

Доктор Менгеле бесследно исчез…

Мэра Парижа растерзали возмущенные горожане.

Павлу и Адель было суждено таки встретиться. Это произошло в бою, в последний день восстания, за несколько часов до вступления генерала Леклерка в Париж.

Павел отстреливался от наступавших немцев, сидя на втором этаже мэрии. Он менял пулеметный диск, когда кто-то тронул его за плечо. Обернувшись, молодой человек увидел Адель.

– Ты? – выдохнул он. – Откуда?

– Внизу сказали, что бошей, по сути, сдерживает один человек, русский, – улыбнулась Адель. – Я подумала, что это ты. Я не ошиблась! – Девушка восторженным взглядом рассматривала молодого человека.

Обняв ее, Павел прошептал:

– Ты простила меня?

– За что? – искренне удивилась Адель. – Пригнись, – тут же скомандовала она.

Минутой раньше Адель заметила в окне дома напротив, на третьем этаже, гитлеровского снайпера – солнце отразилось в объективе оптического прицела. Наверняка снайпер появился с целью убрать пулеметчика.

Адель и Павел распластались на полу. Так получилось, что Павел упал ближе к подоконнику, и это спасло его. Адель вздрогнула в руках Павла, и он, отстранившись, увидел умиротворенную улыбку на ее губах. Пуля, попав Адель под левую лопатку, достигла сердца. Девушка была мертва.

Павел скрипнул зубами. Оставив пулемет в таком положении, чтобы выглядело, будто пулеметчик остается под подоконником, он взял карабин Адель и отполз к другому окну. Все-таки он был ворошиловский стрелок. Сжав зубы, он послал пулю, когда враг неосторожно высунулся из окна, прямо в оптический прицел. Снайпера отбросило назад. Затем Павел Бондарев вернулся к пулемету и принялся сосредоточенно поливать очередями немцев, которые были уже в нескольких метрах от крыльца здания.

Он стрелял, пока не закончились патроны. В последнюю минуту увидел: на площадь выехали французские танки. Над броней первого гордо реял трехцветный флаг. Затем в окно влетела граната. Раздался взрыв, осколки рассыпались по помещению. Один из них пронзил Павлу грудь, и старший лейтенант Красной армии Павел Бондарев, вздрогнув, упал рядом со своей возлюбленной.

Павел Бондарев и Адель Делакруа были похоронены рядом на кладбище Пер Лашез, недалеко от Стены коммунаров.

Звонарь Жорж Лерне, выйдя из подполья, вернулся к своим прямым обязанностям. Чуть позже, сидя в своей келье, он написал книгу воспоминаний, где нашлось место всем, с кем он сражался плечом к плечу в подполье и на баррикадах восставшего Парижа.

Викарий был награжден орденом Почетного легиона, получил его из рук самого генерала де Голля. После войны он продолжал служить в соборе Парижской Богоматери, однако своих пагубных замашек не бросил и частенько прикладывался к фляге с коньяком.

В первые послевоенные годы в Гранд-опера из всех немецких опер в репертуаре сохранялся только «Вольный стрелок» Вебера. Зрителям не объясняли, в чем дело. Лишь самые дотошные театралы знали, что пьеса имеет какое-то отношение к сохранению города от разрушения.

Курт Мейер, хоть и получил из Центра предложение выйти из оперативной «игры», сымитировав смерть при штурме Парижа, отказался от этого и вернулся в распоряжение рейхсфюрера Гиммлера.