27
По ту сторону фронта, в малороссийском городке Ровно, располагалась ставка командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта Алексея Алексеевича Брусилова. Там сегодня тоже царила нервозная обстановка: у Брусилова и его ближайшего помощника, командира 8-й ударной армии генерала Каледина, были все основания для серьезного беспокойства.
Пластун, которого Гумилев прошлой ночью, после провала первой атаки на бронепоезд, отправил с шифрованным донесением к Брусилову, не посрамил чести родных гор и задание выполнил. В три часа пополудни он уже был в Ровно и передал шифровку Гумилева лично в руки командующего фронтом, как и было приказано.
Никаких сомнений в надежности поступившей от Гумилева информации у генерала Брусилова не возникло. Во-первых, шифр донесения был в самом деле известен лишь тем четверым людям, о которых упомянул Гумилев. Нет, Брусилов знал, что на любой шифр, тем более такой простенький, найдется дешифровщик. Но для того, чтобы подобрать ключ, нужны образец и время. У противника не было ни того, ни другого.
А во-вторых, у генерала Каледина, который тоже присутствовал при опросе пластуна, была превосходная память на лица: Алексей Максимович попросту узнал горца. Это был один из двоих отчаянных храбрецов, которые полутора месяцами раньше вместе с Ибрагимом Юсташевым вырезали охрану склада боеприпасов и подняли его на воздух! Как же, Каледин сам наградной лист на медаль для этого горца подписывал!
Все верно: Гумилев ведь советовался с Ибрагимом, кого отправить с донесением, вот Юсташев и порекомендовал ему надежного человека, проверенного в лихом деле.
Значит, донесение заслуживает полного доверия, это не хитрый трюк врага, рассчитанный на то, чтобы выбить из равновесия командование Юго-Западного фронта.
Только вот содержание донесения оптимизма никак не внушало! Первая попытка захватить бронепоезд вкупе с немецким полковником, стоявшим за всей этой запредельной мерзостью, провалилась. Неизвестно, последует ли вторая. Бронепоезд ушел дьявол знает куда, предположение Гумилева о его возвращении в Збараж ничем не подкреплено. Может быть, оно верно. А может быть – нет! На карте между тем стоят вещи более чем серьезные, как бы не судьба столь тщательно подготовленного наступления!
Нужно срочно сызнова высылать аэропланную разведку, только может оказаться поздно! Что, если содержимое «вонючей жестяной банки на колесах» – так поименовал цистерну принесший донесение пластун – уже вылито в воду, и теперь течение какой-нибудь галицийской речушки несет смертельно опасную заразу к русским позициям?!
Гумилев ведь добросовестно изложил в своем донесении соображения Щербинина о возможном содержании цистерны. Сам Николай Степанович никак их не комментировал, не считая себя специалистом в медицине и микробиологии, хватит с него и стихосложения. Но между строк донесения читалось: Гумилев верил Щербинину! Брусилов с Калединым тоже не имели оснований сомневаться в его компетенции.
Было от чего волосам встать дыбом: брюшной тиф! Да еще в галицийскую жару поздней весны! Ведь ежели, упаси святые угодники, начнется эпидемия, то счет жертв пойдет на тысячи, а как бы не на десятки тысяч.
Буквально на головы генералов Брусилова и Каледина свалилась острейшая проблема: обеспечение войск водой. Ведь вскоре может случиться так, что все водоемы окажутся заражены. Необходимо подсчитать количество цистерн с чистой водой из восточных районов, график их подачи по железной дороге, составить памятки, которые следует раздать в войсках. Определить команды землекопов, которым предстоит насыпать запирающие валы, прорыть каналы с востока, из мест с безопасными водозаборами, утрамбовать их дно. Необходимы срочные гидрографические и гидрогеологические изыскания, чтобы обнаружить чистые водоносные горизонты. А где взять специалистов в потребном количестве? И, что еще безнадежнее: где взять время?
Это еще не самая сложная сторона возникшей проблемы, поскольку речь покуда идет о здоровых людях, которые лишь в потенциале могут заболеть.
Но ведь кто-то непременно заболеет! Значит, нужно вдесятеро больше санитарных летучек в при-фронтовой полосе. Нужно разворачивать новые карантинные и эвакуационные госпитали и лазареты. Нужны средства дезинфекции, необходимы лекарства. А всего этого нет, потому что кто бы мог предвидеть подобную подлость со стороны врага?! Ведь до сей поры до конца не верится, потому как подобное ни в какие ворота не влезает!
А кто позаботится о гражданском населении, проживающем вблизи линии фронта? Микроб-возбудитель не различает штатских и военных: он и тех, и других одинаково успешно гробит. Бросать на произвол судьбы своих сограждан русские военные не приучены. Выходит, что силы и средства, необходимые для организации водоснабжения и хотя бы первичной санобработки, можно смело умножать на пять! Страшно подумать, каким неподъемным грузом ляжет это на плечи армии.
Наконец, не следует забывать о колоссальном моральном вреде, который принесет русским успешная акция Хейзингера. При первых известиях о массовом характере болезни – а шила в мешке не утаишь! – солдаты могут потерять уверенность в себе, бодрость духа, попросту перепугаться до икоты. Солдату ведь не все равно, как умирать! Одно дело в бою с врагом, с оружием в руках, когда можно побороться за свою жизнь и жизнь товарища. Совсем другое – беспомощным и безоружным пасть жертвой врага невидимого и безжалостного, бесславно околеть среди собственных испражнений.
Люди могут вытерпеть очень многое. Человек на войне способен снести страшное страдание и страшное унижение. При том, однако, непременном условии, что есть шанс взять реванш. Что есть хоть малейшая надежда на возмездие.
У заболевших такой надежды не будет!
И ведь вот что самое обидное: если беда все же стрясется и разразится эпидемия, то никому не докажешь, что она вызвана злонамеренной биологической диверсией противника, а не возникла от неблагоприятного стечения естественных факторов. Пока Рудольфа Хейзингера за руку не схватишь, ничего, кроме подозрений Щербинина, против него нет. Если даже попытаться поднять скандал в газетах, то сволочной немец нагло станет все отрицать! Он заявит, что никакого отношения к некоей цистерне, которая к тому времени будет, ясное дело, уничтожена, не имеет. А если у кого-то есть улики, позволяющие говорить, что это полковник Рудольф Хейзингер виноват во вспышке брюшного тифа, пусть незамедлительно таковые улики предъявят, любопытно будет посмотреть…
Вот если бы Голицын приволок Хейзингера за шкирку! Вкупе с уликами…
А пока приходилось готовиться к худшему варианту развития событий.
Короче, вот-вот должен был начаться форменный сумасшедший дом, который поломает все планы наступления…
Вот об этих невеселых вещах беседовал сейчас командующий фронтом генерал Брусилов со своим командующим ударной армией генералом Калединым.
– Как подумаешь, что вся эта маета начнется из-за злой воли одного человека… – с нешуточной злостью в голосе проговорил Алексей Максимович. – Жаль, что поручик Голицын не приволок Хейзингера вместе с его проклятущей цистерной. Я бы поступил негуманно: лично бы проследил, как мои донцы утопят немца в его же поганой жиже!
На рабочем столе Брусилова зазуммерил аппарат внутриштабной связи.
– Командующий фронтом генерал Брусилов слушает. Говорите. Что? Вот как… Это приятный сюрприз, молодцы! Дешифровальщиков отметить в приказе. Расшифровку принесите сюда, в мой кабинет.
Он повернулся к Каледину:
– Докладывал начальник связи. Они перехватили австрийскую радиограмму под грифом «Особо срочно. Совершенно секретно». Не кот начхал! И у наших есть ключ к шифру. Отправлена из Лемберга в Вену на имя австрийского Главкома полтора часа тому назад.
Содержание расшифрованной радиограммы, подписанной Конрадом фон Гетцендорфом, было кратко, ясно и весьма обрадовало русских военачальников.
Сообщалось, что «…в утренней стычке на станции Збараж бронепоезд был выведен из строя отрядом пробравшегося в тыл противника и теперь отправлен на ремонт в глубокий тыл. Полковник Рудольф Хейзингер погиб, в связи с чем цистерна переправляется обратно в Германию». Между этих сухих строчек легко читалось, что никто без полковника Хейзингера толком не знает, что с зараженной цистерной делать, и все боятся оставлять ее на австрийской территории. Запросто можно вместо того, чтобы навредить русским, устроить полномасштабную пакость самим себе.
А потому, предлагал своему начальнику фон Гетцендорф, следует известить немецкий штаб, что предложенная операция отменяется. По крайней мере, откладывается на неопределенный срок.
– Про стычку в Збараже нам пока ничего не известно, – сказал Брусилов и вызвал начальника разведывательного отдела фронта.
– Срочно уточните по своим каналам, что произошло сегодня утром на станции Збараж, – приказал командующий. – Задействуйте свою агентуру за линией фронта. Часа вам достаточно? Превосходно. Выполняйте!
Уже через сорок минут начальник разведотдела доложил, что данные, почерпнутые из перехваченной радиограммы фон Гетцендорфа, частично подтверждаются полевым агентом, работающим в Збараже. Схватка там точно была. Что до подробностей, вроде убитого полковника и поврежденного бронепоезда, то они агенту не известны.
– Так что же, – облегченно вздыхая, спросил Каледин, – авральные мероприятия отменяются? Как там у фон Гетцендорфа сказано, «откладывается на неопределенный срок»? Как правило, это означает «навсегда». И, в любом случае, до начала нашего наступления они не смогут заразить реки. Не успеют! Нет, молодец все-таки Голицын, справился!
Брусилов покачал головой:
– Сперва мы должны в этом убедиться. Так что приказ о разработке плана по снабжению войск и гражданского населения чистой водой остается в силе. И эвакопункты в расположении своей армии начинайте разворачивать, Алексей Максимович… Береженого Бог бережет.
