Глава 19
Отдохнувшая группа покидала НИИ в спешном порядке. Как и следовало предполагать, после обрушения здания и паники, а вслед за этим и уведомления Москвы, к территории городка в Ведено стали стягиваться подразделения федеральных сил.
Очнувшись ото сна, Стольников выглянул из окна покоев генерала Зубова и увидел, что городок оцеплен войсками. Растолкав словно провалившихся в беспамятство бойцов, майор приказал брать оружие, снаряжение. Им следовало покинуть НИИ через тоннель до того, как спецназ войдет в здание. Группа майора Стольникова в Другой Чечне – это группа, выполняющая приказ генерала Зубова. А группа Стольникова, обнаруженная в НИИ, – это люди, подлежащие немедленному аресту. Разумеется, Ждан уже подал в Кремль информацию о предательстве Стольникова. Но кто сейчас Ждан и где он? Стольников понимал, что следует вернуться в Другую Чечню, чтобы отыскать полковника и вернуть свободу полковнику Бегашвили и верным ему солдатам и офицерам. На сегодняшний день Бегашвили, захваченный боевиками и содержащийся в тюрьме «Мираж», был свидетелем, чьи показания перевесят любые доклады Ждана. После гибели Зубова Саша понял – единственный способ выйти из НИИ и снова стать невидимкой – это спасти Бегашвили. Контакты исламистов в «Мираже», в НИИ со Жданом происходили на его глазах. Полковник Бегашвили и около пяти десятков подчиненных и оставшихся ему верными военнослужащих – свидетели предательства полковника Ждана. Без них показания Стольникова, окажись он сейчас в руках контрразведчиков и военной прокуратуры, – пшик.
– Уходим! Все в подвал, к «вокзалу»! Жулин, захвати багаж с документами!
Бумаги из сейфа и кабинета Ждана были вынесены и уложены в найденные там же инкассаторские мешки. Их было три – и если в каждом среди тысяч листов находился хотя бы один, открывающий глаза на истинные цели полковника Ждана – мешки стоило тащить.
Их спрятали в подвале. Ключников и Мамаев активно поработали пехотными лопатками и свалили мешки в яму, похожую на окоп для стрельбы с колена. Контейнер Стольников бросил на мешки. Забросали яму строительным мусором…
Закрыв за собой люк и подбежав к поезду последним, майор запрыгнул в вагон, и Пепелищев тронул состав с места.
И в этот момент поезд тряхнуло, и эхо прокатилось под сводами перрона.
– Что за черт?! – вскричал Жулин, которого взрыв застал в тот момент, когда прапорщик завязывал шнурок на ботинке.
Стольников слышал этот взрыв. Так звучит в замкнутом пространстве разорвавшаяся тротиловая шашка.
«Они все-таки решили войти в Обычную Чечню», – подумал он, выкрикивая команды.
– Кто это? – спросил Ключников.
– Чехи!
– Чехи?! – вскричал Жулин. – Откуда здесь могут взяться чехи?!
– Из «Миража», глупец! – рявкнул Саша. – Неужели не понимаешь? Те, кому удалось ускользнуть после боя, вернулись в тюрьму, и тот, с кем Ждан работал в «Мираже», отдал приказ обеспечить коридор в Обычную Чечню! Похоже, терпение ваххабитов кончилось! Стало ясно, что Ждан их предал, и они приняли решение выйти из Другой Чечни, пока еще не поздно! И это очень плохо, Жулин! Это очень плохо! Если так, то в тоннеле сейчас около четырехсот бандитов!..
Было странно видеть, как перрон длиною в полкилометра занимают въезжающие на него с ревом квадроциклы. По платформе левого посадочного перрона двигались, спеша друг за другом, два «УАЗа». Это появление могло означать только одно: прибывшие из «Миража» силы пробили вход в тоннель, вошли в него и приблизились к НИИ.
Но оборона института не входила в планы Стольникова. Увиденное в окно позволяло судить однозначно: вышедших из тюрьмы ваххабитов встретят армейские подразделения силой до двух батальонов. Он понимал, что произойдет. Встретив сопротивление, боевики превратят НИИ в крепость и станут удерживать институт до тех пор, пока не будет убит последний из боевиков. Неизвестно, какие потери понесут федеральные силы. Майор знал одно – как только станет ясно, что на территории теперь уже мирной Чечни хозяйничает подразделение боевиков численностью до полутора батальонов, Кремль отдаст приказ сровнять НИИ с землей. И чем быстрее это произойдет, тем чище и понятней будет выглядеть Москва в период вступления в Европейский союз.
Но пусть будет, что будет, думал Стольников. Его задача – полковник Бегашвили и Ждан. Где искать первого, Саша знал. Где же находится организатор всей этой свары – он не имел понятия.
– Нам нужно прорваться в Другую Чечню! – прокричал он, видя, как перрон заполняется боевиками.
– То туда, то обратно! – взревел Мамаев. – Дурдом!
Когда из ближайшего к нему «УАЗа» высунулась рука, сердце его дрогнуло, и руки машинально подняли автомат. На крыше автомобиля распластался Ключников. Как он оказался на машине чехов, Стольников не понимал. Видимо, пока майор соображал, что делать, его бойцы приступили к решению задач тактических.
– Держись, Ключ!..
Саша представлял, каково ему там, и малейшее движение в салоне прижало бы палец майора к спусковому крючку. Он не знал, что хотел сделать сидевший за спиной водителя внедорожника человек. Возможно, он хотел справиться у Ключникова, который час. Но скорее всего он хотел его прикончить. А потому Саша завел его затылок в прицел и нажал на спуск. Через мгновение бандит повис на двери.
Случилось так, что появление в поле его зрения «УАЗа» совпало с появлением еще одной машины. Казавшийся ярко-зеленым при искусственном освещении «уазик» с характерным рыком двигался по перрону, наполняя воздух гарью.
Дважды выстрелив в крышу под собой, Ключников заставил водителя упасть на руль грудью. На «вокзале» раздался бесконечный сигнал. А Ключников, спрыгнув, укрылся за машиной – по нему уже открыли огонь из следующей машины.
Стольников и Жулин вскинули автоматы одновременно. Но очереди получились рваными, поспешными. Разбив над «УАЗом» бетонную стену, они не причинили вреда тем, кто сидел в машине.
Мамаев, закинув «М16» за спину, бросился на «УАЗ» как пантера. В мгновение забравшись на его крышу, он выхватил из кобуры «Гюрзу» и стал всаживать пулю за пулей.
Только сейчас Саша обратил внимание, что на дверях машины следы попадания пуль. Но отверстий не было. Оцарапав и вмяв кузов, пули ушли в сторону и разбили бетонную стену.
«Машины бронированы!» – сообразил Саша. Теперь ему стал понятен маневр Мамаева. В условиях отсутствия авиации – а в Другой Чечне не было ни одного летательного аппарата, бронирование крыши «УАЗов» бессмысленно. Поняв это, Мамаев и запрыгнул на машину.
В сердце майора расплылась истома, когда он увидел глаза человека, сидящего на заднем сиденье «УАЗа». Он видел его в «Мираже» почти три недели назад. Это один из тех, кто управлял ситуацией, но остался в тюрьме, отказавшись ехать с тридцатью боевиками. «Тот выезд и манипуляции с антидотом Ждан задумал ловко», – подумал Саша, стреляя перед собой в появляющиеся тени. Он понимал, что к чему…
Несколько раз бойцы предпринимали попытки прорваться, но всякий раз, когда, казалось, успех близко, разведчики вынуждены были отступать. Тоннель был забит бандитами… Конструкция рельсов позволяла двигаться по пути как железнодорожному составу, так и автотехнике. Понимая, что тронувшийся с места поезд выдавит «УАЗы», боевики в последний момент покинули путь и въехали с двух сторон на перроны. И теперь они выдавливали группу обратно в НИИ.
– Саня, нужно что-то делать!.. – стреляя, кричал Жулин.
Ответить Стольников не успел. На вокзале стали происходить странные события… Из первого «УАЗа», улучив момент и распахнув дверь, в каком-то немыслимом прыжке взмыл на крышу второй машины, где находился Мамаев, боевик.
Он был без оружия, но и Мамаев не успел выстрелить. Чех выбил из его руки пистолет, и Саша тут же вскинул автомат. Но, понимая, что промах может стоить жизни Мамаеву, тут же переключился на других боевиков.
Между тем на крыше авто завязалась драка. Майор увидел нож – лезвие блеснуло в искусственном свете фонарей хищно…
Схватка продолжалась несколько секунд. Изловчившись, Мамаев перехватил нож и насадил грузное тело высокого, но ловкого, как обезьяна, боевика на лезвие.
– Аслана убили!.. – пронеслось под сводами «вокзала». – Эти шакалы убили Аслана!..
Пространство над Мамаевым в одно мгновение превратилось в облако цементной взвеси. Очереди били по разведчику как из автоматического устройства, лента с патронами для которого бесконечна…
Саша видел, как разорвался рукав куртки Мамаева. Как он упал на крышу, отставляя простреленную ногу в сторону. Один из карманов на его груди распотрошило пулей. Магазин, находящийся в кармане жилета, разворотило, и из него брызнули, сияя латунью, патроны.
– Мамай, держись! – прокричал Саша, бросаясь к машинам. Расстреливая магазин, он добрался до «УАЗа», на котором лежал его бывший связист, схватил за руку и стащил с крыши. Когда они упали, боец взревел, словно обезумев.
– Черт!.. Черт, черт!.. Эти сволочи подстрелили меня!..
– Зато ты порезал какого-то Аслана!
– Да как же я теперь с тобой пойду, командир?!
Стольников осмотрел бойца. Рваная рана плеча – вскользь. Ранение в бедро – сквозное. Мамаев дышал тяжело и медленно. Видимо, угодив в магазин, пуля передала ему энергию удара, и теперь Мамаев испытывал ощущения, которые испытывает сбитый машиной человек.
– Заживет как на собаке! – заверил майор, вынимая из кармана и разрывая перевязочный пакет.
Между тем становилось ясно, что с раненым бойцом на руках группа потеряла главное свойство – стремительность.
– Знаешь что, Саша… ты оставь меня, лады? На обратном пути заберешь. А я заползу куда-нибудь в уголок и…
«Отсижусь», – с усмешкой подумал Стольников, думая, что вряд ли это предложение выполнимо.
– …постреляю.
– Ах, ты еще и постреляешь? – майор рассмеялся. Выглянул из-за машины и расстрелял очередной магазин.
– Терпи, пехота, что-нибудь придумаем. Промедолу хочешь?
– Я не люблю мультики смотреть. Вот если бы с Джейсоном Стетхэмом что-нибудь…
– Ну извини! Кокса у меня нет!
Оба рассмеялись.
И в этот момент в обеих машинах вылетели все боковые стекла, и в лицо майору ударил град каленых осколков. Воздух нагрелся до температуры чая, уши давила боль от грохота, все видимое пространство превратилось в густую пелену. Стольников словно оказался брошенным в кастрюлю горячего киселя. Не понимая, что могло таким образом вынести пуленепробиваемые стекла и заставить подпрыгнуть оба «УАЗа» на месте, Стольников приподнялся и выглянул.
Прямо перед ним стояли двое – сержант Баскаков и какой-то чеченец. Оба они держали в руках один гранатомет американского производства «М72-«Лоу». Второй хотел куда-то выстрелить, а первый задумал этому помешать. И в конце концов оба ухватились за трубу и в какой-то момент произошел выстрел. И теперь чех и Баскаков смотрели на майора как провинившиеся дети.
– Баскаков, ты охренел?! – проорал Стольников, вскидывая автомат и нажимая на спуск.
Одиночный выстрел отсек один патрон, и пуля врезалась в голову чеха в полуметре от головы Баскакова.
– А чего сразу – Баскаков? – проорал сержант. – Он вцепился в него, сука, как клещ!..
Стольников дострелял магазин и нырнул вниз, к Мамаеву.
– Это Бык по нам врезал? – спросил боец.
– Ну а кто?! С чехом «семьдесят второй» не поделили!
Мамаев, морщась от боли, затрясся в беззвучном смехе.
Квадроцикл, перевернувшись, рухнул с перрона на путь перед поездом. Его бензобак разорвало, вспышка обожгла лица всех, кто находился рядом. И Стольников тут же ощутил дефицит свежего воздуха. Топливо, сгорая, пожрало кислород, оставив после взрыва едкую, удушливую смесь, дышать которой было невозможно…
Боевики двигались вдоль стен бесконечной цепочкой, прячась за машинами и квадроциклами. Стольников видел, как на соседнем перроне работала группа. Несколько бандитов остановились в двадцати метрах от Лоскутова, укрывшись за кормой «УАЗа». Разведчик бил не по машине, чуть дальше – майор видел, как Лоскутов отсекал оказавшихся в пробке боевиков от напиравшей сзади толпы.
И вдруг на крыше машины, за которой засели Саша с Мамаевым, раздался топот.
Кавказец прогрохотал по машине, перекатился через нее, и майор машинально отстранился вправо. А потом бросился прикрыть Мамаева, чтобы чех по инерции не всадил в него свой нож.
Но его рокировка была напрасной.
Не удержавшись на крыше, кавказец полетел дальше.
Инерция вела его туда, где за бетонным ограждением навстречу ему, держа «вал» перед собой, мчался на помощь командиру Ермолович…
Очередь прошила боевика, поставив на колени. Еще некоторое время его несло вперед по бетонному полу, как танцора. И Саша увидел, как очередная очередь развалила его голову на фрагменты.
Ермолович, скользнув между стеной и машиной, упал рядом с командиром и Мамаевым.
– Что с ним?
– Задело. Поработай, я пойду делом займусь, – приказал Саша.
Выскочив из машины, он бросился вперед.
Он не успел к Айдарову всего на секунду.
Заточка кавказца прошила сначала предплечье Айдарова, потом плечо, а потом и пронзила насквозь мышцу под лопаткой.
Стольников первый раз в жизни увидел, как можно получить три сквозных ранения от одного удара холодным оружием, не являющимся вилами.
В снайпере разведгруппы Стольникова горели кровью шесть отверстий. Дырами подобные вещи Саша не называл с тех пор, как его командир батальона в военном училище объяснил простую истину: «Дырка у тебя, сынок, только одна. В попе. Все остальное именуется отверстиями». Ну, ему, полковнику, прошедшему все известные горячие точки, было виднее…
Айдаров истекал кровью, но склонившись над пронзившим его боевиком, раз за разом всаживал в бандита лезвие ножа разведчика.
– Оттянись в сторонку, Айдаров, пусть тебя Баскаков перевяжет!
Потом случилось то, чего Стольников не ожидал.
Вспыхнувшие фары «УАЗа» он увидел слишком поздно.
От удара майора швырнуло на Айдарова, сбило с ног, куда-то понесло, и в конце концов он ударился спиной о стену.
Удар машины снес с крыши чеха, оседлавшего машину как коня. Видимо, он рассчитывал так въехать в здание НИИ. Уже вставая, Стольникову снова пришлось упасть – чтобы не оказаться объектом тарана в очередной раз. Крепкий здоровый боевик, слетев с крыши и переворачиваясь как кукла, махал руками с единственной целью упасть осмысленно. Пролетев над головой успевшего пригнуться майора, он исчез уже за позицией оборонявшихся разведчиков. Вскоре Стольников услышал два одиночных выстрела. Это кто-то из ребят обозначил конец жизни «летуна».
Услышав нудный скрип и грохот, обернулся. Чехи столкнули с перрона на пути беспомощный «УАЗ». В освободившемся просвете перрона Стольников увидел мчащийся на приличной для данных условий скорости точно такой же «УАЗ».
Бойцы, осознав маневр и планы боевиков, кучно выстрелили по кабине машины. Сначала пули отскакивали от ветрового стекла, потом на стекле появилась трещина, вскоре – паутина, и, наконец, последние выстрелы превратили стекло в крошево…
Машина вздрогнула несколько раз – вероятно, водитель пытался «поймать» дорогу, ударила мертвое тело одного из подстреленных разведчиками бандитов и подскочила вверх. Опустившись на два правых колеса, она перевернулась…
Плотность огня разведчиков была такая, что от искр, появлявшихся в местах соприкосновения пуль с днищем, машина светилась праздничным фейерверком. Перевернувшись, она метров тридцать катилась на крыше, а потом Стольников услышал взрыв, который повалил его с ног, заставив выпустить оружие и прижать ладони к ушам…
– Мать вашу, пилоты!.. – прокричал он, пытаясь понять, не утрачен ли слух. Но страшного не случилось, его даже не оглушило. Голову давило изнутри, но он знал – это временно…
Взрыв разметал порядки боевиков.
Заскочив в машину и распахнув водительскую дверцу, Стольников ногами вытолкнул тело убитого боевика на перрон. Сел за руль и захлопнул дверцу. Сделал он это вовремя, потому что по двери и стеклу тут же ударили пули. Саша включил заднюю передачу и помчался по перрону. Три или четыре раза машина вздрогнула, вильнув кормой. И каждый раз, отрывая взгляд от зеркал заднего вида и глядя в ветровое стекло, майор видел покалеченные тела бандитов. Один из них оказался между стеной и машиной, и его растерло как бревно, оказавшееся меж зубьев тяжелых шестеренок.
Расчистив таким образом дорогу, Стольников включил первую передачу, вторую, и быстро подъехал к тому месту, где стоял.
Распахнул дверцу и прокричал:
– Ко мне, скорее!..
Сообразив, что замыслил командир, бойцы, стреляя и перекатываясь, стали продвигаться к машине…
Майор увидел, как за одной из колонн «вокзала», ожидая, когда первый из разведчиков с ним поравняется, стоял и держал автомат бородатый боевик.
Саша снова распахнул дверцу.
– Лоскутов, колонна!.. – срывая голос, прокричал.
Но в грохоте перестрелки его никто не услышал.
Майор выскочил из кабины, успев заметить, что Ермолович уже в двух шагах от «УАЗа». Он прикрывал Айдарова, который прижимал к телу руку. Со снайпера лилась кровь, как из треснувшей банки томатного сока…
До колонны, за которой его ждал боевик, Лоскутову оставалось сделать три шага.
Стольников вскинул винтовку, но спусковой крючок без сопротивления поддался пальцу. Патронов в магазине не было.
Боевик не ждал появления перед собой врага. Он ожидал его появления из-за колонны. Поэтому, когда майор возник перед ним, чех на мгновение растерялся. Потом размахнулся…
Стольников понял, что ему в лицо летит автомат. Отбив его рукой, он хотел схватить боевика за шею, но… Заточка сверкнула перед его лицом и непременно клюнула бы его в глаз, не качни майор головой в сторону.
Саша никогда не видел таких заточек. В локоть длиной и отточенная, как игла, она без труда вошла бы и в железо. Преимущество боевика заключалось в том, что этой пикой он мог орудовать наугад, и шансы на успех были высоки.
– Черт!.. – вырвалось из уст Стольникова, и он отступил.
Мог бы помочь Лоскутов, но боец не видел происходящего за колонной…
– Не нравится, да? – оскалившись, заорал чех. – Не нравится, да?!
– Не нравится, – процедил Стольников, выставляя вперед руку и двигаясь на расстоянии.
– Наколю, шакал, как свинью!
– Ну да, ну да… – улыбнулся одними губами майор.
Перрон – слишком тесное место для выяснения отношений с человеком, стремящимся проколоть тебя холодным оружием.
Боевик так быстро и ловко шил своей иглой пространство перед собой, что Стольников едва успевал уклоняться.
Через секунду пришло понимание простого факта. Если боевик хотя бы раз оторвет взгляд от него, чтобы посмотреть за спину – а ведь там враги, он – труп.
И когда боевик все-таки обернулся, пытаясь оценить положение дел за спиной, майор понял, что это шанс. Да и не было уже времени на танцы. «УАЗ» ждал пассажиров, тарахтя двигателем.
Выбросив вперед руку, Саша изо всех сил ударил боевика кончиками пальцев по глазу. Касательная пощечина силой в одну килотонну. От таких ударов лопаются глазные яблоки, но Стольникову достаточно было просто сбить его с толку. Двенадцать лет назад он выиграл бутылку коньяка у командира автомобильной роты, разбив таким образом граненый стакан.
Чех заорал, как ошпаренный, и схватился свободной рукой за глаза.
Рванувшись вперед, Стольников повторил удар ногой. На этот раз подошва кроссовки угодила бандиту под челюсть. Как раз туда, куда майор и метил.
Задохнувшись и прекратив рев, он стал рвать на себе куртку. Бандиту казалось, что это поможет воздуху прорваться в его травмированное горло. Стольников схватил его за волосы на макушке и рывком подтянул к себе. Завел локоть под челюсть и одним движением сломал ему позвонки.
– Нужно на месте определяться, кого хочешь наколоть – свинью или шакала… А двоих сразу – это невозможно… К машине!..
«УАЗ» слегка присел под тяжестью тел. В машине находилось людей больше, чем было предусмотрено техническими характеристиками. Но Стольников знал – у подвергшихся рестайлингу машин прокачивается все в равной степени. Таскать на себе броню машина без усиленной подвески не сможет.
– А теперь держитесь, ангелы смерти!.. – взревел Стольников, и машина помчалась задним ходом по перрону.
Ничего хорошего это не предвещало.
В какой-то момент бойцы почувствовали, что машина зависла в воздухе. Но длилось это только мгновение. Мощный удар подбросил разведчиков к потолку и раскидал по салону даже в условиях тесноты… Майор заставил машину прыгнуть с перрона на рельсы.
– Сколько мы сможем ехать на задней передаче, я не знаю, – признался он, когда освещенная арка перрона скрылась в темноте. – На машинах задним ходом долго не ездят. Крякнется коробка – пойдем пешком. А разворачиваться здесь, уж простите, негде.
– Я видел, – сказал Жулин, – отстойник, когда ехали сюда. Там карман площадью метров сто пятьдесят!
– Я тоже видел, – подтвердил Айдаров.
– Ты как, снайпер? – спросил Саша.
– Если бы слабоумный Баскаков не выстрелил по нам из гранатомета, было бы лучше.
– Да я что, специально, что ли?! – взревел, вдавленный телами Жулина и Ключникова, сержант.
В машине раздался смех.
«Все нормально», – понял Саша. А у сидящего рядом Еромоловича поинтересовался:
– Опасно, нет?
– Такое впечатление, что его ударили пару раз вилами. Но Айдаров парень крепкий, выдержит. Я ему даже обезболивающее давать не буду.
– То есть как это не буду? – зловеще поинтересовался с заднего сиденья снайпер.
Баскаков злорадно заржал.
– Доберемся до Другой Чечни, отмоемся и двинем на высоту. Если Пловцов жив, он там. Значит, туда же последовал и Ждан.
– Главное, чтобы нас на входе не приняли, – проговорил Жулин.
– А что им у входа делать, Олег? – хмыкнул Стольников. – У них теперь одна надежда – НИИ. Выскочить оттуда и свалить в Грузию. Правда, они не знают, что институт окружен.
Некоторое время ехали молча. Продолжалось это до отстойника, о котором говорил прапорщик. Развернув машину, Саша погнал ее на предельной скорости.
– Я одно знаю, парни. Пока мы в Другой Чечне, мы неуязвимы. Если повезет и нам удастся выбраться в НИИ, я не знаю, как нас встретят. Может, это будет команда: «Пли!». А может – хлопки пробок из бутылок шампанского.
– Второе вряд ли, – заметил Айдаров.
– Я просто пытаюсь дать вам надежду, – признался Стольников. – Чтобы вы поверили в то, что есть у нас будущее. На самом деле его нет. И нас нет. Никто нас не ждет. И все, что осталось у каждого, – это надежда и друзья. Я хочу, чтобы вы надеялись на будущее, как надеюсь я на то, что бензина хватит до выхода в Другую Чечню. Я точно знаю, что бензина не хватит. Но верю в то, что доедем на последней капле. Так же и вы верьте в будущее. – Стольников помолчал, а потом сказал: – Просто не остается ничего другого.
До выезда в Другую Чечню они не доехали около тридцати километров. Все это время, передвигаясь вперед и стараясь не думать о том, что случится дальше… И когда показался перрон «вокзала», свидетельствующего, что они на месте, Стольников улыбнулся.
– Я хочу закончить работу и искупаться в Средиземном море. Ищу спутников для поездки. Для одного такое путешествие – удовольствие затратное.
Все рассмеялись. На их личных счетах в банках по-прежнему оставалось по три с лишним миллиона долларов у каждого.
– А как же – исчезнуть и не сообщать друг другу мест обитания? – справился Жулин.
– Я подумаю над этим, – сказал Стольников.
Механизм послушно раздвинул перед ними тяжелые створки. Они вышли, готовые ко всему. Но их никто не ждал. Площадь перед въездом была усеяна пустыми бутылками, использованными шприцами, банками из-под пива и колы, сигаретными окурками и объедками. Кто-то, конечно, остался в «Мираже». Но большинство бандитов, недавних пленников «Миража», вошли в тоннель.
– Отдохнем на высоте, – решил Саша. – По дороге подстрелим кого-нибудь и перекусим.
– Главное, чтобы дичь не оказалась потерянным.
Все рассмеялись.
– У меня от них изжога, – сообщил Ключников, вызывая новую волну веселья.
Саша шел позади группы и щурился, когда солнечный свет проникал под козырек кепи.
«Какая сложная штука – жизнь, – думал он. – Она заставляет повиноваться обстоятельствам, а ты думаешь, что управляешь ею».
Он вспомнил, как год назад сидел в парке Инсбрука на полинявшей скамейке. Есть такие, всегда чистенькие, не в угоду авторитету здания установленные, а для отдыха, в накрытых тишиной скверах. Заметил он одну особенность: за установленными для порядка скамьями, рядом с конторами и перед банками, всегда тщательно ухаживают, но… От лавочек таких веет душевной мертвечиной. Рядом с такими лавочками, как в унылых романах, ничего не происходит. Вокруг них отсутствуют признаки жизни, и пыль на них, как на уличных пьедесталах, позволяет разве что сумки на них ставить. Но нет сомнения, что завтра эти скамейки будут вновь выкрашены…
Но скамейки, к которым люди приходят, чтобы остановиться и перевести дух, ласки общения удостаиваются сполна. Оттого чисты они и всегда в ожидании. На одной из таких и сидел он как-то вечером в парке и смотрел на ребенка, играющего с мячом. Надув губы, сосредоточив взгляд на красном мяче, он старательно наклонялся, испытывая при этом привычные для своего возраста проблемы. Поднимал мяч, выдерживал его несколько мгновений, и снова бросал на асфальт. Некоторое время мяч скакал, потом прижимался к дорожке и дальше катился уже бессмысленно и равнодушно. Малыш поспевал вслед за ним по кривой дорожке его следа, наклонялся и, когда мяч сдавался, поднимал и снова бросал. И Стольников вдруг подумал, что с тем же выражением лица, что на лице австрийского малыша, бросал бы сейчас мяч и русский ребенок.
Сигарета дотлевала меж его пальцев, он знал об этом, но не хотелось ни подносить ее к губам, ни выбрасывать. Ватное облако накрыло его и погасило волю. Ребенок занимался делом в трех шагах от Стольникова и просто жил и радовался, не думая о предстоящих жизненных проблемах. Счастливый…
Малыш еще не слышал, как кукует птица в сыром лесу, не видел, как опускается солнце в реку, ему неведом страх, потому что не понимает он причинную связь меж бесстрашием и его последствиями. Обманывают его для того лишь, чтобы поел он или уснул. Не знает он, где начинается день и куда уходит ночь. Малыш просто бросает мяч, поднимает его и бросает снова, не тяготясь багажом пережитых впечатлений. Завтра или через месяц произойдет нечаянное, и мяч, угодив под колеса автомобиля или напоровшись на стекло, исключит необходимость обращать на себя внимание. И за мгновение до понимания малышом ненужности старой вещи, вспомнит ребенок минуты, когда обоим им было хорошо. Последнюю игру, последний отскок, последний бросок – и заплачет, понимая, что все кончено. И будет познана им первая трагедия жизни…
«Мы с ним разные, – думал Саша, – как щенок и забуревший пес». Стольников слышал сотни раз пение птиц в лесу. Его до сих пор не выпускает из плена наслаждение от близости с женщиной в присутствии погружающегося в уснувшую реку солнца. Был сотни раз обманут он, предан, любим и ненавидим, познал страх и отчаяние, страсть и холодный расчет, и всего одна мысль, скользнувшая всуе и отвергнутая за нелепостью, легко вбирает в себя все мироздание этого малыша. Стольников пытался понять, отчего, когда ребенок поднимает для очередного броска мяч, испытывает и он волнение, кажущееся ему знакомым. И, если они настолько непохожи, почему радостно Стольникову наблюдать за тем, как скачет мяч?
Возможно, в этом и заключается Истина, которая существует сама по себе, приходит не по требованию, а с усталостью от прожитого и пережитого… А шар жизни так и будет катиться… И жизнь снова и снова будет наполняться любовью, сладким поцелуем женщины, восходом солнца, новым звучанием слов «люблю» и «верю»..
Стольников в тот вечер подарил аллее улыбку и поднялся со скамейки.
А сейчас снова шел на смерть, думая о будущем. Он очень хотел вернуться в тот парк и, если повезет, снова встретить того малыша.
Через четверть часа группа исчезла в раскаленной дымке равнины…