Глава 9
Я абсолютно уверен, что все реалити-шоу, где телезрители наблюдают за жизнью «за стеклом», зародились в тюрьме. Вот и теперь, слушая, как за дверью сопит Артур, я безошибочно угадывал в этом звуке вожделение нетерпеливого наблюдателя.
Тем временем на меня надвигался угрюмый, на ходу закатывая рукава форменной рубашки. Я отступал, сколько было возможно, пока не уперся спиной в шероховатую стену.
Улыбчивый даже не пытался помочь товарищу, уверенный в его силе и моей беспомощности. Неужели они не были предупреждены о моей особой опасности или наоборот: все знали, но считали меня легкой добычей исходя из собственных сил?
Так или иначе, но угрюмый выдержал только два коротких удара ногой в область печени; третий, нанесенный в высоком прыжке по самому адамову яблочку, оказался для него решающим. С шумным выдохом мастодонт шлепнулся на цементный пол и тут же завалился на бок, отхаркиваясь кровавой пеной.
Мне не было резона ждать, когда до меня дотащится второй, и я сам подскочил к этому животному и нанес удар. Пришлось приступить к завершающей, самой приятной стадии избиения: перенеся вес тела на левую ногу, я согнул правую и – сокрушительный удар слизал с довольной рожи привычную усмешку и забил трепетное дыхание садиста.
Прежде чем продолжить возиться с гигантами, я молниеносно подскочил к распахнутой форточке и, пока она не захлопнулась, успел, даже дважды, поздороваться с носом и челюстью Прелясковского.
С мерзким звуком хлюпнула кровавая жижа, и своды камеры огласились нечеловеческим воем от отчаяния и боли – Артур отвалился от «кормушки», как насосавшаяся крови пиявка от тела пациента.
В ту же секунду амбразура захлопнулась, и за дверью послышалась суетливая возня.
Вот тут мне и пригодились тот самый крюк под потолком и цепи на решетке.
Угрюмого я сделал на время псом, обмотав бычью шею на манер строгого ошейника – правда, гуманно позаботившись о том, чтобы он не задохнулся под тяжестью собственного тела.
А улыбчивого я предусмотрительно использовал в качестве живого щита – заслонившись широкой спиной палача, я вцепился ему в кадык, да так сильно, что он конвульсивно задергался и захрипел.
Все было проделано как нельзя кстати. Массивная дверь распахнулась, и на пороге возникли человек пять охранников, вооруженных резиновыми дубинками и баллончиками со слезоточивым газом.
– Если кто-нибудь переступит порог камеры, – мой голос звучал угрожающе, – то я сразу же прикончу этого урода!
Прозвучавшая фраза подействовала на них отрезвляюще. Тюремщики попятились.
Наконец один из них спросил:
– Чего ты хочешь?
– В смысле?
– Твои требования?
Признаться, я не был готов к такому повороту событий, поэтому не знал, что сказать.
Не просить же у них самолет с навигационными картами и деньги с наркотиками!
Пришлось на несколько минут задуматься, после чего я сказал:
– Все переговоры я буду вести только с прокурором Крыма. И никаких заместителей – только прокурор.
Пока я говорил, мой щит отчаянно задыхался, так что пришлось слегка ослабить сжатие, чтобы дать тому хоть пару раз спокойно вздохнуть.
В этот момент из толпы конвоиров послышался несмелый голосок, кто-то сказал:
– Он блефует. Не сможет он убить голыми руками… Никогда…
Чтобы доказать обратное, пришлось пожертвовать здоровьем улыбчивого гиганта – я произнес тоном учителя анатомии:
– Это шестое ребро справа… – Вместо того чтобы еще чего-то сказать, мой кулак со свистом впился в огромное тело.
Едва уловимый хруст слился с нечеловеческим воем жертвы – улыбчивый окончательно сник и погрустнел, становясь фиолетовым от пронзившей его боли.
Тот же голос из толпы захотел еще чего-то сказать, но его недружелюбно перебили:
– Заткнись! А то этот идиот совсем переломает Василия, – так, по-видимому, звали мой живой щит.
На этом представление окончилось: «рексы» послушно удалились доводить до сведения дорогого начальства подробности происшедшего, громко захлопнув за собой железную дверь.
Мне же предстояло провести несколько часов напряженного ожидания, внимательно следя за действиями опасных заложников, которые в любую секунду могли коренным образом переломить ход событий. В какой-то миг мне очень захотелось их покалечить, чтобы можно было расслабиться, но мешала природная скромность и врожденная доброта.
При этом надо было не забывать, что правоохранители запросто могли вместо прокурора запустить в камеру слезоточивый газ или вообще открыть шквальный огонь сквозь смотровое окошко.
Прозвучавший над самым ухом голос заставил меня вздрогнуть.
Оказалось, что это шипит Василий.
– Отпусти горло… пожалуйста, – проблеял он, – у меня за поясом есть наручники…
– Доставай! – властно приказал я.
Когда стальные браслеты защелкнулись на волосатых запястьях, я сообразил обыскать и второго. Оказалось, что и с ним можно проделать то же самое. Кроме всего прочего, я обнаружил в кармане угрюмого перочинный нож, который не был столь же страшным оружием, как мои руки, но мог произвести больший эффект на столь пессимистически настроенных вертухаев.
Как я ни старался, но побороть усталость не удавалось – веки слипались, а раскалывающаяся голова тяжелела, рискуя в любую минуту свалиться на тяжело вздымающуюся грудь.
Томительные секунды сливались в долгие минуты, а те в свою очередь образовывали бесконечные часы.
Пришедшие в себя монстры зловеще поблескивали глазками, пытаясь улучить момент, чтобы впиться острыми зубами в мою невинную шею. Пришлось принять радикальные меры – сидящего на цепи бугая я сильно пнул под дых носком ботинка, а потом добавил увесистого тумака по плоскому темени плотно сжатым кулаком.
Ко второму пришлось обратиться более учтиво:
– Милый Вася, – полюбовно начал я, – если ты хочешь сохранить здоровье, то попытайся не делать резких движений. В противном случае дядя очень рассердится и отшлепает тебя по… нет, не по попке, а по почечкам, причем не тоненьким ремешочком, а вот этим каблучком. – Кожаная подошва замерла перед его бульбастым носом, демонстрируя остроту и прочность вышеупомянутого каблука.
Улыбчивый, ставший к тому времени не менее мрачным, чем его горемычный товарищ, лишь злобно скрипнул зубами и медленно отвел зачарованный взор.
* * *
В относительном покое мы провели несколько часов. Утро на улице, день ли, а может, темная ночь? – я не знал, потому что вместо привычных стекол под решеткой был вставлен кусок фанеры.
Пока я так размышлял, скрипнули металлические засовы, и на пороге камеры возникла фигура очень представительного мужчины лет пятидесяти в форме работника прокуратуры.
Робко войдя в угрюмый каземат, посетитель представился:
– Фролов, помощник городского прокурора. Говорят, что вы хотели меня видеть?
Признаться по правде, я не хотел видеть никого в данный момент, кроме Ремизова, но пришлось довольствоваться тем малым, которое предлагала мне пенитенциарная система.
Не покидая темного угла камеры, я заговорил:
– Вообще-то мне обещали прокурора Крыма, но раз вы пришли, то я согласен с вами побеседовать. Во-первых, я хочу, чтобы на капитана уголовного розыска Прелясковского было заведено уголовное дело по обвинению в вымогательстве, злоупотреблении служебным положением, организации похищения гражданки Кораблевой Инны Анатольевны и совершении преднамеренного убийства…
Фролов многозначительно вскинул брови и спросил несколько недоверчивым тоном:
– Вы можете доказать ваши обвинения?
Мне пришлось серьезно задуматься на несколько секунд – ведь я действительно не мог ничего доказать. Вслух же я произнес:
– Мне остается только свидетельствовать, а доказательства – это уже по части следствия.
– Я вижу, что вы ориентируетесь в законах, – проговорил собеседник, – что, приходилось отбывать наказания?
– Настолько хорошо ориентируюсь, что даже понимаю всю незаконность действий следователя Рогожина, который отказал мне в адвокате, аргументировав это тем, что моя вина будет доказана полностью, а правозащитник – всего лишь ненужная формальность, которая сэкономит мне нервы, время и деньги.
Прокурорский чин не знал, что мне сказать, поэтому задумчиво почесал плешивый затылок, состроив при этом гримасу древнегреческого философа.
Я же продолжил:
– Между прочим, в багажнике кораблевской «Тойоты» находится труп бывшего телохранителя бизнесмена. Убил его не кто иной, как Прелясковский, заметая следы своей преступной деятельности.
– Хорошо, – наконец нашелся работник прокуратуры, – в этом мы как-нибудь сами разберемся, но вы должны отпустить заложников и добровольно отправиться в камеру. В противном случае я ничего не смогу для вас сделать.
Убаюканный мерным, таким убедительным говорком Фролова, я едва не поплатился за это жизнью. В маленьком окошке мелькнул вороненый ствол пистолета Макарова. Грянул оглушительный выстрел. Но в последний момент мне удалось отскочить в сторону, прикрывшись телом обезумевшего помощника прокурора, – мои пальцы прижимали к его горлу лезвие перочинного ножа.
– Прекратить! Прекратить! – дико заверещал он, затрепетав в моих руках, как пойманная форель. – Немедленно!
Пальба прекратилась. Едкий запах пороховых газов наполнил камеру, неприятно защекотав ноздри.
Ко мне вернулось прежнее самообладание, и я заговорил в самое ухо заложника:
– Пусть уберут отсюда этих идиотов, а вы останетесь со мной.
Мой приказ был исполнен. Суетливые тюремщики проворно выносили из камеры покалеченных монстров, стараясь не раздражать меня понапрасну.
Когда наконец-то захлопнулась тяжелая дверь, я услышал, как гость угрюмого каземата скуляще запричитал:
– Слушай, зачем тебе добавлять срок? Отпусти меня, а я обещаю рассмотреть все изложенные факты и принять соответствующие меры.
– Мне ваши меры, как барану аспирин, когда из него жарят шашлык, – пробурчал я и добавил: – Между прочим, Рогожин обещал мне «вышку».
Прокурор нервно крутанул головой и испуганно произнес:
– Он дебил! Можешь поверить моему слову – максимум, что тебе дадут, – это десять-двенадцать лет.
– Ладно, – устало вымолвил я, – доживем до завтра. Между прочим, который час?
– Половина восьмого, а что?
Я же переспросил:
– Утра или вечера?
Собеседник вяло пожал плечами и безразлично отозвался:
– Естественно, утра.
Пристроившись на жестком полу, я гостеприимно пригласил посетителя присесть рядышком.
Когда он, кряхтя и отдуваясь, уселся на холодный цемент, я миролюбиво заговорил:
– Не знаю почему, но ялтинские менты мне не нравятся. Вот взять хотя бы Прелясковского – сволочь чистой воды. Сошелся с преступниками и похитил милую девушку, вытребовав у несчастного папаши двести тысяч долларов.
Фролов тупо уставился на меня, спросив:
– Откуда ты это знаешь?
Поскольку времени у нас было предостаточно, я охотно поведал невольному сокамернику историю последних дней, опуская лишь имя сексапильной Жанны, чтобы не втягивать ее в эту историю.
– Если все на самом деле так, как ты мне рассказал, тогда можно будет снять с тебя обвинение. – Выдержав короткую паузу, собеседник продолжил: – Если, конечно, ты не усугубишь свою вину моим похищением…
Пришлось перебить раздобрившегося оратора; положив ладонь на его плечо, я сказал:
– Не волнуйся, прокурор, все будет нормально. Но если ваши архаровцы решатся брать камеру штурмом, придется тебя зарезать.
На Фролова как будто вылили ушат кипящих помоев – лицо стало серым, на глаза навернулись слезы. В тишине можно было расслышать, как стучат наши сердца. За дверью раздавалась какая-то очень невнятная, приглушенная возня, но я старался не обращать на это внимания.
Неожиданно дверь распахнулась – да так стремительно, что я едва успел прикрыться тщедушным тельцем заложника, – но мои опасения оказались напрасны.
В дверном проеме возвышалась широкоплечая фигура долгожданного Ремизова.
– Выходи, горе-пленник, – пробурчал мой бывший командир и сделал короткий шаг мне навстречу.
Оказавшись за дверью камеры, я с огромным удовольствием обнаружил там отдыхающую охрану, обезвреженную соратниками по бывшей службе.
У высоких ворот изолятора нас ждала синяя «БМВ». За рулем сидел неизвестный мне мужчина с суровым взглядом и огромными руками.
– Наш коллега из СБУ. Служба безопасности Украины, – прокомментировал Ремизов.
– А вы с ними дружите? – не поверил я. – Во времена моей службы хохлы и москали поливали друг друга грязью.
– Спецслужбы соседних государств не должны дружить друг против друга, – молвил Ремизов веско. – Есть все-таки корпоративная солидарность. Особенно когда дело касается таких негодяев, как эти… Зови нашего украинского коллегу Вадимом. Ну что, поехали?
Дважды повторять не пришлось: автомобиль легко сорвался с места и понесся в сторону развилки. Однако, не доехав нескольких метров до основной трассы, машина свернула в поселок Васильевка, возвышавшийся над Ялтой.
Из узкой калитки вышел степенный мужчина моего возраста и без лишних слов поменялся местами с очкастым Вадимом, предварительно сменив номера.
Следуя за молчаливым Ремизовым, я прошел в тесный дворик, а оттуда на тенистую веранду.
За дубовым, нарочито грубо сколоченным столом восседал человек в пляжных шортах и хлопчатобумажной маечке. Внимательный и проникновенный взгляд с интересом рассматривал мою подпорченную физиономию. Наконец человек протянул руку в пригласительном жесте и тихо проговорил:
– Присаживайтесь.
Когда мы расселись, Ремизов представил меня незнакомцу:
– Знакомься, – командир качнул головой в сторону собеседника, – заместитель начальника местной СБУ. А это наш бывший специалист по глубоким диверсиям, – на этот раз говорящий представлял меня, – майор Громов.
– Наслышан, – улыбнувшись, отозвался хозяин и предложил: – Давайте перекусим, а заодно послушаем вашего специалиста.
Плотно налегая на закуску и особенно на выпивку, я неторопливо поведал бывшим сослуживцам историю своих злоключений. И хотя мой рассказ звучал неправдоподобно, как пересказ детектива, никто впервые за последнее время даже не попытался опровергнуть услышанное или отнестись к моему рассказу с иронией. Сразу было видно, что слушали меня люди бывалые.
По мере того как пища растворялась в голодном желудке, обильно смачиваемая живительной влагой, подходило к концу и мое повествование.
Закурив, хозяин дома помолчал. По-видимому, ему требовалось все хорошенько обдумать и взвесить. И лишь через минуту он выдал следующее:
– Судя по всему, нам не удастся законным путем привлечь к ответственности Прелясковского. В то же время будет очень проблематично замять и твое дело, – говорящий выразительно посмотрел в мою сторону и продолжил: – Но выход все-таки есть. Во-первых, – он принялся загибать пальцы, перечисляя, – попробуем забрать дело из следственного отдела под предлогом того, что у нас есть свои собственные интересы. Хотя несколько лет назад весь вопрос решился бы на уровне закрытой директивы моего шефа, но сегодня не те времена. Во-вторых, тебе, Виталий, надо будет как можно быстрее убраться отсюда.
– Ничего не имею против, – охотно отозвался я, – поговорю с будущим тестем, может, он сумеет организовать по-быстрому заграничную визу и билет на проходящий пароходик?
Эсбэушник никак не отреагировал на мою реплику.
– По поводу капитана из уголовки у меня есть идея, но ее реализация будет целиком зависеть от тебя. – В который раз за последний час я ощутил, как проницательный взгляд буквально впивается в мои мозги.
Вместо ответа я кивнул и склонился к лицу собеседника. Офицер СБУ зашептал:
– Так вот, начнем с простого…
– Слушаю…
