Глава 38
Колонна машин, на которых двигались к Монровии Джозеф Рейвен и его люди, поредела, но стала подвижнее. От трейлера после глупой и неожиданной смерти профессора решили избавиться – комфортабельный, но тяжелый и неуклюжий «Форд» сильно уступал армейской технике в проходимости, из-за чего приходилось держаться редких в этих местах хороших дорог, к тому же трейлер был слишком приметной машиной. Да и топлива эта колымага требовала много, причем топлива хорошего и дорогого. Километров через десять от того места, где старик сиганул из машины, трейлер откатили в заросли, слили горючее и выгрузили остатки продуктов. Потом «Форд» подожгли вместе со всем остальным оставшимся имуществом профессора. Относительно научной документации Рейвен рассудил просто и без колебаний: «Если я не могу использовать эти разработки, значит, незачем их кому-то оставлять». Он был уверен, что для достижения ближайшей цели – организации государственного переворота – ему хватит имеющихся пчел, а там видно будет. Тем более что даже Тиллеру, по его собственным словам, требовалась как минимум пара лет для завершения только исследовательской части проекта. А значит, кто-то другой провозился бы с записями профессора еще дольше, даже не будь они зашифрованы. Джозеф Рейвен столько ждать не собирался.
До столицы осталось совсем немного, не больше десятка километров, и он скомандовал привал. Сержант тут же подсказал подходящее место – недалеко от дороги имелась большая поляна. До гражданской войны на этой поляне шумела деревня, потом ее сожгли – не то солдаты, не то повстанцы, уцелевшие жители перебрались в более безопасные места. О той деревне сейчас напоминали лишь полусгнившие-полусгоревшие остатки построек. Рейвен одобрил выбор сержанта – с шоссе не видно, хоть и рядом. Солдаты привычно растянули над машинами маскировочную сетку. Попадаться на глаза воздушным патрулям было нельзя. Среди нынешних пилотов либерийских ВВС большинство составляют европейские и американские наемники, которые очень не любят Чарльза Тейлора и тех, кто воевал за него. С ними не договоришься, чего доброго, если что-то заподозрят – сразу шарахнут ракетами. Это ведь не мобильные наземные группы из провинциальных гарнизонов, среди солдат и офицеров которых тоже немало бывших соратников низложенного президента.
Под бдительным оком Рейвена солдаты выгрузили из кунга ульи, расставили их, открыли летки. Один из бойцов, который когда-то давно в родной деревне имел дело с пчелами, согласно кивал – правильно покойный профессор говорил, пчелы не могут сутками находиться в запертых ульях, им надо летать. Сержант Таннер лично расставил часовых – когда в стране бардак, бдительность ослаблять не следует. Следующая смена караульных завалилась спать, предусмотрительно устроившись подальше от кунга. Как говорится, чем черт не шутит. Остальные вместе с сержантом возились с техникой, устраняя проявившие себя во время долгого марша дефекты. И никому не было никакого дела, зачем капитан Рейвен подогнал «трофейный», оставшийся от их бывших инструкторов крытый «Хаммер» поближе к кунгу. Надо ему, вот и подогнал. На то он здесь и главный, в конце концов, чтобы никто не задавал ему глупых вопросов.
День прошел спокойно. Рейвен по большей части сидел в палатке и, обзванивая будущих соратников, терзал сотовый телефон. Здесь, в двух шагах от столицы, мобильник был надежнее и безопаснее привычной армейской радиостанции – попробовал бы кто отследить внешне безобидный звонок среди сотен ему подобных.
Рейвен взглянул на часы – пора. Он вылез из палатки и от души потянулся. Да, засиделся – снаружи уже вечерело. Он разбудил помощника, дремавшего в «Хаммере». Садись, мол, за руль, сейчас поедем. Подозвал сержанта:
– Таннер, останешься за старшего. Я по делам. К рассвету вернусь.
Сержант невозмутимо кивнул, хлопнула дверца, «Хаммер» заурчал дизелем и нырнул в заросли. Сержант проводил его равнодушным взглядом и вернулся к своим делам – скоро снова менять часовых. Да и пчелы начали возвращаться. Дождавшись, когда последнее насекомое скроется в улье, солдаты старательно заткнули летки. Потом ульи подняли обратно в кунг. Может, и правда, думали они при этом, что укус этих пчел убивает только белых… Но что за радость быть покусанным пчелами, даже если знаешь, что это не смертельно. Все, решил сержант, покончив с делами, до возвращения командира повод не спать есть лишь у часовых. Можно и вздремнуть, в конце концов, вторые сутки на ногах. Он подозвал одного из ветеранов:
– Томбо, останешься за меня, а я пока посплю. Разбудишь, если что случится, сразу же. А если ничего не случится – то в четыре часа, понял? – С этими словами он забрался в кунг и устроился поудобнее на куче защитных костюмов позади ульев. Не кровать, конечно, но и не голая земля. Хотя, возможно, в палатке командира было бы удобнее. Но каждому свое. И дело даже не в том, что капитан может вернуться раньше, чем обещал. Равно как и не вернуться вовсе. В службе должен быть порядок, иначе это уже не служба, а бардак, мысленно подытожил Таннер, закрывая глаза. И сразу же провалился в сон, тщетно пытаясь понять, за какое такое несоответствие зацепился его взгляд после отъезда командира. Но так и не понял…
Через час на обочине дороги в полумиле от этого места, прошелестев гравием, замерли два покрытых пылью джипа. Из них тут же выскользнули пятнистые силуэты, мгновенно растворившись в придорожных зарослях. Когда группа вышла на рубеж атаки, Горячев приказал надеть защитные костюмы и приготовить сетчатые маски. В предложенное Максимкой натирание крайне вонючим соком карутанги майор не поверил и предпочел более привычные средства. Локис все же рискнул мазнуть наиболее доступные для пчелиного жала места густой жидкостью с тяжелым запахом, которую приготовил маленький африканец.
В отличие от русских десантников, либерийцы не имели приборов ночного видения. Часовые вынуждены были надеяться исключительно на свой слух и лунный свет, мягко лившийся на поляну. А также на то, что этим караульным до смены было еще далеко. Судьба дала им шанс – один из спецназовцев случайно задел сухую ветку и она с громким хрустом переломилась пополам. Ближайший часовой, давно горевший желанием выслужиться, хотя и не был уверен, что повод есть, все же немедленно заорал:
– Тревога!
Погруженный в дрему и темноту походный лагерь зашевелился, солдаты заметались среди костров, хватаясь за оружие. Какой-то верзила-либериец, вскочив, тут же принялся командовать. Ждать, когда превосходящий по численности более чем втрое, к тому же достаточно опытный и хорошо вооруженный противник очухается окончательно, спецназовцы не собирались.
– Огонь! – скомандовал Горячев. Шесть стволов практически синхронно пронизали поляну веером пуль…
Все-таки судьба дала либерийским мятежникам слишком призрачный шанс. Очень скоро их численный перевес растаял как дым. Наиболее серьезное сопротивление успели оказать лишь караульные – волею случая самая боеспособная часть отряда. Но они и погибли первыми. Остальные в первый момент чудом не перестреляли друг друга – полусонные, сбитые с толку, они не сразу даже поняли, с какой стороны по ним ведется огонь. Тем более что десантники успели растянуться в длинную цепь, охватывая лагерь широким полукольцом. Солдат, который кинулся к закрепленному на «Хаммере» пулемету, сумел под огнем вставить ленту, передернуть затвор и навести ствол на плюющиеся свинцом заросли. Но тут шальная пуля попала в бензобак стоявшего рядом грузовика, служившего для перевозки солдат, и тот взорвался, обеспечив десантникам дополнительную подсветку и дождь разнообразных обломков, которые внесли свой весомый вклад в сокращение рекрутского поголовья. На гашетку пулемета так никто и не нажал – внезапно некому стало это сделать. А потом изрешеченные джипы присели на пробитых шинах и тоже взорвались один за другим. Только по стоявшему особняком грузовику с кунгом десантники не стреляли, опасаясь, что в кунге могут быть ульи с пчелами-убийцами.
Это обстоятельство спасло жизнь сержанту Таннеру, проспавшему начало боя и разбуженному разгоревшейся стрельбой. Таннер сумел удержаться от рефлекторного желания выскочить из машины и присоединиться к своим солдатам. Скорее всего, он успел бы только дверь распахнуть, прежде чем рухнуть на землю прошитым меткой очередью. То, что Таннер выбрал сторону Джозефа Рейвена, еще не означает, что он готов за него бездумно и глупо умереть, шептал он сам себе, закапываясь в кучу комбинезонов и защитных балахонов, на которой совсем недавно спал. Даст бог, эта защита убережет не только от пчел.
Остальных либерийцев, оставшихся без командира, охватила паника, и они метались по поляне, пытаясь хоть за чем-нибудь укрыться и понять, кто и откуда по ним стреляет. Некоторым это так и не удалось, в лучшем случае они успели разрядить первый магазин куда-то в заросли, где им привиделись огоньки вражеских выстрелов. На то, чтобы вставить второй рожок, времени у них уже не оказалось. Ветеран, оставленный сержантом следить за порядком, сообразил, что от звука выстрелов тот и сам проснется. Поэтому он попытался взять командование на себя, предоставив Таннеру возвращаться в строй самостоятельно. Под его бодрыми окриками хаотичная паническая суета на поляне начала стремительно обретать черты организованной обороны. Томбо был неглуп и мог стать впоследствии очень хорошим сержантом – если бы у него была хотя бы пара дополнительных минут. Но их у него не было – не заметить парня, который вел себя как командир, причем довольно толковый командир, русские не могли, и тут же несколько огненных трасс сосредоточились на нем. Однако Томбо погиб не от пули – его жизненный путь прервал уродливый кусок железа, рухнувший ему на голову, когда взорвался грузовик. Больше удерживать либерийских бойцов в железном кулаке было некому…
Через несколько минут все было кончено. Десантники вышли из зарослей, продолжая оставаться в защитных костюмах. Локис осторожно распахнул дверь кунга и поднялся по лесенке внутрь, посвечивая себе фонариком. Первым делом он бросился к ульям и с облегчением отметил, что их летки заткнуты – похоже, либерийцы, видевшие пчел в деле, боялись их сами, несмотря на свой цвет кожи.
– Ну, что там? – нетерпеливо поинтересовался Горячев, уже снявший свою маску и вытиравший со лба пот. В маске в этих краях было слишком душно даже в ночное время.
– Ульи здесь, – ответил Локис. – Кроме пчел внутри ничего ценного нет. Так, кое-что из мебели. Да еще куча всякого защитного барахла, вроде наших костюмов и масок.
Пнув это самое барахло, он шагнул обратно к двери. Его ботинок, смяв грубую ткань защитного комбинезона, остановился в паре дюймов от щеки Таннера. «Черт, похоже, плюгавый ублюдок говорил правду», – думал Таннер, продолжая молиться, чтобы его не нашли. Русские не остановятся, пока не уничтожат и пчел, и тех, кто решил их использовать как оружие. В том, что на лагерь напали русские, сержант не сомневался. Он сам немного говорил по-французски и мог отличить на слух испанский от немецкого. Не говоря уже о родном английском. Язык, на котором говорили эти коммандос, был ему незнаком. Однако мелькнувший в свете ручного фонаря новенький и явно не китайской сборки автомат Калашникова в руках выходящего из кунга десантника он успел заметить сквозь щель, проделанную тяжелым ботинком в куче тряпья, скрывавшего Таннера. К тому же сержант не слышал, чтобы кто-то, кроме русских, искал пчел-убийц, тем более в правильном направлении. Следующие несколько минут Таннер почти не дышал, боясь пошевелиться, пока русские коммандос в защитных балахонах выгружали ульи из кунга.
Наконец последний десантник спрыгнул из опустевшего кунга на землю, притворив за собой дверцу. Спецназовцы собрались перед ульями, из которых доносилось тихое, но отчетливое гудение. Похоже, в ульях было полно пчел. Пчел-убийц.
Горячев на всякий случай вызвал Ольгу:
– Ну что, милая, наша пчелка на прежнем месте? – Ответ был положительным, и майор подозвал рослого десантника с огнеметом за спиной: – Ну, Елисеев, давай! Только так, чтобы ни одна не улизнула!
Смотреть на то, как горят ульи, Локису не хотелось. Тем более что он ощущал все более весомый повод для беспокойства, которое прицепилось к нему, едва он увидел эту стоянку либерийских «пчеловодов». Прежде всего, среди машин на поляне не было трейлера, на котором разъезжал белый старик. Он не поленился проверить убитых, чьи тела были разбросаны по всей поляне. Не было среди убитых ни самого старика, ни того черного верзилы, который командовал этими солдатами, и плюгавого типа со шрамом в пол-лица. И даже мужика с сержантскими нашивками, которого Локис видел тогда у реки, среди покойников не обнаружилось. Парень, который пытался в начале боя командовать либерийцами, несмотря на всю грамотность своих действий, оказался рядовым. Спросить, что все это значит, оказалось не у кого – противник додуматься до того, чтобы сдаться в плен, не успел и отстреливался до конца. То ли в силу скоротечности боя, то ли в результате сознательности своего выбора – случайных людей в этом отряде, похоже, не было. Владимир подошел к командиру:
– Товарищ майор! Есть подозрение, что нас водят за нос. Похоже, что этот «черный морпех» просто отдал нам своих людей «на расстреляние», чтобы обманка выглядела поубедительнее. Среди убитых нет ни его самого, ни его помощника – помните, того гада на фотографии, со шрамом в пол-лица. Старика-профессора, который этих пчел вывел, тоже здесь нет. Даже сержанта нет, которого я видел, одни рядовые. Подозрительно. Надо бы проверить то, что от ульев осталось.
– Экий ты бдительный. Да что там осталось, – недоверчиво хмыкнул Горячев, – ничего, пепел один. С гарантией поджарили. – Но, глядя на встревоженное лицо снайпера, майор вызвал по рации Туманову и попросил подъехать на «место происшествия». Вскоре оба джипа нарисовались на краю поляны. К десантникам подбежала Ольга:
– Что случилось, товарищ майор?
– Да вот, – командир пожал плечами, – Локис считает, что либерийцы нас дурят. Надо бы проверить то, что от ульев осталось. Если это возможно.
– Хорошо, я попробую, – девушка с сомнением посмотрела на черные остовы, но вернулась к джипу за оборудованием. Поколдовав с настройками программы слежения и изменив масштабирование, она уверенно показала на один из ульев в середине ряда:
– Сигнал идет отсюда.
Она остановилась перед ульем. Локис включил фонарь и высветил почерневшее нутро ящика. Не успевшее прогореть дно в несколько слоев устилали обугленные тельца насекомых. Владимир не взялся бы сейчас определить, какие это пчелы – смертоносные гибриды или обычные дикие африканские. Похоже, подобного мнения придерживалась и Барышня, но все же зачерпнула рукой пригоршню мертвых насекомых и высыпала их в целлофановый пакет, чтобы проверить по возвращении на базу. Вдруг она что-то заметила внутри улья и совершенно другим тоном произнесла:
– Ну-ка, посвети.
Локис поднес фонарь поближе. Ольга вытащила из кармана лупу и пинцет. То, что ее заинтересовало, находилось у самого дна ящика. Движения ее были экономными и точными. Владимир услышал приглушенный металлический звук.
Между лапок пинцета в поднятой руке Барышни торчала булавка с наколотыми на нее пчелиными останками, поверх которых снайпер разглядел знакомую каплю микропередатчика…
– Товарищ майор! Пчела была приколота к стенке улья. То есть не могла летать. Вот почему прибор показывал, что сигнал идет из одной и той же точки. Не знаю как, но они, похоже, раскололи наш трюк с датчиком. Локис прав – это подставная пасека. Надо немедленно уходить отсюда, здесь может быть засада!
– Нет, не может, – покачал головой Владимир, – по-моему, эта пасека устроена специально для того, чтобы мы ее разнесли и успокоились. И отстали от них. А тем временем эта сволочь безнаказанно нанесет удар в другом месте!
– В любом случае нам незачем торчать здесь до утра, – подытожил Горячев. – По машинам!
Захлопали дверцы, взревели моторы… Через пару минут лишь примятая колесами джипов трава да автоматные гильзы, в изобилии валявшиеся в округе, служили признаками недолгого, но довольно шумного присутствия здесь русских спецназовцев.
Таннер выждал добрых полчаса, прежде чем рискнул выползти наружу. На его счастье, русские не закрыли дверь кунга на замок, и ничего не пришлось выбивать. Убедившись, что ему ничто не угрожает, сержант не спеша прошелся по поляне, собрал все пригодное оружие и боеприпасы. Его предстояло спрятать. Как и сваленное в кунге «противопчелиное» снаряжение. Как говорится, до поры до времени. Когда-нибудь пригодится. Может быть. О погибших подчиненных он не сожалел – эти сукины дети знали, на что подписывались. Он пересчитал убитых. Сбежать или сдаться в плен никто не успел – слишком быстро все кончилось. Все, кто был здесь вчера вечером после отъезда капитана Рейвена, остались лежать на поляне. Разве что ветерана, которого оставлял за себя, сержант нашел не сразу – трудно было опознать голову, раскроенную рваным куском железа от разлетевшегося грузовика. Похоже, Томбо предпочел-таки стать героем посмертно. Что ж, да покоится его душа в мире. Оказанное доверие он оправдал. Но сейчас сержанта Таннера больше волновало, не придется ли уходить отсюда на своих двоих. Все-таки даже до окраины столицы отсюда было добрых два часа пешком.
На его счастье, все колеса грузовика с кунгом остались целыми, а в баках еще было достаточно горючего. Хватит не только до Монровии. Мотор накануне проверял он сам, так что теперь мог быть уверен, что грузовик не сдохнет через полмили. Вопрос только в том, куда теперь ехать. В чем он не сомневался, так это в том, что долго оставаться здесь нельзя – шоссе недалеко, рано или поздно запах гари привлечет чье-нибудь внимание. А вот уверенности в том, что следует все-таки дождаться командира, у сержанта не было. Он хорошо помнил допрос выловленного из реки миротворца, как и то, что говорил русский сержант. Что, если Рейвен специально оставил здесь Таннера и остальных солдат, зная, что русские будут искать их лагерь? И вовсе не собирается возвращаться? Может, взять и вернуться в часть, пока еще в ответ на все вопросы можно просто пожимать плечами?