26

Штаб Юго-Восточного, или Русского, фронта австрийской армии располагался в Лемберге, в старинном трехэтажном особняке с колоннами, узкими стрельчатыми окнами, готическим шпилем и непременными львами у крыльца.

Генерал от инфантерии и начальник Генштаба Франц Конрад фон Гетцендорф сидел в своем громадном кабинете на втором этаже этого особняка и тихо исходил злостью. Донесения о событиях прошлой ночи и совсем недавней стычке в Збараже лежали перед фон Гетцендорфом на рабочем столе.

Как он и предполагал изначально, ничего, кроме хлопот и головной боли, затея Рудольфа Хейзингера пока что не приносила. Рота военной жандармерии, посланная на поимку русских пластунов, которые, в чем нет теперь сомнений, заявились именно по душу окаянного пруссака, полегла почти полностью, ее командир убит. Русские головорезы ухитрились чуть ли не на треть сократить численность гарнизона Збаража, сами потеряв при этом всего пятерых! Самое же неприятное заключалось в том, что после боя на станции, который правильнее бы называть избиением австрийцев, русские как сквозь землю провалились, растаяли, точно кусок сахара в чашечке горячего кофе. Никто из перепуганных и деморализованных австрийцев, участвовавших в том бою, не мог толком ответить на простой вопрос: куда подевались после схватки немногочисленные русские диверсанты? Ведь не пять же их было! Нет, в донесениях из Збаража все больше какая-то галиматья, бред про взбесившуюся лошадь. Что, лошадь виновата? Это она почти треть гарнизона – тридцать рядовых, пятерых унтеров и двух офицеров – насмерть копытами потоптала?!

Франц Конрад фон Гетцендорф вызвал к себе начальника оперативного отдела штаба фронта, одного из немногих своих подчиненных, которому он доверял процентов на семьдесят. Это для фон Гетцендорфа была чуть ли не высшая степень возможного доверия, всецело он не доверял даже самому себе.

Полковник, возглавлявший оперативный отдел, сразу заметил, что его начальник пребывает сейчас в состоянии сильного недовольства. Полковник сочувственно смотрел на то, как начальник Генштаба ходит из угла в угол просторного кабинета, была у него такая привычка. Начальник оперативного отдела, старый и опытный лис, прекрасно догадывался о причине особого раздражения фон Гетцендорфа.

– Я пригласил вас, герр Шульце, чтобы обсудить проблемы, возникшие у нас в связи с полковником Хейзингером, – отрывисто произнес фон Гетцендорф. И уже не сдерживаясь, закончил: – Господи ты Боже мой, ну что мне с ним делать? Вот ведь навязался нам на голову со своей зловонной цистерной! Вы в курсе того, что произошло с бронепоездом за последние сутки?

– Так точно, ваше превосходительство, в курсе! – щелкнул каблуками полковник Шульце.

– Можете дать дельный совет? Вы известны как мастер нестандартных решений…

– Попытаюсь, – после непродолжительного раздумья сказал Шульце. – Что, если мы одним выстрелом убьем двух зайцев?

– Я не охотник, – раздраженно отозвался фон Гетцендорф. – Это как? Выражайтесь яснее.

– А вот послушайте, ваше превосходительство!

Разговор полковника Шульце и генерала от инфантерии Франца Конрада фон Гетцендорфа продолжался не более четверти часа.

– …тогда при любом мыслимом развитии ситуации мы окажемся чисты перед Веной! – закончил свою аргументацию начальник оперативного отдела.

После того как полковник Шульце закрыл за собой тяжелую дверь кабинета, фон Гетцендорф быстро обрел привычный контроль над собой. Как и всегда, когда случалось нечто неожиданное и неприятное, когда ломались его планы, генерал стал холоден как лед, подавил свои чувства и призвал на помощь разум. То, что присоветовал ему старый хитрый лис, было именно что вполне разумным! И если так…

Фон Гетцендорф достал лист чистой бумаги, написал несколько строчек и вызвал старшего шифровальщика штаба. Когда тот зашел в кабинет и отрапортовал, Гетцендорф протянул ему листок:

– Перешлите на имя Верховного главнокомандующего эрцгерцога Фридериха, в ставку, в Вену. Гриф сообщения «Особо срочно. Совершенно секретно». Зашифруйте в формате «Einbildung» и отправьте беспроволочным телеграфом.

Офицер связи, взявший листок с написанным генеральской рукой текстом, смотрел на фон Гетцендорфа с некоторым недоумением на лице.

– Что вы уставились на меня, точно я привидение какое? – с нескрываемым раздражением спросил генерал, прекрасно догадывающийся, чем именно вызвано недоумение связиста.

– Но… Ваше превосходительство, мы имеем дело с высшим уровнем секретности! Осмелюсь доложить: шифрограмму можно передать проводным телеграфом, так надежней, противнику гораздо труднее будет перехватить ее. Практически невозможно! Да и насчет указанного шифра существует с недавних пор подозрение, что русские подобрали к нему ключ. Я даже рапорт подавал, где упоминал об этих своих подозрениях… Не далее как на прошлой неделе!

М-да-а… Можно подумать, что не читал фон Гетцендорф этот рапорт… Как еще читал!

Расшатавшиеся нервы все же подвели генерала:

– Не рассуждайте, а делайте то, что вам приказали! – рявкнул он на ни в чем, кроме служебного рвения, не повинного связиста. – Именно так, как вам приказали! Здесь вам штаб фронта, а не дискуссионный клуб!

Старшего связиста как вихрем из кабинета вынесло… А генерал выглядел удрученным: фон Гетцендорф сожалел о том, что не сдержался и проявил излишние эмоции.