Глава 18
Сквозь марево в глазах Бурый различил низкий потрескавшийся потолок. Это было пока все, что он мог видеть, и он долго гадал, то и дело проваливаясь в забытье, что это за такой потолок и почему так крепко воняет дерьмом?
Наконец, когда он в очередной раз выплыл из забытья, то попробовал повернуть голову. И тут же застонал от боли: его шею будто сжали клещами, а затылок заболел так, словно в нем сидел большой гвоздь.
— Очнулся? — услышал он чей-то шепот.
Над собой Бурый увидел чье-то лицо, в котором он не без труда признал лицо Калмыка. Правда, украшено оно было огромным синяком, так, что левый глаз почти закрылся. И губы распухли, делая из старлея какого-то урода.
— Как ты себя чувствуешь, Бурый? — спросил Калмык, и снова отчего-то шепотом.
Бурый начал понимать, что происходит. Тем более что на нем не было ни бронежилета, ни ремня, ни ботинок, не говоря уже об оружии.
— Мы в плену? — спросил он.
— Да, — ответил Калмык. И сел рядом, на узкие нары, прибитые к стене сарайчика, в котором их заперли.
— Давно?
— С ночи.
Бурый закряхтел, поднимая голову и пытаясь принять сидячее положение.
— Лежи, — попытался удержать его Калмык.
— Помоги лучше, — не послушался Бурый.
Поддерживаемый рукой Калмыка, он кое-как сел и услышал, как внизу что-то зазвенело. Посмотрел вниз: одна нога закована в железный обруч, цепь от которого тянулась к стене.
— Как все серьезно!
— Угу, — без тени шутки согласился Калмык.
Тут только Бурый заметил, что вторую руку Калмык держит на перевязи и что она замотала бинтом от плеча до локтя.
— Ранен?
— Не сильно, — успокоил Калмык. — Кость не задета.
— А это?
Бурый поднял руку, точно налитую свинцом, и указал на синяк и разбитые губы.
— Это за то, что отбивался, — усмехнулся Калмык. Усмешка вышла такой, что впору плакать.
Бурый отвел глаза.
— Понятно. — Он немного помолчал, привыкая к странному гудению в теле и слабости, принуждающей его немедленно занять прежнее положение. — Что сейчас: день, утро?
— Примерно полдень, — сообщил Калмык, возвращаясь на свои нары у соседней стены.
За ним потащилась точно такая же цепь, какая была на Буром.
Где-то заржала лошадь, послышались громкие мужские голоса.
— А мы тут, похоже, не одни, — заметил Глеб.
Калмык промолчал, храня на своей разбитой физиономии выражение угрюмой готовности ко всему.
Бурый лег, точнее, повалился на нары. Тело почти не повиновалось ему, каждое осознанное движение давалось с большим трудом.
— Я ничего не помню, что было ночью, — заговорил он, отдышавшись. — Помню только вспышку перед глазами — и все. А ты?
— Когда ты потерял сознание после взрыва гранаты, я начал отстреливаться, — сказал Калмык. — Но почти сразу меня ранили в руку. Налетели со всех сторон, я даже пистолет достать не успел. Ну, попробовал отбиться, но куда там…
— А Борман, Алиса? — спросил Глеб. — О них ты что-нибудь знаешь?
Он повернул голову набок, чтобы видеть лицо Калмыка. Но видел только его макушку: все остальное пряталось в тени. Или Калмык сам прятался от его взгляда? Учитывая обстановку, это было бы неудивительно.
— Ничего не знаю, — помолчав, ответил Калмык. — Слышал, как они стреляли…
— Оба? — быстро спросил Бурый.
— Оба. Кажется…
— А потом?
— Потом меня вырубили, и я уже ничего не слышал. Нет, позже, когда пришел в себя и меня уже везли на лошади по лесу, слышал вдали выстрелы. Но слабо, не разобрать…
— Наверное, ребята отбивались, — сказал Бурый, снова поворачивая лицо к потолку.
— Наверное, — без выражения согласился Калмык.
— Главное, чтобы Алиса донесла ноутбук, — с надеждой проговорил Бурый.
— Главное, чтобы нас вытащили отсюда! — вырвалось у Калмыка.
«Вот оно, — подумал Глеб. — Начинается».
— Вытащат, — сказал он твердо. — Всегда вытаскивали, и в этот раз вытащат.
— Ага! — зло отозвался Калмык. — Тогда нам тоже так говорили. А как до дела дошло, никому мы оказались на фиг не нужны!
— На войне всякое случается, — рассудительно проговорил Бурый. — Иногда бывает, что просто некому тебя выручить.
— Зачем тогда говорить?!
— Кричать не надо, — попросил Бурый. — Не будем посвящать чужих в наши семейные отношения.
Он улыбнулся, пытаясь хоть как-то приободрить младшего товарища.
— Знаешь, почему я взял тебя в группу? — вдруг спросил Глеб.
Калмык промолчал, то ли понимая, что все равно не ответит верно, то ли не желая вступать в этот разговор.
— Думаешь, за меткую стрельбу, за знание языков, за кучу других специальных навыков? — Бурый вывернул голову так, что чуть снова не потерял сознание, и нашел-таки глаза Калмыка.
Тот смотрел на него как загнанный зверь. Со страхом, но и с надеждой. И вот эту-то надежду надо было в нем срочно укрепить, пока она не улетучилась бесследно и вместо нее не остался один лишь страх, безрассудный и всепобеждающий.
— Нет, — продолжил Глеб, глядя прямо в глаза Калмыку, — не за это.
— А за что же? — спросил наконец Калмык.
— А за то, что сумел выбраться из такого вот дерьма, — сказал Глеб. — И только за это!
Они долго молчали, и первым на этот раз заговорил Калмык.
— Там было дерьмо похуже. Нас пятерых бросили в яму. В зиндан по-ихнему…
— Я знаю, — мягко сказал Глеб.
— Но прежде чем бросить, — продолжил Калмык, — на наших глазах двоим перерезали горло…
Калмык замолчал, борясь с воспоминаниями и чувствами, которые в нем эти воспоминания вызывали. Но все-таки переборол себя и заговорил снова.
— Самое поганое, что это для них развлечение. Стоят и гогочут, зубы скалят… И режут медленно, чтоб продлить удовольствие. А наши связаны, шевельнуться даже не могут, как бараны. И смотрят, так смотрят! — Калмык скрипнул зубами. — А ты ничего сделать не можешь. Потому что и ты связан, и ты баран… И тебя в любую минуту могут взять и вот так, как их… И брали. Сначала одного вытащили, потом второго. А ты сидишь в яме и ждешь, когда твоя очередь наступит. Больше всего мучило это ожидание. Один из наших с ума сошел. А был такой сильный парень, сибиряк…
— Но ты же не сошел, — тихо сказал Бурый. — И сделал все правильно.
— Мне просто повезло, — ответил Калмык, сверкнув глазами. — Они не заперли решетку. Охранника куда-то вызвали, он забыл запереть замок… Но во второй раз так повезти не может!
— Ну, это мы еще посмотрим, — возразил Бурый.
— Да что тут смотреть! — снова возвысил голос Калмык. — Ясно же, что шансов у нас никаких. Вон какие цепи. Тогда я хоть не связан был. И не ранен. А тут…
Калмык тряхнул раненой рукой, звякнул цепью на ноге и затих, подчеркивая этим молчанием безнадежность ситуации.
Бурый какое-то время раздумывал над его словами. Затем призывно звякнул цепью.
— Артур!
— Что? — не сразу отозвался Калмык.
— Насчет часового, которого ты кончил… Он бы все равно в расход пошел. Одним словом, погорячился я. Нервы что-то разошлись. Не ожидал неудачи. Надо было дать выход злости, вот я на тебе и сорвался. Прости.
— Ладно, — помолчав, ответил Калмык. — Ничего…
Но голос его смягчился, что было неплохим знаком.
Бурый снова звякнул цепью — ложился поудобней.
— А знаешь, нам все-таки надо подумать… — начал было он.
Но слова его были прерваны шумом за дверями.
— Похоже, к нам, — успел сказал Глеб. — Работаем…
В дверь стукнули, послышался грохот запоров, после чего дверь широко распахнулась. В помещение вошли сразу несколько человек — это Бурый определил по звуку. Сам он с закрытыми глазами лежал на нарах, решив, что будет лучше, если он несколько преувеличит свое болезненное состояние.
Мурад, вошедший в камеру, внимательно разглядывал пленных. Иса и еще двое боевиков стояли за его спиной, ждали, как хозяин оценит товар.
— Этот ранен? — кивком указал Мурад на Калмыка.
— Да, уважаемый, в руку, — закивал Иса. — Но рану ему перевязали, опасности никакой. Все как ты приказал.
Мурад шагнул к Калмыку.
— Как зовут? — на русском языке спросил он.
Калмык молча, не мигая от напряжения, смотрел на него. Мурад усмехнулся.
— Герой? Это хорошо, героев мы любим. — Он чуть повернул голову: — За что его били?
— Нашему человеку челюсть сломал, — пояснил один из боевиков.
— Такой шайтан русский, — вставил Иса.
— А этот, — не слушая Ису, посмотрел Мурад на Бурого, — контужен?
— Да, уважаемый.
— Он без сознания?
Мурад подошел к нарам, на которых лежал Бурый, посмотрел ему в лицо.
— Этот старший у них, — подсказал Иса. — Командир.
— Ага, — кивнул Мурад. — Надеюсь, он не умрет?
Иса даже подскочил:
— Нет, уважаемый, что ты!
Он сунулся к нарам, легонько похлопал Бурого по щекам:
— Эй…
Бурый с усилием открыл глаза — притворяться дальше не имело смысла. Увидел перед собой здоровенного, заросшего щетиной боевика, а рядом с ним худощавого, немолодого мужчину в скромном сером костюме.
— Вот, — отстранился Иса, — живой, уважаемый…
— Хм, — улыбнулся Мурад. — Хорошо. Очень хорошо.
Он шагнул ближе, сложил руки на живот, посмотрел на Бурого.
Тот отметил: этот худощавый умен как дьявол, с ним не поиграешь. Если за вирусом кто и стоит, то именно этот человек, а не сорвиголова Алихан.
— Как тебя зовут? — с легким акцентом спросил Мурад.
— А тебя? — спросил Бурый.
Мурад улыбнулся.
— Меня зовут Мурад. А теперь можно узнать твое имя?
— Глеб, — представился Бурый.
— Фамилию, я полагаю, не назовешь?
— Выбери любую, их в русском языке много.
Мурад улыбнулся еще шире — морщинки лучиками разбежались у него возле глаз.
— Хорошо, Глеб. Обойдемся пока без фамилий. А ты спортсмен, наверное. Футбол любишь?
— Как все, — ответил Бурый, не понимая, куда клонит собеседник.
— Значит, любишь, — кивнул Мурад. — Это хорошо. — Он продолжал улыбаться: — Итак, скажи, что ты делал в Карачое?
— Охотился, — буркнул Бурый.
— На людей? — усмехнулся Мурад.
Бурый промолчал, понимая, что может выдать себя любым словом. Улыбчивость собеседника отнюдь не усыпила его бдительность, напротив, он решил вести себя вдвое осторожнее.
— Что ты искал? — спросил Мурад.
Бурый снова не ответил и даже прикрыл глаза.
— Отвечай, собака! — сунулся к нему Иса.
Но Мурад отстранил его легким движением руки.
— Не мешай нам, пожалуйста. Итак, — он сделал паузу, и Бурый снова открыл глаза, — ты мой пленник. Ты и твой друг. Я могу сделать с вами все что захочу. Надеюсь, ты это понимаешь?
— Захоти вернуть нас обратно, — попросил Глеб.
Мурад тихонько рассмеялся, и его глаза превратились в две узкие щелочки. Но Глеб видел: взгляд из щелочек острый, ничего не упускает.
— Возможно, когда-нибудь захочу, — сказал, отсмеявшись, Мурад, — но это будет не скоро.
— Тогда ты сильно рискуешь, — заметил Бурый.
— Я знаю, — спокойно согласился Мурад. — Но у меня нет другого выхода. Кстати, как и у тебя.
Бурый снова счел за лучшее промолчать. Он видел, что его испытывают на прочность, и понимал, что Мурад сейчас мысленно составляет его характеристику. Пытается понять, чего можно ожидать от пленника. И прикидывает, не засадить ли его, скажем, в зиндан, откуда сбежать куда сложнее, чем из этого сарайчика.
Тут Глебу действительно стало нехорошо — сказывались последствия контузии. Голова у него сильно закружилась, так что он почти потерял сознание, лицо сделалось белым, глаза потемнели и закатились.
— Помогите ему! — суровым голосом приказал Мурад.
Сквозь дурноту Бурый почувствовал, как чьи-то пальцы массируют ему уши, затем в ноздри ему ударил резкий запах — кто-то поднес к носу нашатырный спирт.
Он со стоном отвел голову, открыл налитые кровью глаза. Увидел возле себя одного из боевиков, перевел взгляд на Мурада:
— Ты еще здесь?
— Угу, — задумчиво сказал Мурад.
Он тронул пальцем боевика, оказавшего помощь Глебу:
— Это не опасно?
— Не очень, — ответил тот. — Но нужен покой.
Говорили они на родном языке, но Глеб без труда догадался, о чем идет речь.
— Ладно, — сказал Мурад Бурому, — я тебя пока оставлю. Отдыхай.
Он усмехнулся, окинув взглядом каменные стены сарая и толстую цепь, крепившуюся к ноге пленника.
— Но скоро мы вернемся к нашему разговору. И советую тебе быть разговорчивее. Иначе, — он покосился на Калмыка, — мне вполне хватит тебя одного.
