Глава 7
Когда свет снова вспыхнул, Стольников увидел на своей груди оскалившегося «грузина». Был он не тяжел, чисто выбрит (вероятно, за внешним видом в подразделениях НИИ следили лучше, чем за боевой подготовкой). Майор не успел разглядеть особых примет этого лица. Первое желание в рукопашном бою, когда ты понимаешь, что враг на тебе – это изменить положение тел. Саше не раз приходилось участвовать в соревнованиях по боям без правил среди военнослужащих внутренних войск. И не раз случалось, когда в бою происходили точно такие же ситуации. Стольников не был борцом – он был ударником. И он помнил главное правило боя: с ударником – борись, борца – бей. Большая редкость найти среди спортсменов, участвующих в смешанных единоборствах, борца и ударника в одном лице. На Стольникове сидел не ударник. Его прижимал к полу борец, каких на Кавказе – тьма.
С обеих рук Саша стал молотить по голове противника, добавляя попутно коленом в спину, чтобы сбить с опоры «грузина». Это был не спортивный поединок, где честная игра является главным правилом. Стольников старался бить в висок и за ухо «грузину», не останавливаясь ни на мгновение. И едва только «грузин», чувствуя боль, пытался убрать руки от лица, чтобы блокировать удары по височной части, Стольников тут же бил его в нос и по глазам.
Он бил и бил не останавливаясь, пока на него ручьями не полилась кровь из рассеченных бровей «грузина» и из его сломанного носа.
Давление ослабло. Саша прогнулся мостиком, чтобы пошатнуть врага, и, когда тот стал заваливаться на бок, нанес ему мощный удар кулаком в висок. Чувствуя, как под казанком среднего пальца провалилась кость, он столкнул с себя тело и, тяжело дыша, выполз…
Лицо человека Ждана было окровавлено до той степени, за которой перестали угадываться гладкая, после станка «Жиллет», кожа и особые приметы, которые Саша так и не успел рассмотреть. Алая влага сочилась даже по зубам боевика.
И вдруг удар в лицо повалил майора на спину.
Не понимая, как почти мертвый враг мог сбить его с ног таким ударом, он перекатился через спину и, пытаясь продраться сквозь круги перед глазами, поднялся на колени.
– Он здесь!.. – Саша не видел, что происходит. Он лишь догадывался, что сказано это было в рацию.
И снова – удар. Стольников успел закрыть лицо руками, и кулак «грузина», скользнув, лишь обжег ему щеку.
Увидев перед собой хищное сверкание лезвия, майор отскочил, и нож, выбив искру из металлического поручня, пролетел мимо.
– Ты еще до их прихода сдохнешь, сука! – пообещал боец Ждана – невысокий мужчина лет тридцати со шрамом от уха до подбородка.
– Это ты не сам себе по неопытности? – сплюнув кровь, поинтересовался Стольников.
Крылья носа «грузина» дрогнули, и он в приступе ярости бросился на майора.
Схватив его руку за запястье, Стольников перевернулся вместе с противником.
Чуть качнувшись назад, он согнул левую руку в локте и опустил ее на голову бандита. Получилось не сильно, но убедительно. Из расквашенного носа хлынула кровь, добавляя ужасной картине на его лице еще более потрясающий вид.
Воспользовавшись секундной растерянностью противника, разведчик добавил еще и еще. Потом, почувствовав, как ослабла хватка, удерживающая его в партере, тяжело поднялся и тут же, вывернув руку бойцу и оттянув в сторону, ударил по ней коленом в район локтевого сгиба.
Крик жертвы едва не разорвал Стольникову барабанные перепонки.
А Саша, подняв нож, встал коленом на спину «грузина» и вбил лезвие ему в шею.
– Простите за жестокость, ребята… Но меня ждут мои люди…
Поднявшись, он, шатаясь, побежал вдоль пути.
Широко раскинув руки, человек Ждана замер и уставился в сторону безразличным взглядом. Сначала из его распахнутого рта вытекла слюна, а скоро, прибывая и прибывая, хлынула кровь…
Саша на бегу дотянулся до кобуры. Рука удобно легла на рукоять, он потянул оружие на себя и вынул магазин. Три патрона. Один, стало быть – в стволе. Он положил магазин в кармашек жилета, вынул оттуда полный. Вбил в рукоятку. Теперь, стало быть – восемнадцать. Лучше перезарядить теперь, чем делать это, когда мимо полетят пули противника.
Лампочки под потолком светили ядовитым светом. Он щурился, пытаясь избавиться от щемящего неприятного напряжения в глазах. Где-то за спиной пищали зуммерами, похожими на звуки автосигнализации, сирены. По-видимому, сыграла всеобщая тревога. Знает ли Ждан, что Стольников здесь?
Но в тоннеле не раздавалось ни звука. Он помнил – поезд охраняется, и при входе и на выходе из арки въезда всегда стояли часовые. Сейчас же не было никого, за спиной раздавался писк, а он шел по пути между рельсами и стеной, двигаясь к кабине поезда.
«Как на брошенном заводе», – удивился Саша, подволакивая ногу и озираясь в поисках убийц.
Поворачивая по воле изогнувшегося коридора, он обернулся и увидел в пятидесяти шагах преследователей.
«На сколько меня хватит? – пронеслось в его голове. – В магазине пусть десять-пятнадцать патронов, пройти я успею не больше двадцати метров…»
Очередную лестницу вниз он преодолел лихо, как и прежде закинув на перила ноги и соскользнув. Толкнув створку, разделяющую два коридора, он оказался в слабо освещенном тоннеле.
Первая же дверь оказалась открытой.
Он миновал ее и толкнул вторую. Открыто. В нее он и зашел.
Ему нужен был машинист. Управлять поездом и управлять автомобилем – не совсем одно и то же.
Он осмотрелся. Через мгновение ему пришлось принимать решение. По коридору звучали шаги, а в этом крыле находились – он это помнил – только две двери. Пока открывают первую, у него есть время на действие.
Не раздумывая и секунды, Стольников оттянул на себя дверь и встал за ней как за стеной.
Клацнул замок на двери, в помещении раздались шаги и частое тяжелое дыхание. Снова клацнул замок. Саша прислушался. В помещении кроме него находился всего один человек.
Мысли его больше занимали не шаги неизвестного в полуметре от его ног, а местонахождение машиниста поезда.
Он стоял и боялся дышать.
– Он ушел, видимо, дальше! – раздалось в полуметре от майора. – Ищите его там!
«Там» – это, видимо, в глубине служебных помещений.
По тону было понятно, что говорящий не зовет на помощь. Значит, сообщает, что комната пуста.
«Это верный вывод, – подумал Саша, вспоминая точно такую же ситуацию в «Мираже». – Здесь никого нет».
Между тем делать что-то нужно прямо сейчас, через минуту-две в кабинет зайдут другие, так, на всякий случай. И среди них могут оказаться более догадливые. Дверь просто напрашивалась, чтобы ее одним движением приоткрыли.
Шагнув в сторону, Стольников оперся на правую ногу, почувствовал в ней силу и со всего размаха пробил дверью прямо перед собой.
Человека Ждана оглушило, но он даже в состоянии явного болевого шока заставил себя поднять не голову, но глаза. Секунды ему не хватило для анализа ситуации, режущая все тело боль мешала сообразить, кто или что могло поразить его таким образом.
Второй секунды у бойца не было.
Размахнувшись, майор дважды ударил его по голове.
Отлетев назад и рухнув на спину, снова ощутив ужасную боль от вынужденного разгибания, «грузин» оторвал затылок от паркета и в ту же минуту увидел подошву кроссовки. На этом все и закончилось.
– Ну что там? – раздался в коридоре голос, и захлопнувшаяся после атаки на боевика дверь сотряслась от пинка.
– Никого! – прокричал Стольников.
В ответ ему что-то прокричали, и человек от двери удалился.
На полу лежала, выпущенная из руки после удара, рация забитого дверью и ногой боевика. Саша поднял ее и, подумав, выбросил. Уже в который раз ему в руки попадает средство связи, и в который раз он вынужден оставить его за ненадобностью. Зачем ему рация, если другие только у врага?
Вместо рации Саша снял с плеча «грузина» «М16», а с головы кепи с эмблемой. А потом открыл дверь, вышел и смешался с хаотично движущейся группой боевиков. Пристроился за спиной одного из торопящихся по коридору людей Ждана и, наклонив голову, двинулся вместе со всеми с заданной скоростью.
Это тоже уже было! События повторяются и повторяются с настойчивостью, заслуживающей лучшего применения!
Он видел только ноги впереди идущего и слышал тяжелое дыхание в спину кого-то сзади. Раций было немного – две или три. Когда раздавались команды, коридор оглашался громкой речью и писк в динамиках на стенах переставал быть слышен.
«Где ты, машинист? – подумал Стольников, резко сворачивая за угол. – Поезд здесь, значит, и ты пешком обратно уйти не мог!»
Вслед за ним никто не пошел.
Поднявшись на верхний этаж «вокзала», он осмотрелся. Это было помещение, очень похожее на зал ожидания. Вероятно, здесь ожидали отправки в Другую Чечню, чтобы не толпиться на перроне, люди Ждана. За дальним столиком сидел и пил из бутылки холодный чай какой-то фрик с растрепанными волосами. Космы падали ему на плечи бесформенными прядями, взгляд тусклый и, вообще, он очень напомнил Стольникову человека, который находится в очевидном противоречии своих возможностей со своими желаниями. Под «натовской» курткой он имел черную майку с образом какого-то типа. «Бобби Браун – наверняка», – подумал Саша.
Поразмыслив, майор прошел меж рядами сидений и сел на стул рядом с фриком.
– Ты кто? – спросил.
– А ты кто?
– Я ищу машиниста поезда, отправляющегося в НИИ.
– Ну я машинист. А что?
– Ничего. Вставай, поехали.
– С чего это?
– Приказ Стольникова.
– А кто такой Стольников?
– Я.
Фрик повел плечами:
– Велено сидеть здесь, ждать.
Саша скользнул по его лицу внимательным взглядом. Чего ему сейчас не хотелось, это применять силу. Неизвестно, что в дороге сделает такой вот, косматый. Понятно, что о службе он представления не имеет, вольнонаемный. А эти борзые в речах, спасу нет. Пока в нос не ткнешь. И мстительные. Взгляд – тоскливый, такой бывает у лишенных секса.
– Не переживай, приятель, бабы – дело наживное, – прислушавшись к звукам на первом этаже, Стольников посмотрел на часы. – Сегодня – они нас, завтра – мы их… Да оставь ты эту бормотуху, приятель! Пошли к поезду.
– Ты чего клеишься?
– Что это ты имеешь в виду, приятель?..
– Да ладно, чего луну крутить, приятель! – окрысился фрик. – Я что, на дурака похож?!
– Откровенно говоря, да.
Фрик махнул рукой и заправил пряди за уши.
– Красивый мужчина садится за мой столик и начинает с утешений. А потом заводит разговор о женщинах, называя их бабами, и где уж мне тут, дураку, не догадаться, что он пробивает меня на отношение к женщинам. Да, я уважаю их. Ты получил то, что хотел?
Сначала Стольникову пришло в голову, что фрик пьян. А в бутылке – не чай, а дагестанский коньяк. Он заколебался.
– У меня подозрение, что мы не понимаем друг друга.
– Прости, я не готов к отношениям.
Майор перестал улыбаться.
– Сегодня много чего случилось, я не могу быть прежним, – объяснил машинист.
Стольников окончательно растерялся.
– Мы о чем сейчас говорим?
Фрик посмотрел на собеседника и с невероятным сарказмом на лице покачал головой.
– Посмотри на этот мир. Разве он не ужасен? Оглянись вокруг, красавчик. Вокруг одни оскалы, и я слышу чавканье и треск разгрызаемых костей. Нежность, любовь, откровения заблудились в этом лесу звериных инстинктов, красота ушла, остались черепа и кости. Где чувственность, друг? Когда и в какие края убежали ощущения первого весеннего солнечного луча и талого снега?
– Послушай, – окончательно приняв для себя решение, Стольников решил не затягивать алгоритм этого разговора. – Меня сюда привела проблема. Мне нужно срочно в НИИ. Ты готов мне помочь?
Тот покачал головой:
– Нет.
Саша притянул фрика за отворот пиджака и поморщился.
– Пойдем к перрону? Пожалуйста…
Фрик вздохнул и рассказал короткую, но невероятно встревожившую Стольникова историю…
– …а потом тот хам, что держал руку на моем плече, сказал: «Ты помечен, принт. Если ты еще раз вякнешь без команды, твои дни сочтены, принт». И что мне теперь делать?
– Нужно выполнять команды, принт! – вскипел майор и положил руку на плечо собеседнику. – Бегом на перрон!
– Ты не понял, – налегая на гласные, похлопал Стольникова по руке фрик. – Я уважаю женщин, но не более того. Они для меня – понимающие собеседники, – он положил ладонь майора окончательно, – они – мои подруги.
Стольникова осенило. Он резко вырвал руку и посмотрел по сторонам.
– Всего лишняя тысяча высоты, а как значимо… – пробормотали его губы. – Так ты, приятель, хочешь сказать, что… Дай-ка я догадаюсь. Когда Борису Моисееву присвоили звание заслуженного артиста, ты радовался больше, чем Борис Моисеев?
– Я направил ему две телеграммы. Он не ответил.
– На поздравительные телеграммы не отвечают, принт, – подумав, Стольников хлебнул из его бутылки. Горло обожгло, и он закашлялся. – Сукин сын!.. Как ты поведешь поезд?!
– Я сейчас совсем не хочу…
– Я тоже сейчас совсем не хочу, а потому шевели копытами.
На удивление фрик легко держался на ногах. Возможно, ему просто хотелось выглядеть пьяным. Стольников на всякий случай прихватил его за шиворот и повел к двери.
Стараясь не слушать длинноволосого, бормочущего что-то о человеческом достоинстве и о том, как мало платят, Стольников вел его вниз.
На середине пути им встретился «грузин». Держа винтовку наперевес, он мчался в зал.
Майор поднял руку и нажал на спуск.
Из головы человека Ждана вылетели кровавые сгустки и поползли по стене.
Фрик окаменел и открыл рот. Глаза длинноволосого протрезвели в одно мгновение.
– Что это сейчас… было?
– Я ему сказал – поднимаешься на этаж через минуту. А он опоздал на тридцать секунд. У меня с этим строго.
– Я сам пойду! – фрик вырвался из захвата Стольникова. – Через минуту отправимся!
– Не сомневаюсь…
По дороге встретились еще двое.
– Опаздываем! – голосом учителя начальных классов крикнул Стольников и всадил в каждого по пуле.
Перепрыгивая через агонизирующие тела, длинноволосый скакал как кенгуру.
– Мы молнией! – обещал он. – Там аккумуляторы новые – включил и можно ехать!
– Это хорошо, потому что я уже начинаю нервничать.
Фрик принялся за свое: он заговорил.
– Закрой рот. Навсегда. Иначе убью, – пообещал Стольников.
– Хорошо. Но только если вы будете называть меня пидором, педиком, гомосеком или тому подобным, это будет несправедливо.
– А я разве тебя хоть раз так назвал?
– Нет, но я на всякий случай, чтобы между нами все было предельно ясно.
– Между нами, принт, и так все предельно ясно. Прыгай в кабину!
