Глава 34

— Слышь, Лепехин, ты как думаешь, ежели здесь, скажем, «максима» установить? Вот тут, на площадке?

— Ну и чего? — лениво отозвался низким голосом Лепехин.

— Я говорю, все подходы расчистить можно, — высказал свое мнение Батюк.

— А вот из орудия разок жахнут — ни тебя, ни «максимки».

— Тоже верно…

Сидение на каланче Ирстенбурга для плененного отряда «прапорщика» Сеченовой продолжалось. Час за часом ползло время. Вечер сменился ночью, и теперь лишь огоньки цигарок светлячками горели в темноте. На башне стало прохладно, и Ольга зябко ежилась, стараясь согреться. Пленники уселись на лавочки, стоящие по периметру площадки. Разговоры продолжались, и отряд разбился на небольшие группки по два-три человека, где каждый продолжал тосковать о своем. Впрочем, все разговоры сводились к одному: как дальше быть.

Ольга успела за это время многое передумать, но пока, к сожалению, практической пользы от ее раздумий не было. Она прикидывала и так и этак, однако при всей своей женской интуиции ничего полезного не придумалось. Положив голову на руки, она смотрела в звездное небо. Еще с детства Ольга подолгу любила глядеть в далекие, бесконечные просторы ночного неба. Как приятно было тогда, после того как родители пожелают доброй ночи, лежать в кровати, любуясь этой вечной картиной! Думать о том, что же там творится, на этих ярких, блестящих, холодных звездах… Сегодня они были как напоминание о тех беззаботных временах, когда все было хорошо, когда жизнь казалась дорожкой среди красивых цветов. Как это все было давно!..

— А если нам спуститься вниз, хотя бы одному, а? — не успокаивался фантазер Батюк.

— И на чем же это ты, мил друг, спускаться собираешься? Али, может, ты вроде паука по стенам лазить обучен? — с ехидцей ответил Прокопенко. — У меня таких приспособлений не имеется.

— Что же придумать?

Справа послышался шорох.

— А что, ваше благородие, — кашлянул Макаров, черный как жук, небольшого роста, верткий солдат. Он уже давно при случае расширял кругозор, задавая Ольге всякие «умные» вопросы. — Разрешите спросить?

— Спрашивай, Макаров, — отрываясь от невеселых дум, сказала Сеченова, поднимая склоненную голову. Несмотря на «раскрытие», нижние чины по инерции продолжали ее величать по-уставному, хоть никакой надобности в этом уже не было.

— Интересуюсь, стало быть, как все же германец при такой маленькой стране такого могущества достиг? Ведь на нашу Расею-матушку сто таких Германий уместить можно. Вроде не нация, а так — клоп. Положил на одну ладонь, а другой прихлопнул. А ведь посмотришь — и дома у них каменные, и войска несметные тыщи, и опять же — культура…

Несмотря на тревожное положение и соответствующее настроение, наивный вопрос Макарова, призванного из богом забытого уральского села, позабавил Ольгу и хоть ненадолго, но отвлек ее от суровой реальности. Когда-то, перед войной, у нее были мысли стать учительницей, однако потом это желание пропало. И вот здесь, как ни странно, представился случай проявить свои «способности».

— По-разному у нас судьбы складывались, — чуть улыбнувшись, пояснила Ольга. — Когда-то, столетия тому назад, развитие нашей страны пошло по новому пути, чем, скажем, у той же Германии. Если немцы жили в сравнительной безопасности, в спокойствии, в тепле и сытости, то русским всегда приходилось сражаться с врагами, старавшимися не только захватить нас, не только покорить наш народ, но и совсем стереть нас с лица земли. Уничтожить нашу веру, наш язык. Так что большую часть сил Руси всегда приходилось отдавать на оборону. И, кстати, защищать все эти европейские народы…

Ольга увлеклась и последующие полчаса рассказывала солдату об истории.

— …Вот таким образом, — закончила она повествование.

— Да, вот ведь как бывает… — протянул Макаров. — А я до сих пор и представить себе не мог. Спасибочки, ваше благородие. Вот как вы мне это все рассказали, так сразу и понятно стало, что и к чему. Вам, людям образованным, всегда ясно, как оно на свете устроено.

— Ну, а еще вопросик дозволите, ваше благородие? — подсел к ним Сивоконь. — Вот ведь в чем фокус — пока я, значит, у себя в городишке-то жил, то и невдомек было — как оно на свете есть. Ну, понятно, жизнь — она завсегда тебя к стенке прислонит, что ни вздохнуть, ни охнуть. Заботы, думки, как снискать хлеб насущный. А вот на войну попал… Оно, конечно, ходишь каждый день под смертью, чего будет завтра — один Бог ведает. А все ж таки жизнь куда как интересней закручивается. Вот опять же вместе с вами в самую настоящую Германию попал, поглядел, как тут люди живут. А не случись войны, разве когда мне бы такая возможность представилась? Да никогда. Вот ведь какая странная штука получается.

— Се ля ви… — задумчиво произнесла Сеченова, потирая ушибленное при поднятии по узкой и тесной лестнице колено.

— Чего? — не понял солдат.

— Это по-французски.

— А-а-а… А у меня вот какой интерес. Я вот случайно слышал, как господа офицеры промеж собой говорили, и выходило так, что земля-то эта, Пруссия, значит, попервоначалу вроде как и не немецкая была. Правда али нет?

— Правда, — кивнула Ольга. — Вначале на этих землях жили другие народы — пруссы.

— Так это ж те же самые пруссаки — или нет?

— Нет, Сивоконь. Тогда немцы и пруссы были разными народами. Пруссы… как тебе сказать… это был народ, родственный литовцам. И вот один из польских князей, Конрад Мазовецкий, не имея возможности самому справиться с воинственными пруссами, пригласил немецких рыцарей. Их организация носила название Тевтонский орден. И вот для этой цели Конрад дал рыцарям кусок своей земли. Временно, конечно.

— И что дальше-то было?

— А дальше эти самые тевтоны-рыцари покорили-таки пруссов, завоевали эти земли и уходить уже никуда не собирались.

— Ловко! Ай, прохиндеи! — хохотнул Макаров.

— Мало того, они теперь стали воевать со всеми окрестными государствами, — поясняла Ольга. — К примеру, с той же самой Польшей, которая их пригласила.

— Стало быть, пригрели гадюку на груди…

— Вот именно. А пруссов немцы частью уничтожили, частью онемечили, и постепенно сами стали называться Пруссией по имени этого исчезнувшего народа, — завершила короткую лекцию Сеченова.

— Вот ведь оно как, — покрутили головой солдаты. — Ну, дела…

Разговор снова перекинулся на «насущное положение».

— Ладно, ребята, однако надо думать, как нам дальше-то быть. Мы же все-таки русские солдаты, а не скот какой-то, который сидит и ждет, как его на убой поведут, — сказал Лепехин.

— А что ты предлагаешь? — загудели солдаты. — Ты давай дело говори. А языком болтать все мы горазды.

— Это я во всем виновата, — сокрушенно проговорила Ольга. — Все провалила я. Простите меня, ребята.

— Да что вы, ваше благородие, — мягко произнес Былинкин. — Ведь это война. Тут никогда не знаешь, проснешься завтра живым или нет! Тут надо всем миром подумать, как же нам извернуться. Не может быть, чтобы выхода не было.

— В общем, так, ребята, — сурово оглядел всех Ярцев. — Если уж мы порешили, то должны, стало быть, теперича держаться до конца.

После бурного обсуждения было принято решение: лучше пожертвовать своими жизнями для пользы дела, чем переносить позор пленения! К тому же Ольга по-прежнему обвиняла во всех бедах себя.

— Да не казните вы себя, ваше благородие, — послышались утешающие голоса.

— На войне всяко бывает!

— Да и не виноваты вы вовсе. Это мы маху дали, расслабились, а ведь в тылу врага находимся. Это тоже помнить надо.

— Есть у меня одна штука, — подсунулся ближе рядовой Ярцев. — Когда нас, значит, обыскивали, его я заховал.

С этими словами он извлек из кармана мундштук для курения.

— Эка невидаль! — фыркнул Сивоконь. — Ты бы еще сказал, что земля круглая.

Что земной шар имеет именно такую форму, рядовой Сивоконь узнал не так уж давно. В числе прочих эти сведения он получил в армии, однако благодаря хорошей памяти информация прочно засела у него в голове. Гораздо сложнее было, скажем, с запоминанием — где находится право, а где лево. Поначалу ему, как и многим другим его товарищам, начальство приказывало привязывать во время движения к одной ноге пучок сена, а к другой — соломы. Вот это уж крестьянину не спутать никогда! Так что команда «сено-солома» приводила обычно к положительным результатам, если человек, конечно, не был полным идиотом.

— А вот я и вижу, что ты сам круглый дурак и уши у тебя холодные, — скороговоркой беззлобно пошутил Ярцев. — Ты сначала башкой-то своей хоть немного помозгуй, а потом уж и говори.

— А чего тут говорить? — продолжал ухмыляться Сивоконь.

— А то, что вещь эта хорошая и для нашего дела пригодная.

Ольга вдруг стала прислушиваться к разговору.

— Вот я и говорю, ваше благородие, мундштук этот я еще до войны купил, — сказал Ярцев. — Он, стало быть, из янтаря. Видите, какой длинный? Как я его приобрел, так многие спрашивали: к чему, мол, тебе такой? Дескать, обрежь ты его, укороти. А вот и пригодилось же. Готов я его пожертвовать на пользу обществу, хоть и заплатил я за него аж восемь целковых, — хохотнул солдат.

— И что ты предлагаешь? — встрепенулась Сеченова.

— А вот что, — авторитетно изрек Ярцев. — Если хорошенько обточить его о камень, получится что-то вроде узкого ножа. Первый же германец, который войдет на смотровую площадку, получит удар в грудь. Уже неплохо, а там поглядим.

— Молодец, Ярцев! — улыбнулась Сеченова.

— Так ведь для общей же пользы.

Сеченова, взяв в руки мундштук, осмотрела его на предмет использования в качестве стилета. А что, стоит попробовать. Выбора ведь все равно нет.

Ярцев взялся за дело, и вскоре все признали, что стилет получился пригодным для задуманного дела.

— Слышите, ребята? — Лепехин перегнулся через ограждение, вглядываясь вниз. Все затихли. Внизу, у подножия каланчи, слышалась немецкая речь.