Книга: Таежный спрут
Назад: Красилина Д.А.
Дальше: Красилина Д.А.

Туманов П.И.

Состояние было отвратительным. Туманова бросало то в жар, то в холод. Щеки горели, потом вдруг начинали леденеть, звериный холод забирался в организм… В завершение захотелось есть. Не найдя в этом ничего предосудительного (банка каши в самолете – разве пища для здорового мужика?), он подтянул к себе рюкзак и, не отрываясь от дороги, порылся на дне. Через минуту уже хрустел сушеными хлебцами, запивая их теплым чаем из термоса. Тоже не еда, но лучше так, чем пухнуть с голода. Ладно, у бабушек в Услачах что-нибудь приобретет – настоящую еду, а не этот корм для энергичных кошек…
Через час езды по буеракам Туманов заметил некоторые странности. По мере удаления от базы «Орлиная сопка» его состояние начинало нормализовываться. Давление не прыгало, как козел по горным вершинам, и кровь приливала в голову значительно реже и в меньшем объеме. И доминанту состояния, в котором он оказался в три часа пополудни, можно было охарактеризовать уже не термином из медицины, а какой-то психоделической категорией. Близкой к сожалению. Словно он мог что-то сделать, но не сделал, и теперь чертовски жаль. По большому счету это нормально. Пусть он трижды умрет от сожаления, чем однажды – от какой-нибудь «тропической лихорадки», которых и в Сибири предостаточно (препарат стелобин из «волшебного» рюкзачка на несколько часов снимет высокую температуру, но не убьет вирус).
Перед Услачами в баке кончился бензин. Туманов выбрался с канистрами в темень кедрача и залил тридцать литров в горловину (должно хватить). Постоял в тишине с сигаретой, прислушиваясь к ощущениям. Все в норме: сердце бьется, желудок не страдает. Старательно затоптав окурок, он тронулся дальше.
На окраине Услачей за покатой, выстланной соломой крышей амбара Туманов вдруг увидел «шестьдесят шестой» с брезентовым тентом. Грузовик стоял впритирку к поленнице дров и попыхивал выхлопными газами. Дверь нараспашку, видна баранка и пустые сиденья. Немного удивившись, но не обеспокоившись (в конце концов, банальный грузовик, не танк «Абрамс»), он продолжил движение. А не доезжая до речушки, его автомобиль вдруг заглох. Дернулся и встал, как вкопанный.
Непонятно, почему он не заглох раньше. Такой аппарат должен глохнуть на каждом ухабе. И опять Туманов не почувствовал подвоха – былое волнение крепко подавило интуицию. Чертыхнувшись, он откинул кожух и залез в исходящее жаром нутро машины. Специалистом не был, но в учебном центре под Хандакайты, помнится, посещал «факультатив» – что-то вроде «Двенадцать способов завести чужой автомобиль и не успеть получить в рыло».
– Эй, сынок, сынок…
Диссонанс какой-то слабый в ушах. Сперва не понял и не среагировал. Продолжал ковыряться в двигателе. Но где-то явно фонило. Словно бормотание приемника, настолько ненавязчиво, что не воспринимается. Но постепенно бормотание усиливалось, становилось ближе:
– Сынок, сынок, сына…
Он оторвался от работы, рассеянно повертел головой. Столетняя морщинистая бабка в платочке стояла по ту сторону ограды и держалась костлявыми пальцами за штакетник. За ее спиной произрастал чахлый огородик, по которому бегали практически голые куры.
Туманов открыл дверцу.
– Чего, мать?
– Сына, бидончик занеси? С водичкой… – Старушенция простерла ручонки к осевшему в землю домику. У крыльца стояла ржавая тележка. В ней бидон с двумя ручками.
– Помоги, сына, – бормотала старушка. – От колодца довезла, дед помог, сосед, а дальше сил нет, старенькая я, сына… С ковшиком хожу, переливаю водичку из бидончика в бидончик… Подсоби…
Туманов опустился на землю. Ковшик сломался?
– Пожрать придумаешь, мать? Я заплачу.
– Ой, родненький, конечно, – бабка всплеснула руками. – Ты заходи, заходи. Мне бы водичку… У печки поставишь, я покажу…
Эта был странный день. В третий раз проигнорировать угрозу, думая при этом не головой, а непонятно чем – положительно, он столкнулся с какой-то аномалией.
Он распинал кур, лезущих под ноги, взял бидон – тот был заполнен едва наполовину – и внес его в дом. Даже ноги вытер. Да так и замер на пороге, с бидоном, начиная помалу просыпаться. Первая мысль была банальна: поимели…
– Заходи, дорогой, – произнес серьезный мужской голос, – гостем будешь.

 

Помещение – под стать вагончику. Справа дверь, напротив печка, ниша со шторкой, в глубине – старая рухлядь, изъеденная жуками и «долгими летами». Там же кровать времен ГУЛАГа. Посреди «вагончика» стол, за столом человек, на человеке полувоенное «хэбэ», на «хэбэ» кармашки…
– Ставь бидон. Давай знакомиться.
Вынырнули еще двое. Один – из ниши, наставив Туманову в пузо черный ствол «ПП-24», другой – из-за косяка, оказавшись сразу как бы и сбоку, и за спиной. По лицам явно не святые.
– Чем могу, панове? – пробормотал Туманов угрюмо.
– Бидон поставь, козел… – зашипели в затылок. – И руки за голову… Че, очко железное?
Озарение пришло, как пуля. Все нелепицы всплыли разом: давно не ремонтируемое здание на террасе ущелья; недоумение Русакова и компании; «шестьдесят шестой» на краю Услачей; заглохший мотор; «удачно» подвернувшаяся бабуленция со своим бидоном… И основное несоответствие (машинально отметил, но упустил из виду, когда рассеялось внимание): со слов брюнетки, до «Орлиной сопки» двести пятьдесят километров. Спидометр в момент старта из Столбового показывал число «262 311». По прибытии на базу – «262 519». Отнимая от последнего первое, получим «208» – даже близко не похожее на «250». А что тут необычного? По корням и колдобинам разве одолел бы он за пять часов двести пятьдесят верст?
Разбуженная интуиция подсказала: действуй, Маня. Ты не тот, кто им нужен, но просто так тебя не отпустят.
Взгляд стоящего напротив был дерзок и требователен. Палец ласково поглаживал спусковой крючок.
– Держи, – Туманов сунул ему в пузень бидоном. Парень не успел попятиться. Унесенный тяжестью, содрал занавеску, с треском доломал колченогий стул и убрался в нишу (за кулисы). Туманов с отмашкой вернул локоть. Смотрящий в затылок сдавленно охнул. Сидящий за столом, нахмурясь, начал подниматься. Туманов шагнул на середину комнаты, взялся за край стола и мощным рывком перевернул его. Как столешница придавила человека, впечатав его в замшелый комод, уже не смотрел. Зафиксировал разбросанные руки, оторопевшую физиономию – повернулся и бросился бежать из дома. Но добежал лишь до порога. Свирепый удар в зашеину злополучным бидоном свалил его замертво, точно пулей в голову, бац! – и полный провал…
– С кем тягаться задумал, боец?.. – это были последние слова, что он услышал…

 

Его пинали мучительно долго. Уже казалось, конца не будет избиению – били по ногам, по почкам, по животу. Он балансировал на грани краха, в полной мере ощущая боль и отвечая лишь стенаниями. А когда уходил за грань, его возвращали, обливали водой, и все начиналось сызнова. Изламывающая боль жгла тело, выворачивала, рвала. Даже голову, хотя по голове и не били.
– Убьем гада… – хрипел кто-то из истязателей, отвешивая методичные пинки.
– Не, мы его не убьем… – тяжело дыша, проговорил другой. – Мы ща его забубучим как следует, мы ему слабаем жмурика, а потом он еще поговорит…
– Попался, ирод проклятый… – проскрипела где-то за кадром бабка. – Не уйдешь, миленочек… Уж вы, сыночки, его накажите, уж вы его не выпускайте… Ух, посмотрите на него – шторку порвал, мебель сломал, ирод… Господа на него нет!
– Не боись, бабка… – хрипели изуверы, – уж мы приголубим этого выкормыша бандитского…Уж мы ему навешаем п…лей!..
– Достаточно, – произнес мужчина тоном интеллигентного человека. – Достаточно, я сказал! Зыков, хватит!
Последний удар в грудину был самым жестоким. Туманов опять попыл по девятому валу. Ведро воды, вылитое в лицо, вернуло к жизни, но шевелиться он не мог.
Его обшарили. Извлекли документы, сигареты, «кольт». «Каштана» при себе не было, слава богу, – свою любимую игрушку он оставил в сейфе у Черкасова. Характер предстоящей миссии как-то не вязался с кучной стрельбой.
– Нормальная штука.
– Дай сюда.
Долго шелестели документами. Боль обострялась. Попутно с болью возвращалась способность мыслить (увы, не ясновидеть). Чего им надо от него?
– Шумилин, фирма «Сибеко», – задумчиво прочли по слогам, – компания «Росгаз». Служба безопасности. Круто.
– А те придурки?
– Говорят, ехали на базу отдыха. Заплутали. А герой их сопровождал.
– А шо? – задумчиво произнес кто-то вслух. – А у нас разве не база? Аль не отдыха? Может, и не заплутали, а?
Двое громко заржали. Но третий не был расположен шутить.
– Заткнитесь, идиоты… Не нравится мне эта партия. Ночью заварушка с вертолетами, теперь эти… туристы. Мы еще разберемся, какие они туристы.
Двое молчали. Третий, похоже, обдумывал ситуацию.
– Ладно. Зыков, грузи парня в кузов – и к Дубровину. Пускай разбирается. А ты, земеля, посиди еще часок-другой на дороге, вряд ли кто поедет, но так, на всякий случай.
– Хреновину брать?
– А никак понравилось?
– Так здорово же, командир. На кнопочку – раз! – и фура по тормозам. Прикольно, да?
– Ты, земеля, темный, как бомбоубежище. Да такие хреновины на западе у каждого мента за поясом. Ушедший век – радиус действия пятьдесят метров. Тоже мне, открыл Америку… Ладно, иди, забирай хреновину.
«У нас хреновины называют средством принудительной остановки авто– и мототранспорта «Диана»…» – проваливаясь в беспамятство, успел прозреть страдалец.

 

Он очнулся от жуткой болтанки. Машину подбрасывало и колотило, как на вибростенде. Отбитые внутренности тупо болели. Чувство времени отсутствовало. Однако странно, он ожидал более суровых последствий – не этой тупой боли.
Но жить все равно не хотелось.
Он лежал в кузове грузовика, у левого борта – поперек движения. Грузовичок был каким-то маленьким – не «шестьдесят шестым», а скорее «Газелью». Сиденья слева отсутствовали, лавка справа – доска о двух кронштейнах – болталась из стороны в сторону, держась на одном шурупе. Слева в оконце хорошо наблюдалась подпрыгивающая макушка сидящего рядом с шофером. Напротив – за брезентовым пологом – плывущие стволы деревьев. Знакомая дорога…
Запястья были привязаны ремнями к продольной балке кузова. Получалось, он лежал, а руки тянулись вверх и образовывали вместе с телом угол в девяносто градусов. Можно попробовать встать и даже повернуться лицом к брезенту, перекрестив руки, но что это даст? Он все равно не сумеет освободиться. Метод проверенный. Очевидно, кто-то из местных бандюг служил на Северном Кавказе. Так привязывали транспортируемых из зоны боевых действий боевиков. Клали густо, в один присест влезало человек двадцать, а то и больше, и на все хватало одного охранника. Никто не убегал.
Единственное, что оставалось при нем – голова. По кумполу не били. Это, бесспорно, достижение. Но приходилось держать ее на весу, чтобы не билась о пол, а это создавало дополнительные неудобства. Впрочем, напряжение, способствующее притоку крови к голове, играло и во благо. Голова работала.
Туманов не владел искусством эскапизма. Одному Гудини удавалось освобождаться от наручников. (Хотя, как вскрылось спустя десятилетия, самый знаменитый фокус его был и самым надувательским. До тридцатых годов любая серия наручников открывалась одним ключом! Конечно, об этом знали немногие, и потому для Гудини вся сложность представления заключалась в том, чтобы незаметно вытрясти ключик из рукава и, отвлекая внимание зрителей, эффектно сбросить оковы.)
У Туманова ключика не было. Зато была небитая голова, много злости и отрадное подозрение, что захватившие его парни – не такие уж профессионалы. Настоящие спецы обыскивали бы тщательнее.
Работать предстояло быстро – неизвестно, где кончается дорога. Он попробовал пошевелить ногами – получилось. Согнув в коленях, подтянул к себе. На боль уже не отвлекался. Переможем. Напряг пресс и, взвыв от усилий, потащил колени к рукам. Неудача – ему показалось, будто лопнул пресс: в пояснице пугающе хрустнуло, и ноги, пройдя полпути, как неживые свалились на пол.
Лоб прошибло пóтом.
Он отдышался. Всё не так. Надо выполнять упражнение одним махом: пройти критическую точку с максимальной скоростью, а на излете будет легче. Он так и сделал. Совершил рывок, оторвал задницу от пола и, сжав зубы, бросил правую щиколотку в район пальцев правой руки. За считаные секунды.
Есть! Боль свирепствовала. Выгнув спину дугой, он опустил ноги на пол (только не шуметь!), а в правой руке остался миниатюрный, острый как бритва «Брайзерс», который он осторожно (не дай бог уронить…), стал разворачивать хватом вниз – лезвием к запястью.
Нож – неотъемлемая часть руки… Он сделал это! Вернее, он почти это сделал, практически перерезав первый рамень и в нескольких местах поранив руку, как вдруг автомобиль тряхнуло. Повело кабиной вниз. Мост! – осенило Туманова. От толчка нож выпал (вот тебе и неотъемлемая…), ударив рукояткой по голове, упал на грудь. Павел в бессилии застонал.
Грузовик остановился. Развязные голоса слились с журчанием ручейка по дну ущелья. Хлопнула дверь. Макушка сидящего рядом с шофером исчезла – он вышел из машины и зашуршал вдоль борта.
– Привет чуркам! – лошадиное ржание.
В ответ в два голоса – матерная брань с характерным не то кавказским, не то среднеазиатским акцентом. Туманов перевернулся на бок. Нож упал на доски кузова. Он сместил положение тела: лезвие оказалось под позвоночником.
Брезент поехал в сторону, и образовались две одинаковые чернявые рожи с бычками в зубах. Пуштуны какие-то. Шлагбаумом работают. Позади вклинилась третья рожа – русская и типично наглая.
– Что, братан, не спится? – рожа подмигнула. – Не устал совсем?
– Вот этот, что ли? – лупая глазами, спросил чернявый.
– А че, Хаким, тут есть еще кто-то? – озадачился русский.
– С-сука, – сказала вторая рожа. Фактически у нее вышло: «С-сюка».
– Молодец, Саиб, – наглый хлопнул второго чернявого по плечу, – правильно понимаешь момент. И Хакиму объяснишь. А эту суку молчаливую, – он заговорщицки подмигнул Туманову, – я лично урою. Со света сживу. Вот закончат с ним в лаборатории – лично кишки выпущу да на шею намотаю.
Не понравилась Туманову последняя фраза. Было в ней что-то… не такое.
– Проезжай, – важно сказала первая рожа.
– И проеду, – гоготнул наглый.
Брезент вернулся на место. Опять зашуршала трава – сопровождающий возвращался в кабину. Шофер выжал газ.
«Ну что ты лежишь, придурок? – пронзило Туманова. – Действуй, Маня!» Надрез должен поддаться. Там осталось-то совсем ничего. Твоя ведь рука – владыка! Он напряг мышцы и, приготовившись к затяжной борьбе, повел запястья на отрыв. Но кожа лопнула практически без усилий – она и впрямь держалась на честном слове. Рука освободилась! Он пошарил под собой, выудил «Брайзерз» и уже без усилий перерезал второй ремень. Нож убрал в левый рукав – там в обшлаге имелся соответствующий кармашек с кнопкой.
Грузовик между тем уже плелся по настилу. Перевалит на ту сторону – считай конец. Там полно врагов, уже не отвертеться. План у Туманова имелся (озарил минутой ранее), но настолько, прости господи, безумный, что не укладывался в голове. Не хотелось даже думать о нем. Делать надо, а не думать…
Он оторвался от балки и шагнул к правому борту. Поднатужился, выдрал из стены лавку – шуруп повис в кронштейне вместе с мясом. Тяжела дубина народного гнева… Взяв наперевес (эдакий «Восставший раб» Микеланджело), устремился к переднему борту и ударил с оттягом в стекло. Промазал (трясет же), но шуму понаделал. Он увидел, как стремительно обернулся сопровождавший. Испуг мелькнул в наглых глазах. Отступил, напряг мышцы – просто нечеловечески – и опять с разгона ударил – наверняка. Вот вам, парни, та палка, что раз в год, по праздникам…
Брызнуло стекло. Доска вошла в кабину – Туманов протащил ее глубже и стал раскачивать – как гребец раскачивает весло… Испуганный вскрик – доска зацепила шофера. Выпустил на миг управление – машина вильнула. На таком мосту разок вильнуть – второй уже не надо… Еще разок навалившись на доску и резко отведя ее от себя, он бросился к заднему борту, перекатился наружу и выпал на настил, заорав от вспарывающей боли в ребрах. «Газель» уходила вбок…

 

Картина, представшая взору охранявших мост братьев, была странна и неожиданна. А учитывая особенности их национального менталитета, просто невероятна.
Ползущий по накату автомобиль, преодолев треть пути, вдруг потерял управление и выписал «восьмерку». Спохватившись, шофер хотел выправить положение, но переборщил – слишком круто вывернул руль. «Газель» пошла замысловатым «коньковым ходом», рывками – то влево, то вправо. Из кузова, через борт, выпал человек. Съехал на настил и остался лежать. Автомобиль дал крен. Хлипкое ограждение из прогнивших брусьев не выдержало: с треском разлетелось. «Газель» стала заваливаться набок, оторвала левые колеса, правые – и как-то замедленно полетела вниз с высоты пятнадцати метров.
От удара развалился кузов, крыша кабины смялась в лепешку. Взрыва не было – взрыв противоестествен и происходит только в картинах со спецэффектами. Но эффект и без взрыва был потрясающим. «Пуштуны» на заставе вылупили зенки. На той стороне моста появились новые люди: отделившись от строений, подошли к склону и удивленно уставились на лежащий в ручье металлолом. Видимо, зрелище медленно крутящихся, издающих тихий скрежет колес завораживало…
Человек поднялся. Неуклюже переставляя ноги, двинулся к берегу, где ошарашенные «пуштуны» приходили в себя. Один поднял автомат, другой что-то гортанно выкрикнул: типа «хенде хох!», но по-таджикски. Человек остановился. До поста оставалось метров двадцать. Лицо его было совершенно белым. Он начал судорожно хватать воздух, затряс головой. И вдруг упал навзничь, отбросив правую руку за голову. Один из охранников остался на посту – дальше изображать штангу от ворот, другой, с автоматом наперевес, отправился к лежащему. На противоположной стороне люди также пришли в движение – кто-то полез с обрыва вниз, а трое или четверо ступили на мост. Но до них еще было далеко. Таджик в камуфляже подошел к лежащему и заслонил солнце, светящее человеку в лицо. Наклонился, ткнул стволом в грудь.
Человек открыл глаза.

 

Он мысленно отрепетировал каждое движение. Методики ведения ближнего боя, внимательно им изученные, подобные ситуации охотно предусматривали. Он отвел от себя ствол и точным ударом всадил «Брайзерз» «пуштуну» в горло. А дальше поступил поэтично («в горло он воткнул и там два раза провернул»). Часовой вытаращил глаза, захрипел. Ну что, дружок, нет Аллаха кроме Аллаха? Уходя из-под фонтана брызнувшей крови, Туманов откатился, вскочил на ноги и перехватил автомат. Рванул за шиворот падающее тело и закрылся им, как щитом.
– Саи-и-иб!!! – истерично завопил брательник.
«Ты зачем убил моих люде-е-ей?!..» Туманов ударил длинной очередью. Охранник потешно подпрыгнул и выставил перед собой автомат. Но не открыл огонь, а, подавшись вперед, зачарованный, стал смотреть, как Туманов приближается, держа за шиворот и подпихивая обмякшее тело. Вера не позволяет стрелять по мертвым родственникам?.. Он выстрелил вторично – от бедра. Целиться не мог – «попутчик» мешал. Пули веером рассыпались над охранником. Тот наконец огрызнулся очередью и заметался. Прыгнул с обрыва, съехал по осыпи к ручью и укрылся за валуном. Туманов бросил тело – добрую службу оно уже сослужило. Позади стреляли. Он послал вдогонку беглецу несколько пуль – последних в обойме – они отрикошетили от валуна, запели шмелями, – бросил автомат. Проскочил зону въезда на мост, повернул направо и ворвался в чащу. Густой подлесок встретил его ощетинившимися колючками. Он пробился через заросли и побежал вверх по склону, круша тонкие стволы сухостоя…

 

Время тоже неслось… Туманов бежал, задыхаясь, шел пешком, опять бежал, прорубаясь через «сибирские джунгли». Сколько времени прошло? – на часы не смотрел. Упал, вконец обессиленный, практически парализованный – лежал на податливом мху, как на старом, дырявом матрасе, и неподвижно смотрел на вершины деревьев. Время неслось дальше. Пока он лежал, боль отступала. Он не стал бы шевелиться, даже случись нужда. Глаза закрылись, и Туманов уснул.
Очнувшись, он увидел те же деревья. Ничего не изменилось, только солнце, просвечивая через кроны, сместилось правее и на пару дюймов опустилось. От земли тянуло холодом. Полная потеря чувства времени. Туманов поднял левую руку, глянул на часы. Циферблат пересекала глубокая трещина, но стекло держалось, и часы шли. Семь пятнадцать вечера. Вот оно, настоящее русское качество… Кряхтя, поднялся, сел на колени. Тело болело, но как-то глухо. В принципе, он смог бы встать на ноги и куда-нибудь пойти. Но не хотелось.
Зато хотелось пить. Туманов осмотрелся. Замшелая округа не внушала оптимизма. Темный густорастущий лес, и никаких водоемов. Под рукой муравейник, мураши суетятся, кузнечики стрекочут, птички поют. Налицо все признаки устойчивой и ясной погоды. Он стал припоминать направление бегства. Ущелье тянулось с севера на юг, с небольшим загибом к востоку. От моста он свернул направо, но бежал не вдоль ущелья, а по диагонали, в чащобу. Километра три отмотал. Тогда выходит, что до ущелья с ручьем километра полтора – если взять ориентировочно на восток. Но это значит, что он должен возвращаться – а вот этого бы не хотелось. Возвращаться – та еще примета. А в те места, где тебя ищут – тем более. А ведь наверняка ищут…
Выстроив в памяти перипетии сумасшедшего дня, Туманов задумался. Еще раз огляделся и на всякий случай заполз в маленький овражек – под разлапистую пихточку. В какой переплет его опять угораздило? Боль не стихала, камуфляж в плачевном виде, из амуниции ножик и… часы. Безбожно хотелось курить. За день он успел поскандалить с туристами, подраться с тремя обормотами и еще троих отправить к праотцам. Неплохое начало трудового года. Если так пойдет и дальше, до следующего отпуска он не дотянет.
Жажда становилась назойливее. Где он вообще находился? Как подсказывали бессистемные знания географии родного государства, правее (вернее, восточнее) Енисея – на широте Заангарского плато – жизнь существует примерно такая же, как на Марсе. Отнюдь не памятный Горный Алтай, где косяками снуют туристы и яблоку негде упасть, чтобы не ударить в консервную банку. Единый монолит леса и поросших лесом кряжей. Крошечные пятна поселков, расстояние между ними зачастую измеряется десятками миль. Ни железных дорог, ни сухопутных. Один транспорт – вертолеты, и те летают лишь по личной надобности. Далеко на севере – гранитовые рудники, золотые прииски, там живут и трудятся люди. Ойкумена там. На юге вообще жизнь ключом: по Ангаре, по Ангаре… А здесь, в мертвом пространстве – девственность первозданная, свет ее пересвет… И ты – один на льдине.
И каковы перспективы? Можно параллельно дороге добраться до Услачей. А смысл? Ни почты, ни телеграфа. Зато есть засада, которая с некоторых пор на него злая. Можно добраться до Столбового. Двести верст. Немного. За неделю осилит. Можно угнать машину и прокатиться до Столбового с ветерком. И там влететь в засаду. Можно подождать, пока до Черкасова дойдет, что ценный кадр пропал, что он в квадрате там-то и там-то и пора сбрасывать на него парашютный десант (в духе братской цеховой взаимовыручки). Можно никуда на ходить, а выбраться из-под елочки и полюбоваться морковным закатом. Можно…
Нет, нельзя. Лучше всего пойти на север. Где-нибудь подальше пересечь ручей и выбраться из злополучного ущелья. В округе обязательно найдутся деревеньки. Пусть он пройдет десять, двадцать километров – ничто не вечно, даже этот лес… а пока будет идти, у него будет достаточно времени подумать о том, почему незнакомые вооруженные люди проявляют к нему такой повышенный интерес.

 

Туманов взял курс на северо-восток, правильно рассудив, что гипотенузу придумали не зря. Пока не стемнело, он планировал, вопреки самочувствию, перебраться через ручей и уйти как можно дальше. К половине девятого вышел к ущелью. Постоял пару минут, созерцая обросшую лесом исполинскую трещину. Начал медленно спускаться. К девяти выбрался из леса и, цепляясь за корни, оплетающие склон, съехал с глинистого обрыва. Найдя проход в беспорядочных нагромождениях валунов, он припал к ручью и долго вкушал прозрачную, обалденно чистую воду. До полного наступления темноты оставалось часа полтора, можно было позволить себе привал. До полдесятого Туманов лежал в укромном местечке между камнями, наслаждался чистотой воздуха и наблюдал, как медленно, подчиняясь закону времени, темнеет небо. В девять тридцать собрался встать и начать восхождение, но, услышав шуршание гравия, передумал. Только и успел сжаться в пружину – во избежание летального исхода…

 

Некуда тут было прятаться. Сам заплыл в сети. Никто не звал… Хорошо, что их было только двое. Один шагал по кромке воды – на плече «пэпэшка», в глазах сосредоточенное выражение. Второй – позади и чуть в стороне, ближе к камням. Этот заметно отдувался, потому что тащил на загривке мешок, похожий на картофельный, и мешок явно не пустовал.
«Фартовый ты сегодня парень, – подумал Туманов, нащупывая под рукой увесистый валун. – Просто везунчик».
Он сознательно пошел на упреждение. Стычки не избежать, это железно. Так какого же тянуть? Он вскочил на ноги – защищайтесь, судари… Сработал фактор «не ждали» – шедший впереди пришел в замешательство. Туманов швырнул голыш и попал в детородный орган (чтобы таких же не делал). Прием, конечно, подлый – тут уж никакая выдержка с накачкой не спасут. Человек жалобно взвыл и сложился пополам. Готов. «Сотрясение» заработал… Недолго думая, он бросился на второго – тот успел поднять голову – ударил с боксерским напором, в челюсть. Человек уронил мешок, отпрянул. Попытался дотянуться до рукояти автомата на груди, но получил второй ломающий удар и отлетел на камни. Первый, ослепленный болью, собирался предпринять отчаянный демарш, даже клацнул затвором. Но схлопотал вторично по детородному хозяйству (экое постоянство…) – на этот раз ногой, что со стороны Туманова было вообще верхом свинства.
– А это тебе мой постскриптум, – заявил он без юмора, подходя вплотную и мощно впечатывая снизу вверх в подбородок.
Предыдущий поверженный, лежа на коленях, отыскал наконец рукоятку «пэпэшки», но Туманов отобрал у него автомат и выдернул ремень, наброшенный на шею.
– И тебе постскриптум… – сказал и сделал. Челюсть от удара сломалась – так явственно прозвучал хруст.
Какие-то странные они оказались, эти двое. Если с предыдущими (лицами славянской и таджикской национальностей) было сравнительно ясно: отморозки, молотящие «на дядю», – то в этих присутствовало нечто энигматическое. Одеты в черное, плотно облегающее, с воротом «апаш», на ногах прорезиненные сапожки до икр, прически «под бобрик». И сами никакие на русаки. Монголоиды или что-то к ним близкое, хотя и не обязательно. Скулы широкие, но глаза с нормальным (почти не узким) разрезом. Полукровки. Либо нация такая – особенная. Помимо автоматов вооружены штык-ножами – не «акаэмовскими», стиль поизящнее. Карманов нет. Шмон исключается.
Туманов охватил все это одним взглядом. В округе пусто, но пустота обманчива. В пустоте таится нечто… Убегать надо – в любом случае. Он повесил на спину «пэпэшку», рассовал по карманам три рожка и поднял голову, собираясь глянуть, как там его «поднадзорные»…
И похолодел, почувствовав ежа в животе.
Мешок, упавший с хребта «монголоида» и совершенно им позабытый, подозрительно шевелился…
Свинья там, что ли?
Подойдя поближе, он разобрал утробное урчание. Присел на корточки. Чудеса. Мешок определенно был чем-то недоволен и сдавленно выражал эмоции. Не обжечься бы. Туманов развязал грубые тесемки, развел в сторону обтрепанные края мешковины – уже жалея о своем любопытстве и сильно подозревая, что открывает ящик Пандоры.
Из серой мешковины выбрались два связанных в запястьях кулачка и с ходу врезали ему по лбу.

 

Мать моя женщина… А он забыл про нее! Придя в себя, Туманов судорожно схватился за нож, перерезал веревки и, отодрав пласт изоленты, обмотавшей всю нижнюю часть лица – маска, да я тебя знаю! – залился смехом. Перед ним сидел взъерошенный чумазый чертенок с вытаращенными глазами.
– Привет, чунга-чанга, – забормотал он сквозь хохот, – безумно рад тебя видеть. Чего дерешься?
– Туманов… родненький… – Алиса Русакова бросилась ему на шею, заревела взахлеб.
– Эй, эй… – он попытался отодрать девочку от себя. – Ты меня не шокируй, Алиса. Что за дела мокрые?
– Ты куда нас завез, Туманов?! – У Алисы началась истерика. Она замолотила кулачками по его груди, слезы брызнули в лицо. – Ты куда нас завез, Тума-анов!!!
– Ну так ить я… – он начал было оправдываться. И замолк. Какие слова? Не будет она внимать его словам. Да и права девчонка по крупному счету. Сам завез, Сусанин. Бабу послушался.
– Они убили их всех, Туманов! – Алиса колотилась в его грудь кулачками, как в закрытую дверь. Колотила яростно, даже больно. – Они всех убили, слышишь?.. Папу, Раневича, дядю Борю… Тетю Надю, тетю Галю!.. Слышишь, Туманов, они их всех убили!.. Это ты виноват, Туманов… Ты нас завез, ты!
Она повторила это раз двадцать. А он с несвойственной ему теплотой гладил девочку по головке, не зная, как утешить. Да и надо ли ее утешать? Пусть осознает, пусть смирится. Так лучше. Главное, кто-то рядом и не даст ей загнуться от тоски. А дети – они отходчивы. Они не склонны усугублять свое горе и возвеличивать отчаяние, что характерно для некоторых взрослых.
Внезапно Алиса оторвалась от Туманова. В заплаканных глазенках заблестела недетская ярость. Она сжала кулачки. Выбросила из правого указательный пальчик и ткнула в разбросанные по камням тела.
– Убей их, Туманов! Слышишь? Немедленно убей!
Туманов крякнул. Взял Алису на руки (никогда не носил детей), отнес к ручью и решительно усадил на плоский камень.
– Ребенок, ты не по годам жесток. А ну, сиди смирно и не оборачивайся.
– Я не буду, Туманов, оборачиваться. – Девочка подняла глаза. – Но ты их хорошо убей, ладно?
– Ладно, – буркнул он. – Будет плохо, переделаю.
При повторном осмотре он обнаружил у лежащего ближе к ручью тонкие лямочки на груди. Грубо перевернул его на бок. Надо же, проглядел. Рюкзачок-то имелся. Маленький такой, потому и невидимый. Аналог горбика. Реквизировав у парня нож, Туманов перерезал лямки, развязал узел рюкзачка, перевернул его вверх дном и вытряс содержимое на гальку. Стандартный набор начинающего спецназовца, промышляющего вблизи базы: аптечка в жестком пенале, веревка, фляжка, чистая ветошь, две плитки горького шоколада, галеты и зачем-то стальной карабин-прищепка из альпинистского снаряжения, а также репеллент и фонарик. Туманов принялся распихивать трофеи по многочисленным карманам.
Монголоид зашевелился. Ресницы дрогнули, не спеша поползли на лоб. Спим, парни, спим. Тихий час. Туманов сцапал парня пятерней за воротник, приподнял; нанеся короткий, но убедительный удар, уложил обратно. Повторил процедуру со вторым «пострадавшим». До полуночи не очнутся. Но рисковать не стоит. Он разрезал веревку на две половинки, связал первого. Способ не гуманный, но он сегодня и не гуманист. Надел петлю на запястье и плотно связал руки. Приподнял голову за волосы и, перекинув веревку за горло, подтянул связанные руки ближе к голове. Натянул шнур, заставив противника согнуть ноги в коленях, и связал их в районе голеностопа тем же узлом. Повторил процедуру. Оттащил тела за камни – с глаз долой.
– Ты убил их? – спросила Алиса, когда Туманов подошел к ней сзади и тщательно укутал все еще подрагивающую девочку в разрезанную мешковину.
– Не извольте сумлеваться, мэм, сделано в лучшем виде! – Он поднял ее вместе с мешковиной, пристроил поудобнее и понес через ручей.
– Да я и сама с ногами… – слабо запротестовала Алиса, но Туманов прервал ее мягко, но решительно:
– Знаешь, дитя, мне проще тебя тащить на себе, чем вести за руку. Так что помолчи какое-то время и не давай советов. И вообще, Алиса, давай договоримся сразу: я не умею обращаться с детьми – у меня их никогда не было. Поэтому будь добра, веди себя как взрослая.
Через пять минут он уже поднимался на крутую горку – боком, словно лыжник. Алиса помалкивала и сопела ему в ухо. Сообразила, что халява – это вещь. Кто везет, на том и едут. Порядком взопревший Туманов внес девочку в лес. Там и поставил.
– Все, Алиса, халява кончилась. Дальше ножками.
До полной темноты они одолели склон и углубились в равнинную часть. Лес густел, идти становилось труднее. Когда Алиса в очередной раз споткнулась и чудом не наставила на лоб шишку, он понял: дальше будет хуже.
– Хватит, Алиса, пришли. Где ночевать будем?
– На дереве, – предложила невольная попутчица.
– Это каким образом? – удивился Туманов.
– Легко. Как филины. Сядем и будем ночевать.
– Ты шутишь? – догадался он.
– Я часто шучу, когда мне плохо…
Они стояли посреди чащи и слушали звуки природы. Впервые после долгих перемещений, когда успокоилось дыхание и стало проясняться в голове, обострилось чувство незащищенности. Лес накрывал их мощным саркофагом. Все ходы и выходы отрезаны. Просыпаются темные силы. В первую очередь собственные демоны – в мозгу.
– Ужасть, Туманов… – прошептала Алиса, отыскивая его руку. – Теряюсь я что-то…
Он со снисходительным видом кивнул.
– Согласен, страшноватенько здесь.
Над деревьями воцарила луна. Пока еще бледная, расплывчатая. Свет ее не проникал в чащу, рассеивался и терялся высоко в кронах. У земли густела кромешная тьма – она навалилась так быстро, что не успели опомниться.
Звуки леса не убаюкивали. Поднялся ветер – в вершинах кедрача заупокойно гудело, создавая общий тревожный фон. На верхних ярусах кто-то негромко постукивал: то ли птичке не спалось, то ли сломанная ветка билась о ствол. Со стороны методично и зловеще гукало – через одни и те же промежутки времени, но вскоре прекратилось; что-то грузное слетело с ветки и, стуча крыльями, подалось еще выше.
– Что это? – пробормотала Алиса испуганным голосом.
– Неясыть… Пернатая кошка, – блеснул Туманов знанием в орнитологии.
Ее ручонка сделалась влажной.
– Почему кошка?
– Сова. Называют ее так, потому что на кошку похожа…
В принципе, в этих краях должны водиться медведи, волки, гадюки. Медведь, как правило, в своем уме на человека не бросается, но с двумя последними как-то сложнее.
– Пойдем, – Туманов потянул Алису к темнеющим за деревьями глыбам.
Там они и провели первую ночь. Между камнями нашлось углубление, похожее на ледник для хранения соленостей, куда он и натаскал хвойных веток, соорудив таким образом теплую и мягкую детскую постель. Сверху бросил мешковину.
– Ложись, Алиса. И давай без дураков – сразу спать. А то замерзнешь.
Себе тоже свил гнездо, сухое и комфортное. Долго сидел на земле, слушая, как девочка елозит и всхлипывает. А когда угомонилась и стала ритмично посапывать, улегся сам, свернувшись спиралью. Так было теплее.

 

Ему приснилась женщина в сером. Она стояла на опушке леса и молча смотрела, как он разворачивает машину. А он крутил баранку, но машина не слушалась и раз за разом возвращалась в исходное положение, из которого женщина просматривалась как на ладони. Она была одета в джинсовый костюм, коротко стрижена, но лица у нее не было! Вместо него было белое пятно – от уха до уха и от шеи до челки. Загадочное пустое место – рыхлое полупрозрачное облако. Откуда тогда он узнал, что она смотрит?.. Безусловно, женщина таила в себе страшную тайну. Ему хотелось ее раскрыть. Он пытался остановить машину, но та не слушалась, тогда он распахнул дверцу и выпал на ходу… Вскочил, бросился бежать, но бежал не по дороге, а по эскалатору, который ехал ему навстречу. И чем быстрее он бежал, тем быстрее ехал эскалатор. Он терял терпение, раздражался, а женщина стояла и смотрела, хотя у нее не было ни лица, ни глаз, а было лишь белое пятно…
Туманов проснулся в сильном волнении. Попытался ухватить остаток сна, как царевич жар-птицу за хвост, но хвост исчез и осталась муть в голове.
Было семь утра. Лес просыпался. Птички еще не пели, комары не кушали, но с востока, из-за гребня скалы, уже продирались солнечные лучи, предъявляя права на новый день. Холода он не испытывал. От ночи остался легкий озноб, в целом безвредный – исходил не из нутра.
– Алиса, просыпайся, – Туманов потряс девочку. Она открыла глазки, посмотрела на него испуганно. Потом с грустным видом вздохнула – словно что-то вспомнила, зарылась лицом в мешковину и опять отключилась.
– Алиса, просыпайся, – повторил он, – уже семь часов.
Она повернулась к нему, открыла один глаз.
– Туманов, ну куда в такую срань?
– Где тебя учили ругаться? В школе? – поинтересовался он строго.
Девочка приоткрыла второй глаз.
– А как ты догадался, Туманов? Правильно, в школе. У нас передовая школа. Слушай, я посплю, да?
– Ладно, спи, – согласился он. – А я пока поем.
Алиса вздохнула, уселась по-турецки на мешковину (из разорванных джинсов вылезла коленка) и стала чесаться обеими руками. Туманов улыбнулся. Так чешется котенок после пробуждения. Прочесавшись, Алиса с подозрением обнюхала свои отдавленные клочковатые косы.
– У тебя расческа есть?
Расческа, как компонент перочинного ножа, осталась в рюкзачке, рюкзачок остался в «уазике», а «уазик» остался в Услачах.
– Нет, – покачал он головой.
– Так придумай что-нибудь.
– Например? – озадачился он.
– Нет, Туманов, – вынесла вердикт Алиса, – ты не спец по женской линии. Вот если бы ты хоть на минуточку представил, каково женщине без элементарных, казалось бы…
– Послушай, женщина! – не вытерпел Туманов. – Вот если б я был султан или хотя бы Хоттабыч, я бы, конечно, что-нибудь придумал, но…
– Если б ты был султан, я была бы гейшей, – перебила девчонка. – Ладно. Я поняла. Что на завтрак?
– Ну и язва же ты, – он покачал головой. – На, грызи.
Туманов выложил на лапник фляжку с кристально чистой водой и шоколад с галетами. Подумав, убрал одну шоколадину. Дорога дальняя. Алиса потешно почесала носик.
– Это что?
– Это «все лучшее детям», – осторожно пояснил он. – Отличный вкус, отличное начало… – И вдруг обозлился: – Знаешь что, крошка? Вот тебе пять минут, – он демонстративно сунул ей под нос циферблат, – быстро жуй и раскрывай все, что с тобой приключилось. Мне нужно знать… Нет, ты сначала жуй!..

 

Больно видеть глаза ребенка, заново переживающего трагедию. Но Туманов хотел все знать. А ей нужно было выговориться, чтобы не носить в себе этот груз. Она сразу заподозрила, что Туманов привез их не по тому адресу. Где озеро? При чем здесь неопрятное, неухоженное здание, в котором наверняка никто не живет? Но ей особой разницы не было. Подгулявшей компании, покуда она не протрезвела – тоже. Алиса увидела, какая внизу красота, и сказала: «Вы посмотрите, пьяницы, какая красота!» – «Шарман! – воскликнул Раневич. – Сущий Национальный парк в Сан-Диего! Это дело надо обмыть!» По понятным причинам никто не возразил. Компания дружно спустилась вниз к ручью и продолжила начатое в пути застолье. Когда люди в камуфляже и с автоматами наперевес окружили бурно гудящих отпускников, те уже были достаточно кривы, чтобы адекватно въезжать в ситуацию. Сынулин возорал, что они не имеют права, что они достаточно представительные люди, чтобы рассчитывать на иной подход, и если всякая шелупонь будет совать свое нечистое рыло… Всех шестерых, включая Алису, быстренько положили на землю, допросили с пристрастием. Пока старший болтал по рации и сыпал незнакомыми терминами, произошла заварушка. Пьяный в дубину Русаков, посчитав, что по хрен мороз, поднял мятеж. Со слов Алисы, он никогда не отличался трусливостью. Находясь в трезвом состоянии, решения принимал твердые и взвешенные, но в пьяном виде его кусала муха. Он попытался вырвать у ближайшего громилы автомат, но это было бесполезно. Его расстреляли в упор, всадив в живот несколько очередей. Алиса ревела благим матом, визжали блондинка с брюнеткой, но больше всех умоляли не убивать Сынулин с Раневичем. А всех их пытался переорать старший группы, крича в рацию, что теперь он «этих придурков» отпустить не может однозначно. А отправлять их в «зону карантина» (Алиса настаивала именно на этом термине) просто глупо. В связи с приездом «хозяина» в зоне профилактический режим, и его не поймут. По-видимому, принятое на том конце эфира решение его вполне удовлетворило: иссеченое шрамами бородатое лицо озарила недобрая улыбка. Он подал знак. Раневича и Сынулина застрелили первыми – они даже не успели опротестовать невыгодное для себя решение. Потом кто-то крикнул, что с бабенками не худо бы «пролонгировать» и использовать их по прямому назначению (особенно «вон ту маленькую и такую – ух! – аппетитную»). Но старшой, подумав, пошел против мнения коллектива и принял авторитарное решение: никакого секса. И самолично пристрелил из пистолета вопящих Надю с Галиной. Толпа недовольно заурчала. Пользуясь случаем, ополоумевшая от ужаса Алиса укусила за руку какого-то хмыря, держащего ее за волосы, и бросилась бежать, петляя между камнями. Она отлично бегала – лучше всех в школе сдавала стометровку. Те, кто бросился следом, были ей не конкуренты. Пули пролетали мимо. Когда камни переросли в беспорядочные груды, а полоса между ними и ручьем стала условной, она побежала прямо по ручью и бежала до тех пор, пока не вылетела за первую излучину. Здесь Алиса бросилась налево, перемахнула через камни и полезла на склон ущелья. Докарабкалась до леса, а там уйти от погони было делом техники. До вечера она шаталась по лесу, боясь уходить далеко от ущелья (какой-никакой, а ориентир), сидела на пеньке – горько плакала, опять шаталась. Вечером, когда жажда стала нестерпимой, спустилась вниз и пошла на север вдоль ручья, рассудив по-взрослому, что раз их привезли на неправильную базу, значит, где-то должна быть правильная, на которой живут нормальные люди. Пока она шла, ущелье сохраняло прежний вид. Но в одном месте, где лес прерывался, а воцарялись голые скалы, она обнаружила перпендикулярный ущелью, как бы пробитый в склоне, каньон, из которого вытекал еще один ручей, пошире первого. Сливаясь в один поток, эти два ручья образовывали речку, продолжающую течь на север. Минутах в пяти ходьбы от места слияния она набрела на незапертую избушку (к пустой избе замка не надо), в которой, судя по «интерьеру», время от времени появлялся пьющий рыбак. У воды валялся полуистлевший бредень, на крыльце было много рыбной чешуи, а в самом доме она нашла рыбачьи ботфорты с дырявыми голенищами и пустые бутылки без знаков различия. В единственной, воняющей портянками комнате ей удалось обнаружить за ветхим топчаном подпол. Спустившись в него, Алиса и провела в этом убежище ночь…
– Стоп, – сказал Туманов и потряс замороченной головой. – Алиса, ты в своем уме? Какую ночь?
– Как какую? – девочка хлопнула глазенками. – Прошлую.
– Прошлую ночь ты провела в самолете.
Алиса еще раз хлопнула.
– В каком самолете?
Беда (отворяй ворота). В голове у девочки сместились временные координаты. Она прожила в воображении лишние сутки. В принципе, ничего страшного, это излечимо, жить будет, но зачем на его голову дополнительные проблемы?
Он вздохнул.
– Ни в каком. Продолжай.
Наутро она нашла в подполье мешок вяленой рыбы, а наверху, в навесном буфете, в жестяной банке от монпансье – заплесневелые сухари. Все это имело специфический вкус, но выбирать было не из чего. Подкрепившись, она опять побрела на север вдоль речушки. Ущелье не сглаживалось, но антураж постепенно менялся. Если раньше на склонах преобладали хвойные леса, то теперь появлялись осинки, берега загромождались ивняками, хвойники уходили выше, на равнину. Кое-где на голых скалистых участках она замечала черные впадины пещер. Стало труднее пробиваться – теперь приходилось карабкаться по камням, а о том, чтобы идти по воде, уже и речи не было: ручеек превратился в быструю речку с опасными ямами. Озверели комары. Разболелся живот, она оцарапала плечо, ногу, и, вообще, ей стало страшно. Полчаса она пролежала на берегу, ожидая, пока уйдет с водопоя группа лосей – штук восемь. А они, как назло, не уходили, стояли по шею в воде и неплохо себя чувствовали. После чего устроили заплывы: перебирались на тот берег, возвращались. Когда наконец вскарабкались на обрыв и, протрубив отходную, ушли в лес, Алису основательно загрызли кровососы. Идти дальше стало совсем невозможно: ущелье сузилось, заросли ивняка сгустились и превратились в непролазные дебри. Подниматься на склон она побоялась: так недолго и заблудиться. В конечном итоге, умотавшись до крайности, девочка приняла единственно верное решение: возвратиться в избушку и ждать, пока не появится пьющий рыбак, который окажется волшебником и унесет ее в Москву на голубом вертолете. Так она и поступила – развернулась и, подгоняемая страхом, побежала обратно. Потом полдня сидела в подполье, прячась от комаров и злых людей, а к вечеру, когда основательно продрогла во сырой земле, выбралась из дома. Тут она и дала промашку. Слишком забавно вела себя выдра, резвясь вблизи берега. Совершенно не опасаясь незнакомки, она выделывала сложные пируэты в текущей воде, стреляла бусинками-глазенками по сторонам и чуть не улыбалась. Как ребенок. Потом выловила рыбину – длинную, сантиметров сорок – взяла за хребет в зубы и, потешно задрав усы, порулила к берегу. На берегу стала трапезничать, при этом хитро посматривала на Алису и как бы приглашала в компанию. Алиса, естественно, увлеклась. Возникновение за спиной людей она проворонила. Девочке скрутили руки, она вырывалась, кричала. Тогда ей заклеили рот, надавали тумаков и сунули в какую-то вонючую мешковину. Впоследствии она взмыла в воздух и всю дорогу тряслась между небом и землей. А что при этом пережила – тема для романа…
– Они что, за тобой с мешком приходили? – с усмешкой поинтересовался Туманов.
– Да прямо, – фыркнула Алиса. – Этого тряпья в сенях – целая груда. Пока один гад меня держал, другой прогулялся.
Туманов кивнул.
– Ясно. А теперь, девочка, давай еще раз. Какое сегодня число?
– Что значит – какое? – удивилась Алиса. – Туманов, ты где витаешь? Третьего июля ты привез нас на базу… Кстати, ты уже в курсе, что это не совсем та база?
– Да, я уже догадался.
– Ночь на четвертое я провела в избушке, ночь на пятое – с тобой в яме. У тебя проблемы?
Нет, не выглядела Алиса ребенком со смещенными от стресса координатами. Перед глазами Туманова на гнилой мешковине сидел рано повзрослевший человечек с проницательным умишком. Ее рассказ был абсолютно логичен и последователен. Она припомнила все свои действия, и они вполне вписывались в те временные рамки, которыми она себя ограничила. Алиса казалась вменяемой на все сто. Потрясенной, испуганной, но с совершенно нормальным мироощущением. Даже чересчур нормальным для ее возраста.
Но и он не считал себя потенциальным пациентом психушки. Он помнил все, что с ним происходило, мог вычленить любой отрезок времени и описать свои поступки, знаменующие этот отрезок. И у него получалась несколько иная цифра. Не было лишней ночи. Сегодня наступило ЧЕТВЕРТОЕ число, и он готов был поклясться в этом хоть жизнью всего человечества.
Так стоит ли заострять внимание?
– Дай мне чего-нибудь кисленького, – попросила девочка. – У меня кислотность не в порядке.
– Нечего, – задумчиво сказал Туманов. – Иголочек пожуй.
– А шоколадку? – Алиса с хитрым видом склонила головку. Будто лопоухий лисенок, ожидающий подачку.
– Перебьешься, – буркнул он, продолжая витать в своих домыслах.
– Скряга, скареда, сквалыжник, скопидом… – злорадно забурчала девчонка, и под это монотонное перечисление его немеркнущих достоинств (жила, жаба, жмот, жадина…) он стал заново погружаться в воспоминания о перипетиях последних дней. Получалась таблица, в которую последовательно вписывались данные. Скандал в Столбовом, неверно указанная Надеждой дорога (вот тебе и женская логика). Незнакомка в сером – у леса на опушке. «Конфликт» в Услачах, где он выступил не в лучшей форме; побоище на мосту с очень своевременным реваншем. Краткий сон в лесу (ну, не сутки же с хвостиком он там проспал, он бы замерз!); большие маневры, стычка с монголоидами, Алиса из «Зазеркалья», опять маневры, сон. Пробуждение. Все находилось на своих местах. В нелюдимой глуши обитала банда. Порядком разнородная, интернациональная и пользующаяся определенным влиянием (по крайней мере в отношении местных столетних бабушек). Как подсказывала житейская мудрость, в необитаемой глуши бандам делать нечего. Им нужен простор и мало-мальская цивилизация, для глумления над которой они, собственно, и существуют. Либо транспортные артерии, которые можно взять под свою «опеку». А ежели банда все же обитает в непроходимой глуши, то тут есть три варианта: а) она скрывается от правосудия; б) является «курсантурой» некоего учебно-тренировочного центра; и в) охраняет секретный объект. Либо совмещает последние два. А то и все три. Но ни учебного центра, ни секретного объекта вблизи ущелья Медвежьего Тумановым замечено не было. Не считать же таковым заброшенную кучку строений, когда-то, видно, считавшуюся элитной базой отдыха?

 

В такой чащобе не банды – реликты должны обитать. Камуфляж превратился в жалкое отрепье. По случаю вспомнилась дембельская история (чистая правда). Три «аккордника» в Карадыме выпили, слямзили ночью «уралушку» – и по девочкам в Октябрьское. А там уже ВАИ, стоят, ждут – из Карадыма «просигналили». Ну, эти партнеры по бизнесу не растерялись – даром, что ли, дембеля, – на полном крейсерском скаку развернули «уралушку» – ну и, понятно, в кювет. Перевернулись раза три, все выжили, ни синяка, ни царапины (пьяным – масть), вот только под сиденьем использованные аккумуляторы валялись – так всех троих и уделало электролитом. А потом поутряне вся часть вместе с комбатом каталась по плацу, когда бедолаг из штаба выволокли, а с них «хэбэ» прямо на глазах будто струпьями отваливалось…
Интересно, где его ищут? «Монголоиды» покажут (если их найдут), что засветился парень у ручья. И не один он теперь, а с девчонкой. А значит, и мобильность у него не та, и возможности иные. Самое грамотное, что могут сделать – это отправиться за ним на все четыре. Ведь гадать, куда он пойдет – дело в высшей степени дурное. Он может пойти куда угодно. Потому что умный. Дурака в системе служб безопасности «Росгаза» держать не станут. Оттого и будут его искать – ибо не рыбак, не бродяга, а парень, сулящий проблемы.
Первое загадочное явление поджидало их на второй стометровке. Скалистые образования, покрытые мхом и кустарями, – дело в тайге обычное. И значительно сдерживающее продвижение. Через одну из таких преград они и перебирались, когда Туманов наметанным глазом вычленил внизу укрытое хороводом молодых елочек сооружение, внешне напоминающее урезанный террикон. Сомнительно, чтобы так природа захотела. Она с терриконами обычно не в ладах. Спустившись вниз и пройдя сквозь хоровод, они обнаружили, что сооружение представляет собой замшелую кирпичную кладку с протянутой по периметру решеткой. Под ней угадывались контуры вертикального ствола, уходящего в землю. Но самое неприятное заключалось в том, что, в отличие от всего поросшего мхом холмика, решетка сияла чистотой – она периодически прочищалась.
– Ну-ка, пригнись, Алиса, – Туманов заставил девочку присесть, внимательно осмотрелся. Темная тайга помалкивала. Мохнатые ели на скалах неторопливо покачивали верхушками, навевая уныние. Тайга, конечно, штука красивая, но чересчур уж мрачноватая.
– Туманов, это похоже на дот, – прошептала Алиса, делая круглые глаза. – Нам на истории рассказывали. В таких дотах сидели немецкие пулеметчики и строчили из пулеметов…
– Знаю, Алиса, ты не поверишь, но я тоже учился в школе… – Туманов задумчиво провел пальцем по стальному кругляку решетки. Палец почти не испачкался. – Это дот, да не тот. Под Красноярском немецкие пулеметчики смотрелись бы довольно экзотично. Быстро уходим.
Он взял девочку за руку и повел дальше под сень густорастущего ельника.
– А что это, Туманов?
– Это воздухозаборник, Алиса. Когда под землей есть какой-то рукотворный мир, такие штуки необходимы. Они подают в сооружения воздух, и их периодически чистят.
Сомнений не осталось – на означенном участке местности плетутся невидимые кружева. Вторую вентиляционную отдушину они обнаружили метров через восемьдесят – она была замаскирована под куст боярышника и для неподготовленного взгляда могла бы остаться кустом. Похоже, лес был нашпигован этими штуковинами, как грибами. Уж больно протяженным получался рукотворный мир… Частичным доказательством его предположений стала новая находка. За очередной возвышенностью, заросшей космами мохнатой травы, открылась прелюбопытная картина. По скалистому руслу с юго-востока на северо-запад бежала быстрая речушка. Возможно, это и была та река, впадающая в ущелье, о которой рассказывала Алиса. И всё бы ничего, кабы не рукав реки – короткое, метров двадцать, ответвление, по которому часть воды уходила налево и обрывалась водопадом в узкую трещину – в скалистый разлом, похожий на овраг. Это был открытый участок, свободный от леса, и до оврага простирался мохнатый покров молочая – полосой метров сорок. Дальше, особенно на правом берегу, опять непроходимой стеной стоял лес. В нем как-то спокойнее…
Оставив Алису за камнями, Туманов перебежал опасный участок и, пристроившись за обрывом, осмотрел овраг. Подозрения продолжали подтверждаться. Вода текла по искусственному руслу – дно канала устилала выложенная каменными плитами подушка – и обрушивалась с приличной высоты в двухметровый колодец, обложенный теми же тесаными плитами. Направо от колодца разлом сходил на нет, слева расширялся, сглаживался, превращался в заурядный ложок с елочками на склонах. Разлом, конечно, был естественного происхождения – складка местности, однако, очень удачно приспособленная – а для чего, он, кажется, понял. Другого объяснения не находил. В недрах земли, под колодцем, находится скрытая автономная электростанция, турбины которой вращает вода, падающая сверху. Он попытался выжать из головы что-нибудь дельное. Порой в нем пробуждался мент. Думай, чердак, думай… Ты сыскарь, ты должен анализировать и выстраивать умозаключения. Что там понапрятали? Пусковой комплекс ПВО? РВСН? Нет их здесь. Их вообще осталось «только семеро», и все на дальних окраинах. А если и есть, то к ним ведут приличные дороги, и охраняют их не отморозки. Стратегическое хранилище? База реваншистов от НПФ? Завод по производству пластмассовых мозгов?
Рехнуться можно. Одно понятно – недобрая земля. Флюиды здесь витают какие-то неприятные… Он перебежками вернулся к Алисе. Девочка сидела, сжавшись за камнем, и таращилась на него во все глазенки. Сжалось сердце на мгновение: ну что за детский сад?
– Туманов, мы еще живы? – В его глазах, должно быть, теснилась такая муть, что она совсем испугалась.
Он кривовато улыбнулся.
– Сплюнь. А будешь слушаться, проживешь еще лет семьдесят. Давай, вставай, шибздик, шевели колесами…

 

Теперь они шли по лесу с максимальной осторожностью. Туманов – первым, Алиса – в трех шагах, след в след. К сожалению, спасительная тьма скоро кончилась. Они вышли в светлый березнячок со стелющимся по земле папоротниковым ковром. Он успел среагировать: швырнул Алису лицом вниз и сам присел, судорожно бросив палец на спусковой крючок.
Начиналось самое ненужное. Впереди показались люди!
– Ползи туда, – Туманов ткнул пальцем вправо от себя, где за низкорослой лещинкой виднелись продавлины в земле.
Алиса в армии не служила и по-пластунски ползать не умела. Ползла по-граждански. Ладно, хоть попа не выше папоротника… Он пристроился ей в пятки, и через минуту оба лежали за лещинкой, тяжело отдуваясь. Мелковато здесь. Он бы с удовольствием окопался.
– Ничего себе новости… – выговорила Алиса. – Туманов, если мы так будем выдрючиваться…
Он заткнул ей рот грязной ладонью.
– Алиса, молчи, умоляю, а то под хвост получишь…
До людей было метров семьдесят. За березами явственно различалась суета. Сооружение, похожее на холмик, размером с рубку подводной лодки, окружали парни в грязно-пятнистом камуфляже. Отдельные курили. Там располагался какой-то странный городок. Низкие строения, похожие на картонные, замысловатая полоса препятствий – надолбы, водоемы (с крокодилами?), тренировочная «мышеловка» из колючей проволоки. «Интересно, как это выглядит с воздуха?» – озадаченно подумал Туманов. Хотя, если допустить, что строили грамотные люди, возможно, никак. А зачем это?
Будто из ниоткуда материализовались новые люди. Тесно сбитая компания, числом с дюжину, собралась у холма и стояла молча, не обращая внимания на находящихся по соседству людей с автоматами. Вся тусовка, как на подбор, чернявая, в темно-синих балахонах до колен, взоры в землю, руки по швам. Вылитые мракобесы из какой-нибудь модной ныне шизанутой секты «кришнаитов-сатанистов-надцатого дня»…
– Тунгусы какие-то, – фыркнула Алиса.
Или «монголоиды»… Знакомые лица. Они все такие похожие.
– Запоминай, Алиса, – шепнул он. – У тебя глазки острые.
– Ага, – огрызнулась Алиса, – мне врач очки прописал. Правда, отец так и не заставил их надеть… Я их в жизни не надену.
– Умница, – похвалил Туманов. – У кого четыре глаза, тот похож на водолаза.
Сквозь пространство долетел повелительный оклик. Компашка качнулась. Распахнулись невидимые врата в холме – люди в балахонах, выстроившись по одному, стали пропадать. Парни в форме, побросав окурки, подались за ними. Через минуту остался один – невысокий, плотно сбитый. Забросил автомат за спину и, пиная камушки, стал прохаживаться по пятачку напротив холмика.
От напряжения разболелась голова. Словно нарочно сузили пространство. Предметы, расположенные в визуально доступной плоскости, отступали, теряли объемность. Сооружения казались картонными, военный, прохаживающийся по запретной территории, – плоским, вылитым в тонком штампе оловянным солдатиком. Память, возбужденная ассоциациями, продолжала измываться. Май восемьдесят пятого, три недели до дембеля. Еще не вступил в силу антиалкогольный указ, но население уже в курсе. Пьют про запас. А в армии – свои фишки. Канун сорокалетия Победы – из Москвы едет строгая комиссия. Ей непременно нужно пустить пыль в глаза, дабы не осрамиться. В части аврал, пашут все – от новобранца до генерала. Расцвет покрасочных работ – травку красят в зеленый цвет, «колючку» – в «металлик». Хохот стоит всеобщий. И вдруг за сутки обнаруживается страшное: на самом видном месте, между столовой и стендом наглядной агитации зияет выгребная яма, куда суточный наряд по кухне ежедневно сваливает горы нечистот. Звучит команда: убрать! А убрать нельзя – куда прикажете нечистоты? Обнести стеной тоже никак не успеть. И материала нет. Лучшие умы чешут в репах, и рождается смелый замысел. И вот гениальный художник ефрейтор Рудик Флешман из пятой роты при поддержке трех дневальных за ночь создает шедевр – практически полотно: рисованый гуашью на склеенном картоне муляж теремка. С окнами, дверью – как положено. Издали не отличить, а близко подойти комиссия вроде не должна, у нее строгий маршрут, за флажки – ни в коем случае… Она и не подошла. Но не учли фактор стихии – а голый картон на сквозняке между строениями – это парус на корабле. Как раз в момент прохождения высокой краснолампасной комиссии вся эта красотень возьми да и рухни от ветра. Не выдержали распорки, держащие муляж… Хлопок, взмыла пыль столбом, и такое ощущение, что теремок провалился в выгребную яму, которая предстала во всей своей живописности. «Ёжкин брамсель…» – только и ахнул комбат. «Мина попала», – не подумав, прокомментировал прапор из новеньких… Потом звонко имели всех. Комиссия имела комбата, комбат имел комсостав, а особенно прапора, комсостав, в свою очередь, имел военнослужащих срочной службы, а те – ефрейтора Флешмана, который вроде был и не виноват…
Туманову показалось, эти сооружения тоже сейчас повалятся, взметнется пыль, и останется лес – простой лес без всяких тайн и нечистой силы…
– Знаешь, Алиса, потягивает меня что-то на противоправный поступок, – задумчиво изрек Туманов, поглядывая, как часовой совершает протяжный зевок, постукивая ладонью по распахнутому рту.
– Как это? – испугалась девочка.
Он шутейно ощерился, подыгрывая под блатного.
– А конкретно, Алиса. Шило в бок, и в отвал до хазы. В натуре… Пойду я, побазарю. Очень надеюсь, он курящий. А ты сиди.
– Может, хором? – облизнув губы, предложила Алиса.
Туманов щелкнул ее по носу.
– Сиди уж, хористка. Сами обучены.
Расстояние до ближайшего косогора он преодолел за секунды – часовой в это время показывал спину. Дальше пришлось выждать – тот опять раззевался, вертя, как сыч, головой. Потом глянул вниз, на правый ботинок. Нагнулся смахнуть прилипшую веточку. Это оказалось кстати. Туманов налетел коршуном, ударом ноги выше поясницы бросил часового на землю. Но не тут-то было – тот кузнечиком подскочил на носки, бросился бежать, одновременно заведя руку за спину – к автомату. Силен бык, таким ударом Туманов обычно укладывал надолго. Он нагнал неприятеля в три скачка, провел подсечку, а когда тот, грохнувшись оземь, подскочил, бросая впереди себя ствол, провел серию звонких оплеух и забрал автомат – боец все равно не сумел бы им воспользоваться, ибо не был передернут затвор.
Закатив зрачки, часовой – молодок бычок с трехдневной щетиной – обмяк и штопором вонзился в землю. Вернее, чуть было не вонзился – Туманов грубым рывком привел его в вертикальное положение.
– А ну стоять. Ты часовой или кто? Пойдем-ка, поговорим, дружище…

 

Туманов швырнул свой трофей в лощинку; кованый каблук, очертив дугу, чуть не уткнулся Алисе в лоб – она успела виртуозно откатиться.
– Ух ты, – просвистела восхищенно девочка и, встав на четыре точки, с интересом вытаращилась на ценное приобретение. Молодчик заморгал. Открыл рот и попытался запротестовать. Туманов уселся на него верхом и стал бегло выворачивать карманы.
– Алиса, на шухер… Появятся люди – уходим.
Видно, в школе Алису учили не только ругаться. Впрочем, на Руси слово «шухер» такое же понятное, как слово «мама». Кивнув в знак согласия, она поползла из лощинки.
Ничего, кроме пачки столичной «Явы» и спичек, у молодчика не было. Из амуниции – потасканный «Кипарис», две обоймы 9-мм патронов. Опять ничего. Опять загадка. Помойка упорно не желала ничего о себе говорить.
– Мужик, тебе чего надо? – прокашлял молодчик. – Я тебя трогал?..
– Спроси у него, третьим будет? – сумничала с горы Алиса.
– Звать тебя как? – Туманов слегка надавил парню на кадык. Вместо новокаинчика. Тот рванулся, схватил Туманова за руки. Против лома идем, парень? Он надавил еще раз – руки обмякли.
– Леонидом звать… Авериным…
– Ага, Леопольдом, значит. А откуда прибыл, Леопольд? Только смотри, ручонки мне не распускай. А то наша с тобой любовная возня перерастет в публичную порку с вивисекцией, соображаешь?
– Из Черемхово я…
– ОМОН, спецназ, ВОХР?
– ГРОБ…
– Чего, Леопольд? – Туманов опешил. Уже поднял было кулак, чтобы навести порядок, но молодчик заерзал.
– Гражданская оборона, мужик… Сокращенно ГРОБ, ну ты чего?.. Служил в подразделении спецназа МЧС, охранял нефтеперегон под Иркутском…
– А здесь как оказался?
– Сюда завербовали… Мужики приехали, пообещали большие бабки…
– Суди́м? – строго вопросил Туманов. – Только не ври!
– Давно, мужик… – Парень зажмурился, как будто ожидая неминуемого удара в лоб. – Статья 159-я, мошенничество… Но я честно, от звонка до звонка, три года, с ноль-первого до ноль-третьего…
Нехило. Туманов невольно усмехнулся. Практически всю смуту эпохи НПФ «мошенник» проторчал за колючкой. Он хоть понимает, что творилось-то в стране?
– Ладно, братишка, – Туманов миролюбиво похлопал парня по плечу. – Будем считать, что я в тебя верю. А теперь давай соберись с мыслями и в спокойствии чинном, но по-быстрому обрисуй мне, чего тут у вас за секреты. Я тебя с неослабным вниманием…
– А ты спроси у него, какое сегодня число? – ехидно посоветовала с пригорка Алиса.
– А ведь верно, – удивился он. – Слышь, бородатый, какое сегодня число? – Молодчик заморгал, Туманов с силой нажал в ложбинку под ключицей. Там связки – больно, как нигде. Несчастный взвихрился, как от разряда.
– Пятое… Мы четвертого отдыхали, сегодня заступили на смену… На пятое и шестое…
О, шайтан… Недобрые предчувствия, придавленные делами, взыграли с новым азартом. Да что же такое?.. Внезапно его озарило. Почему он сразу не сообразил? Вот же индикатор, который не обманешь никакими словами! Он провел себя рукой по подбородку, ощупал щеки, под носом, провел второй раз, третий. Щетина просто зверская. За сутки такая не вырастет – он знает свою кожу, как облупленную. Последний раз брился утром третьего июля, подлетая к Столбовому, бритвой второго пилота Олежки Добровольцева, а стюардесса по имени Жанна, милая бабенка с большими глазами, в тот момент с выражением посматривала на эту процедуру…
Как ни крути, а щетина соответствовала двухдневному воздержанию от лезвия. Где же его носило целые сутки?!
Его обуяла великая ярость. Туман застелил разум. Он схватил молодчика за шиворот:
– А ну раскалывайся, падла! А не то будет тебе дембель в опасности!..

 

Много ценного плененный не поведал. Всхлипывая, твердил про какую-то секретную часть, про подписку, про некий «питомник», про то, что трижды в день они с «ребятами» выводят на занятия группы китайцев (хотя и не совсем китайцев, «есть в этих китаёзинах какая-то недоброкачественность»), которые занимаются с инструкторами в закрытых классах, куда «простых» ребят не пускают. Что раз в декаду проводится бракераж и непригодных распыляют. Что один раз в день, поутряне, их выводят на поверхность – подышать; что босоты этой под землей видимо-невидимо и все какие-то бледненькие; что в подземелье целый град Китеж, но про всё он не знает, поскольку у него, Леопольда, сугубо очерченный маршрут – от «кубрика» – по «девятой линии» – и на поверхность; что платят ему в неделю сто «попугайчиков» (вернее, обещают); что полоса препятствий напротив холма – никакая не полоса и даже не «тропа разведчика», а штука, о которой он и сам без понятия. Вернее, он-то с понятием, да вот не совсем… Получалась задачка на умножение.
– Потрудись объяснить, – потребовал Туманов.
– А как я тебе объясню? – Молодчик облизал мокрые губы. – Там видеть надо, мужик. Иначе не въедешь ни хрена…
– Только не огорчай меня, дружище, – Туманов вцепился бедолаге в ворот. Видит бог, он уже готов был убить.
– Если хочешь, покажу… – просипел парень.
– У него, между прочим, глазки забегали, – с верхотуры сообщила Алиса, – мне отсель все видать. Туманов, тебе не кажется, он нас за идиотов держит?
– А пускай держит, раз помереть хочет. – Туманов кровожадно обозрел пленника: – А ну, выкладывай, парень, когда в округе появятся люди? Да подумай хорошенько… прежде чем подумать. Итак?
– Никто не появится… – хрипнул молодчик. – Меня сменят через полтора часа… А пока никто не должен… Мужик, отпусти, а?
– Вот, смотри, – Туманов сунул парню в ноздрю ствол «пэпэшки», – вот эта дура будет зреть тебе в бочину, и если мне покажется, что ты ведешь себя по-свински, бью во фланг и желаю удачи. Усвоено?
Физиономия парня приобрела фисташковую зелень.
– А может, не надо, а, Туманов? – усомнилась Алиса.

 

Вход в «холм» напоминал раздвижные двери лифта. Замаскированы под окружающую местность, но для стоящего впритык – никаких сомнений: прогресс добрался-таки до сибирской глубинки. Ломаная линия каких-то подозрительных надолбов высотой с человеческий рост укрывала зеленоватую гладь водоемов. Но это не те водоемы, которые он видел из березняка. Те остались позади. А эти находились в глубине «городка» и, кроме надолбов, были окружены секциями крашеных бетонных стен с некоторым подобием тросовой «горки» – от высокой к низкой. Две овальные лужи – практически рядом, обнесены бетонным ограждением. Между ними – лишь узкая полоса речного песка, истоптанная подошвами.
Туманов нервно огляделся. Никого. Зеленоватые сооружения, замаскированные сеткой, и хаотичная городьба, издали принятая им за фрагмент полосы препятствий, очень гармонично вписывались в ландшафт. Чувствовалось, здесь поработала рука опытного шифратора.
– На дно лужи глянь, – буркнул «Леопольд».
Туманов упер ствол ему в бок и стал всматриваться в водоем. Краем глаза отметил: Алиса рядом и тоже смотрит.
В зеленоватой воде медленно совершали волнообразные колебания какие-то развесистые водоросли, похожие на листья папоротника. Странновато как-то. Вода никуда не течет, а «хлорофилл» колышется.
– Это из какой области?
– Это тренажер, мужик, – ответил «Леопольд». – Ты не бойся, ближе посмотри. Там есть крышечка колодца, она иногда открывается и происходит такая катавасия…
– Скажи уж лучше, дренажер, а не тренажер… – не понимая сути дела, сглупил Туманов и нагнулся…
И вдруг почувствовал, как «Леопольд» уходит прямо. И не просто уходит, а увлекает его за собой! Вернуться поздно, он уже падал. Еще чуток – и вода… «Но ведь это дурь, – мелькнуло в голове, – он не может не понимать, что за такие фокусы я сотру его в порошок. Потому что сильнее!..» Но происходили странные вещи. Едва очутившись в воде, он камнем пошел на дно. Вода не держала! Он понял, что переворачивается. Судорожно нажал на спусковой курок, но был ли выстрел, уже не понял. Скорее нет, иначе его бы отбросило. Тысячи «волшебных пузырьков» подхватили Туманова, завертели. Он превратился в юркий волчок, идущий головой ко дну. Это конец, увы, – подсказал внутренний голос. Но он не разбился о крышку колодца, а продолжал падать. Кончилась вода, пошел космос, потом был какой-то вертикальный, спиралеобразный желоб, по которому он летел, применяя сильнодействующие выражения. Потом был лихой трамплин, удар, еще удар… и полное понимание расхожей фразы: «разлететься песчинками по галактикам»…
Назад: Красилина Д.А.
Дальше: Красилина Д.А.