Глава 15

В мягком полумраке небольшого гостиничного номера раздалась длинная телефонная трель. Звонок, похоже, был не местный. Скрипнули пружины. Лежавший на кровати немолодой мужчина протянул руку и, не зажигая свет, снял трубку.

– Да?

Из трубки донеслось чье-то невыразительное торопливое бормотание.

– Что? Самолет? Какой? Никарагуанский?! Когда? – Мужчина резко сел на кровати, отбросив одеяло. Пружины жалобно взвыли. Голос в трубке сбивчиво начал что-то снова объяснять.

– Где он упал? В сельве? – Мужчина явно начал терять терпение. Услышав ответ, он помолчал, видимо, что-то прикидывая.

– Так спасся там кто-нибудь? Или нет? Сколько тел нашли? Сколько? Это точно? Внутри самолета могут быть еще? Что? Парашют? Какой парашют?

Дослушав собеседника, он не прощаясь положил трубку. Посидел с минуту неподвижно, что-то обдумывая. Потом взял с прикроватной тумбочки лежавший рядом с гостиничным аппаратом спутниковый телефон и набрал какой-то длинный номер. Но в трубке слышались только трески и хрипы вперемежку с невнятными гудками. Мужчина тихо выругался, потом положил бесполезное пока устройство обратно. Оделся, натянул сапоги, вытащил из-под подушки пистолет. Затем встал, зажег свет, засунул «глок» в кобуру под мышкой, набросил пончо, уже примелькавшееся в городе за последнюю неделю, и, подхватив после недолгого раздумья спутниковый телефон, направился к выходу.

У самой двери он остановился и, повернувшись к стене, внимательно посмотрел на свое отражение в зеркале. Поправил шляпу.

Из зеркала на мужчину в пончо мрачно смотрел Хорхе Мендоса.

Выйдя из гостиницы, он по старой привычке внимательно посмотрел по сторонам и сел в стоявший у входа джип. Немного поразмыслив, вырулил на главную улицу, в сторону полицейского участка. Там у него оставалось одно незавершенное дело.

Через несколько минут машина остановилась возле крыльца, на котором в довольно расслабленных позах стояли двое полицейских с карабинами в руках. Впрочем, едва они разглядели, что это за джип подъезжает к участку, то моментально вытянулись по струнке. Даже с большим рвением, чем когда в город в прошлом году приезжал с проверкой из Тегусигальпы замминистра внутренних дел. В поведении полицейских не было чего-то удивительного – большой начальник тогда вручил пару медалей, кому-то пожал руку перед строем за многолетнюю безупречную службу. Ну и все, собственно. Денег столичный гость не дал никому, даже капитану.

А вот сеньор Мендоса – человек добрый и умный, он отлично знает, что словами благодарности не пообедаешь. И у него всегда найдется в кармане лишний доллар для честного полицейского...

– Добрый вечер, сеньор!

– Начальник полиции у себя?

– Нет, сеньор, капитан уже уехал. Но сержант здесь, он сегодня дежурит. Он у себя в кабинете, сеньор...

– Присмотрите за моей машиной, парни.

– О, конечно, сеньор Мендоса, какие проблемы!

Сунув им по зеленой бумажке, Мендоса прошел мимо полицейских внутрь здания участка. Они не видели его ироничной усмешки – вот бы так войти сюда лет двадцать пять назад! Чтобы они, все эти идиоты в униформе мышиного цвета, пресмыкались перед ним тогда, как сейчас. Увы, тогда Хорхе Мендоса верил в высокие идеи, а не в вечнозеленых президентов. И войти в участок мог разве что в наручниках, подгоняемый прикладами. Если вообще довели бы до участка...

Сержант, толстый чернявый коротышка, с усиками как у Гитлера, с немыслимой для его комплекции ловкостью прямо-таки выскользнул из-за стола и, схватив гостя за руку, принялся трясти ее, пытаясь, видимо, выразить переполняющую его радость от встречи с таким щедрым и понимающим человеком:

– О, сеньор Мендоса! Как я рад вас снова видеть! Я могу вам чем-то помочь?

– Можете, сержант, – вальяжно развалившись в кресле, барственно произнес гость. – Я хотел бы побеседовать с дочерью этого пропавшего фермера. Надеюсь, с ней-то ничего не случилось?

– Ну что вы, сеньор! Как вы могли подумать?!

Сержант снова сел за стол, ловко смахнув в ящик какую-то бледно-зеленую бумажку. Снял трубку телефона, набрал короткий, явно внутренний номер. Дождавшись ответа, коротышка рявкнул:

– Хименес? Приведи девчонку! Что значит какую?! У тебя их там что, много? Тоже мне, содержатель борделя выискался... Давай быстро. Одна нога там, другая сам знаешь где!

– Где вы ее разместили? – поинтересовался Мендоса, чтобы как-то занять возникшую паузу.

Сержант, душа простая до безобразия, тут же без тени сомнений выдал:

– В камере, сеньор.

– Где?

– Сеньор, – тут уж и до коротышки дошло, что его слова прозвучали немного странно для высокого гостя в пончо, который не был в курсе того, как полицейские выполнили то ли его просьбу, то ли свои обязанности, – ну где же еще мы могли ее разместить? Не в комнате же дежурной смены вместе с нашими бравыми парнями. Зачем им такие соблазны, не правда ли? Девчонка молодая, симпатичная. Аппетитная, – тут сержант двусмысленно хихикнул. – Вы не волнуйтесь, мы ее и накормили, и тюфяк с одеялом принесли, у нее там не голые нары. Не холодно и не сыро. Да и арестованных у нас нынче нет. А с другой стороны, и никто посторонний не подойдет, и сама не сбежит, если что...

– Да ничего, ничего, сержант, – Мендоса снисходительно улыбнулся. Недалекость коротышки его по-настоящему развеселила. С другой стороны, и правда – и не сбежит, и ни с кем посторонним говорить не будет. Это хорошо.

– Все в порядке... Хоть, может, и не по инструкции, но все равно вы поступили правильно. Где же еще ей будет безопасно, как не в полиции?

Коротышка облегченно улыбнулся в ответ. Пронесло. Слава богу, сеньор Мендоса очень умный человек и все понял правильно...

Минуты через две дежурный полицейский равнодушно втолкнул в кабинет заспанную девушку с заплаканным лицом. Похоже, ее действительно и накормили, и не беспокоили – дочь индейца выглядела грустной, но спокойной.

– Садитесь, сеньорита, – сказал Мендоса очень ласково, что показалось девушке дурным предзнаменованием. На «вы» с ней просто так еще никто разговаривал. Всем чего-то было нужно. Но она все же села на придвинутый долговязым полицейским стул.

– Я хотел бы с вами поговорить начистоту. Видите ли, в истории с исчезновением вашего отца не все гладко... Кое-что вызывает у меня большие сомнения...

Девушку, которой такого труда стоило успокоиться, снова затрясло:

– Сеньор, простите, но я не понимаю! Почему вы мне не верите?! Я же рассказала все, что знаю. Я вернулась домой и увидела отца привязанным к стулу. Он был как мертвый! Все видели, что в нашем доме беспорядок, все разбито и сломано! И везде была кровь! Сеньор, вы же сами там были! Вы же все сами видели!

Но Мендоса продолжал говорить так же мягко и неторопливо:

– Понимаете, сеньорита, я действительно вам не верю. Именно потому, что я там был и все видел, я не верю, что вашего отца кто-то пытал и похитил. Я не верю, что вы ни о чем не знали. Я не верю, что вы не знаете, где он может быть сейчас. Вы скажете мне, где он?

Девушка в ужасе замотала головой:

– Сеньор, я говорю правду! Я ничего не знаю!

Мендоса был неумолим:

– Вы очень убедительны. И все же я вам не верю. Понимаете, милая сеньорита, дело в том, – бывший сандинист раскурил сигару и пыхнул дымом прямо в лицо дочери индейца, – что я очень, очень давно знаю вашего отца. И очень давно я очень ему доверял. А он обманул мое доверие. Он весьма убедительно «умер» тогда. Все поверили, даже я. Но... Второй раз ему не удастся меня обмануть.

– Сеньор, я не понимаю, о чем вы говорите! – Девушка едва не билась в истерике.

– Не понимаете, сеньорита? Тогда скажите мне: если вашего отца убили – где же его тело? Где орудие убийства? Кто его убил, наконец, и за что? Вы говорили, что слова плохого никому не сказал. Выходит, просто так убили? Здесь в горах не убивают просто так. Если его похитили – почему до сих пор не выдвинули никаких требований? И вообще, он что – банкир, генерал или депутат, чтобы его похищать? И почему он поселился здесь? Он ведь не из этих мест. Его родная деревня далеко отсюда, на побережье. Я уверен, что люди из его деревни до сих пор считают, что он умер двадцать лет назад. Если, конечно, его там хоть кто-то помнит. Или, может быть, вы кого-нибудь из них видели?

Но девушка не отвечала и только изредка всхлипывала. Из всего происходящего вокруг нее безумия она понимала только то, что ей никто не верит и говорить что-либо в свою защиту бесполезно.

Глядя на ее непрекращающиеся всхлипы, опущенную на колени голову, Мендоса с явным сожалением пришел к выводу, что девчонка, возможно, действительно ничего не знает. Но отпускать ее все равно нельзя. Индеец, конечно же, мог умереть. И даже должен умереть, если по справедливости. То, что он сделал, нельзя прощать. Решено. Он умрет. Но только после того, как Хорхе Мендоса выяснит, что его бывший помощник знает и помнит о некоем железном ящике и скажет, с кем индеец успел этим знанием поделиться. Если поделился, конечно же. Как-никак за двадцать лет до этого мог додуматься и очень ленивый человек. А индеец ленивым не был. Правда, глупым его тоже нельзя было назвать. Нет, его дочь ни в коем случае нельзя отпускать.

– Сержант! Я, кажется, знаю, как уговорить нашего пропавшего старика снова восстать из мертвых...

– Прекрасно, сеньор! А с девушкой что делать?

– Отведите обратно в камеру, что же еще?

...Дьявол, что же случилось с этими русскими?

В этот момент в кармане ожил спутниковый телефон. Честно говоря, Хорхе больше нравились обычные мобильники, небольшие, изящные, с кучей дополнительных функций, с яркими картинками на экране, но до этих мест сотовая связь пока не добралась. Взглянув на высветившийся номер, он нетерпеливо нажал кнопку ответа:

– Мендоса слушает. Что там у тебя, Хосе?