Глава 4

Ни слова не говоря, Айдаров взял труп крайнего за ноги и оттащил в сторону. Труп послушно сполз, открывая тело, лежащее под ним. Татарин взялся за ноги и снова оттянул. Внизу был еще один труп.

– Они лежат здесь около четырех часов, – сказал майор, ощупывая тела. – Еще не окаменели, но пальпировать уже сложно. Их сложили не более четырех часов назад… – повторил задумчиво. – Кто?

– Хотел бы я это знать. Я их тут тягал, тягал, но когда понял, что до вечера не перетягать, сложил снова штабелем и ветками забросал.

– А они зарыты были?

– И дерном заложены.

– Как же ты, злодей, разыскал? – восхитился Стольников.

– Саня, ты же знаешь, я из семьи потомственных промысловиков. – И Татарин улыбнулся. – Иногда, бывает, разыщешь тушку кабанчика подтухшую, и ждешь трое суток, пока мишка явится…

Стольников уселся на землю:

– Закидай их ветками. Я ничего не понимаю… сколько их там?

– Наверху – двенадцать. Сколько под этой чертовой дюжиной – это выкапывать надо.

Стольников понял, что впервые в жизни оказался в ситуации, которой нет объяснения. То есть объяснение есть, конечно, но его нет у него. Даже приблизительного. Во-первых, понятно, что боевики в поселке были. Ну, или, по крайней мере, проходили мимо. Это все, что было ясно. А кто убил и почему вокруг царит молчание на этот счет? – эти вопросы остались без ответов.

Те, кого Саша успел бегло осмотреть до того, как Айдаров забросал их хворостом, были убиты из огнестрельного оружия. Причем в районе грудины или во лбу у каждого присутствовали пулевые отверстия с опаленными краями. Это значит, что беглых каторжников добивали в упор, с расстояния не более двадцати-тридцати сантиметров.

В поселке не то что автомата, даже ружья нет. Абсолютно демилитаризованная зона! – если опираться на результаты шмона, устроенного бойцами его группы. В поселке – ни следа, ни капли крови, ни одной пустой гильзы. Мир и согласие царят в Южном Стане. А в двухстах метрах от него – яма, набитая трупами.

И никто не слышал выстрела, никто не видел боевиков, и Вакуленко таращит глаза и клянется, что бандитов в поселке не было обнаружено. А между тем время смерти этих боевиков совпадает с тем временем, когда Вакуленко якобы проверил поселок и убыл обратно в «Мираж».

– Я хочу показать тебе кое-что, – сказал Стольников и сунул руку в карман. – Скажи, друг мой, это тебе напоминает что-нибудь?

Айдаров принял предмет из руки майора, некоторое время недоуменно рассматривал его, а потом коротко выдохнул.

– Вот именно.

– Где ты это нашел, командир?

– В руке порезанного местного. Он пытался мне вручить эту вещицу, боясь, что может умереть раньше. Возвращаемся. Нашим можешь сказать, но остальным – ни слова.

Вернувшись, Стольников подошел к генералу и встал рядом. Автомат – там же, на скрещенных руках, у груди. Повернулся к Вакуленко и спросил:

– В котором часу вы покинули Южный Стан и отправились в «Мираж», никого здесь не обнаружив?

Вспомнив, что генерал представил Стольникова как старшего, со снисходительным выражением на лице ответил:

– В начале третьего.

– А точнее?

– В половине, если точнее.

Саша посмотрел на часы:

– Сейчас без четверти семь. Значит, вы утверждаете, что боевиков здесь не было.

– Товарищ генерал-полковник, разрешите я буду разговаривать с вами?

Не успел Зубов ответить, как Стольников, швырнув свой «калашников» Ключникову, снял автомат с плеча Вакуленко.

– Что это значит, майор? – Побледнев, Вакуленко двинулся на разведчика.

– Стой спокойно, – Саша поднял глаза, – а то еще раз в дыню заряжу. – Отстегнув магазин, он бросил его под ноги, передернул затвор и выбросил патрон из патронника. На весу отстегнул крышку ствольной коробки и вынул поршень. Он был покрыт сажей, словно его коптили на огне. – Майор Вакуленко, объясните, где вы сегодня успели так мощно пострелять?

Генерал поднял брови и посмотрел на Сашу.

– Я просто хочу понять. Здесь принято выходить на боевое задание с нечищеным оружием или майор сегодня участвовал в долгой перестрелке? – Собрав автомат, он протянул его хозяину.

– Вакуленко? – не понимая, к чему клонит Саша, спросил Зубов.

– Он просто не чищен. После стрельб во вторник я поставил его в пирамиду и ушел, потому что торопился.

– У вас были учебные стрельбы?

– У них каждый вторник стрельбы, – объяснил генерал.

– У него оружие засрано так, как обычно бывает после расстрела семи-восьми магазинов. Это что за учения такие? Боец, ко мне! – Стольников посмотрел на одного из солдат, переодетых грузином.

Тот подошел.

– Оружие к осмотру!

Скинув автомат с плеча, тот освободил автомат от магазина и отвел затвор назад. Было видно невооруженным глазом, что автомат изнутри покрыт остатками сгоревших пороховых газов.

Саша подошел и принюхался:

– Генерал, из этого автомата стреляли не во вторник, а сегодня. Кстати, наш раненый приходит в себя, сестра сказала. Интересно будет услышать из его уст описание напавшего на него. Товарищ генерал, не мне вам советовать, но я бы выяснил у этого майора, по каким наземным или воздушным целям они сегодня долбили… И у палаты раненого хорошо бы караульчик выставить. А сейчас разрешите я займусь делом?

Теперь ему было неинтересно все, что скажет майор Вакуленко. Он узнал достаточно. Когда Саша подошел к бойцам, те были уже в курсе событий.

– Сань, может, это шняга? – неуверенно предположил Жулин. – Ну, не может же быть такого, чтобы здесь было настолько все запущено. Эти полугрузины, конечно, уроды моральные, но они же свои уроды, наши?

Стольников сунул руку в карман и вынул зеленого цвета металлическую, похожую на монету, медаль.

– Эта медаль была на груди Вакуленко в актовом зале, кто не помнит. Айдаров может подтвердить. А сейчас этой медали у него на груди нет. Есть только лента от нее.

– И что? – буркнул Баскаков.

– То, что эту медаль мне вложил в руку порезанный сельчанин.

– Оп-па, – выдавил Ключников.

– То есть я хочу сказать, что майор Вакуленко все это время был здесь. И к тому моменту как «ЗИЛы» с этой пехотой вернулись из тюрьмы, он просто слился с ними.

– Подожди, подожди, Саша… – засуетился прапорщик. – Но если у них у всех автоматы с нагаром, значит…

– Значит, они все при делах. Все! Сколько их сюда вернулось из «Миража» – шестьдесят? Два взвода. А теперь держите ушки на макушке, дорогие мои… Скоро в поселке появятся еще гости.

– Что за ерунда здесь происходит?! – в ярости прошептал Ермолович.

– На твоем месте я задал бы другой вопрос.

– Какой?

– Зачем Вакуленко убивать боевика, который стоял перед нами на коленях?

– И зачем?

– Он мог рассказать нам правду.

Бойцы занервничали. Саша их понимал. Они уже превратились в себя прежних, вернулись внутренне в две тысячи первый год, но все, что происходило тогда, хоть и казалось нереальным, но друга от врага отличить можно было сразу.

– Если «грузины» валили здесь «чехов», то должны были остаться следы – кровь, ошметки одежды, гильзы, зубы, вещи… ничего нет!

– Я думаю, что бой был не здесь.

– Где же?

– Это тебе и предстоит выяснить, – и Саша посмотрел на Айдарова. – Но я знаю, что трупы сюда привезли.

– Зачем?!

– Это было по пути. – И он зловеще улыбнулся.

Объяснение выглядело глупо.

Стольников был уверен, что трупы привезли на машинах и зарыли здесь на скорую руку. И способ захоронения указывал на то, что кто-то не намерен допустить, чтобы разведчики пробыли в Южном Стане долго. Наступает ночь. Время, когда плохие парни особенно активны.

– В тебя палили из «Винтореза», – напомнил Жулин, закидывая автомат за спину. – У Вакуленко – «калаш». И потом, зачем ему убивать местного?

– «Винт» мог быть у того, кто был с Вакуленко. А местный – свидетель того, как велась стрельба по нам. Ты был в квартире и не заметил, что окно выходит как раз туда, откуда появились мы?

– Почему же не убрали местного сразу? Не убрали и не спрятали?

– Потому что они не знали, что в квартире есть хозяин. Тот появился и сразу создал им проблемы. Подробности узнаешь у порезанного, когда тот придет в себя. Айдаров, до сумерек осталось часа полтора-два. Возьми Маслова и на джипе прочешите окрестности. Я думаю, бой шел не дальше чем на расстоянии километра от поселка. Где-то здесь это было, где-то рядом… И обязательно в низине, прикрытой от поселка холмами.

Жулин рассмеялся:

– Так через минуту ты и без осмотра местности нам расскажешь, где они воевали!

– Ничего смешного. Ни главврач, ни медсестра не слышали выстрелов. Времени завалить боевиков было в обрез. «Грузины» Вакуленко торопились в поселок, чтобы успеть вперед нас. Завалили банду, погрузили и, не тратя времени, поехали в Стан. Ищите! Я чувствую – это где-то рядом…

Чувствуя, что бойцы не понимают, зачем убитых боевиков нужно было везти к поселку, Стольников рассердился:

– Да потому что им нужно было высадить здесь Вакуленко, возможно, не одного, и отъехать на приличное расстояние, имитируя возвращение из «Миража»!

– Да на кой же тогда черт высаживать Вакуленко?! – не выдержал Жулин.

– Ты убиваешь меня своей глупостью, товарищ прапорщик! Ты забыл боевика, которого нужно было кончить! Это тот, кто вырвался из боя, и Вакуленко это видел. Возможно, он не один здесь. Останься «чех» в живых, история предстала бы для нас в другом свете.

– Командир, да ты совсем не изменился, – весело заметил Мамаев.

– Черта с два. Черта с два… – Стольников наклонился, сорвал былинку и сунул ее в зубы. – Я не знаю главного – какого черта тут происходит и что творится в данный момент в тюрьме. Уверен в одном: один промах – и мы мертвые.

Стольников понимал, что в яму за холмом зарыты не пятьсот человек. Сколько их там? Двадцать, тридцать? Где остальные? Много вопросов. Искать на них ответы трудно, когда уже не уверен, что среди своих можно закинуть автомат за спину…

Все медленно разошлись к «Роверам». Оставшись один, Стольников словно нехотя подошел к генералу:

– Охрану у палаты приказали выставить?

– Через минуту человек там сядет. Послушай, Саша… Кроме идиотизма Бегашвили я не вижу пока никаких оснований тревожиться. Скорее всего, боевики прошли мимо Южного Стана и их можно нагнать под утро. Что с тобой? Ты видишь что-то, чего не вижу я?

Стольников коротко поделился фактами.

– Нет, все не так. – Зубов почесал затылок, взъерошил волосы. – Ерунда какая-то. Так не бывает… Зачем? Смысл?

– Объясните еще раз, почему мы ведем связь через Ждана? Это же глупость!

– Не глупость. Имей здесь «крот» связь, он бы просто перешел на другую частоту и руководил событиями или, по крайней мере, владел информацией.

– В результате этой предосторожности связи нет у нас! Вы знаете, что сейчас делает полковник Бегашвили в тюрьме?

– Ждан потерял с ним связь.

– Я думаю, что не случайно потерял, генерал! Вы ищете «крота» – забыли? И то, что здесь происходит, напрямую связано с тем, что он давно начал играть с нами и уже ведет в счете!

Зубов расстегнул еще одну пуговицу на куртке. Жару турецкую он переносил лучше жары чеченской. Когда-то было наоборот.

– Что ты намерен сейчас сделать?

– Я хочу найти кого-то, с кем познакомился во время первого появления в Этой Чечне. Люди живут здесь, смешавшись друг с другом, или жители крепости обособились?

– Старик, я не знаю. Здесь идет жизнь. Вчера он жил обособленно, а сегодня сошелся с бабой и переехал к ней!

– Я пройдусь. Мои бойцы займут двухэтажный четырехквартирный дом, в котором порезали местного. И прошу вас… очень прошу… Будьте рядом с ними.

Распорядившись, Стольников убедился, что его люди подогнали «Роверы» к дому и вошли в подъезд. Уже через минуту вход был закрыт, а из окна первого этажа появился ствол автомата. «Жулин все организует», – удовлетворенно подумал Саша и отправился в последний переулок перед больницей.

Поселок Южный Стан не был мал. Чтобы поместить там четыре тысячи населения, нужно немало постараться. Инфраструктура не может ограничиваться в этом случае одними домами. Что-то должно было работать на поселок. И это работало: подстанция, мастерские, гараж (запертый, кстати, на ключ), хозяйственные постройки, склады. Все это было. В окнах домов стал включаться свет. Очертания стали размываться, как всегда бывает в Чечне вечером.

Ждан до сих пор не может выйти на Бегашвили. Что происходит в тюрьме – неизвестно. Стольников лишь предполагал, что там не все в порядке. Что происходит здесь, кто управляет событиями и, самое главное, каким образом – на то ответов не было.

Саша стал вспоминать лица тех, с кем вынужденно познакомился летом две тысячи первого года здесь, в Другой Чечне. Тогда тоже было не все понятно, но было ясно хотя бы, где находится банда Трофима, а где – банда Алхоева. Сейчас же все перемешалось и запуталось в голове майора.

Встретить кого-то на улице было невозможно. Даже по нужде люди могли не выходить из квартир – канализация справлялась с работой. Что это было – испуг, недоверие, крайняя степень вражды?

Поднявшись на второй этаж одного из домов, Стольников постучал в дверь. Закинул автомат за спину, чтобы не выглядеть угрожающе, и расстегнул кобуру на бедре. «Гюрза» услужливо выскочила на сантиметр, готовая к тому, что ее в любой момент могут выхватить.

Дверь открылась без лишних вопросов, и Стольников увидел незнакомое ранее лицо:

– Здравствуйте. Вы хозяин?

Человек смотрел на него как статуя – то ли в глаза, то ли мимо.

– Я рад, что у вас дома все хорошо, – произнес Саша и сделал шаг назад. – Закрывайтесь. Спокойной ночи.

Спускаясь по лестнице, он так и не услышал клацанье замка. «Мода у них такая здесь, что ли, не запираться ни днем, ни на ночь?»

Посетив таким образом еще четыре квартиры в этом доме и две в следующем, произнеся абсолютно идентичный монолог у входа в каждое жилище, майор спустился со второго этажа на первый и снова постучал. Попытка разыскать знакомое лицо стала казаться ему бессмысленной. Дверь, как и в предыдущих случаях, отворилась, и Стольников почувствовал легкое напряжение.

Перед ним стоял мужчина лет сорока с покатыми плечами, вытянутым лицом и чуть выпуклыми глазами на нем. Высокий лоб, взгляд чуть исподлобья, и самое главное – эти глаза придавали ему безусловное сходство с актером Авиловым. И даже волосы были у него светло-русые, густые, до плеч.

– Простите… Вы помните меня? – уже уверенный в том, что им приходилось встречаться раньше, произнес Саша.

Но человек смотрел мимо, храня молчание.

– Послушайте, вы должны меня помнить! Одиннадцать лет назад! Крепость! Вы помогаете мне спуститься со стены. Я тогда бежал из вашей крепости, оставляя своих людей, чтобы пробраться через кордоны Магомеда Кровавого!

Но человек оставался безмолвным и неподвижным.

– Я прошу вас, вспомните… – в отчаянии выдохнул Стольников. – Вы тогда сказали, что лучший способ отвлечь внимание от одной стены – это привлечь к себе внимание на другой. И стали махать факелом.

– Мне нельзя вспоминать.

Майору показалось, что он не услышал это, а догадался. Губы жителя поселка не двигались, но впервые за все время общения с местными Стольников заметил, как глаза человека обрели цвет и смысл.

Он схватил знакомого за плечи и зашел в квартиру вместе с ним:

– Что здесь происходит, парень?.. Дай-ка я вспомню твое имя… Ты Никита, верно?.. Ты – Никита! На тебе рубашка была, смешная такая… С курицами на воротнике…

– С петухами…

– Точно, с петухами! Кто вышивал, жена?

Разведчик понял – единственный шанс заставить его говорить, это заставить его напрячь память. Он захлопнул дверь ногой. И быстро обошел квартиру:

– Почему все двери в поселке открыты?

– Нам нельзя закрывать.

– Нельзя? Кто велел? – Стольников выглядел растерянным. Поняв, что ответа не получит, вернулся к тому, что могло зацепить внимание мужчины: – А где женщина, которая вышивала тебе рубашку?

– Мама. Мамы нет. Она умерла. Я помню тебя.

– И это хорошо. Потому что я уже на краю. Сядь. Сядь!.. А теперь ответь, дружок, почему вы из веселых борзых ребят превратились в даунов?

– Я не знаю, кто такие дауны.

– Это идиоты. Что такое идиоты-то, ты должен знать?

– Да, я знаю.

– Так почему в них превратились?

– Об этом нельзя говорить.

– Почему?

– Могут наказать. Наказание придет обязательно.

– Это кто сказал?

Мужчина посмотрел на Стольникова и не ответил.

– Дай руку, – попросил майор. Схватив ладонь сельчанина, протянутую как для приветствия, Саша одним движением задрал широкий рукав рубашки до плеча. Осмотр запястья и вен не дал никаких результатов. Но на плече были заметны следы от давнего медицинского вмешательства. Обычные следы прививки против оспы, нормальные для любого. Но проблема была в том, что жителям Другой Чечни прививку против оспы делать не могли.

– Ты стал чувствовать себя хуже после этого укола?

– Да.

– Когда это случилось?

– Нельзя говорить, – тихо и безразлично протянул «крепостной». – Зачем мне говорить? Это запрещено.

– Хорошо, – сразу согласился Стольников. – Сейчас я приведу того, кто запретил, и он подтвердит, что можно. Кого я должен привести?

Мужчина поднял глаза и посмотрел куда-то мимо Стольникова. Майору это движение не понравилось. Первой его мыслью было протянуть руку к автомату, который он положил на стол в комнате. Но через мгновение он понял, что не успеет. Где-то там, за спиной, далеко ли, близко ли, находился кто-то, кто не упустит ни одного его жеста…

Осторожно опустив руку, майор нащупал рукоятку «Гюрзы»…

«Никогда ничего не бойся, – говорил ему отец, – ведь ты мужчина».

Все началось тридцать лет назад, когда после ежедневных школьных избиений одноклассниками мальчик однажды пришел домой, размазывая сопли по лицу. Оказывается, как выяснил отец, его даже не били. На него просто пошел с кулаками наперевес заводила всех драк и гроза школы – пацан, два раза по два года подряд отучившийся в четвертом и пятом классах. И мальчик испугался. Он сильно испугался…

И это видели все в классе.

Отец забрал мальчика из школы и перевел в другую, частную. Родители переехали в коттедж, и школа была в двух шагах от дома. И тогда же началось обучение в другой школе.

«Не бойся», – учил его отец. И мальчик учился.

Они с отцом в течение недели приводили в порядок пыльный, захламленный подвал дома. Чистили, мыли, скоблили с утра до вечера. Трудились до тех пор, пока отец однажды вечером, бросив в угол мокрую тряпку, не сказал:

«А вот теперь можно и делом заняться».

Что такое дело, мальчик не знал, поэтому молча выполнял все, что требовал отец – таскал в подвал выстроганные тут же, во дворе, доски, песок и инструменты. Отец в работе заводил сам себя и этим, непонятным пока сыну энтузиазмом заражал мальчика. Однажды мальчик не выдержал и спросил, надеясь, скорее, на общий ответ, нежели на обстоятельный. Старший в семье мужчина посмотрел на него как-то устало (сказывался возраст – мальчик был поздним ребенком, а в пятьдесят трудно жить жизнью тринадцатилетнего) и ответил, словно отчитываясь перед госприемкой за созданное творение:

«Это ринг. Здесь мы исключим канаты. Никаких канатов. Их не бывает в жизни, а бывает наоборот – не на что опереться спиной. Здесь, в наиболее освещенном углу, будет размещен мешок. Это место хорошо еще и тем, что мешок будет висеть у несущей стены. Со временем песок в мешок будет добавляться, а это не очень хорошо может сказаться на конструкции дома. Ну и, наконец, «железо». Ты доволен?».

Мальчик промолчал.

«Ты боишься?».

Мальчик не отвечал.

«Запомни на всю свою жизнь, сынок: никогда никого и ничего не бойся. Ты должен идти к цели, чего бы тебе это ни стоило».

И положил Саше на плечо свою тяжелую руку…

Загораживая свет лампочки, Никита поднялся. Лицо его снова обрело безучастное выражение уложенного в гроб покойника.

– Нет… – выдавил хозяин дома странным, гортанным голосом.

Стольников, резко толкнув под себя табурет, прыжком забросил себя на стол, перекатился и, роняя с грохотом и стол, и себя, вскинул обе руки. То, что он увидел перед стволом «Гюрзы», едва не привело его в состояние ступора.

Бесшумно войдя в дом, трое жителей поселка стояли перед ним, вооруженные топорами. Их черные, неподвижные глаза казались пробоинами.

– Нет, – повторил Никита, и один из гостей наклонил голову. Так он выразил, понял Стольников, крайнюю степень удивления.

– Что здесь происходит, мать вашу?.. – пробормотал Саша, облизывая губы. Он знал, что ответа не получит, говорил, чтобы снять с себя состояние страха. Не тот ли это был страх, о котором говорил Зубов? Если да, то это чертовски страшный страх! Стольников не думал уже ни о чем, кроме как о траектории полета в окно. Вылететь нужно было через запертые рамы так, чтобы ни на секунду не задержаться в комнате. Несмотря на заторможенный вид, двигались эти парни, судя по всему, быстро. А к топорам у них руки привычные – гены… «Вырубят из меня балясину, не успею еще до земли долететь…» – думал Стольников.

– Его – нельзя… – сказал Никита.

– Почему? – прохрипел один из явившихся.

– Он не с ними.

– Он с другими. И он пришел ночью.

– Мать вашу, я что, не могу ходить по ночам? – вскипел Саша. По виску его скользнула капля пота. Происходящее казалось ему ирреальным. Даже с учетом понимания того, где он находится.

– Я з-знаю его, – запнувшись и поморщившись, сказал Никита. – Это он убил Алхоева…

Стольников знал, что хозяин не мог видеть, как умирал Алхоев. И сам факт того, что Никита лгал, внушил майору уверенность, что мозги у мужчины частично все-таки работают. А что с остальной частью?..

– Когда иные появлялись, они тоже говорили, что пришли с добром, – напомнил второй. – И скоро мы потеряли себя.

– Я пришел, чтобы помочь вам себя обрести, – вмешался Стольников. – Но как я могу это сделать, если вы, черт вас подери, собираетесь меня зарубить?

– Его нужно убить, – подал голос молчавший до сих пор третий.

– Ну, ладно… – процедил, потоптавшись на месте, Стольников. Он искал опору. – Пусть будет по-вашему. Только потом не говорите, что я плохой парень.

Трое стояли и смотрели на Стольникова черными стеклянными глазами. Никита стоял и смотрел на них. Стольников думал, что делать дальше. Ему нужно две секунды, чтобы вся троица оказалась на полу с расколотыми черепными коробками. Интерьеру жилища это придаст новый цвет, но улучшению отношений с Никитой вряд ли поможет. А пока он в поселке единственный, кто умеет размышлять.

– Я – майор Стольников, – представился. – Я друг генерала Зубова. Мы не знаем, что происходит в Южном Стане. Километрах в восьми от вас есть тюрьма, из которой днем бежали пятьсот заключенных. Это бандиты, друзья Алхоева. – Саша бросил взгляд на Никиту, пытаясь понять, имеет ли смысл продолжать дальше. Троица начала расходиться, а это превращало уязвимое положение Стольникова в безвыходное. – Я пришел, чтобы убить их и не допустить в ваш поселок. Но вы здесь… От вас… От вас толку нет никакого! Вы как бараны перед новыми воротами!.. Вас спрашиваешь, а вы смотрите своими бестолковыми глазами! И как, по-вашему, я должен вас защитить?! Стой, мать твою! Стой!.. – прикрикнул он на третьего, начавшего обходить Никиту. – Я не желаю вам зла, но если вы не остановитесь и не выслушаете меня, умрете! Выбирайте!..

Выждав секунду, он нажал:

– Помните, что я пришел в ваш дом гостем, а вы ведете себя как убийцы!..

Схватив топор, зажатый в руках третьего, Никита с силой толкнул сельчанина в угол. Падая, тот сбил со стены какую-то полку с посудой. Тарелки упали на пол и не разбились только потому, что были железные.

– Сядь… – выдавил первый неизвестный, обращаясь к майору и опуская топор. – Покажи, что ты не враг.

Подумав секунду, Стольников молниеносным жестом погрузил «Гюрзу» в кобуру, ногой подкинул табурет, поймал и уселся на него.

– Я был в крепости, когда какой-то человек привел своих воинов. Но этот человек принес нам много бед. Сейчас ты снова пришел. Это значит, что к нашим старым бедам добавятся новые.

Стольников понял, что поспешил с жестом доброй воли. Теперь он не успевал и «Гюрзу» вынуть.

Трое набросились на него со всех сторон.

Зацепив табурет, Стольников ногой швырнул его в голову первого. Опрокинул стол, отрезав от себя третьего, и этой секунды ему хватило, чтобы выхватить нож.

Поднырнув под второго, он широким движением косца провел под топором и перекатился по полу. Местный, еще не понимая, что случилось, сделал к нему шаг, второй… И в этот момент из распоротого от края до края живота под ноги ему вывалился моток сизых внутренностей.

Перехватив нож за лезвие, Саша швырнул его в сторону второго и занялся первым…

Нож просвистел в комнате под лампочкой и вошел под левую ключицу местного по рукоять. Обоюдоострое лезвие рассекло плоть как иголка ткань.

Никита стоял посреди этого безумия и цеплялся руками за ножку перевернутого стола. Чтобы не упасть, он широко расставил ноги, свободной рукой пытаясь справиться с судорогой, перекосившей лицо.

– Да что здесь происходит с вами, бродяги?! – прокричал Стольников, ударом ноги отбивая наседавшего на него второго. Он понимал – еще несколько секунд, и говорить будет не с кем. – Кто делал вам инъекции?! Кто колол вас, я спрашиваю?!

Ответов не было. С пола поднимался раненый сельчанин. Ухватившись за рукоятку, он выдернул из груди нож. Кровь вырвалась из раны, но тут же остановилась.

Подгадав момент очередного нападения, Саша качнулся в сторону, схватил топор обеими руками и обрушил его на голову наседавшего первого. Лезвие раскроило теменную кость и застряло в ране. Опустив руки, словно смиряясь с положением дел, сельчанин опустился на колени, а после завалился на спину. Прямо за ним корчился в агонии, наматывая себе на ноги кишки, второй.

Кровь расплывалась по комнате безбрежной лавой, стены были заляпаны брызгами, окна были закрыты, Стольников уже не мог дышать.

– У тебя еще есть шанс остаться в живых, – сказал он последнему, приближающемуся с топором в одной руке и ножом в другой.

– Антон, стой! – прохрипел Никита. – Ты не понимаешь!..

Дальше медлить было нельзя. Уйдя вправо, Стольников развернул местного, а потом отшатнулся влево и ударил его кулаком за ухо.

Человек сделал вперед неуверенный шаг и покачнулся в тот момент, когда правая рука майора уже рассекала воздух. Сломав челюсть тому, кто через минуту и так должен был умереть от кровоизлияния в мозг, Стольников отшатнулся назад и оперся спиной о простенок между окнами. С лица его ручьями лился пот. «Да, сорок три – это не тридцать три», – подумал он, закрывая глаза.

– Я сделал все, что мог, ты видел. – И, чтобы это не прозвучало двояко, Саша добавил: – Я не хотел, чтобы они умирали.

– Если сейчас это увидит кто-то из наших, ты не дойдешь до своих солдат. Уходи.

– Я не уйду, пока не узнаю, что с вами происходит. Не уйду, пока не узнаю, где беглые заключенные. – Уверенно пройдя к столу, Саша отодвинул его в сторону, поднял автомат и повесил на плечо. Потом поднял с пола нож, вытер о рубашку переставшего сучить ногами второго и вставил в ножны. – Поэтому, если ты не хочешь, чтобы ваши сейчас пришли и удивились, почему я троих убил, а тебя оставил в живых, – рассказывай!

– Ты убьешь меня, – утвердительно произнес Никита.

– У меня правило – больше трех в день не убивать. Лимит исчерпан.

– Они приехали четыре года назад…

– Кто – они?

– Иные. Из вашего мира. Сказали, что появилась болезнь, от которой люди чернеют и умирают. И еще сказали, что если ввести в нас лекарство, болезнь обойдет нас стороной.

– Так, понятно, привить вас решили, стало быть. Продолжай.

Усевшись на табурет, Стольников закурил.

– Доктор сидел в больнице, мы приходили, и он колол нас в плечо. Всех. В поселке не осталось ни одного человека, даже ребенка, которого бы ни укололи. Они ходили по домам, сверялись со списками в руках и искали каждого… Даже те, кто были на охоте, получили свой укол. Иные не уехали, пока не ввели лекарство каждому. А спустя время люди стали терять себя…

– Как это?

Никита посмотрел на Стольникова. Тик прошелся по его лицу. Он схватился рукой за щеку, и этот жест снова заставил Сашу поежиться.

– Мы все хотим умереть, но не можем. Единственное желание, с которым мы живем, – убить. Я смотрю на тебя и хочу тебя убить.

– В смысле?

– В том… – Никита задергал губами, открыл рот, но справился с кризом. – В том смысле, что ты не должен мне верить… Я обману тебя и убью. Я должен был сделать это сразу, но не смог.

– Почему?

– Я помню тебя… Но прошу – уходи…

Стольников поднялся, поправил автомат на плече:

– Кто приезжал со списками? Эти иные – кто колол, кто искал людей, кто вообще этим занимался в Южном Стане – кто это?

– Ты знаешь их.

– Не играй со мной в фанты. Я не уговорил бы этих троих, а ты умеешь говорить и думать. Раз так, то к тебе очень хорошо подойдут мои методы, которыми я принуждаю упрямцев к общению со мной.

– Ты видел этих людей собственными глазами.

– Люди в форме грузинской армии?

– Мы не знаем, чьей армии. Но тот, кто заставлял людей идти в больницу для принятия лекарства, говорил с тобой.

– Генерал Зубов? Старик с белой головой?

– Нет. Человек с круглым лицом.

– Майор Вакуленко?

– Я не знаю его имени. Но я помню его лицо. Он приехал год назад на пяти больших машинах. Его сотня разошлась по поселку, и он руководил приводом. Потом приезжал еще много раз и искал тех, кому уколы не сделаны.

– Кто делал уколы?

– Наш врач.

– Главврач?

– Наш врач.

– Тот самый, что сейчас главный в вашей больнице? – потерял терпение Стольников.

– Да.

– Значит, Вакуленко сгонял людей в больницу, а главврач делал инъекции… – словно записывая, тихо повторил Саша. И вдруг поднял голову: – А медсестра ему помогала?

Никита покачал головой – «нет».

– Что изменилось после уколов? – спросил Саша, понимая, что пора убираться. – Хотя… чего тут спрашивать, разве не понятно…

Его беспокоило другое. Зубов вел себя так, словно и не знал об инъекциях. Между тем операцией по деградации жителей Южного Стана руководил Вакуленко, подчиненный полковника Бегашвили, единственный начальник которого – генерал-полковник Зубов.

– Теперь вас всех убьют… – услышал он в спину.

«Что еще я не знаю, о чем еще молчит генерал?» – подумал Саша, спускаясь по лестнице.

На улице он прицелился и выстрелил окурком в куст акации на газоне. «Зачем этим зомби газоны?» – успел подумать и вдруг увидел Настю. Она шла спокойной походкой по темной улице, по той ее половине, что освещалась фонарем. Он машинально двинулся к ней, успев подумать о том, что у девочки, видимо, не все заклепки на месте, если она ходит по этому поселку одна, да еще поздним вечером.

– Настя! – окликнул он ее тревожно и вдруг остановился. – Черт возьми!..

– К кому это вы чертей в гости отправляете, майор? – ответила она, меняя направление и подходя к Саше.

«Самое время отправляться в больницу для оперативного эксперимента, – решил Стольников. – Стемнело, мы заперлись в доме, теперь Вакуленко спокойно может войти в больницу. У дверей – его человек. Он обязательно войдет. Он слышал разговор. Раненый должен замолчать навсегда».

Стольников схватил Настю за руку и поволок к больнице.

– Что вы делаете, ненормальный?!

– Спасаю вашу жизнь. Вы кто, Хлоя Брюс, чтобы ходить по городу-призраку ночью, посвистывая?

– Кто такая Хлоя Брюс?! Отпустите, мне больно!..

– Пятнадцатикратная чемпионка мира по карате. Не отпущу.

Метрах в двухстах от больницы он все-таки разжал пальцы.

– Настя, я потом все объясню. Сейчас просто отвечай на вопросы и запоминай. Как раненый?

– Пока без сознания, – недоуменно сказала она.

– К нему кто-нибудь приходил?

– Нет. А что касается охраны, то она на месте. Сержант сидит у палаты на стульчике и разгадывает кроссворды.

«А если она – человек Вакуленко? – успел подумать Саша. – А у меня есть другой выход?»

Он мог, конечно, явиться в больницу, взять этого сержанта за шиворот и вышвырнуть на улицу, посадив того же Маслова. Но тогда не будет иметь смысла план, который возник у него в голове пару часов назад. Зубову нужны будут доказательства вины Вакуленко. Стольников их предоставит.

– Настя, под любым предлогом отзови сержанта от двери раненого и попроси кого-нибудь перекатить кровать с ним в другое помещение. Хоть в туалет! Буду ровно через полчаса. Только никого, слышишь – никого не запускать к нему.

– Главврач знает?

– К черту главврача!

– А Зубов?

– К черту Зубова!

Недоуменно пожав плечами, девушка поспешила в больницу. В конце концов, ведь не раздеться же Стольников ей велел. Хотя она лучше бы перед ним разделась. С этими мыслями она и вошла в здание больницы.

Развернувшись и сняв с плеча автомат, Саша побежал в сторону дома, где остались на ночь его бойцы. Когда до пересечения переулка с главной улицей оставалось метров тридцать, он услышал за спиной звук приближающейся машины.

«Не выдержали парни и решили искать», – понял он.

Что происходило дальше, он понял не сразу…

Едва он ступил на проезжую часть переулка, чтобы стать видимым для своих, его глаза резанул свет фар. То, что это был «УАЗ Патриот» с хорошо отрегулированной системой зажигания, было очевидно. Ритмично рыча, машина снесла его. Если бы в последний момент, поджав ноги, Стольников не рухнул спиной на ее капот, спасая колени, ему пришел бы конец.

Удар, невесомость…

Страшный удар об асфальт и еще раз резанувший взгляд свет фар уезжающего «УАЗа»…

Когда он очнулся, вокруг была тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Он лежал на животе и не хотел шевелиться. От одной мысли о том, что у него сломаны ребра, ноги, руки или, чего похуже, позвоночник, становилось плохо.

Стольников пошевелил всем сразу и понял, что если что-то в нем и повреждено, то это содержимое черепа. Все остальное двигалось, сгибалось и разгибалось во всех предназначенных для этого местах. Сев, он понял, насколько сильно болит голова. Но идти он может.

И в этот момент из-за поворота, из-за которого вынырнул «Патриот», вновь раздался рев мотора и скрежет колес. Не желая становиться жертвой, майор вскинул автомат и прицелился чуть выше горящих в темноте фар.

Джип резко затормозил, и Стольников услышал в темноте:

– Саня, это мы!..

Жулин!

– Ты с ума сошел?! Ушел и с концами! Что с тобой? – Прапорщик схватился руками за его лицо и присмотрелся.

– Нужно догнать «уазик». Меня только что сбили.

– Случайно, разумеется?

– Если бы случайно, тогда бы остановились и стали молить о пощаде, ч-черт!.. – пришел в ярость Саша. – Масло, гони вперед, он направо свернул!