Глава 25

События на полустанке, где стоял состав с муляжом танка и цистерной со шнапсом, продолжали развиваться.

Правильнее, конечно, было бы сказать, что ситуация вышла из-под контроля. Поручик был в бешенстве. Ведь все так хорошо начиналось! Да, иногда в самом продуманном плане происходят невероятные сбои, ломающие и разваливающие все к черту. Так происходило и сейчас.

— По Муромской дорожке… — продолжал «концерт» Шестаков. Он, казавшийся недавно таким дисциплинированным, сейчас не вязал лыка, зато производил впечатление счастливого человека. Его качало во все стороны, и он еле удерживался на ногах, чтобы не упасть на землю. Его новые «товарищи» тоже были хороши. Теперь их уже не волновало, что вокруг враги, порубившие перед этим всю охрану, и что жизнь их самих находится в опасности. Ударивший в голову шнапс сделал свое дело. Обнявшись с русским, угостившим их, они орали, пели и пробовали танцевать.

— Встать! Руки по швам! — крик поручика, казалось, был способен протрезвить кого угодно. Но в данном случае и он был бессилен. Исчерпав все аргументы, Голицын ударом в челюсть отправил Шестакова на землю. Тот, упав, осоловело захлопал глазами.

— Встать! — снова последовала команда.

Пьяный, мотая головой, попытался подняться, но сделать это без посторонней помощи оказалось для него задачей непосильной. С блаженной улыбкой он сидел на земле и по-идиотски ухмылялся. В данный момент он был похож на кого угодно, но только не на унтер-офицера русской армии.

— Негодяй! Мерзавец! — бушевал Голицын, схватив за шиворот унтера. — Да ты же нас без ножа зарезал.

— Виноват, ваше благородие… — заплетающимся языком шептал тот. — Я тут это… самую малость… не извольте сумлеваться. Готов выполнить любое приказание.

В одном унтер был прав — он действительно был «готов».

— Как же ты смел нажраться, сволочь? — вопрошал офицер, хотя понимал, что русскому человеку подобный вопрос задавать бессмысленно.

В том и состоит загадочная русская душа, что в совершенно неблагоприятных условиях, когда все поставлено на карту, наш человек способен выкинуть фортель. Благодаря этому подчас происходили великие победы и великие же поражения. По этой причине никто из иностранцев по-настоящему Россию никогда не понимал и победить ее тоже был не в состоянии.

Многие прославленные воины, завоевавшие полмира, здесь находили свою могилу. И немцы, и французы, и шведы, и многие другие, вторгавшиеся на Русь, действовали умело, находчиво, по всем правилам военной науки, которые всегда и везде приносили успех и победу. Поэтому каждый из таких завоевателей искренне полагал, что разделаться с русским медведем особого труда не составит. Но, как оказывалось к их изумлению, не тут-то было. Правила, законы и схемы в России не действовали. Самые стройные схемы летели ко всем чертям, и история лишь подтверждала то, что сражаться с русскими — бесполезно.

На все вопросы и восклицания унтер издавал лишь невнятные звуки и счастливо улыбался. Окрики офицера, которые в обычной ситуации подействовали бы, сейчас не доходили до отуманенного алкоголем мозга. Душа хотела гулять и требовала простора. Унтер периодически пытался затянуть всем известную народную песню.

— Из-за острова на стре-е-жень… — лились нестройные звуки из его луженой глотки.

Выходило, по правде говоря, не очень. Чем-чем, а музыкальным слухом Шестаков был явно обделен. Но это не мешало ему исполнять любимую песню. Было видно, что немецкий шнапс оказался качественным и произвел на него, да и на собутыльников, «благотворное» действие. Товарищи унтера по выпивке тоже находились в нирване. Прислонившись к стене, они сидели на земле и продолжали распевать обрывки немецких песен. В исполнении «концертной бригады» звучали какие-то невероятные отрывки из опер, и народные, и патриотические композиции. В другой ситуации поручик бы посмеялся над бедолагами, но сейчас ему было не до шуток. Ситуация складывалась очень неприятная, и как поступить, было непонятно. Времени оставалось мало.

— Ты у меня землю будешь есть! — негодующе гремел шпорами Голицын, изнемогая от собственного бессилия.

— Зачем вам, поручик, чужая земля? — произнес Булак-Балахович. — Если уж есть, так свою, родную. А эта на вкус не очень.

Он насмешливо поцокал языком, демонстрируя свое пренебрежительное отношение к качествам прусской землицы.

— А что вы, корнет, предлагаете? — раздраженно сказал Голицын. — Расстрелять его, что ли?

— Нет, зачем же? — усмехнулся тот. — Есть другие варианты и без таких страшных наказаний. Сейчас мы их всех приведем в божеский вид, прости, Господи, за такое сравнение.

Поручик устало вздохнул. Ну, если корнет не сделает сейчас какое-то чудо, то вся операция полетит ко всем чертям! Он присел на деревянную колоду и вытер со лба пот.

— Вы мне, господа, только немного помогите, — хладнокровно произнес Булак-Балахович, беря за шиворот Шестакова. Он уже знал, как быстро и эффективно протрезвить машиниста, механика, кочегаров, а заодно и «подверженного слабости» горе-воина.

В следующие несколько минут весь отряд занимался тем, что… заталкивал пьяных в небольшой водоем, находившийся всего в какой-то сотне метров от полустанка. Тот оказался по своим размерам скорее ямой. Во всяком случае, те, кого спихнули в воду, оказались в ней по шею. Песни окончились и перешли в дикие вопли.

— Здесь, господа, на дне бьют ключи. Так что вода не просто холодная — ледяная, — пояснил корнет. — Идеальное место для таких вот субчиков, вне зависимости от звания и национальности.

— Да вы что, охренели?! — завопил унтер. — Я вам сейчас… да я вас…

Тем временем Булак-Балахович, усмехаясь, вытащил из ножен саблю. Заинтересованные офицеры, став зрителями, с интересом поглядывали на представление, разыгрывавшееся в такое мало подходящее время.

— Горизонтальный удар над самой водой! — спокойно провозгласил корнет.

Офицеры посмеивались. Булак-Балахович был уже хорошо известен не только как человек большой храбрости и отваги, но и как тот, кто в экстремальном случае действует четко, смело и эффективно.

Как и ожидалось, шутить Булак-Балахович совсем не был намерен. Не обращая внимания на разноязычные крики, он принялся за дело. Чуть пригнувшись поближе к воде, он сделал рукой широкое круговое движение справа налево. Сабля со свистом рассекла воздух. Словно играя, легко, однако со страшной силой корнет пускал смертоносную сталь клинка над самой водой снова и снова. Короче говоря, пьяным ничего не оставалось, как при каждом взмахе сабли окунаться с головой. Тем более что мизерные размеры ямы, наполненной водой, не давали возможности одурманенным винными парами уклониться от смертоносного оружия. С криками, захлебываясь, бедолаги опускались с головой в ледяную воду, всплывали и в следующее мгновение снова погружались. Страх лишиться головы и водные процедуры быстро возвращали им чувство реальности.

Через пятнадцать минут прежде буйная интернациональная компания наконец-то пришла в себя. Если раньше мужчины выглядели смешно, то теперь — просто жалко.

— Ва-ваше благородие… — клацая зубами и заикаясь от холода, еле проговорил Шестаков, — виноват, признаю, бес попутал. Казните, все вынесу. Сам не понимаю, как же я так…

— Подействовало! — ухмыльнулся Кочнев. — Да вы, корнет, просто изобретатель.

— А я что говорил? — невозмутимо произнес Булак-Балахович. — Когда-то мне уже приходилось проделывать подобную процедуру.

— Что, тоже с саблей?

— Нет, с безменом. До войны, когда я служил управляющим в имении, случилась подобная ситуация. Только там дело происходило поздней осенью, — пояснил корнет.

— Ваше благородие…

— Ладно, — уже отходя, сказал Голицын. — Вылезайте из воды, мокрые курицы.

Оказавшись на берегу после незапланированного купания, вся пятерка стояла, понурив головы и дрожа от холода.

— Я с тобой, Шестаков, после переговорю. А вы — в кабину паровоза, — скомандовал поручик немцам. — Живо разводите пары, да смотрите у меня!