Глава 42

— Суетятся, уроды, — ухмыльнувшись, заметил Ярцев. — Вот ведь мелкая порода, ваше благородие!

— Это ты о чем? — поинтересовался поручик, повернув голову.

— Да все о том же, — фигура солдата, казалось, олицетворяла стоическое спокойствие. — Бегают, суетятся чего-то… Мелкота, одним словом, тьфу! — сплюнул солдат, выражая полнейшее презрение к нервным и суетливым врагам.

Ярцев в некотором смысле имел право высказывать подобное, пусть и субъективное мнение. Со своими параметрами и нордическим характером он действительно казался Гулливером среди лилипутов. Особенно если учесть, что немецкие солдаты с высоты полсотни метров и вправду казались ничтожными существами вроде тараканов.

Небольшой российский гарнизон немецкой каланчи тем временем находился, как это ни странно, в приподнятом настроении. Не стоит, конечно, думать, что во всем сыграла основную роль бутылка коньяку, ведь досталось-то каждому всего по глотку. Настроение, безусловно, она немного подняла, но главным было другое. После «неудачной выписки» из гостиницы с печальным финалом солдаты было совсем упали духом. И вот неожиданно все изменилось. Пускай они находились посреди вражеской территории, пускай деваться им было некуда, но маленькая победа придала силы большинству из присутствующих.

Русский флаг, теперь развевавшийся над головами, тоже придавал сил и бодрости.

— Послушайте, — неожиданно вклинился в разговор, приподняв голову, полковник Диркер. — Поиграли, и будет. Предлагаю вам почетную сдачу. Я оценил ваши таланты и способности, но вы же сами прекрасно должны понимать, что выхода нет, да и быть не может, — пытался он убедить всех. — Я гарантирую вам и вашим людям, что с ваших голов не упадет и волос.

Но проникновенные слова специалиста военной разведки немецкого Генштаба были проигнорированы.

Ольга никак не хотела отпускать Голицына от себя, пусть даже и на короткое время.

— Сергей! Как же я искала тебя, — говорила она ему. — Но что будет дальше? — обеспокоенно взглянула на поручика девушка.

— Не думай, — прижал светлую голову Ольги к своей груди Голицын. — Что-нибудь да будет.

Он старался успокоить ее, однако особых надежд на счастливый исход их заточения не оставалось…

Солдаты говорили на другие темы.

— Я, ребята, сейчас закусил бы, — с мечтательным видом протянул Батюк. — Не знаю, как у вас, а у меня живот от голода свело.

— Это жизнь, — философски заключил Ярцев. — К таким вещам надо относиться спокойно.

— Если бы вы знали, какие у нас на Полтавщине гуси, — не слыша его, продолжал гнуть свою линию Батюк. — Что это за чудо…

— Ну и что в них такого особенного? — Лепехин готов был поговорить о чем угодно, даже на тему, вызывающую обильное слюноотделение, только бы отвлечься от суровых реалий.

— Особенного, говоришь? О-о-о — это же слоны, а не гуси.

— А ты их видал когда — слонов-то?

— А как же, — уверенно кивнул Батюк, словно бы слоны входили в число тех домашних животных, которые паслись на полтавских полях. — К нам цирк приезжал, в Полтаву, значит. А я аккурат тогда на рынке был. Продавал сливы. Продал, кума встретил. Ну, мы с ним на радостях по чарке опрокинули, в корчме посидели. А тут он — цирк. Вот тогда-то я на слонов и посмотрел.

— Так что, гуси твои побольше слонов будут? — ехидно встрял в разговор Глазьев.

— Ну, ежели рядом поставить, то слон все-таки побольше гуся окажется, — с серьезным видом проговорил Батюк. — Так ведь на это и объяснение есть: у гуся ноги всего две, а слон на четырех передвигается. Насколько больше съесть-то можно, когда на четырех способнее? А если бы не это — непременно мои бы гуси слонов обогнали. Это уж как пить дать.

— Ха-ха-ха! — захохотали солдаты.

Для немцев, стоящих внизу и с оружием в руках, происходившее наверху казалось странным. Еще бы — окруженные со всех сторон люди, находящиеся в безвыходном положении, находят в себе силы смеяться. Не спятили ли они там все от страха?

— Гуся готовить — дело, не требующее спешки, — продолжал говорить Батюк. — Даже если гусь молодой да жирный, к этому делу надо подходить ответственно. Аккуратно ощипать, а потом жарить, поливая его своим же жиром, чтобы мясо стало мягким и сочным. Огонь должен быть не большим, а так — в меру.

— Эх, Батюк, доведешь ты нас своими рассказами до того, что сбросим мы тебя на немецкие штыки…

Летние дни августа всегда хороши, даже если ты сидишь в это время на вражеской каланче.

— Я все думаю и удивляюсь, — говорила Ольга, положив голову на плечо Голицыну.

— И о чем же таком серьезном может размышлять столь прекрасное создание, пусть даже пребывающее в образе прапорщика? — лукаво усмехнулся поручик.

Шутливым разговором и напускной веселостью он хотел хоть ненадолго отвлечь девушку от невеселых дум.

— Я думаю о том, какая же это гадина, — кивнула Сеченова на связанного Корфа, лежащего неподалеку.

— У каждого своя судьба, — философски изрек Голицын.

— Ведь раньше, если почитать старинные легенды, были оборотни, превращавшиеся из человека в вампира или зверя. Скрывая свою истинную личину, они находились на службе у сил зла. А вот смотришь, Сережа, на него и понимаешь, что этот оборотень ничем им не уступает.

— Кстати, Оля, в этих краях есть интереснейшие легенды, — вспомнил поручик рассказанную ему одним стариком историю. — Здешние оборотни называются волколаки. Для того чтобы превратиться в волколака, нужно прочитать определенное заклинание и перекувырнуться через двенадцать ножей, вбитых остриями вверх в осиновый пень.

— Он прекрасно обходится и без заклинаний! — с негодованием взглянула Сеченова на предателя.

— Глядите, ваше благородие! — раздался взволнованный голос Ярцева. — Глядите, что делается!

Все вскочили со своих мест. С каланчи все происходящее было видно как на ладони. Невероятные события продолжались. Вцепившись в перила, Голицын, Сеченова и солдаты наблюдали панику среди немногочисленных немцев, оставшихся в городке. Основные силы были стянуты на другом участке фронта для наступления, так что противостоять тому, что вдруг появилось в городе, не было никакой возможности. По улице двигался жуткий металлический сундук на гусеничных траках.

— Танк! — прошептал Батюк. — Вот он, значит, каков в действии.

Поливая огнем из орудия и пулеметов, машина давила германцев, разбегавшихся во все стороны. Следом за ней из боковой улочки вылетели конники с поднятыми над головами клинками.

— А вот и корнет! — довольно произнес поручик, прижимая к себе Ольгу.

После того как германцев, бросавших оружие и разбегавшихся куда глаза глядят, стали рубить русские кавалеристы, ситуация стала неуправляемой. Все происходящее внизу живо комментировалось сидевшими на каланче и изнывавшими от того, что они сами ничем не могут помочь товарищам, людьми.

— Да что же это такое! — бесновался Глазьев. — Эх, мне бы сейчас в руки винтарь, да со штыком… Ну, я бы дел натворил!

— Пулемет, и крошить тевтонскую нечисть! — вторил ему Батюк. — Душа горит.

Однако на этом дело не закончилось. Глазам изумленных зрителей предстало наступление и победное вхождение русских частей в Ирстенбург. Благодаря «оголению территории» все было закончено в какой-то час. Оставшиеся в живых немцы сдались. Пленники что было сил кричали, пытаясь обратить на себя внимание. Наконец тяжелая металлическая дверь со скрипом отворилась.

— Ну, как у вас и что у вас? — послышался голос Булак-Балаховича. — Пора на свободу!